Главная
Главная
О журнале
О журнале
Архив
Архив
Авторы
Авторы
Контакты
Контакты
Поиск
Поиск
Обращение к читателям
Обращение главного редактора к читателям журнала Relga.
№05
(407)
21.07.2023
Культура
С.Е. Раич – Дон-Кихот из Рай-Высокого
(№8 [171] 10.06.2008)
Автор: Аркадий Полонский
Аркадий Полонский
О роли Раича в истории российской литературы XIX столетия написано немного. Встречаются отрывочные биографические сведения, упоминания о его воспитательской, преподавательской и издательской деятельностях, сообщения о гранях творчества – поэтического и переводческого, отношений с Пушкиным. В настоящей статье сделана попытка изложения краткой биографии этого без сомнения интересного человека, безоглядно вступившего на неизведанный путь литературной нивы.

Портрет С.Е. Раича. --- Нажмите, чтобы увеличить.
Портрет С.Е. Раича.
Семён Егорович Раич родился 15 сентября 1792 года в небольшом селе Рай-Высокое Кромского уезда (ныне Троснянского района) Орловской губернии в многодетной семье о. Егора Амфитеатрова, приходского священника местной Покровской церкви. Амфитеатровы дали многих известных священнослужителей и православных писателей, внесших большой вклад в укрепление духовности России.

Первые годы жизни его воспитанием занималась мать: «Начатками учения, – отмечал впоследствии Семён Егорович, – обязан я матери моей, женщине необыкновенно кроткой и образованной, по тогдашнему времени, выше своего состояния: ей знакома была грамота». [1 ] Природа одарила её талантами, которым суждено будет раскрыться в сыне и его детях. Будущий литератор наследовал внешнее сходство с матерью и многие черты её характера: мягкость, доброту, трудолюбие, настойчивость. Уже в раннем детстве в нём проявлялись задатки одарённости.

В семь лет Семён остался сиротой, в 1802 году десятилетний мальчик был определён на учёбу в севскую духовную семинарию, где преподавал старший брат Феодор (1779-1857). Четырьмя годами ранее, в ноябре 1798 года, Феодор принял монашеский постриг под именем Филарета.

Жил Семён у Феодора, который приложил усилия, чтобы его способный младший брат пошел по его стопам. Семинария располагалась в болотистой местности, и у Семёна случались приступы лихорадки, доводившие подростка часто до изнеможения. По этой причине брат запретил ему заниматься стихотворством. Старший брат был примером для младших Амфитеатровых, и семья надеялась, что способный Семён пойдёт по его стопам, но обстоятельства жизни распорядились иначе. В 1802 году, уже в сане игумена, Филарет был назначения ректором семинарии. Он начал хлопоты о переводе семинарии в Орел, куда она со временем переехала. В 1804 году Филарет (Феодор) был возведён в сан архимандрита [2] и переведён из Орловской епархии в отдалённую Уфу. Мальчик остался совсем один без надёжной опоры близкого человека.
Большую роль в пробуждении любви к литературе и в развитии у молодого семинариста чувства эстетического сыграли педагоги Сильвестров и Фавицкий. Под их благотворным влиянием юноша увлёкся поэзией и античной культурой. Перед ним открылся мир прекрасного, мир слова. Семён читал «Буколики» Вергилия (около 42-39 гг., пер. С.Шервинского) (экл. IV, ст. 62-64):

Маленький мальчик, начни улыбаться, мать узнавая,
Много страдала она, нося тебя долго под сердцем. <…>
Так улыбнись ей скорей! Кто не знал родителей смеха.
Пиром бог того не почтит, ни ложем богиня.



Впечатлительного мальчика душили слёзы. Образ матери глубоко запал в его сердце. Ему, страдающему сироте, так недоставало её ласки. Страдания очищали душу, возвышали и укрепляли дух. Тема страданий красной нитью пройдёт через творчество будущего поэта.
В другом месте персонаж Вергилия, Дамет, восклицает (экл. X, ст. 69):

Все побеждает любовь, и мы любви покоримся.



