В настоящее время литература русского зарубежья как часть национальной культуры ХХ века вызывает к себе пристальное внимание и интерес литературоведов. Однако на фоне появившихся работ о писателях первого и третьего этапов русской эмиграции еще острее ощущается необходимость внимательного изучения ее второй волны. Замалчивание этого пласта русской культуры происходит по разным причинам. Вторая волна, действительно, не так уж богата крупными писателями и поэтами. Большинство из них впервые опубликовали свои произведения на Западе. Как отмечал В.Бондаренко, "они не стали модными нигде" [1], и на это были свои причины, заключавшиеся не только в масштабах таланта.

Весьма остро ощущаются и нравственные аспекты проблемы. Вторая волна неоднородна по социально-нравственным устремлениям ее представителей, среди которых есть и воины РОА, сознательно перешедшие на сторону врага, и люди, покинувшие родину добровольно, хотя и без оружия в руках, но в большинстве своем это все же узники фашистских лагерей, так называемые "перемещенные лица", не пожелавшие возвращаться под гнет сталинского режима. Так что определение "Ди-Пи" (первые буквы выражения "перемещенные лица" на английском языке) как сплошь предательское не совсем точно. А.И.Деникин, чье поведение в годы фашистской оккупации было более чем безупречным, обратился в 1946 году к американскому сенатору Артуру Вандербергу с открытым письмом, в котором отмечал: "Теперь, когда столь многое из того, что творится за "железным занавесом", стало явным… должно быть понятным, почему эти люди больше всего боятся… возвращения на родину" [2].

Известный литературовед В.Зайцев не так давно совершенно справедливо писал о роли и месте литературной эмиграции второй волны "в развитии отечественной культуры" [3]. Многое в плане "возвращения" этих авторов к русскому читателю уже сделано. Публикуются еще весьма малочисленные работы, посвященные их творчеству. В журналах и газетах появились подборки стихов Д. Кленовского, Н.Моршена, И.Буркина и др. Вышли отдельным изданием романы Николая Нарокова, один из которых "мнимые величины" - удачно экранизирован. "Наш современник", "Север" и другие журналы публиковали прозу Б.Ширяева, А.Авторханова. Вышел в свет двухтомник стихов Ивана Елагина, наиболее крупного поэта второй волны.
Думаю, что значительным событием стало появление учебника для общеобразовательных учебных заведений под редакцией известного литературоведа В.Агеносова, во второй части которого монографически представлено поэтическое творчество Ивана Елагина.

Иван Венедиктович Матвеев, взявший псевдоним Иван Елагин в 1947 году, родился в семье поэта-футуриста Венедикта Марта, который после возвращения из Харбина недолго жил в Москве, а затем был выслан в Саратов. Е.Витковский, переводчик и исследователь русской поэзии Дальнего Востока, в том числе и стихов Венедикта Марта, автор интересных журнальных статей о И.Елагине, писал: "В конце 20-х годов, переходя Сухаревскую площадь, Федор Парфенов случайно вгляделся в лицо беспризорника… Мальчик был ему знаком, он мальчику - нет, но изловить отощавшего парнишку оказалось несложно. Как и думал Парфенов, это оказался сын поэта-футуриста Венедикта Марта… Парфенов навел справки, посадил мальчика в вагон и отправил к отцу в Саратов. В начале 60-х годов, посещая Лондон, Парфенов просматривал труднодоступные в СССР номера выходящего в Нью-Йорке на русском языке "нового журнала" и в частной беседе отметил, что лучшее в журнале - стихи… совершенно ему неизвестного Ивана Елагина" [4].

