Первым из известных нам мыслителей, разработавших типологию политических режимов, или видов государственного устройства, был Платон [1] . Он же стал и первым исследователем процессов политической трансформации, «транзита» в современной терминологии. Причем, в отличие от большинства последующих исследователей, занимавших прогрессистские позиции, вектор такой трансформации философ рисовал в направлении, обратном прогрессу: от утраченного идеального устройства — аристократии — к тирании.

По Платону, аристократический тип государственного устройства — самый справедливый из всех возможных. В нем стражи — правят, земледельцы и ремесленники — производят, дельцы — торгуют, причем «каждый отдельный человек должен заниматься чем-нибудь одним из того, что нужно в государстве, и притом как раз тем, к чему он по своим природным задаткам больше всего способен». Главной опасностью для такого государства философ считает богатство и бедность. «Одно ведет к роскоши, лени, новшествам, другая кроме новшеств — к низостям и злодеяниям».
Такой человеческий порок как честолюбие разрушает аристократию, и она превращается в тимократию, форму правления, при которой государственная власть находится у привилегированного меньшинства, обладающего высоким имущественным цензом. В отличие от аристократии, правят при тимократии не мудрые философы, а воины. По мере роста имущественного неравенства тимократия трансформируется в олигархию, т. е. правление немногих самых богатых граждан. Народ при этом лишается всякой возможности влиять на государственные дела и, в конце концов, восстает — так возникают демократии. Правление народа рано или поздно приводит к кризису, и тогда граждане, уставшие нести на себе груз ответственности за государство, с радостью вверяют его судьбу тирану. Возникает тирания — худший из возможных типов государственного устройства.
Как видим, платоновская типология носит линейный характер и выстроена по одному критерию — типу правящей социальной страты.
Аристотель исходил из того, что государство может благоденствовать как при одном, так и при многих правящих — все определяется лишь моральными качествами тех, кто управляет [2] .

Он ввел два критерия: число правящих (один, немногие, многие) и то, что правящими движет (общее благо или частное благо). Таким образом у него получилось шесть типов государств. К правильным (по терминологии Аристотеля), заботящимся об общем благе, Аристотель относил монархию — благое правление одного — аристократию и политию — государственное устройство, при котором большинство правит в интересах общей пользы. Когда же правители ориентируются лишь на собственное благо, государство вырождается в тиранию, олигархию или демократию. При этом Аристотель отмечал, что реальные государства могут сочетать в себе характеристики нескольких идеальных типов, что, как правило, способствует их устойчивости.
В дополнение к шести аристотелевским типам государственного устройства и Полибий, и Цицерон выделяли еще один — смешанный или республиканский, по сути римский, представлявшийся им идеальным. В нем присутствуют основные элементы трех правильных форм — царской власти, аристократии и политии: царскому элементу отвечает институт консулов, аристократическому — сената, демократическому — выборы.
Мыслители Возрождения, за исключением разве что Николо Макиавелли, не внесли ничего принципиально нового в типологии древних авторов. Макиавеллиевская классификация сочетает в себе статическое выделение типов Аристотеля и платоновскую оценку динамики трансформации режимов. Политическая трансформация представляется Макиавелли постепенным вырождением лучшего из государств — монархии — в охлократию. Как и во многих современных опытах классификации, Макиавелли использует ее для решения конкретной задачи — подкрепления монархических амбиций своего основного адресата и заказчика — Лоренцо де Медичи [3] .
Новые мотивы появляются в эпоху Просвещения. Монтескье [4] впервые заговорил о зависимости режима (или формы правления) от географического фактора. Он выделяет три типа правления, в зависимости от количества людей, между которыми распределена верховная власть: республика (или демократия), монархия, деспотия. «Республиканское правление — это то, при котором верховная власть находится в руках или всего народа, или части его; монархическое — при котором управляет один человек, но посредством установленных неизменных законов; между тем как в деспотическом все вне всяких законов и правил движется волей и произволом одного лица». Форма правления зависит от площади государства — установлению республики благоприятствуют небольшие территории, монархия возможна в государствах средней величины, обширные размеры создают предпосылки для установления деспотии.