Такие слова подросток часто слышал от матери. Вергилия она не читала... Семёна влекла магия слова. Он чувствовал его живую душу. Новое видение изменило мироощущение ученика семинарии. Мальчик начал писать стихи. Советы и похвала учителей воодушевляли Семёна. Они поощряли его первые поэтические опыты. Это были чаще всего стихотворные подражания современным классицистам, Ив.Ив. Дмитриеву [3 ] и др. Первые сочинения юный Семён подписывал псевдонимом Раич, т.е. житель села Рай-Высокое, Под таким вымышленным именем, который со временем станет настоящей фамилией, он войдёт в историю русской литературы.

Всё свободное время Семён отдавал стихотворчеству, к которому почувствовал неистребимую тягу. Любовь к поэтическому слову стало его судьбой. Он поставил себе целью понять современный мир и античную эпоху через образность, выраженную вербально, стремился стать активным участником живого литературного процесса. Вскоре Раич понял, что оказался перед серьёзной альтернативой: либо после окончания семинарии он должен продолжить династию духовных пастырей, как на это надеялись его родные, либо дерзнуть и отдаться во власть страстного желания, захватившего всё его существо. У него сложилась внутренняя убеждённость, что его дорогой жизни должен быть путь в литературе. Молодой семинарист из затерянного в орловской глубинке села твёрдо решил не расставаться с поэтическим творчеством и связать своё будущее не со священнической стезёй, а с получением словесного образования.

В осуществлении чуднóй мечты юноша проявил удивительную целеустремлённость. У него были смутные представления, как претворить ирреальность в действительность. Все поступки он совершал, не получая советов от старшего брата. У Семёна, вероятно, были некоторые основания предполагать, что принадлежность к духовному сословию может стать помехой для претворения его амбициозных планов. Семинарский диплом, как и гимназический, разрешал поступление в высшее учебное заведение. Формально в университет могли поступать лица из любых групп населения (за исключением крепостных крестьян) [4]. Правда, для выходцев из духовного сословия существовала специальная система высшего обучения. В начале XIX века духовные лица чрезвычайно редко стремились к высшему светскому образованию.
В сознании многих людей не укладывалось желание сына священника, одного из лучших выпускников семинарии, покинуть духовное сословие. «Какой бы Вы были со временем архиерей! Какие бы Вы писали проповеди», – сокрушенно говорил ему новый ректор семинарии. Ректор предрекал Семёну большое будущее: архиерей − лицо, имеющее третью, высшую степень священства. Но молодой поэт уже ощущал себя в светлой вышине. Он отверг сословную традицию и взлетел, подобно Икару, бросившему вызов земному притяжению. В 1828 году он напишет «Поэту»:

«...ты, полный Феба, //Летаешь в светлой вышине...».


Чтобы оставить духовное сословие и перейти в сословие низшее, мещанское, требовался весомый довод, и семинарист назвал главной причиной своего необычного желания частые болезненные страдания от лихорадки. Ему предписывалось пройти медицинское освидетельствование в Орловской врачебной управе. Штаб-лекарь Суходольский, прежде преподававший в семинарии медицину, счёл просьбу худощавого маленького человека некрепкой стати уважительной и после осмотра и выслушивания объявил Семёна, не погрешив против совести, «неспособным по болезни к духовному званию».

Переход в мещанство по собственной охоте было для Семёна Егоровича самым главным, самым ответственным решением, изменившим кардинально его участь и определившим стратегию всей его будущей жизни. Второго столь серьёзного распутья ни волей случая, ни по собственной инициативе судьба ему больше не преподнесёт. В накатанной колее нормального течения его бытия им вдруг был сделан резкий поворот в сторону ухабистого просёлка в угоду «непреоборимого желания удовлетворить требованиям духа наперекор всем препятствиям». У Раича будут трудные минуты и будут сомнения: «Благоразумно ли, или не благоразумно поступил я, не знаю», – писал он в «Автобиографии», но обратного хода сделано им не будет, и о своём отчаянном поступке он никогда не пожалеет. Он ещё не знал, как долго и тяжело ему предстоит сражаться за претворение своих грёз.

