Осипова Мария Ивановна (1820-1896)

1835

Я думал, сердце позабыло
Способность легкую страдать,
Я говорил: тому, что было,
Уж не бывать! уж не бывать!
Прошли восторги, и печали,
И легковерные мечты...
Но вот опять затрепетали
Пред мощной властью красоты.

Мария Ивановна Осипова, дочь Прасковьи Александровны Осиповой, с самого детства восприняла культ Пушкина, царивший в ее семье, поэтому встречи с поэтом в годы его михайловской ссылки были для нее не менее важны, чем для ее старших сводных сестер - Анны, Евпраксии и Александры. Для всех в тригорском доме приход поэта был праздником, всех он, хоть и по-разному, волновал. Смышленая шестилетняя Машенька, постоянно вертевшаяся под ногами у взрослых, не все могла понять в мудреных разговорах, а тем более в сокровенном языке взглядов и жестов, но, как всякий ребенок, интуитивно улавливала значимость происходящего, в том числе и скрытое соперничество сестер-невест, каждую из которых с поэтом связывала собственная тайна. Каждый день Машенька вместе с сестрами выходила на крыльцо встречать Пушкина, который появлялся то на прекрасном коне, а то и на неказистой крестьянской лошаденке. Но порой он попросту запрыгивал в одно из открытых окон, вызывая общий веселый переполох. В памяти Машеньки остались эти сцены из детства. По саду разносятся дивные звуки: Александра (Алина) играет на фортепьяно. И невольно воцаряется тишина. Каждая из сестер занята своим делом: кто шьет, кто читает, Машенька сидит за уроками. Но стоило появиться Пушкину, как все шло вверх дном: шутки, смех, разговоры. Машенька ждала Пушкина с тем же нетерпением, что и ее сестры. А когда его несколько дней не бывало, то Прасковья Александровна, собрав дочерей, ездила его навестить в Михайловское.

После отъезда Пушкина в 1826 года в доме стало уныло, и подрастающая Машенька не менее остро, чем прочие, это чувствовала. При этом от нее уже не могли укрыться сердечные страдания сестер: как всякий подросток, она жадно прислушивалась к взрослым разговорам. Каждое письмо Пушкина в Тригорское становилось событием, и она видела, что значат эти письма для Прасковьи Александровны. В годы ее отрочества Пушкин в их доме практически не появлялся. Машенька взрослела, и кумир ее детства превращался в ее воображении в того героя, которого жаждала ее юная романтическая душа. К тому же Машенька была страстной поклонницей его поэзии.
Наступил 1835 год. Машеньке было 15 лет, как и Евпраксии, когда она варила жженку для пирующих в Тригорском поэтов. Она была прелестна, как и все дочери Прасковьи Александровны, хотя бы уже потому, что была юна и свежа. К тому же внешне она напоминала свою сестру Алину Осипову, что сразу же бросилось в глаза поэту. Пушкин сначала появился в Тригорском в мае, на несколько дней. "Тогда он приехал такой скучный, утомленный, - вспоминала Машенька. - "Господи, говорит, как у вас тут хорошо! А там-то, там-то, в Петербурге, какая тоска зачастую душит меня!" [1].

Скорее всего, именно в эти дни он поразил ее воображение, появившись в непривычном по ее детским воспоминании облике - не озорником и шалуном, а знаменитым поэтом, мужем первой петербургской красавицы, уставшим от большого света, о котором в своей деревенской глуши она не ведала. Все это могло бы покорить и менее пылкое воображение.
Осенью 1835 года Пушкин вновь приехал в Тригорское, и уже не на несколько дней. Нетрудно себе представить, что это означало для Машеньки.

И в сердце дума заронилась;
Пора пришла, она влюбилась.
Так в землю падшее зерно
Весны огнем оживлено.
Давно ее воображенье,
Сгорая негой и тоской,
Алкало пищи роковой...

Для Пушкина язык девичьих мечтаний издавна тайной не был. Конечно, любовь Машеньки не могла его не позабавить: зажженный в Тригорском любовный факел исправно переходил от сестры к сестре. Но любовный флирт, даже самый невинный, всегда оживлял его душу, и Машенька вспоминала, что в этот свой приезд Пушкин словно сбросил с себя петербургскую тоску: "А какой он был живой; никогда не посидит на месте, то ходит, то бегает! Да чего, уж впоследствии, когда он приезжал сюда из Петербурга, едва ли уж не женатый, сидит как-то в гостиной, шутит, смеется; на столе свечи горят: он прыг с дивана, да через стол, и свечи-то опрокинул... Мы ему говорим: "Пушкин, что вы шалите так, пора бы остепениться", - а он смеется только" [2].
Это радостное ощущение возрожденной молодости выразилось в прекрасном стихотворении Пушкина "Я думал, сердце позабыло...". Своей полудетской любовью Машенька Осипова на несколько мгновений вернула его к забытым волнениям. Может быть, самым манящим было то, что эта ситуация оказалась точным слепком столь дорогого ему тригорского прошлого, словно "дебелая жена" Евпраксия вновь превратилась в "полувоздушную деву", а он сам, сбросив десяток лет, мог опять запросто, по-мальчишески, влюбиться в деревенскую барышню. Некий пленительный мираж, который не мог его не увлечь. Анна Николаевна писала в эти дни своей сестре Евпраксии: "П.(ушкин) находит, что Маша очень мила" [3].

