 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
В позапрошлом году ученый мир отметил 200 лет со дня смерти Ивана Лепехина (21 сентября 1740 – 18 апреля 1802) - одного из первых отечественных
Перед мужеством Радищева, бросившего в лицо режиму целую кипу заслуженных упреков, надо снять шляпу. Но как тогда воспринять мужество Лепехина - 28-летнего адьюнкта Российской академии, отправившегося в запредельном для нашего восприятия 1768 году в сопровождении трех помощников-гимназистов - рисовальщика, чучельщика и одного (!) стрелка - исследовать абсолютно не описанные еще Поволжье, Прикаспий, Урал и Северное побережье России? Если еще какие-то сто лет назад представители не самых диких народов и не самых бедных сословий всерьез верили, что подобные приезжие - не иначе как "антихристы", и у них должны быть хвосты. Если ученые, отважившиеся покинуть Петербург и окунуться в глубины России, рисковали здоровьем, а порой и жизнью. Как, например, исследователь Каспия И. Гмелин, плененный дербентским ханом и умерший в тюрьме. Или И. Фальк, возглавлявший один из трех "оренбургских" отрядов (наряду с П. Палласом и И. Лепехиным): шесть лет экспедиции окончились для него депрессией и самоубийством... Не случайно даже в ту романтическую эпоху великих географических открытий мало кто решался на такие подвиги: корифеи под любыми предлогами отказывались от горького, порой неблагодарного хлеба первооткрывателей, предпочитая кабинетные лавры. У Ивана Лепехина, сына бедного солдата Семеновского полка, выучившегося за казенный счет в гимназии при Академии, не нашлось ни предлогов, ни высоких покровителей - впрочем, он их и не искал. Были лишь гимназический опыт лишений, усердия, и прилежания, прекрасная академическая школа и одно только искреннее желание - принести пользу России (как бы странно это ни звучало сегодня). Нет, не все - был подробнейший, всеохватный вопросник, составленный еще Василием Татищевым, дополненный Михаилом Ломоносовым и одобренный просвещенным графом Владимиром Орловым, в то время директором Академии Наук: путешественникам предстояло досконально изучить, описать, зарисовать, собрать буквально все, что встретится в пути. От местных преданий, обрядов, достопримечательностей и промыслов - до экспонатов для Кунсткамеры. Еще одна странность для нас сегодняшних - но посланцы Академии были метеорологами, астрономами, геодезистами, геологами, зоологами, ботаниками, экономистами, лингвистами в одном лице. Словом, во главе отряда, путь которого лежал в том числе и через недавно построенную для крещеных калмыков Ставропольскую крепость, Лепехин оказался по праву. И подробнейший, мастерски написанный отчет о четырехлетней экспедиции, вылившийся в четыре толстых тома "Дневных записок путешествия доктора и Академии Наук адьюнкта Ивана Лепехина по разным провинциям Российского государства", представляет не только научную ценность - вот уже двести лет его обильно и охотно цитируют краеведы по всему лепехинскому маршруту. Понятно, что мне, уроженцу волжского Ставрополя (ныне Тольятти), особенно интересен этот отрезок пути экспедиции… Надо сказать, что в Ставрополь Лепехин прибыл вполне подготовленным. Незадолго до того ему удалось встретиться с Петром Рычковым, первым
«Ставрополь, от Оренбурга 505, от Самары 83 1/2, а от Симбирска около ста верст, построен в 1738 году на протоке из реки Волги, - пишет П. Рычков. - Сей проток прежде знатен был, для бывшего тут убежища волжских разбойников, и называли Куньей Воложкой… Укрепление сего города палисадом сделано, имеет трое ворот; окружность всего укрепления составляет 878 сажен. Селитьба не только внутри крепости, но и за оною… Всех как внутри, так и вне города, будет около пятисот домов. Соборная церковь внутри города каменная о пяти головах, во имя Живоначальной Троицы; другая деревянная на посаде, во имя Успения Пресвятой