Совсем скоро мы отметим 60-летие окончания той войны. Сегодня каждый знает: та война длилась 1418 дней. Надо же кому-то было сесть и сосчитать – и теперь мы наизусть помним эту цифру. Как таблицу умножения. А еще я точно знаю, что Ленинградская блокада продолжалась 900 дней. И как долго защищали Брестскую крепость. И сколько дней восставшие заключенные Бухенвальда удерживали лагерь до прихода американцев...

Мы многое помним. Единственное, что очень долго было предметом идеологических спекуляций - это число погибших в той чудовищной войне. На самом деле их никто не считал, поскольку людей считать мы просто не привыкли. Вот и тогда – брали не умением, как учил Суворов, а числом. Цель оправдала средства, и ладно.

Оправдала ли? В конце концов, проще бросить это пустое занятие и округлить число уничтоженных войной соотечественников до нескольких десятков миллионов. А заодно признаться, что по-настоящему нам никогда и не было дела до истины. До правды. Нам столько врали об этой войне. Нам всю жизнь обо всем врали, и нас это устраивало.

Но кто бы и что ни говорил о той войне – все сводится к одному. В судьбе каждого, кого она задела пусть даже самым краешком, война оставила постылый след. Похоже, он никогда не остынет.

«За что?..»

Евгений Алексеевич Федоров – бывший председатель Тольяттинского отделения Российского союза бывших несовершеннолетних узников фашистских концлагерей. Таких в Тольятти более двухсот. Каждый – носитель собственной жизни, одна другой тяжелее. Но кажется, теперь они своё отбоялись...

Когда пришли немцы, Жене тринадцать лет. На нем оставались двое: больная мать и младший братишка, старший партизанил. Их деревня на Новгородчине несколько лет была в немецком тылу, в 60 километрах от фронта: солдаты вермахта стояли там на постое. Он вспоминает, как однажды немцы чуть не расстреляли всю деревню «за пособничество партизанам», которые, сделав свое дело, вернулись в лес. От расстрела спас комендант - хромой немецкий офицер, сумевший убедить своих, что жители лояльны. Им просто дали пять минут на сборы и отправили в телячьих вагонах в Восточную Пруссию.

Семья Федоровых батрачила в одном из немецких поместий, но фронт докатился и туда. Братьев послали копать противотанковые рвы, и они едва успели догнать свою колонну, которую отправили дальше в Германию. Бежали к матери, рискуя получить по пуле – и с той, и с другой стороны. «Уже перед самым селением нам повстречался эсэсовский офицер с собакой. И что удивительно, он сделал вид, что нас не заметил, и даже попридержал овчарку», – вспоминает Федоров...

Он может как-то объяснить поступок коменданта, спасшего деревню, – привязанностью к русской женщине (о которой, кстати, в их деревне и сегодня вспоминают очень тепло). Но поведение эсэсовца – для Евгения Алексеевича загадка по сей день.

Многое из тех детских воспоминаний не поддается объяснению. Массированные обстрелы и бомбардировки, в которых на дорогах и в лагерях гибли от советских снарядов сотни, тысячи мирных жителей – и русских, и немцев, – их еще можно списать на неразбериху тех дней. В лагерь, где они дожидались освобождения, каждые пять-семь минут залетал русский снаряд. Они не считали трупы – они пытались найти укрытие. Учительнице из Воронежа, с которой вместе рыли окоп, осколками оторвало кисти рук и обе ноги. В руке убитой, извлеченной Женей из-под завалов, остались документы, – и пятилетний сынишка даже не испугается, увидев обескровленную «куриную лапку», которая только что была материнской рукой.

Обстрелы – это понятно: бомба дура, снаряд дурак. Но вот за что первый встреченный ими русский солдат-освободитель убил русского же парня, готового броситься ему на шею и разрыдаться?.. Выстрелом в сердце. В упор... «Мне всю жизнь хотелось написать в газету: помнишь, ты, который застрелил своего, – за что?..»

А первыми словами русских солдата и сержанта, склонившихся над разрушенным подвалом, где прятались едва выжившие под бомбежкой, были: «Часы есть?» («Часы тогда были большой ценностью», – поясняет Федоров).

Часов у них не было. Но ровно через неделю настало 9 мая.