У каждого правления свой «дух», свои принципы. Основной принцип монархии — это честь. Так как основной носитель чести — знать, законы должны быть направлены на поддержание этого класса. Монархия разрушается, лишившись носителей чести — дворян, своего рода противовеса власти монарха, — и вырождается в деспотию. Основной принцип республики — добродетель, а именно — любовь к законам и равенству. Поддержанию духа республики способствует разделение властей, сдерживающих «вырождение» друг друга. Принцип, поддерживающий деспотическое правление, — страх. Деспотия — наихудшая из форм правления, ее дальнейшее разложение уже невозможно.
Руссо [5] соглашается с Монтескье в том, что форма правления зависит от территории, но добавляет и экономическую детерминанту. В результате малым и бедным государствам лучше всего подходит демократическое правление, для средних и более богатых — аристократия, для больших — монархия. Главный критерий соответствия выбранной формы правления — демографические показатели: рост населения свидетельствует о полном соответствии.
Руссо предвидел и механизм вырождения форм правления — это было бы связано с уменьшением числа лиц, наделенных правительственными полномочиями: демократия — аристократия — монархия.

Период перемен

Исторический слом, произошедший в начале ХХ века, потребовал разработки более сложного инструментария для объяснения политических процессов, в том числе и пересмотра устоявшихся типологий политических режимов.
Одна из первых попыток разработки типологии на основе анализа внутренних механизмов функционирования режимов предложена в 20-е годы в работах родоначальника элитистских исследований Г. Моски [6] . Свои бинарные типологии Моска строит исходя из способов рекрутирования элит. В частности, он выделяет аристократический и демократический режимы. При демократическом режиме доступ в политическую элиту открыт всем гражданам, при аристократическом — только представителям узкой, выделенной по принципу происхождения или достатка группы. В другой работе Моска предлагает различать автократический и либеральный типы политической системы. В автократическом режиме властными полномочиями наделяет единоличный правитель. В либеральном — власть делегируется широкими слоями населения посредством выборов.
В качестве критериев, на основе которых политическую систему можно отнести к тому или иному типу, авторы знаменитой Чикагской школы, заложившей основы современной политологии, Гарольд Лассуэлл и Абрахам Каплан [7] выбрали следующие: границы влияния политической власти, разделение властей, способ рекрутирования в элиту, ответственность власти перед народом, механизм распределение благ, возможность оспорить властные решения. Однако создать сколько-нибудь стройную типологию авторам не удалось. Они выделяют два идеальных типа режима — демократию и деспотию.

Демократию отличают три основные характеристики: власть осуществляется максимально ответственно; политический процесс является открытым; польза от власти распределяется между всеми элементами политической структуры.
Расцвет политического классификаторства приходится на вторую половину ХХ века. Политологи столкнулись с рядом вызовов, объяснение которых потребовало новых подходов к анализу политических систем, — это феномен тоталитаризма, процессы деколонизации и демократизации.
Наиболее последовательное описание тоталитарной системы предложила Хана Арендт в работе 1951 года «Истоки тоталитаризма» [8] . Родовые признаки тоталитаризма: террор как норма управления обществом, контроль одной политической организации над всеми социальными подсистемами (политикой, экономикой, культурой и пр.), всеохватная идеология как инструмент такого контроля. До конца ХХ века наиболее используемой оставалась триада режимов — тоталитаризм, авторитаризм, демократия. Однако наличие в истории только двух тоталитарных режимов заставило политологов в дальнейшем оперировать только двумя категориями — авторитаризм и демократия.
Так, например, классики сравнительной политологии, занимающейся анализом политических систем различных стран, Габриэль Алмонд и Бингхем Пауэлл [9] считают тоталитаризм разновидностью авторитаризма. Анализ тоталитарной модели позволил им выделить ключевой критерий, по которому следует различать политические системы. В качестве него они предлагают рассматривать политический контроль. Если вектор контроля направлен от управляемых к правящему слою, мы имеем дело с демократией. Если наоборот — с авторитарной системой. На этом Алмонд и Пауэлл не останавливаются и проводят классификацию политических систем внутри каждого кластера — демократического и авторитарного. Здесь критерием выступает внутрисистемная автономия, которая отражает степень развития и независимости политических и гражданский организаций — партий, групп интересов, прессы. В зависимости от степени такой автономии все политические системы распределяются в обоих кластерах по четырем группам.

