Главная
Главная
О журнале
О журнале
Архив
Архив
Авторы
Авторы
Контакты
Контакты
Поиск
Поиск
Обращение к читателям
Обращение главного редактора к читателям журнала Relga.
№05
(407)
21.07.2023
Творчество
Я пришел в этот мир накануне войны. Стихи.
(№5 [168] 05.04.2008)
Автор: Андрей Корф
Андрей Корф
А.В.
В тот день, когда поле под нами клинками пестрело,
Не лучший денек для любви, но с богами не спорят,
Чумазой сестрой Купидона носила ты стрелы,
А я со стены возвращал их Ахилловой своре.
В той жизни мы жили недолго, и было нас трое -
Девчонка, солдат и стрела, наложившая вето
На первое солнце в копилку закатов над Троей,
На первую каплю росы на ресницах рассвета.
А время то годом ползло, то эпохой летело,
В гримерке его мы резвились, не ведая страха.
Я жег твое тело за то, что любил твое тело,
А ты хохотала, узнав меня в рясе монаха.
Пастух да пастушка, мы вышиты крестиком веры
На том гобелене, который для вечности - ветошь.
Еще одно солнце в копилку закрытой портьеры,
Еще одна капля росы на ресницах рассвета.
Мы тысячи тел износили, и стало нам мало
Личины людской с потрохами ее и грехами,
И стал я пылинкой, а ты впереди побежала
Той вечной дорогой, что по миру ходит кругами.
Я небом летел по исколотым звездами венам
Навстречу последней игле твоего минарета,
Еще одно солнце в копилку седой Ойкумены,
Еще одна капля росы на ресницах рассвета.
Одно лишь проклятье над нами - короткая память.
Ее не хватает ни нашим смертям, ни рожденьям.
И каждою ночью Луна ее косит серпами,
А весь урожай достается, увы, сновиденьям.
Там тысячи звезд полыхнут из разбитых копилок,
Там тысячи капель росы воссияют стогранно,
И, не просыпаясь, я в твой безымянный затылок
Всю тысячу тысяч имен прошепчу покаянно.

* * *
Слепые котята Останкинской вышки,
Мы все с колыбели курили пустышки,
Друг с другом, как за спину - руки, навек сведены.
Мечта, как мундштук между Гарбо и Гретой,
Манила нас дымом, звала сигаретой,
И в локонах дыма не видели мы седины.
И стали грешны, и грехи наши тяжки:
Ведь мы поцелуями звали затяжки,
И души друг друга скурили за чашкой матэ.
Запомнилась тень на плечах абажура,
И рваные крылья, и диск Азнавура,
И мокрый вокзал, и что женщину звали на "Т".
На этой тарелке меж прочего хлама
Я вижу колонну античного храма,
До цоколя скуренный временем сгусток тепла.
А вот и пергамент с трехзначною датой -
Его на постое скурили солдаты,
Пустив самокруткой по кругу, друг другу, дотла.
Здесь трубы Титаника в цвет киновари,
Здесь пепел Помпеи, секрет Страдивари,
Здесь еретики, здесь колдуньи и здесь - дикари.
А нам бы все бабы… Какая досада,
А впрочем: бычок со следами помады
Еще не погас. Докури его, брат, докури.

ОНА БЫЛА БОГ

По центру мишени скрещенных дорог,
Где трудно попасть в молоко,
Я встретил ее, и она была Бог,
В которого верить легко.
Я верил, как мог, и молился, как мог,
И сон потеряв, и покой.
Она хорошела. Она была Бог,
Стоящий на вере людской.
Я звал ее замуж. Возвел я чертог
Для нас и для будущих чад.
Она отказала. Она была Бог.
Ей нужен был Храм - не очаг.
И стал я жрецом, и девиц-недотрог
Я ей приводил на алтарь.
Она принимала. Она была Бог,
А Бог - кровожадная тварь.
Я гнал ее прочь, не пускал на порог,
Захлопывал ставни окон.
Она возвращалась. Она была Бог,
А Бога не выгонишь вон.
Тогда я таился иголкою в стог
На самом далеком лугу.
Она находила. Она была Бог,
А Бог не отпустит слугу.
И лишь когда сына внесла на порог
Чужая, обычная, мать.
Она отпустила. Она была Бог
И знала, когда отпускать.
Ни горя, ни счастья не знает итог,
И пеплом становится прах.
Она не прощалась. она была Бог,
А стала гитарой в руках.