Этот невинный роман немного беспокоил Евпраксию Николаевну Вревскую. Правда, Пушкин, по счастью, уехал и не торопился возвращаться в Тригорское. Но Машенька долго томилась любовной тоской, и любое его появление могло бы привести к нежелательному взрыву чувств. Поэтому Евпраксия Николаевна искренне была рада, когда сердце Машеньки тронул, наконец, другой поклонник, менее опасный. Почти через год, в сентябре 1836 года, она писала брату Алексею Вульфу: "6-го уехал от нас Ник. Игн. (Шениг). Он заменил Пушкина в сердце Маши. Она целые три дня плакала об его отъезде и отдает ему такое преимущество над поэтом, что и сравнивать их не хочет... Я рада этой перемене: Ник. Игн. Никогда не воспользуется этим благорасположением, что о Пушкине никак нельзя сказать" [4]. Последняя фраза письма в комментариях, что называется, не нуждается. Евпраксия Николаевна явно имела в виду опыт, пройденный всеми старшими сестрами Машеньки. От Алексея Вульфа на этот счет у ней секретов не было.

Но Пушкина вскоре не стало. Машенька вместе с матерью и своей младшей сестрой Екатериной присутствовала на его скромных похоронах в Святогорском монастыре. Она долго переживала. Весной 1837-го года она серьезно заболела "горячкой" - может быть, это было связано и с пережитым ею потрясением.
Могилу поэта она не забывала и предпочитала ходить грустить над ней одна. 10 сентября 1838 года она писала сестре Евпраксии: "Я пешком ходила в Святые горы, я молилась за тебя, дорогой ангел, и за твоих детей. - Такая прекрасная погода, совсем как в 1835 году, я долго гуляла: сад, деревья, уже начавшие желтеть, - все это живо напоминает мне ту памятную осень. Сердце мое так сжималось, что я не знала, как быть..." [5].
Казалось бы, все было кончено....
Но успокаиваться было преждевременно. Магия имени имела над Машенькой поистине роковую власть.

В 1842 году в Михайловское приехал редкий гость - Лев Сергеевич Пушкин. Он впервые выбрался посетить могилы матери и брата. Естественно, не миновал он и тригорских соседей. Как известно, Лев Сергеевич имел некоторое внешнее сходством с Пушкиным, и его давнее негритянское происхождение обнаруживалось даже ярче, так что его называли "белым негром". К тому же он обладал несомненным литературным дарованием, прекрасной памятью и знал наизусть произведения своего гениального брата. Что же касается характера, то Лев Пушкин своей гусарской дерзостью и легкомысленной веселостью тоже напоминал брата в лучшую пору его жизни. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он полностью покорил сердце Машеньки, теперь уже девушки взрослой и способной разобраться в собственных чувствах. Это была настоящая любовь, серьезная и, в общем, взаимная, которая едва не закончилась браком. В этот год Машенька находилась в расцвете своей красоты, любовь словно высветила ее, что отметила Анна Николаевна Вульф в одном из писем к Евпраксии, рассказывая, что даже все купцы в лавках с удовольствием с сестрой любезничают. Евпраксия Вревская писала брату Алексею: "Он (Л. С. Пушкин) не на шутку думает о женитьбе. Его страшит одиночество, и теперь ждет, кажется, только места, чтобы просить Машиной руки. ... Чтоб тебе дать мысль о Машиных чувствах к нему, то я тебе скажу, что вырвалось у нее (...) быть за Львом или ни за кем, еще, что для ее существования необходимо быть с ним неразлучной, не быв даже его женою, и мысль разлучиться с ним для нее нестерпима" [6]. Но Лев Сергеевич предложения руки и сердца так и не сделал, а отправился на юг, на службу. О причинах, заставивших его отказаться от брака с Марией Осиповой, он, вероятно, сообщил Евпраксии Николаевне Вревской, с которой исправно переписывался и в последующие года. Она анализировала создавшуюся ситуацию в одном из писем: "Несчастная ревность Маши совсем его разочаровала, он видит теперь в ней, кроме физических недостатков, и моральные, утверждая, что у нее нрав нехорош. Она же совсем нерасчетлива, возбуждая в нем, по-моему, вовсе не лестные чувства, ни в чем не отказывает, отчего он теперь ее даже бегает, боясь последствий, которые заставят его жениться на ней... Был Сергей Львович, и так ему не понравилось Машино обхождение со Львом, что возвратился ко мне из Тригорского совсем разочарованный" [7].