Богородицы, с приделом Архангела Михаила; третья деревянная же в солдатской слободе, во имя Рождества Пресвятой Богородицы. Купечества в сем городе, записавшегося из разных городов, а более из Симбирска, триста девять душ. Гарнизона Нижегородского гарнизонного полка солдат 2 роты, казаков 100 человек... которые все, как для тамошних предосторожностей, так и для поимки и искоренения случающихся на Волге разбойников, употребляются»... У Рычкова свое видение раннего Ставрополя, калмыки его мало интересовали. Лепехину же было любопытно, чем и как живет народ, который за три десятилетия до того "окрестили" и "оседлали". Как пасет скот, сватается, рожает и растит детей, как делает кумыс. Как бедствует и общается с государевыми людьми. "Народ, привыкший в степному кочеванию, и по сие время своей привычки оставить не может, - читаем у Лепехина. - Живут по степям, на пригористых местах, в кибитках, которые они с одного места на другое место переносить могут... Весь их дом состоит в кибитке, войлошной постели, котле и 2-х или 3-х кожаных узкогорлых ведрах... С начала поселения в Ставропольской провинции старалися приучить их к хлебопашеству, к чему им
По свидетельству Лепехина, разница между рядовыми, крепостными, и знатными калмыками очень даже ощутима. "Старшины их и зайсанги живут в Ставрополе, где им построены дома на казенное иждевение... Как мужчины, так и женщины великие охотники до вина, и в стыд себе не ставят просить оного у проезжающих. Когда я так говорю о калмыках, то должно разуметь о кочующих в степи, а знатные их начальники, живущие в Ставрополе, как порядком жития, так и обхождением от русских не разнятся... В Ставрополе живут, кроме калмыцких зайсангов, казаки, купцы и военные люди. Купечество отделено от прочих жителей особливою слободою, которая Купеческою и называется; жилища калмыков построены в самой крепости, состоящей из деревянного сруба с башнями. О купечестве можно сказать вообще, что не очень заживно, и главный их торг состоит в рыбе. Промышляют также выгоном овец и салом. В самом городе почти никаких других товаров, кроме арбузов, которые в ставропольских огородах нарочито урожаются, и съестных вещей не имеется. Фабрик или каких других заводов в сем городе еще по сие время не разведено, и много из купечества питаются пашнею. Казаки ставропольские тоже все люди пахотные. Они сверх службы несут и ямскую тяжесть и содержат почту..." Касается Лепехин и результатов того, ради чего, собственно, и затевалась "Калмыцкая комиссия" во главе с Татищевым - приобщения кочевников к христианству. Из текста видно: "в плане" веры у калмыков (как, впрочем, и у всех прочих народов Поволжья, включая русских) прочно утвердилась двойная мораль. "Ставропольское духовенство крайне старается соблюсти в них целость нашего закона: по чему учрежденный в Ставрополе протопоп, отец Дубовской, искусный в калмыцком языке, нередко объезжает все их улусы и смотрит, не имеют ли они каких развращенных книг. Если у кого такие книги найдутся, то отец протоиерей имеет власть не только отнимать такие книги, но по духовенству и наказывать плетьми, что о калмыцкой подлости разуметь должно"... Представьте, сколько суровых строк родилось бы по этому поводу у того же Радищева. "Записки" Лепехина ценны как раз тем, что начисто лишены обличительного радищевского пафоса - как, впрочем, и "реакционных" мотивов. Иначе бы не был он великим ученым, бессребреничеству которого, к слову, трудно не поразиться: вдова Лепехина - с 1771 года академика Петербургской, а с 1783-го и до самой смерти бессменного секретаря Российской Академии наук, первого из российских ученых, получившего золотую медаль Российской Академии наук по предложению самой Екатерины Дашковой - вынуждена была продать библиотеку, чтоб хоть как-то свести концы с концами... __________________________ © Мельник Сергей Георгиевич |
       
|