Раич вступил в жизнь, которую не знал совершенно. Ради миража он лишился постоянного материального содержания и обрёк себя на скудное существование. В новом сословии он получил право на низший гражданский чин – коллежский регистратор.
Чётких соображений по осуществлению поставленной цели у него не было. Надежда была на эфемерный счастливый случай. Он жил впроголодь, замерзал, но продолжал писать стихи и мечтать о Московском университете. Первым трудовым занятием Раича было служение канцеляристом в Рузском земском суде.
Бывший семинарист, ведя аскетический образ жизни, излагал нравственные принципы своего самовоспитания: «...никакие обольстительные виды – ни корысть, ни служба с чинами, почестями и надеждой на обеспечение состояния не могли отвлечь меня от Поэзии. ...знаю только, что Поэзия, вместе с любовью к наукам, спасла меня от многих преткновений и на жизненном пути много, много отрадного навевала на мою душу».

Приемлемый выход из своего бедственного положения Раичу представлялся в обучении детей из семей состоятельных родителей. Дальнейшие события показали, что этот план, как идея выживания, оправдался полностью. Ограждая подростков от вредных влияний за стенами дома, родители отодвигали время вступления родных чад во взрослое бытие, нередко тем самым, задерживая становление волевых черт характера юношей. (Названное обстоятельство окажет влияние и на личность Ф.И. Тютчева.) Приглашали учителей по рекомендации родственников или знакомых, иногда – из-за границы. («Кирила Петрович выписал из Москвы для своего маленького Саши француза-учителя...», А.С. Пушкин «Дубровский»). Кроме поэзии и античной истории, Раича увлекал сам процесс передачи знаний другим людям. Он чувствовал глубокое удовлетворение, ощущая перетекание знаний, уподобленных некоему теплороду, от него к воспитанникам. В семинарии учили основам педагогики, рассказывали об идеях Яна Каменского, К.Гельвеция, И.Песталоцци. В обучении он видел свою просветительскую миссию. Ещё в Рай-Высоком, до поступления в семинарию, ему довелось безвозмездно выучить грамоте одного ровесника, и он очень тогда гордился своим первым учебно-воспитательным успехом. Теперь положительным примером педагогической деятельности были его семинарские преподаватели.
Вскоре произошёл тот ожидаемый случай, на который надеялся Семён Егорович: его, новоиспечённого чиновника XIV класса, приняла орловская помещица А.Н. Надоржинская [5], кстати, родственница Тютчевых, в качестве домашнего учителя к своему сыну. Усердие молодого воспитателя, его педагогические приёмы, багаж знаний, усвоенный её сыном, произвели хорошее впечатление на Анастасию Николаевну. Она осталась довольна Раичем и через полгода рекомендовала Семёна Егоровича своей сестре, Н.Н. Шереметевой, также родственнице Тютчевых. С сыном Шереметевой, Алексеем, [6] Раич будет заниматься три года и тоже с самым благоприятным отзывом. (Во время войны 1812 года учитель попытается вступить в ополчение, но благородный порыв немощного патриота был отвергнут, и он вместе с Шереметьевыми выехал из города.)

В конце 1813 года Раича (ему 21), уже заслужившего престиж опытного учителя, пригласили в семью Тютчевых. На него возлагалась подготовка к поступлению в университет младшего сына, Фёдора. Данное приглашение станет той большой удачей, ради которой он затеял свои незрелые, возможно, даже опрометчивые действия. В этом доме Раич пробудет воспитателем семь лет. (Позже объектом обучения Раича будет третий московский родственник Тютчевых, Андрей Муравьёв. [7])
Не имея ни кола, ни двора, Раич жил в семьях своих воспитанников. Он горестно называл себя перекати-поле («Перекати-поле», нe позднее 1825):

Тяжело быть сиротой!
Горько жить в чужбине!
Ах, что станется с тобой,
Перекати-поле?