В демократическом кластере политические системы с высокой автономией — это системы с сильными и независимыми партиями, гражданским обществом и прессой. В качестве примера авторы приводят Великобританию. В системах с ограниченной автономией партии, группы интересов и СМИ относительно независимы и развиты, но прослеживается тенденция к их объединению в «идеологические семьи». Пример таких систем — Франция, Италия, Германия. В низко автономных демократиях все те же институты присутствуют, но по степени влияния они значительно уступают правящей партии, которая неизменно побеждает на выборах. К подобным системам авторы относят Мексику 30–80-х годов и Индию периода господства Индийского национального конгресса. В список такого рода стран можно включить и современную Россию. В предмобилизационных (т. е. обладающих крайне слабыми институтами мобилизации граждан, привлечения их к поддержке режима) демократических системах демократические институты слабы и неустойчивы, зато сильны традиционные, например, трайбалистские структуры, которые и являются способом вовлечения граждан в политику. Пример — Нигерия до военного переворота 1966 года. Такие общества балансируют на грани авторитаризма.
В авторитарном кластере в первую группу включаются наиболее приемлемые для мирового сообщества авторитарные режимы, которые называют «осовремененными». К таковым относятся Сирия, Иран, Чили после прихода к власти Пиночета. Эти страны отличает отсутствие политического плюрализма, военное правление и идеологическая мобилизация населения с помощью националистических лозунгов.
Далее располагаются предмобилизационные авторитарные системы, властью в которых обладают традиционные структуры (пример — Саудовская Аравия, Марокко), что сильно затрудняет для западных демократий коммуникацию с соответствующими режимами.
Наиболее дикими, т. е. расположенными на краю спектра, противоположном англосаксонской демократии, Алмонду и Пауэллу представляются последние две группы авторитарного кластера — разновидности тоталитарных режимов: радикально-тоталитарный и консервативно-тоталитарный — в зависимости от ориентации доминирующей идеологии. Пример первого — СССР при Сталине, второго — гитлеровская Германия. Оба режима отличают почти полный политический контроль над населением, исключающий всякую автономию, неважно, касается она отдельных граждан или институтов.

Плюрализм типологий

Так называемая «третья волна» демократизации, зародившаяся в Португалии и прокатившаяся по Латинской Америке, Южной и Восточной Европе, вызвала новый всплеск интереса к вопросам, связанным с типологией политических режимов.
В первую очередь потребовалось уточнить само понятие «демократия». Минималистское определение, данное австрийским экономистом Й. Шумпетером [10] : демократия — это система, при которой отдельные лица получают власть путем конкурентной борьбы за голоса народа, — явно не полностью отражало существо дела. Многие вновь возникшие системы внешне отвечали признакам электоральной демократии и при этом сильно отличались от западных стандартов.
Между тем показатели конкуренции и участия надолго вошли в классификации политических систем, так как позволили легко математически операционализировать понятия «демократия» и «авторитаризм». Так один из ведущих современных политологов, в недавнем прошлом президент Американской ассоциации политической науки Роберт Даль предложил следующую классификацию режимов по двум переменным — уровню политической конкуренции (степень включенности оппозиции в политический процесс) и уровню политического участия (процент граждан, имеющих реальную возможность в борьбе за власть и формировании политики). Эти две координатные линии делят все множество систем на четыре поля. Первому, «закрытой гегемонии», отвечает минимальный уровень политической конкуренции при низкой вовлеченности граждан в политический процесс. «Включающей гегемонии» отвечает низкая конкуренция, но значительный процент «включенных» граждан. Высокая конкуренция в сочетании с низкой включенностью — это «конкурентная олигархия», к которой ряд отечественных исследователей относят Россию ельцинской эпохи; и, наконец, высокая конкуренция плюс высокая же включенность отвечают «полиархии». Этот термин Даль заимствовал у Аристотеля, но значительно развил его. Даль предположил, что участие граждан в политике определяется не только избирательным законодательством, но и наличием других условий — например, широкого набора либеральных прав и свобод, которые позволяют отстаивать гражданские интересы в общественно-политической сфере.
Эта типология легла в основу наиболее масштабного и по числу стран, и по временному охвату мониторинга мирового демократического процесса [11] . Для определения уровня демократии в стране группа ученых Хельсинкского университета под руководством Тату Ванханена использовала две переменные: конкуренция (процент голосов или мест в парламенте, полученных всеми партиями за вычетом партии-лидера) и участие (процент голосовавших на тех же выборах по отношению к общей численности избирателей).
Ванханен анализирует полученные данные, используя ресурсно-акторный подход. Политика представляется ему борьбой за ресурсы. Соответственно то, как распределяются ресурсы в обществе, и определяет уровень его демократичности. Автократия по Ванханену — это когда ресурсы контролируются одной группой, демократия — когда многими. Общество тем демократичнее, чем равномернее распределены ресурсы между его членами.
Ведущий французский специалист по сравнительной политологии, профессор Европейского института во Флоренции Жан Блондель [12] развил типологию Даля и ввел еще один критерий — структура элит. Политическую конкуренцию он разделил на закрытую и открытую, в зависимости от того, существует или нет легальная оппозиция. Включенность населения по Блонделю может быть инклюзивной и эксклюзивной. А элиты по структуре бывают монолитные и дифференцированные, что определяется наличием в них субгрупп и степенью их автономии.