Незакончившаяся война

В конце 1991 года меня познакомили с талантливым, ныне очень известным немецким режиссером и журналистом Кристофом Бёкелем. Встретились мы при обстоятельствах не очень веселых: немца, приехавшего в Россию с открытым сердцем и добрыми намерениями, нужно было защитить от русских. Его друзья попросили меня, в то время корреспондента независимого московского еженедельника, помочь разобраться в скандале и написать материал.

Суть истории такова. Немецкий кинодокументалист основал в столице фирму, единственная цель которой - снимать правдивое кино о жизни русских. К тому времени он успел кое-что снять, но по семейным обстоятельствам был вынужден уехать домой, оставив партнеров, с которыми связался в России, продолжать начатое. Воспользовавшись доверчивостью Кристофа, те просто-напросто «кинули» его на очень приличную сумму. Причем не просто обобрали – немцу объявили войну «до победного конца», подключив телевизионщиков из очень известной в то время перестроечной программы. Дошло до того, что бравые ребята из «Алекса» вытряхнули сотрудников предприятия, созданного Бёкелем специально для съемок фильмов в России, из скромной московской квартиры, в которой они работали.

Вообще, эта история могла бы сойти за рядовую – мало ли иностранцев надували и надувают в России? Если бы не личность самого героя и не его реальные дела. Как раз в то время к эфиру готовился фильм Кристофа Бёкеля «След отца. Исследование незакончившейся войны», показанный впоследствии по первому каналу. (Интересно, что за три года до российского показа эта документальная лента получила целую кипу призов на ведущих международных кинофестивалях).

Сюжет картины не просто необычен для нашего зрителя – у нас такого просто не снималось. В основе фильма военные дневники престарелого отца Кристофа, в годы войны офицера вермахта, воевавшего на Восточном фронте. Сын прошел по следам отца, след в след. Он пообщался с жителями некогда оккупированных деревень, выслушал и жестокие проклятия супостатам, и трезвые, отстоявшиеся за десятилетия оценки далекой войны. Он был сыном оккупанта – но он хотел знать всю правду, пусть даже дело касается его собственного отца.

Адресованный старику вопрос Кристофа: «Отец, как ты мог?» так и остался без ответа. И в самом деле, как объяснить, почему он, выпускник престижного университета, философ, ученик Хайдеггера взял в руки оружие и отправился устанавливать новый мировой порядок? Почему в своих дневниковых записях утешал себя рассуждениями о примитивности всего славянского. Почему в письмах жене обещал ей поместье в Крыму? Почему? Как мог?

Единственное объяснение и оправдание – он был солдатом и не был карателем, он убивал только в честном бою. Наконец, сегодня у него не осталось прежних иллюзий: эта война сломала и его. Она сломала целое его поколение. И если раньше у них самих не хватило мужества покаяться – за них покаялись их дети. С их благословения...

Все это Кристоф вместил в фильм.

Ассистировавшая Бёкелю на съемках переводчица Марина (у которой, кстати, были свои счеты с той страшной войной – каратели сожгли ее родных) после окончания работы над картиной стала его женой. А спустя два года тяжело заболела и умерла, оставив Кристофу сына. Именно эти события заставили немецкого документалиста оставить проекты здесь и уехать в родной Мюнхен. Его русские друзья думали: после всего, что произошло, он вообще не вернется в Россию.

Вернулся. «След отца» был не последним его фильмом о той войне. В 1993-м показали потрясающий фильм К. Бёкеля к 50-летию танкового сражения под Прохоровкой. О том, какими глазами видели тот кромешный ад немецкие и русские солдаты, каждый из-за своей брони. И что думают они об этом сегодня. Были и другие картины о войне. Против войны.

Другая жизнь

...Сразу из лагеря Евгений Федоров попал в действующую армию. И первые семь с половиной послевоенных лет посвятил ей. Сначала участвовал в очистке лесов от всё еще воюющих пруссаков. Потом служил в кавалерии. Затем – на аэродромах в Кенигсберге, Подмосковье и Киеве. Именно его дивизии выпала честь испытывать первые отечественные реактивные самолеты, «начиненные» трофейными немецкими двигателями.