В 1937 году в Киеве, где жили тогда Матвеевы, Венедикт Март был арестован, дальнейшая его судьба неизвестна. Его сын поступил в медицинский институт, женился, а в 1943 году покинул СССР.
О том, каким образом Елагин оказался в Германии, свидетельства весьма противоречивые. В.Леонидов пишет: "После двух страшных лет в оккупированном немцами Киеве поэт вместе с О.Анстей (первой женой И.Елагина, поэтессой. - Т.О.) был угнан в Германию" [5]. В антологии стихов поэтов второй эмиграции сказано более уклончиво: "В 1943… попал в Германию" [6]. А Наум Коржавин, живший до войны, как и Елагин, в Киеве, но сблизившийся с ним лишь в эмиграции, рассуждая о судьбах людей, которые "попали в щель между двумя льдинами - гитлеризмом и сталинщиной", утверждает, что Елагин добровольно покинул родину и оказался в Мюнхене. При этом Коржавин добавляет: "Сочувствия такому выбору у меня нет… но и осуждения у меня нет (осуждаю, как и во всех лагерях, только доносчиков и согласившихся на палачество)… понимаю, что другие люди… тоже имели свои резоны относиться ко всему не так, как я" [7]. Наум Коржавин сообщает еще одну подробность, связанную с жизнью И.Елагина в период войны: мать поэта, еврейка по национальности, была убита немцами в Царском селе. Поистине, только реальная жизнь может преподнести такие трагические неожиданности, на которые не способно творческое воображение!
Знал ли Елагин о гибели матери, когда покидал Киев, или он узнал об этом в лагере для перемещенных лиц в Мюнхене? Может быть поэтому, спустя пять лет после окончания войны, уже будучи автором двух поэтических сборников, он покинул Германию и поселился в Америке. Впрочем, в это время в США переехали многие русские писатели не только второй, но и первой волн.

В Америке судьба Елагина сложилась достаточно удачно: двенадцать сборников стихов, докторская степень, преподавание литературы в Питтсбургском университете. Однако сам поэт признавался, что отношение к нему на Западе "более чем тепло-прохладное". Е.Витковский, состоявший в переписке с Елагиным с начала 70-х до 1987 года, когда поэта не стало, писал о том, что "доброжелательного читателя ему явно не хватало" [8]. Это и понятно. Слишком русским поэтом был Елагин, слишком пронзительно звучала в его стихах тоска по Родине. В одном из стихотворений поэт благодарит судьбу…

За то, что руку досужую
Не протянул к оружию,
За то, что до проволок Платтлинга
Не шел я дорогою ратника…

Но эта удача обернулась острой болью за всех погибших, чувством вины за свою долгую послевоенную жизнь:

За это в глаза мне свалены
Всех городов развалины,
За это в глаза мне брошены
Все, кто войною скошены…

Определяя основные темы своего творчества, И.Елагин особо выделил тему "ахматовского реквиема". Для этого были достаточно веские причины. Перед войной молодой студент-медик Иван Матвеев приехал в Ленинград, чтобы показать свои стихи Анне Ахматовой, но разговора не получилось: Ахматова с передачей для сына спешила в ту самую страшную очередь, "где выла старуха, как раненый зверь". Если же обратиться непосредственно к стихам, то здесь можно выявить и определенное своеобразие решения этой темы Елагиным. Ахматова в своем "плаче" по сыну идет от общего к частному: плач по всем убиенным, по всей "безвинной" Руси оборачивается скорбью об одном единственном. Елагин же в поэме "Звезды", посвященной памяти отца, отталкивается от конкретных деталей, запавших в памяти:

Рукописи, брошенные на пол.
Каждый листик - сердца черепок.
Письмена тибетские заляпал
Часового каменный сапог.
Как попало комнату забили.
Вышли. Ночь была уже седа.
В старом грузовом автомобиле
Увезли куда-то навсегда.

Зато в финале, как и в поэме А.Ахматовой (глава Х "Распятие"), трагедия отца и сына вырастает до вселенских масштабов:

Нас со всех сторон обдало дымом,
Дымом погибающих планет.
И глаза мы к небу не подымем,
Потому что знаем: неба нет.

Образ звезды - едва ли не основной поэтический образ И.Елагина. С ним связаны воспоминания о прошлом, об отце, о России. Он олицетворяет и полноту бытия, понимаемого как "…чудо все: и люди и земля, и звездное шуршание мгновений", и осознание национальных корней своей поэзии:

Полетать мне по свету осколком,
Нагуляться мне по миру всласть,
Перед тем, как на русскую полку
Мне когда-нибудь звездно упасть.