Различным сочетаниям этих переменных отвечают шесть типов политических систем.
1) Традиционные — закрытые, эксклюзивные, с монолитной элитой; как правило, такие типы политических систем характерны для монархий.
2) Эгалитарно-авторитарные — закрытые, инклюзивные, с монолитной элитой; характерны для ряда социалистических стран (Китай, Куба, Северная Корея).
3) Авторитарно-бюрократические — закрытые, эксклюзивные, с дифференцированной элитой (характерны для военных режимов).
4) Авторитарно-неэгалитарные — закрытые, инклюзивные, с дифференцированной элитой (например, Италия времен Муссолини).
5) Конкурентные олигархии — открытые, эксклюзивные, с дифференцированной элитой; характерны для стран, где население практически не может повлиять на результаты борьбы между элитными группами (в качестве примера Блонель приводит Великобританию от Славной революции до электоральной реформы 1832 года, вводившей некорпоративное парламентское представительство и распространившей избирательное право на широкие слои населения).
6) Либеральные демократии — открытые, инклюзивные, с дифференцированной элитой.
Недостаток данной типологии заключается в слабой проработанности демократий — все они попадают в одну группу.

Альтернативой минималистскому определению электоральной демократии по Шумпетеру стала либеральная демократия, близкая далевскому пониманию «полиархии» и сочетающая всеобщие конкурентные выборы с набором либеральных прав и свобод. Такое определение демократии используют авторы проекта «Либеральные институты» и эксперты «Freedom House» для оценки демократичности или авторитарности режимов в разных странах. Так, например, исследователи «Freedom House» ранжируют страны по 8-бальной шкале от «абсолютно свободных» (1) до «абсолютно несвободных» (8) по действию в них основных политических и гражданских прав и свобод. Россию эта организация на протяжении последних трех лет относит к несвободных странам, уровень политических прав в ней оценивается в 6 баллов, а гражданских свобод — в 5. Столь низкие показатели связаны с ограничениями свободы прессы, препятствиями, которые власть чинит НКО, а также отменой губернаторских выборов.

Классификация неопределенности

Теорий «третьей волны демократизации» много, но наиболее влиятельная из них — транзитологическая. Два основных ее постулата, заставившие исследователей внести значительные изменения в существующие классификации политических режимов, следующие: первый — авторитарная политическая система вовсе не обязательно трансформируется в демократию; второй — на сам процесс трансформации и его результат влияет фактически неограниченное число факторов. Основоположник этой теории Д. Растоу13 называет это «генетической» многофакторностью процесса трансформации режима.