Пока служил, успел окончить с золотой медалью вечернюю школу и поступить в институт. После демобилизации перевелся на очное, по специальности «горный инженер». Затем сорок лет проработал во Всесоюзном научно-исследовательском институте нерудных материалов. Защитил кандидатскую диссертацию, оформил более 80 изобретений, внедренных на металлургических заводах СССР, Ирана, Египта, Болгарии, Монголии. Пару лет назад осилил и докторскую.

Казалось, война больше не посмеет вломиться в его жизнь. Но не тут то было. В самый разгар Афганской войны единственного сына Евгения Алексеевича, выпускника Самарского госуниверситета, «извлекли» из аспирантуры в подмосковном Пущино – и послали на границу с Афганистаном, обслуживать атомную ракетную установку. На письмо директора НИИ с просьбой освободить парня от службы начальник Приволжского военного округа наложил резолюцию: «Нам сейчас нужны не ученые, а солдаты»... Домой лейтенант Федоров вернулся с больными почками. Лучшие врачи Москвы прописали единственное целебное средство – чистый воздух. И много лет Евгений Алексеевич пытался достроить дачу в Жигулях, в деревне Березовке, начатую еще вместе с сыном. Не ради дачи – в память о сыне и для внука.

Побратимы

В мае 1997 года в составе группы бывших узников нацистских концлагерей Федоров побывал в немецком Вольфсбурге – побратиме Тольятти. Деньги на дорогу выделила «городская соцзащита», а содержание их в Германии взяли на себя немцы. А если честно, стариков мало интересовало, кто конкретно дал им возможность снова съездить туда, где более полувека назад каждый из них побывал не по своей воле. Просто сами по себе они вряд ли когда-нибудь решились бы на эту поездку. Тем более в Вольфсбург – лучшего места для соприкосновения с прошлым действительно трудно придумать.

Известно: город возник в конце 1930-х и рос вместе с заводом по производству «народного автомобиля», заложенного лично Гитлером. В войну завод выпускал и чинил танки и самолеты. К наемным итальянцам, голландцам, бельгийцам, французам вскоре добавили русских военнопленных. А затем пригнали русских девчат, добытых в облавах. «Случайно это или специально, – рассказывает Федоров, – но между этими военнопленными и девчонками был возможен контакт, потому что стали появляться дети. На четвертый день после родов матерей отправляли на работу, а малышей – в называемый детский дом. И там планомерно уничтожали: просто морили голодом и болезнями. Ни один из нескольких сот не выжил»...

Бывших узников водили на кладбище, где захоронены останки русских военнопленных и младенцев, перенесенные сюда немцами после войны. Два гектара, огороженные хорошей изгородью. Необыкновенная чистота, четкие ряды могил, на каждой – аккуратная бетонная плита с надписью на немецком: фамилия, имя, отчество, даты жизни и – «русский». «Иванов Петя», «Сергеев Ваня»... три дня, пять, десять дней, несколько месяцев от роду и до смерти...

Что это, хваленая немецкая пунктуальность? Не только. Немцы сами дорого заплатили за ту войну. Более двух миллионов не вернулись, и многие родные просто потеряли надежду отыскать их, чтобы похоронить по-людски. Где искать – в российском бурьяне, заполонившем поля давних сражений? На кладбищах, многие из которых запущены или срыты?..

В городском музее Вольфсбурга один этаж полностью отведен под экспозицию антифашистов. Иллюстрированная история концлагеря, портрет начальника-палача, казненного в 1947-м, жуткие фото и цифры, цифры. Вспоминая увиденное, Федоров плачет. Плакали, по его словам, и русские, и немки, и их гид.

– Самая настоящая антифашистская пропаганда. Это и понятно: каждая нация старается быть по возможности чище…

Нет, эта поездка должна была состояться. Русские поразились, что немцы не потеряли умение радоваться – и друг другу, и им, русским, которых более полувека назад, в силу какого-то непонятного затмения, было приказано считать врагами. Поездка должна была состояться, хотя бы для того чтобы убедиться: можно, можно по-человечески «расстаться со своим прошлым».

– Конечно, в то время зла на немцев было – война есть война, – говорит Федоров. – И на войне человек звереет, и вся оболочка цивилизации, накопленная за несколько тысяч лет, - сползает. И с них, и с нас...

А вот теперь попробуйте мне объяснить, чем та война отличалась от всех остальных? По существу? По большому счету?

________________________
© Мельник Сергей Георгиевич