Но порой этот образ наполняется и иным содержанием: "красно-зловещая звезда государства", звезды, "выдернутые с корнем", "к рельсам примерзавшая звезда". Да и сама Россия в стихах Елагина приобретает весьма противоречивые черты. Это и старая патриархальная Русь с "оконцем и крыльцом, и крышей, и бревенчатым колодцем", и Россия Пушкина, Лермонтова, Цветаевой, Гумилева, Есенина. Интересно в этой связи стихотворение "Гоголь", написанное И.Елагиным за несколько недель до смерти. Подводя итог прожитой жизни, поэт вновь обращает свой взор к России, вновь задает себе вопрос об исторической роли родной страны. Каков же смысл ее движения, куда мчится загадочная тройка, и что преобладает в этом вечном устремлении вперед - греховность или праведность?

И это Гоголь наших бед,
За ним толпятся избы ведь
И тройка мчит, чтоб целый свет
Из-под копыт забрызгать.
Или затем, чтоб высечь свет,
Копыта сеют искры ведь!
О Русь, какой ты дашь ответ
На гоголеву исповедь?

Многие стихи И.Елагина создавались под воздействием произведений великих русских поэтов. На это обратил внимание Е.Леонидов, отметивший перекличку стихотворения "Сам я толком не знаю…" с "Заблудившимся трамваем" Н.Гумилева. Интересно в этой связи наиболее, пожалуй, известное в России стихотворение "Мне незнакома горечь ностальгии", в котором "беженская тема" (по определению самого Елагина) соединилась с темой Родины, отчего дома. Причем, читая и перечитывая его, невольно вспоминаешь знаменитое "Тоска по родине! Давно…". Конечно же, в стихотворении Елагина нет того пронзительного трагизма, той безмерной тоски, какими дышит стихотворение Марины Цветаевой. Начинается стихотворение Елагина, как и цветаевское ("Тоска по родине! Давно разоблаченная морока!"), с категорического утверждения:

Мне незнакома горечь ностальгии.
Мне нравится чужая сторона.

И если обилие восклицательных знаков в стихотворении Цветаевой, по мнению Виктории Швейцер, "воплощает рыдания", которые должны быть скрыты, то у Елагина нарочитое спокойствие явно иронично по отношению к самому себе. Поэтому последующие строки, раскрывая истинные чувства лирического героя, являются своеобразной "реабилитацией":

Из всей, давно оставленной - России
Мне не хватает русского окна.
Оно мне вспоминается доныне,
Когда в душе становится темно -
Окно с большим крестом посередине,
Вечернее горящее окно.

И все же эта законченность, где расставлены все точки, явно проигрывает обрывистому, полному трагической незавершенности финалу стихотворения М.Цветаевой:

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И все - равно, и все - едино.
Но если по дороге - куст
Встает, особенно - рябина…

Наверное, все же правы авторы вступительной статьи к изданию "современное русское зарубежье", когда утверждают: "За елагинскими стихами, как и за стихами других поэтов его поколения, чувствуешь неотвратимое: время классиков для литературы русской эмиграции прошло" [9]. Но разве это же самое нельзя сказать о многих крупных поэтах, живущих и творящих на Родине?
Иван Елагин, талантливый русский поэт, мечтал о том времени, когда его стихи вернутся в Россию. Это время наступило. Все сказанное следует закончить словами В.Леонидова, автора раздела, посвященного И.Елагину, в уже упомянутом выше учебнике по русской литературе ХХ века: "Включение его имени в нашу книгу - знак запоздалой благодарности поэту за его творчество" [10].

Литература:

1. Бондаренко В. Архипелаг "Ди-Пи" // Русский рубеж. 1991. № 11. С.3
2. Там же. С.13
3. Зайцев В. Творческие поиски русских поэтов второй волны эмиграции // Филологические науки. 1997. № 4. С. 3.
4. Витковский Е. Тяжелые звезды. // Новый мир. 1988. № 12. С. 125.
5. Русская литература ХХ века: Учебник для общеобразовательных учебных заведений под общей редакцией В.В.Агеносова. Часть 2. М., 1998. С. 111.
6. Берега: Стихи поэтов второй эмиграции. Филадельфия, 1992. С. 263.
7. Коржавин Н. В соблазнах кровавой эпохи. // Новый мир. 1992. С. 182.
7. Витковский Е. Тяжелые звезды. С. 127.
7. Современное русское зарубежье. М., 1998. С. 18-19.
7. Русская литература ХХ века. С. 121.
_____________________
© Осипова Татьяна