Из первого постулата следует, что между крайними точками — авторитаризмом и либеральной демократией западного образца — может существовать множество промежуточных, отвечающих гибридным режимам.
Американский политолог Филипп К. Шмиттер из этого множества выделяет два гибридных режима. В тех случаях, когда авторитарный режим проводит либерализацию без демократизации, т. е. граждане получают либеральные права без свободных выборов, формируется диктабланда (dictablanda). Когда имеет место демократизация без либерализации, т. е. выборы проводятся, но их результат предопределен, поскольку СМИ несвободны и у граждан нет либеральных прав, такой режим Шмиттер предлагает называть демокрадурой (democradura) [14] .
Шмиттеровские неологизмы, по причине их неблагозвучности, не получили широкого распространения в российской политологии, хотя некоторые исследователи относили отечественную демократию к типу демокрадуры [15] .
Соавтор Шмиттера Гильермо О’Доннелл ввел и собственное понятие делегативной демократии, которое по мнению ряда исследователей хорошо описывает режим, сформировавшийся в России. «Делегативные демократии, — пишет О’Доннелл, — основываются на предпосылке, что победа на президентских выборах дает победителю право управлять страной по своему усмотрению, при этом он ограничен лишь обстоятельствами существующих властных отношений и определенным Конституцией сроком пребывания у власти…

Президент рассматривается как воплощение нации, главный хранитель и знаток ее интересов. Политика его правительства может слабо напоминать его предвыборные обещания — разве президенту не переданы и полномочия управлять по своему разумению. Предполагается, что эта фигура отечески заботится о всей нации, а политической базой президента должно быть движение, которое преодолевает фракционность и мирит политические партии» [16] .
Второй постулат транзитологической теории — многофакторность процесса трансформации — также изменил подход к построению классификаций режимов.
Российский исследователь В. Гельман утверждает, что тип режима напрямую зависит от способа его формирования [17] . Под политическим режимом он понимает совокупность акторов политического процесса, институтов политической власти, ресурсов и стратегий борьбы за достижение или удержание власти. Таким образом, Гельман использует для анализа четыре независимые переменные:
1) Акторы — субъекты социального действия, обладающие ресурсами и стратегиями достижения своих целей. В зависимости от характеристик акторов Гельман делит режимы на два типа: моноцентрический — режим с одним, доминирующим актором, который единственный может блокировать действия всех других акторов, и полицентрический режим — режим, где число акторов больше одного.
2) Институты («правила») — совокупность установлений, норм, правил политической деятельности. Институты делятся на формальные (прежде всего, правовые нормы) и неформальные (например, неписаные правила взаимодействия).
3) Ресурсы — обстоятельства или блага, обладание которыми увеличивают способность индивида влиять на других. Ресурсы делятся на три группы: административные; экономические и политические.
4) Стратегии, которые могут быть силовыми или компромиссными.

Cценарию «победитель получает все» соответствует моноцентрический политический режим, опирающийся преимущественно на неформальные институты и силовые стратегии. Придя к власти в результате выборов, политические лидеры получают контроль над ресурсами, который они используют для сведения к минимуму вероятности потери власти на следующих выборах. Возникшие в результате такого сценария политические системы предполагают сильную исполнительную власть, развитость административного ресурса и тяготеют к авторитаризму (в качестве примера приводится Саратовская область).
Режим «сообщество элит» подразумевает заключение явных или неявных соглашений между различными политико-экономическими группами с целью минимизации неопределенности, или угрозы утраты контроля над ресурсами. При таком сценарии формируются политические системы с сильным фракционным парламентом, в котором представлены все заинтересованные акторы (здесь можно сослаться на Нижегородскую и Самарскую области).
Сценарий «борьба по правилам» складывается при отсутствии доминирующей силы, когда все политические акторы отказываются от использования силовых стратегий и переносят борьбу в сферу электоральной конкуренции, для чего вводится некий аналог правил дорожного движения — четкий свод формальных институтов с ясными процедурами смены власти и отчетности. В таком случае формируется сбалансированная система, в которой исполнительная и законодательная власть сдерживают друг друга.