Проникнутые ностальгией строки читаем в «Автобиографии» о времени обучения Раичем юного Тютчева: «Это время было одной из лучших эпох в моей жизни. С каким удовольствием вспоминаю я о тех сладостных часах, когда, бывало, весной и летом, живя в Подмосковье, мы вдвоём с Федором Ивановичем выходили из дома, запасались Горацием, Вергилием или кем-нибудь из отечественных писателей и, усевшись в роще, на холмике, углубляясь в чтение и утопали в чистых наслаждениях красотами гениальных произведений Поэзии!».
Увлечённость Раича поэзией заражала юную душу благодарного ученика. Судьбоносное влияние педагогов Сильвестрова и Фавицкого продолжалось через Раича и далее на его учеников. Доброе деяние семинарских учителей не пропадало втуне.
Воспитатель и его милый воспитанник, несмотря на различия их социального положения и условий предшествующей жизни, были во многом людьми близких психологических типов. Восприимчивость Фёдора радовала Семёна Егоровича, мальчика приятно было учить: он любил учиться. Такие отношения всегда радуют воспитателя.
Раичу импонировал одарённый питомец: «...Провидению угодно было вверить моему руководству Ф.И. Тютчева, вступившего в десятый год жизни. Необыкновенные дарования и страсть к просвещению милого воспитанника изумляли и утешали меня; года через три он уже был не учеником, а товарищем моим, — так быстро развивался его любознательный и восприимчивый ум!». Провидению было угодно пересечение линий жизни учителя и ученика. Ведь в дом к Тютчевым мог прийти и не Раич, а Семёну Егоровичу могли преподавать другие, не столь талантливые педагоги...
Раич со своей обязанностью справился блестяще, он стал для Тютчева и воспитателем, и старшим товарищем, и кладезем знаний, формировавших мировоззрение юноши. Он рассказывал любознательному подростку об основах духовности древних греков и римлян, античной философии, литературе, мифологии. Учитель объяснял, как через миф отображалось религиозное и мистическое сознание древнего общества. В мифах постулировалось сочетание бытия и небытия, порядка и хаоса. Характеры персонажей мифологических сюжетов были вполне человечны: боги любили, ревновали, изменяли. Философия «жизни» богов была естественна, соответствовала земному пониманию.
Воспитатель развивал воображение подростка, учил его общению с природой, познанию её мудрости, осмыслению прекрасного. Отменный знаток русской, итальянской и античной словесности, Раич познакомил ученика с лучшими её образцами, преподал общие сведения о поэтике, теории стихосложения, истории литературы. Учитель приучал Фёдора к углублённому пониманию чтения, к художественным переводам первоисточников, рассказывал о той поре в истории человеческой цивилизации, когда формировались основополагающие знания об окружающем мире. Значительное внимание в беседах учителя с учеником уделялось изучению литературных приёмов, применяемых в античной литературе и Библии. Обращалось внимание на представление античных философов о движении, времени, вечности. По рекомендации Раича Тютчев читал в оригинале «Федра» Платона, «Физику» Аристотеля, «О государстве» Цицерона.
Учитель, как свидетельствовал И.С. Аксаков, «был человек в высшей степени оригинальный, бескорыстный, чистый, вечно пребывавший в мире идиллических мечтаний... соединявший солидность ученого с каким-то девственным поэтическим пылом и младенческим незлобием». [8]
Через некоторое время Раич, наконец, приблизился к претворению грёз об университетском образовании: с согласия Тютчевых он с осени 1815 года временно, на полгода, приостановил занятия с Фёдором и поступил слушателем в университет. Мечта из категории несбыточности становилась реальностью.
Весной 1816 года «я держал и выдержал экзамен на степень кандидата по Юридическому факультету», писал Раич.
В пору прерванных занятий с Семёном Егоровичем Фёдор брал уроки французского языка у известного переводчика П.Динокура. Французский станет его вторым языком общения, а за границей – даже первым. Он будет рабочим языком на дипломатической службе и языком бесед в дворянских гостиных, на французском будет вестись переписка с родными, друзьями, сослуживцами, любимыми женщинами... Острые публицистические статьи и полтора десятка стихотворений Тютчев напишет на французском языке.
Как-то Динокур, который был также и знатоком латыни, в присутствии Раича и Тютчева пренебрежительно высказался о русском языке. Дескать, недостаточно в нём дидактических форм для перевода поэм Вергилия и Горация. Только, мол, французский язык более всего подходит для переводов с латинского. Раич возмутился, «Я заступился за честь родины и её слова и, вместо бесплодного словопрения, принялся за дело, за перевод Вергилиевых „Георгик“. ... Около года никому не показывал я опытов моих в переводах, кроме Ф.И. Тютчева, вкусу которого я вполне доверял».
Раич признавал, что воспитанник овладел латынью и древнегреческим настолько, что он, Раич, мог вполне полагаться на его советы. Со своей стороны Тютчев считал Раича лучшим знатоком латинской поэзии. В 1822 году Погодин [9] записывал в дневнике: «Тютчев <...> говорит, что Раич переведет лучше Мерзлякова Виргилевы еклоги».