И только через год до Машеньки дошла весть, что он женился на другой. Женой Льва Сергеевича стала Елизавета Александровна Загряжская (1823-1898), дочь одного из дальних родственников Натальи Николаевны, симбирского гражданского губернатора А. М. Загряжского, с которым был знаком А. С. Пушкин. Машенька не могла объяснить для себя этой измены и с откровенной ревностью писала о жене Льва Сергеевича брату Алексею: "Ты, верно, знаешь, что Лев Сергеевич женится в Одессе на Загряжской. У нее ничего нет; говорят, она не хороша, маленького роста, черна и худа..." [8]. Но при этом Машенька добавила, что для нее главное, чтобы Лев Сергеевич был счастлив - все равно где и как.

Но и это еще не был конец долгого "пушкинского" романа Марии Ивановны Осиповой. Дело в том, что после гибели поэта его отец Сергей Львович, незадолго до этого потерявший жену, в своей неприкаянности и старческом одиночестве, тянулся к семейству Осиповых-Вульфов, с которым его связывали давние дружеские, почти родственные отношения. Будучи влюбчивым всегда, в старости Сергей Львович поистине дал волю свободным движениям своего неугомонного сердца. В 1838 году он страстно влюбился в восемнадцатилетнюю Машеньку Осипову. По словам Ольги Павлищевой, С. Л. Пушкин в 1841 году (то есть еще до приезда Льва Сергеевича) даже делал Маше предложение, но она только посмеялась в ответ. В 1843 года, когда Машенька отдала свое сердце Льву Сергеевичу и надежды на взаимность у Сергея Львовича не осталось, он начал ухаживать за дочерью Анны Керн Екатериной, вновь помышляя о свадьбе. Наталья Николаевна Пушкина лично попросила Машеньку снизойти к старцу и выйти за него замуж, чтобы не породниться с ненавистной ей Керн. Обе девушки вступили в борьбу за благосклонность "старого селадона", ситуация становилась просто взрывоопасной. Машенька писала своей сестре Евпраксии в 1844 году, что как только Сергей Львович начинает оказывать ей больше внимания, Екатерина Ермолаевна Керн усиливает "свои любезности". В этот период Сергей Львович, как полагается влюбленному, вновь начал писать стихи (мадригальной поэзией он баловался смолоду) и посвятил Машеньке целых шесть галантных стихотворений. К счастью, вся эта история ничем не кончилась. В 1848 году Сергей Львович умер.

А Машенька Осипова так и не вышла замуж, словно храня верность всем трем Пушкиным. По характеру она была девушкой волевой и достаточно энергичной. У нее были собственные лекарства от тоски. Она как-то заметила по поводу своей сестры Анны Николаевны, что дабы не томиться от скуки, ей следовало бы вставать в пять утра, как делала она сама, и отправляться в сад, занимаясь клумбами и грядками до изнеможения. После смерти матери и основных наследников она стала владелицей Тригорского и заменила жизнь сердца бурной деятельностью по переустройству почти разоренного хозяйства. К крестьянам Мария Ивановна Осипова относилась с беспощадностью завзятой крепостницы. Сохранились ее пространные жалобы местному начальству на непокорность крестьян, на которых она требовала управы [9]. Быть может, цепь разочарований, одиночество ожесточили характер той шестнадцатилетней девочки, которую А. Тургенев, сопровождавший тело поэта, увидел в ту суровую зиму в Тригорском и назвал "милой и умной почитательницей великого русского таланта Пушкина".

Литература:

1. Пушкин в воспоминаниях современников. Т. 1-2. М. 1985. Т. 1. С. 458.
2. Там же.
3. Пушкин и его современники. Т. XXI-XXII. Петроград. 1915. С. 326.
4. Вересаев В. Пушкин в жизни. Т. 1-2. М. -Л. 1932. Т. 2. С. 198.
5. Пушкин и его современники. Т. XXI-XXII. С. 403.
6. Пушкин и его современники. Т. XIX. С. 112.
7. Вересаев В. Спутники Пушкина. Т. 1-2. М. 1937. Т. 1. С. 364.
8. Там же. С. 115.
9. Пушкин и его современники. Т. I. С.-Петербург. 1903.
_______________________________
© Забабурова Нина Владимировна