Сценарий «война всех против всех» — временный. Выйти из него стремятся все политические силы, поскольку он связан со значительными издержками.
К сожалению, эта модель в полной мере применялась лишь для анализа политических систем, сложившихся в отдельных российских регионах [18] .
Учет выделяемых исследователями факторов, влияющих на процесс трансформации режимов, лежит в основе наиболее известных международных проектов по мониторингу эволюции политических систем. Так, например, в проекте «Полития» [19] , начатом Тедом Гурром и собравшем информацию о режимах в странах мира с 1800 года по наши дни, положение режима на шкале «авторитаризм — демократия» определяется в соответствии с институциональным принципом, т. е. с учетом открытости институтов и структур в исследуемой стране. Развитой демократии на этой шкале отвечает значение +10, глубокой автократии — -10.
По данным исследования «Полития IV» за 2003 год, состояние демократии в России получило оценку 7, автократии — 0. Что касается отдельных показателей, то конкурентность российских выборов была оценена высоко — 8 баллов, ограничения исполнительной власти (препятствующие развитию авторитарных тенденций и бюрократизации политики) — в 5 баллов, политическая либерализация — в 9. Высокий показатель конкурентности выборов объясняется тем, что последними выборами, учтенными в исследовании, были президентские 2000 года. Ссылаясь на данные международных наблюдателей, исследователи посчитали их достаточно конкурентными, а победу Путина — честной, поскольку его программа реформ была поддержана большинством граждан.
Большой интерес представляет индекс трансформации фонда Бельтерсманна и Центра исследования прикладной политики, отражающий уровень развития не только демократии, но и рыночной экономики, а также качество политического управления [20] . Показатель каждой из 119 стран, охваченных исследованием, рассчитывается как среднее арифметическое двух числовых показателей:
1) показатель политической трансформации (критерии оценки — уровень суверенитета государства, уровень политического участия, верховенство закона, стабильность демократических институтов, политическое и социальное единство);
2) показатель экономической трансформации (критерии оценки — последовательность в продвижения к рыночной экономике, уровень социально-экономического развития страны, степень развития рыночных структур, степень конкуренции в экономике, валютная и ценовая стабильность, уважение права частной собственности, уровень благосостояния, устойчивость экономической системы).

По результатам исследования 2006 года по уровню развития демократии Россия заняла 67-е место среди 119 стран; по данным индекса рыночной экономики — 35-е место. В 2003 году страна занимала 45-е место в индексе демократии и 34-е место по уровню развития рыночной экономики. То есть за три года произошли положительные экономические сдвиги и отрицательные политические.
Фонд Мира составляет индекс несостоятельности государств (failed state index) [21] . Признаки несостоятельности — это номинальный политический, полицейский, военный контроль над территорией, наличие военизированных группировок, не признающих легитимность центральной власти, неспособность власти продуцировать и исполнять законы по причине ее коррумпированности и общей криминализации жизни, закрытости бюрократии, серые и неформальные схемы взаимодействия, юридическая неэффективность, вмешательство военных в политику, влиятельность местных традиционных лидеров и т. п. Под термином failed state понимают государство, общественно-политическое развитие которого, т. е. приближение к западным стандартам, затруднено или невозможно, прежде всего, по причине отсутствия единой нации (соответственно высокой вероятности возникновения конфликтов) и преобладания неформальных институтов.