* * *
Мы с тобой - слепые котята.
Поэтому ты называешь папой Гомера,
А я говорю Рэю Чарльзу: Daddy!
Наша мать - кошка с весенней помойки,
И громкое имя Любовь
Не делает ее чище.
До нас
Она родила так много других
Слепых котят,
Что стала похожа на вокзал
С неразборчиво мурчащим радио.
Одни котята прозрели -
и попали на открытки ко дню Святого Валентина.
Другие умерли слепыми и попали на свалку.
Нас, как и прочих детей Любви,
Сложили в пододеяльник и бросили в Ночь,
Чтоб мы захлебнулись во мраке,
Обнимая друг друга,
Мешая друг другу выплыть.
Но мы оказались умнее.
Мы расцепили лапы,
И жевали веками мрак
В рассветную кашицу.
...И вытекла ночь,
Выбросив нас на берег.
Прозрев, мы увидели утро.
Ты - на своем берегу,
Я - на своем.
Два бестолковых котенка.
Как мы жалеем теперь,
Что расцепили лапы
И одолели ночь...


* * *
Капля дождя золотая
В пруд залетела и - ах! -
Думала, в пруд залетая,
Что растворится в волнах.
Но оказалось, иначе
Было прудом решено:
Капля, от ужаса плача,
Камнем упала на дно, -
И закатилась под камни,
Спящие молча в воде -
Окаменевшие капли
Прежде прошедших дождей.

* * *
Вечер.
Дом с зажженными окнами,
Точно кроссворд.
Клеточки - по вертикали
И горизонтали.
В клеточки вписаны буквы,
Слова,
Разговоры,
Жизни.
Слово из семи окон
По вертикали:
"Подъезд" или "пустота"...
Четыре окна
По горизонтали:
"Этаж" или "беда",
"Мрак" или "свет"...
Снег.
Живой копошащийся конус
Под фонарем.
Гаснет огромный дом;
Гаснет кроссворд;
В клеточках гаснут люди.
Где же ответ?
Еще одна ночь
Мимо прошла, не умея
Правильно выбрать слова.

* * *
Безымянный, босой,
Он то обгонял меня,
То отставал,
Но всегда был рядом.
Прихрамывал на левую,
Осеменял тишину шагами.
А потом спрыгнул с перил
И превратился в пальцы,
Указательный и средний,
С неровными ногтями
И царапинами.
Перила детства
Закончились.
Дверь во двор.

ГРОЗА

1
Ветер срывает с мольберта
Пейзаж.
На ладах бесконечной гитары
Напряглись телеграфные струны.
Срезанный берег реки
Многократно прострелен гнездами,
Жизнь сочится из них.
Растекаясь по пляжу,
Разлетаясь по небу.
Крылатые брызги жизни
Кричат на своем языке:
"Скоро гроза! Cкоро!"

2
Трюм городской угрюм.
В трюме - трюмо -
Автопортрет двух людей в интерьере
Сброшенной ими одежды.
Сушь и покойно.
О шторме
Знает лишь маятник.
То-то качается.
То-то…