Воспитательная миссия Раича приблизилась к завершению. 29 сентября 1819 года Фёдор Тютчев (через два месяца он отметит своё 16-летие) написал следующее заявление в Московский университет: «Родом я из дворян, сын надворного советника Ивана Тютчева, отроду себе имею 15-ть лет, воспитывался и обучался в доме родителей российскому, латинскому, немецкому и французскому языкам, истории, географии и арифметике, потом в течение двух лет слушал в сем Университете профессорские лекции, ныне же желаю продолжить учение мое в сем же Университете в звании студента, почему Правление Императорского Московского Университета покорнейше прошу, сделав мне в знаниях моих надлежащее испытание, допустить к слушанию профессорских лекций и включить в число своекоштных университетских студентов Словесного отделения».
Заявление было принято, и через месяц, 30 октября, профессора А.Ф. Мерзляков и Т.И. Перелогов известили Правление Московского университета: «...мы испытывали дворянина Федора Тютчева в российском, латинском, немецком и французском языках, в истории, географии и арифметике и нашли его способным к слушанию профессорских в университете лекций <...>». [10]

4 ноября Тютчев приступил к слушанию лекций по классу проф. М.Т. Каченовского: «Теория изящных искусств и археология». Вместе с ним начал слушать эти лекции кандидат С.Е. Раич.

По происшествии трёх лет, 8 октября 1821 года Тютчев, уже бывший ученик Раича, получил университетский диплом, в котором засвидетельствовано, что он, «...доказавший свои знания и на обыкновенном трехгодичном экзамене, и сверх того отличившийся своими упражнениями в сочинении, примерным поведением и успехами в науках, за что награжден был похвальным листом, оказался теперь достойным степени Кандидата». [11] Кандидат — низшая ученая степень, которую получали лучшие выпускники университета. Обладатели данной степени имели право продолжать образование, готовясь к защите магистерской диссертации. При поступлении на государственную службу кандидат получал гражданский чин «губернский секретарь» (XII класс). Указанный чин был пожалован Ф.И. Тютчеву 21 февраля 1822 года с уставным обращением: «Ваше благородие».