При составлении индекса учитываются 12 экономических, социальных и политических показателей, в частности, учитываются миграция, качество управления, внутренние расколы и уровень суверенитета.
Измеряя эти параметры, исследователи получают цифры, позволяющие им приписать каждое из государств к одной из четырех групп: устойчивые, относительно устойчивые, государства риска и коллапсирующие государства. В первой оказались страны с достаточно однородным населением, что объясняется преобладанием в данном исследовании «национальных» показателей.
Россия отнесена к группе государств риска. Однако фрагментация элит, влиятельность спецслужб и опасность внутренних конфликтов снижают устойчивость ее политической системы.
Интересной попыткой свести воедино все существующие классификации стал «Политический атлас современности» [22] , созданный исследовательской группой МГИМО, руководимой А. Мельвилем. Все известные показатели, использовавшиеся для описания политических систем, авторы свели в пять отдельных индексов:
1) индекс государственности: указывает на степень успешности, управляемости, состоятельности, эффективности и суверенности государства;
2) индекс внешних и внутренних угроз;
3) индекс потенциала международного влияния: позволяет оценить имеющиеся у государства совокупные ресурсы воздействия на международную среду для решения своих национальных задач;
4) индекс качества жизни;
5) индекс институциональных основ демократии: дает оценку традиции политической конкуренции, представительства, участия, ограничения исполнительной власти, соблюдения конституционных правил. Он отражает возможности участия людей в принятии политических решений.
Однако «Политический атлас» оставался бы лишь повторением пройденного, если бы его авторы не сделали еще ряд шагов. Прежде всего, они сопрягли индексы между собой, проанализировав, какие их сочетания способны в наибольшей мере объяснять политическое развитие государств. Составители атласы выделили четыре «главные компоненты» — различные сочетания индексов, которые позволили описать дилеммы развития, стоящие перед государствами в реальности. Так, первая «компонента» описывает противоречие между внешними и внутренними угрозами, с одной стороны, и качеством жизни, государственностью, демократией — с другой. Страны в условиях конфликта вынуждены жертвовать качеством жизни населения и устойчивой государственностью. Страны, не испытывающие угроз, погружены в решение социальных и государственных задач. Вторая «компонента» описывает выбор между государственностью и демократией. Здесь выделяются страны, жертвующие суверенитетом в угоду построения демократии. А на другом полюсе — сильные государства, отказавшиеся от демократии. Третья «компонента» объясняет выбор между сильным государством и качеством жизни своих граждан. Такой выбор значим лишь для 11 стран из 100. Четвертая «компонента» описывает развитие стран с высоким международным влиянием. При пересечении компонент получается уже не двухмерное, как в других классификациях, а многомерное пространство, в котором и распределяются страны. В зависимости от того, как страны ведут себя в этом пространстве, как группируются, в атласе выделяются несколько (до 30) кластеров, которые и можно называть новой, к сожалению, не совсем завершенной классификацией политических систем.

В частности, на одном из уровней кластеризации, по данным «Политического атласа», выделяются:
Группа мировых лидеров, к которой отнесены Великобритания, Германия, Италия, Китай, Россия, США, Франция, Япония.
Группа «благополучных и спокойных» преимущественно демократий, в которой усматриваются несколько типов государств:
1) европейские «старожилы» (Швеция, Швейцария, Австрия, Дания, Люксембург, Исландия и др.);
2) несамостоятельные заморские демократические «клоны» (Сент-Китс и Невис, Тринидад и Тобаго, Багамские Острова, Коста-Рика и др.);
3) латиноамериканские развивающиеся демократии (Аргентина, Мексика, Чили, Уругвай, Панама и др.);
4) ряд посткоммунистических стран, успешно завершивших демократический транзит (Албания, Болгария, Венгрия, Латвия, Литва, Польша, Румыния, Словакия, Словения, Хорватия, Чехия, Эстония);
5) особняком стоят Израиль, Тайвань и некоторые другие.

Группа авторитарных государств с проблемной государственностью, сталкивающихся с высокими, прежде всего внутренними, угрозами, а нередко и находящихся в состоянии гражданской войны, — Ангола, Афганистан, Бангладеш, Бурунди, Замбия, Ирак, Мали, Непал, Руанда, Сомали, Таджикистан, ЦАР, Чад и еще 43 государства.
Группа недемократических режимов с относительно крепкой государственностью: Алжир, Венесуэла, Вьетнам, Габон, Египет, Иран, КНДР, Пакистан, Сирия, Туркменистан, Узбекистан, а также Бахрейн, Белоруссия, Казахстан, Катар, Куба, Кувейт, ОАЭ, Оман, Саудовская Аравия и др.
И группа несамостоятельных демократических «клонов» со слабой государственностью и практически без влияния — Армения, Босния и Герцеговина, Вануату, Гренада, Доминика, Палау, Молдова, Самоа, Тувалу и др.
Несмотря на солидную методологическую базу и огромный объем привлеченного фактического материала, и на этой классификации лежит отпечаток тенденциозности. Показатели сгруппированы таким образом, что Россия представляется чуть ли не идеалом, на который должны равняться другие страны. В рейтинге государственности она занимает 27-е место с 7,5 баллами из 10 возможных. Из всех посткоммунистических и постсоветских государств у нее самое высокое место. В рейтинге потенциала международного влияния Россия находится в числе мировых лидеров, занимая 7-е место. В пространстве некоторых «главных компонент» страна оказывается совсем рядом с США. Для России наибольшим объяснительным потенциалом, по данным атласа, обладают две компоненты — выбор между демократией и суверенитетом и высокое международное влияние. Ненароком напрашивается мысль о математической операционализации «суверенной демократии».
Большинство известных и используемых политических классификаций носят динамический и оценочный характер. Статус классических приобретают лишь те классификации, которые не только позволяют лучше понять политическое пространство (для этого достаточно было бы просто делить политические системы на парламентские и президентские; мажоритарные, пропорциональные, смешанные; с сильным или слабым парламентом; многопартийные, двухпартийные, однопартийные), но и рисуют определенный вектор политического развития к обозначенному идеалу. Только у таких классификаций есть практическая значимость — обозначить для стран пути развития (в последнее время) к стабильным и социально благополучным демократиям.