ЖЕНЩИНА И ГОРОД

Она проснулась, молодая,
И поняла, что любит Город,
Как любят мальчика и мужа,
Как любят сына или внука.
Она проснулась от любви,
Но почему-то прошептала:
"Я ненавижу тебя, Город!"
А Город ей ответил днем.
Он обходил свои проспекты
Поджарой сукою жары.
Жара лакала из прудов
Его бензиновые слезы.
Ведь этот город был мужчина,
И он любил случайных женщин;
Но самой лучшей он трусливо
За неслучайность отомстил,
Спалив ее лицо и душу,
Состарив кожу и глаза.
Она бродила, увядая,
И поняла, что любит Город,
Как безымянно любит роза -
Свою гостиничную вазу.
Она дрожала от любви,
Но через силу прошептала:
"Я ненавижу тебя, Город!"
А город ей ответил ночью.
За час состарились бульвары,
Дома погасли до утра,
И лишь большой автомобиль
Смотрел воловьими глазами
На пожелтевший светофор.
А Город тихо брал аккорды
На нарисованных роялях
Своих безлюдных переходов,
Чтоб растворить в легато ночи
Стаккато легких каблучков.
Она лежала, молодая,
И ощущала телом Город.
Он целовал ее сквозь окна
Своим стеклянным поцелуем;
И оба плакали от горя:
"Я ненавижу тебя, Город!"...
И Город ей ответил эхом...

РЯБИНА

Весь день она любила свой фонарь
И ластилась, и ластилась ветвями,
А он стоял, никак не отвечая,
Сутулился и прятался от солнца.
Весь день она любила свой фонарь,
А он стоял, никак не отвечая;
А засыпала - плел из тонких веток
Стеклянную ночную паутину.

* * *
В тамбуре последнего вагона
Я курю все утро напролет.
Прочь бежит трусливый старый город;
Вру себе, что не наоборот.
Шпалами расчерченные рельсы,
Будто кинокадры, возродят
Образ - то январский, то апрельский,
Шалый или кающийся взгляд.
Слово не создать из междометий.
Кадры не составятся в кино.
Лисье откровение кометы
Собственным хвостом заметено.
Сотни мимолетных фотографий
Прямо из окна уходят на…
А героем фильма станет гравий
Долгого стального полотна.

* * *
Затяну горизонт, как шнурок на кисете,
И заброшу на памяти пыльный чердак
Эти строгие горы, и пастбища эти,
И - сквозь пену овец - пастухов и собак.
Отвезу свою ношу в беспамятный город,
И напомнит о ней через несколько лет
Только лай за окном, или песня про горы,
Или в лавке старьевщика - ветхий кисет.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЕВЫ

Женщина вяжет. Озвучим
Спицу - приметой весла.
Тихим укором уключин:
- Эх, мол, была, да сплыла.
По океану покоя
Лодку толкает Борей
В край, где найдется по двое
Жадных до счастья зверей.
Гавань закрыта. Ресницы,
Пали решеткой на сны.
А за кормою струится
Шаль небывалой длины.

ДОМОВОЙ

Мое тело - мой дом, а душа - домовой,
И я верю в него всеми силами Детства,
Только сердцем остыв, поумнев головой,
Все труднее сберечь это чудо - соседство.
Он отправится прочь и вернется опять
Под высокие своды холодного тела,
Чтобы верить в любовь, чтобы вновь раздувать
Ту золу, что, казалось, давно отгорела.
Мое тело - мой дом. В нем живут сквозняки,
И живет Домовой, пока я в него верю:
В неприкаянном взгляде, во взмахе руки,
Что напрасно стучится в открытые двери.

ОСЬМИНОГ
(вязкий сон)

Я пришел в этот мир накануне войны.
Этот мир был мой сон или я ему снился.
Из людей здесь был я, Осьминог, а вокруг
Жили, строились, пели и прятались звуки.
Из простых разговоров здесь строился дом,
Из кокетливых фраз и ругательств - прохожий;
Теплый шепот ночной пролетал сквозняком,
Обещая, что день будет тихий, погожий.
Старый город был создан из старых стихов:
Так, стихи о бульваре здесь были бульваром,
А стихи о мостах выгибались ажурно
Над стихами о речке, глубокой и сонной.
Центр города строгости полон большой:
Здесь стоят небоскребы речей юбилейных,
Приговоров, призывов, амнистий и актов;
Неподвижные речи внушают порядок.
Здесь органная месса построит собор
Лучше самого зодчего зодчего в мире:
Будет в нем и просторно, и горько, и сладко,
И захочется верить в спокойного Бога...
Я пришел в этот мир накануне войны.
Я был паузой тихой, а значит - невидим.
Кто хотел в этом городе стать невидимкой,
Замолкал, исчезая из шумной толпы.
Я пришел в этот мир накануне войны,
Потому что на город из дальних предместий
Странным войском и страшным, не знавшим пощады,
Надвигались незваные варвары - крики.
Крик рожающей женщины, голос плода,
Получившего право на пульс и на подвиг,
Здесь звучали с воронами в хоре зловещем,
И растрепанных птиц становилось все больше.
Замирая, в ничто превращалась толпа
Под напором непрошеных счастья и горя.
Стон безумного нищего смолкнуть заставил
Весь огромный собор, сотворенный органом;
Небоскребы речей и мосты над рекой
Разрушались от крика больного проказой -
И обломки молчащие вслед за толпой
В непроглядную тишь ускользали трусливо.
И весь город летел в тишину, будто в ад,
Под напором сплошного истошного крика.
Неужели, подумалось, может язык
Так красиво плести, так безжалостно рушить!..
Я пришел в этот мир накануне войны.