В марте того же 1822 года почти одновременно [12] в Москве (18 марта) и Петербурге (20 марта), проходили заседания литературных обществ, на которых обсуждался тютчевский перевод с французского языка стихотворения Ламартина «Одиночество» («Как часто, бросив взор с утесистой вершины...»).
Благодаря Раичу переводческая увлечённость Тютчева получила мощный импульс, прослеживаемый на протяжении всей творческой жизни поэта. 11 июня 1822 года Тютчев уезжал в Мюнхен, ученик и учитель надолго расставались. Семён Егорович получил на память стихотворение: «На камень жизни роковой...», в котором кратко поэтически изложена его творческая биография: «И в мире сем – как в царстве снов // Поэт живет, мечтая – <...> // Ум скор и сметлив, верен глаз, // Воображенье – быстро...».
Впрочем, их связи не прерывались.
Фёдор Иванович не воспользовался правом на продолжение учёбы в университете, тридцатилетний учитель от него не отказался. И вот, наконец, долготерпение Раича было вознаграждено. Вопреки неверию родственников и друзей в его силы, бывший семинарист воплотил в действительность свою мечту, к осуществлению которой он с таким необыкновенным упорством стремился: 24 октября 1822 года Семён Егорович успешно защитил магистерскую диссертацию. Тема научной работы: «Рассуждение о дидактической поэзии», – своеобразный ответ Динокуру. В печати «Рассуждение» появилось годом ранее в качестве предисловия к его переводу поэмы Вергилия «Георгики», гекзаметры латинского оригинала передавались рифменным пятистопным ямбом. В «Георгиках» прославлялась патриархальная сельская жизнь, раскрывалась поэтичность деревенского труда. Древнеримский земледелец под пером переводчика напоминал российского крестьянина.
Сын сельского священника из Рай-Высокого, стал магистром словесности. «Я с содроганием вспоминаю о тех мытарствах, через которые суждено было мне пройти от Севска до Рузы, где был я... канцеляристом Земского суда, – от Рузы до Москвы и до университета, до кандидатства!», – вспоминал Семён Егорович свою суровую молодость.

Перевод из Вергилия вызвал интерес среди московских литераторов. Семён Егорович был польщён лестным вниманием, проявленным к его труду известным поэтом Ив.Ив. Дмитриевым, который отныне стал литературным наставником Раича. Он навсегда сохранил уважение к этому «просвещенному ценителю дарований, наделенному от природы тонким вкусом, истинному жрецу всего высокого и прекрасного», – такими эпитетами награждал Дмитриева Семён Егорович в «Автобиографии». Вяземский полушутя называл Раича крестником Дмитриева. [13] Дмитриев обратился к Президенту академии А.С. Шишкову [14] с просьбой о присуждении автору перевода «Георгик» академической награды. Ходатайство было удовлетворено: Семён Егорович был награждён серебряной медалью. Это был его триумф. Будущий декабрист, писатель А.А. Бестужев, характеризовал переводы Раича: «Вергилиевые „Георгики" достойны венка хвалы за близость к оригиналу и за верный звонкий язык...». Один из выводов раичевой диссертации о полезном назначении поэзии прозвучал в стихотворении Тютчева «К оде Пушкина на вольность»:

Воспой и силой сладкогласья
Разнежь, растрогай, преврати
Друзей холодных самовластья
В друзей добра и красоты!



Раич, тонко чувствовавший латинский язык, ратовал за использование некоторых особенностей его синтаксиса в русской поэзии. Вспоминая об учителе, Андрей Муравьёв писал о его стремлении усовершенствовать слог своих воспитанников, вводя в поэзию латинские и итальянские синтаксические обороты. [15] Увлечение Семёна Егоровича приводило к курьёзным последствиям, впрочем, его не удручавшим. Итальянизм Раича, ставший с легкой руки И.В. Киреевского его основной литературной характеристикой, был некоей стилистической и эстетической системой в области поэтического языка, которую можно определить как своеобразный неопетраркизм. [16] Осенью 1825 года Раич сообщал Ознобишину о желательности переводов из Ариосто, что помогло бы ввести в русскую поэзию «неисчерпаемый запас новых пиитических выражений, оборотов, слов, картин; тогда бы все для нас — на нашем богатом языке — опоэзилось. <...> Чтобы дополнить это опоэзение нашего языка надобно перенести к нам поэзию Востока. Этот благороднейший, прекраснейший труд принадлежит вам, любезный друг, конечно, вам, по крайней мере, значительною частию». [17]