Справка подготовлена Екатериной Соколовой и Ольгой Подыгановой.

Литература:

•     [1] Платон. Государство. М.: Наука, 2005.
•     [2] Аристотель. Политика // Сочинения: В 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1983.
•     [3] Макиавелли Н. Государь. М.: Планета, 1990.
•     [4] Монтескье Ш. Л. О духе законов. М.: Мысль, 1999.
•     [5] Руссо Ж. Ж. Об общественном договоре. Трактаты / Пер. с фр. М.: КАНОН-пресс, Кучково поле, 1998.
•     [6] Моска Г. Отрывки из работ «Теория правления и парламентское правление», «Элементы политической науки» // Социс. 1994. № 10, 12; 1995, № 4, 5, 8.
•     [7] Lasswell H. D., Kaplan A. Power and Society. New Haven, 1950.
•     [8] Арендт Х. Истоки тоталитаризма / Пер. с англ. Борисовой И. В. и др.; послесл. Давыдова Ю. Н.; под ред. Ковалевой М. С., Носова Д. М. М.: ЦентрКом, 1996.
•     [9] Almond G. & Powell G. Bingham, Jr. Comparative Politics: A Developmental Approach. Boston: Brown & Сo., 1966.
•     [10] Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М.: Экономика, 1995.
•     [11] Vanhanen T. The Emergence of Democracy: A Comparative Study of 119 States,1850–1979. Helsinki: Societas Scientiarum Fennica,1984; Idem. The Process of Democratization: A Comparative Study of 147 States, 1980–88. N. Y.: Crane Russak, 1990; Idem. Prospects of Democracy: A Study of 172 Countries. N.Y.: Routledge,1997 .
•     [12] Blondel J. Political Leadership: Towards a General Analysis. London — Beverly Hills — New Delhi: SAGE Publications, 1987.
•     [13] Растоу Д. А. Переходы к демократии: попытка динамической модели // Полис. 1996. № 5. С. 5–15.
•     [14] Шмиттер Ф. К. Угрозы и дилеммы демократии // Век ХХ и мир. 1994, № 7–8.
•     [15] Мельвиль А. Ю. Демократические транзиты: Теоретико-методологические и прикладные аспекты. М., 1999. С. 53.
•     [16] О’Доннелл Г. Делегативная демократия // Век ХХ и мир. 1994. № 7–8.
•     [17] Гельман В. Я. Трансформация в России: Политический режим и демократическая оппозиция. М.: МОНФ, 1999.
•     [18] Россия регионов: трансформация политических режимов / Общ. ред.: В. Гельман, С. Рыженков, М. Бри. М.: Весь мир, 2000.
•     [19] http://www.cidcm.umd.edu/inscr/polity
•     [20] http://www.bertelsmann-transformation-index.de
•     [21] См. Американский электронный ресурс “Failed States Index 2007”: http://www.fundforpeace.org
•     [22] Политический атлас современности: Опыт многомерного статистического анализа политических систем современных государств. М.: Изд-во «МГИМО —Университет», 2007.
_____________________________________________
© Журнал «Отечественные записки», 2007, №6(40)
http://www.strana-oz.ru