ЛОЖЬ

Я позвал ее:
- Правда!
Появилась нескладная, в ситце.
Побыла полминуты.
Неловко простилась.
Ушла.
Я курил и не верил,
А время вязало крючками.
Я позвал ее снова.
Она появилась не сразу.
Поначалу герольды
Гремели посудой тромбонов,
А потом было платье
С лимузиновой форой для тела.
Я молчал от досады,
Не зная, как звать мою гостью:
Постаревшую Правду
По имени-отчеству надо.

ВЕСЕННЕЕ

Луны запотевший монокль мне цитировал Данте,
Февральская фуга сменялась весенним анданте,
Сосульки - клыки, украшавшие челюсти - крыши,
Жевали дома, но хрустели при этом все тише,
И капала с них не змеиным, а мартовским ядом
Простая вода - небывалым весенним парадом,
И лету навстречу росли по отрогам лесным
Подснежники марта - молочные зубы весны.


* * *
Влюбленные вне времени живут,
Но стрелки, будто ножницы, отрежут
Последний час - и саваном минут
Накроются тела. Как будто реже
Забьется старый маятник. Весы
Ссутулятся под тяжестью разлуки,
А дети не посмотрят на часы:
Ослепли их глаза - прозрели руки.

ДОЛГИ

Долги мои! Когда, не знаю сам,
Закрылись бесконечные кредиты.
Я задолжал внимание друзьям -
И вот они уходят. Будем квиты!
Двум женщинам, забывшим обо мне,
Я должен отослать их амулеты
И письма, бесполезные вдвойне,
Как оптом уцененные монеты;
Я должен церкви - исповедь грехов,
И юных, и напрасных, и приятных,
Читателям - два сборника стихов,
Редактору - два слова непечатных.
Долги мои! Когда вас отдавать?
Ведь дверь уже шатается от стука...
Не требует оплаты только мать,
А я ей должен молодость и внука.

КАРАНТИН

Я душу посадил на карантин.
Она больна - не нужно посещений.
Я так устал от ваших паутин
Надуманных прощаний и прощений!
Любимые! Не стойте надо мной.
Друзья мои! Гоните их, и сами
Ступайте прочь. За каменной стеной
Вы можете беседовать часами.
А мне необходима тишина;
На столике - сухие сигареты,
Квадратная больничная стена
И ваши молчаливые портреты.

* * *
Дни мои! Вы - как черновики
В детстве сочиненного романа...
Ваши пожелтевшие клочки
Я не вынимаю из кармана,
Потому что знаю наперед
Все мытарства главного героя:
Знаю, что уступит свой черед
Год сомнений - месяцу покоя,
Год покоя - месяцу тоски,
Год тоски - мгновению удачи...
Дни мои! Вы - как черновики
Повести, задуманной иначе.

Почти невидимый мир природы – 10
Продолжение серии зарисовок автора с наблюдениями из мира природы, предыдущие опубликованы в №№395-403 Relga.r...
Чичибабин (Полушин) Борис Алексеевич
Статья о знаменитом советском писателе, трудной его судьбе и особенностяхтворчества.
Интернет-издание года
© 2004 relga.ru. Все права защищены. Разработка и поддержка сайта: медиа-агентство design maximum