Пропагандируя итальянизм, Раич искренне пытался опоэзить родной язык, дополняя его «неисчерпаемым запасом новых пиитических выражений, оборотов, слов, картин, присущих поэзии Востока». Он даже в любви объяснялся в согласии с латинским синтаксисом. В 1826 году Семён Егорович написал озорное эротическое стихотворение «К Лиде. Подражание К. Галлу». Автором античной поэмы о Лиде, построенной на мифологическом сюжете, считается древнегреческий поэт Антимах (род. ок. 444 до н.э.). В римской поэзии творцом элегии о любвеобильной Лиде является К.Галл (друг Вергилия). Обращаясь к деве по имени Лида, Раич придерживается латинского ритма:

<…> Млеть пред тобою – двух жизней мне мало...
Дева восторгов, сними покрывало.
<…> С длинных ресниц не спустил бы очей:
Лида, сними покрывало скорей!
<…> Дымка слетела, и груди перловы
Вскрылись, и вскрыли элизий мне новый.
<…> Лида, о Лида, набрось поскорей
Дымку на перлы живые грудей:
В них неземное биенье, движенье,
С них, утомленный, я пью истощенье.
Лида, накинь покрывало на грудь,
Дай мне от роскоши нег отдохнуть.



«Раич – любопытная фигура в тогдашнем лирическом разброде», – пишет Ю.Н. Тынянов. [18]
Литературная жизнь в александровской России 10–20-х гг. после избавления от павловского режима находилась в состоянии либеральной эйфории, напоминала перенасыщенный соляной раствор, в котором, словно центры кристаллизации, возникали общества, объединявшие литературных единомышленников. Так в 1811 году организовалось «Общество любителей российской словесности при Московском университете». Его основателями были профессора А.А. Прокопович-Антонский, М.Т. Каченовский, А.Ф. Мерзляков и др. И Тютчев, и Раич станут членами Общества. 22 февраля 1818 года на его собрании заслушивалось «...подражание Горацию г-на Тютчева». В 1828 году в «Трудах Общества любителей росс. словесности при имп. Моск. ун-те» были опубликованы стихотворения Раича «Жаворонок» и «Поэт». [19] Общество из чисто просветительского постепенно реформировалось в литературно-научное и оказалось самым долгоживущим (с перерывом в 1837-58), оно прекратило своё существование только в 1930 году. (В 1992 году Общество возобновило свою деятельность.)

В подражание московскому обществу в том же 1811 году в Петербурге образовался литературный клуб «Беседа любителей русского слова». В его главе стояли Г.Р. Державин и А.С. Шишков. Основной целью клуба было противостояние реформе языка и новым литературным направлениям. К этому клубу принадлежали так же С.А. Ширинский-Шихматов, А.С. Хвостов, А.А. Шаховской и другие. «Беседа любителей русского слова» развалилась в 1816 году.
В 1815—1818 гг. составился литературный кружок «Арзама́с», в котором собрались либерально настроенные сторонники нового «карамзинского» направления в литературе (В.А. Жуковский, К.Н. Батюшков, В.Л. Пушкин, П.А. Вяземский, А.С. Пушкин). Вяземский так характеризовал кружок: «Это было новое скрепление литературных и дружеских связей, уже существовавших прежде между приятелями. Далее это была школа взаимного литературного обучения, литературного товарищества. А главное, заседания „Арзамаса“ были сборным местом, куда люди разных возрастов, иногда даже и разных воззрений и мнений по другим посторонним вопросам, сходились потолковать о литературе, сообщить друг другу свои труды и опыты и остроумно повеселиться и подурачиться». «Арзамас» полемизировал с «Беседой». В этих и других литературных объединениях развивалось общественное сознание дворянской и разночинной молодой российской интеллигенции.
Раич не был в стороне от литературных течений.
В 1815 году Семён Егорович оказался в кругу интеллектуальной молодёжи. Его знакомыми были способные молодые люди, которым в будущем предстоит стать литераторами, чиновниками, государственными деятелями. Он чувствовал себя ровней с ними, его провинциализм ни чем себя не обнаруживал, а степень образованности была не слабей гимназической подготовки его новых товарищей. Раич проявил себя активным литературным диспутантом, человеком, не лишённым поэтического дара. Словом, студенческая молодёжь охотно приняла новичка в свою среду. Когда возникла идея создания общества, высмеивающего недостатки некоторых профессоров, то Раич, наделённый недюжинным чувством юмора, безоговорочно стал его членом. Так было учреждено «Общество громкого смеха». Председателем избрали М.А. Дмитриева (племянника известного поэта Ив.Ив. Дмитриева), секретарем — А.Д. Курбатова. Члены общества писали сатирические и шутливые произведения, в которых высмеивались университетские профессора, граф Хвостов, М.Г. Гаврилов (адресат поэмы Философова «Гаврилиада») и другие.

При написании «Автобиографии» (1854) Семён Егорович вспоминал: «В 1823 году под моим председательством составилось маленькое, скромное литературное общество... Члены этого общества были: М.А. Дмитриев, А.И. Писарев, М.П. Погодин, В.П. Титов, С.П. Шевырев, Д.П. Ознобишин, А.М. Кубарев, князь B.Ф. Одоевский, А.С. Норов, Ф.И. Тютчев, А.Н. Муравьев, C.Д. Полторацкий, В.И. Оболенский, М.А. Максимович, Г.Шаховской, Н.В. Путята и некоторые другие... Здесь читались и обсуждались по законам эстетики, которая была в ходу, сочинения членов и переводы с греческого, латинского, персидского, арабского, английского, итальянского, немецкого и редко французского языка». [20] Речь идёт об организации «Общества молодых любителей литературы» при Московском университетском пансионе, т.н. «Кружка Раича». О его литературных интересах читаем в записной книжке Раича: «...3. Обществом перевести классических историков, мне — историю Флоренции Макиавелли. 4. Поручить NN сделать литературное описание достопримечательностей Москвы. ...6. Обществом составить: 1. Антологию русскую, 2. Избранные места из греческих и римских писателей в стихах и прозе с русским переводом по образцу Noël’я». [21]

Некоторых членов «Кружка» интересовали также философия, история. Раич не соглашался, чтобы Общество утрачивало литературную направленность.
В 1823 году В.Ф. Одоевский организовал другое, более узкое, «Общество любомудров», изучавшее романтическую философию и эстетику с позиции натурфилософских идей Шеллинга. Носителями этих идей были преподаватели Московского университетского пансиона профессора М.Г. Павлов и Д.М. Велланский. На квартире Одоевского собирались А.И. Кошелев, Д.В. Веневитинов, братья П.В. и И.В. Киреевские, В.К. Кюхельбекер. Посещали заседания А.С. Хомяков, М.П. Погодин, В.Г. Белинский.

14 декабря 1825 года, узнав о восстании декабристов, Одоевский собрал своих друзей и объявил о роспуске «Общества любомудров». К этому времени «Кружок Раича» уже прекратил своё существование. Многие члены литературных объединений находились в дружеских и родственных отношениях с членами тайных Южного и Северного обществ и, естественно, попали под подозрение следственной комиссии Татищева. Полностью она именовалась: «Комиссия для изысканий о злоумышленных обществах». Это было верное направления изыскания крамолы. Правительство опасалось, что университетские общества могли быть рассадниками духа якобинства. Из показаний декабристов И.Г. Бурцева и Н.М. Муравьёва следовало, что Раич якобы состоял членом «Союза благоденствия», [22] существовавшем в 1818-21 гг. Семён Егорович угодил в число подозреваемых. В реальности он был далёк от настоящей политической деятельности, но и должной лояльности к сложившимся социальным условиям не проявлял.

Никто из арестованных или свидетелей по делу от 14 декабря ввиду отсутствия любых подтверждений противоправной деятельности Раича ничего предосудительного о нём сообщить не мог. Для Комиссии была очевидной невиновность Семёна Егоровича. Высочайше было повелено причастность С.Е. Раича к заговору «оставить без внимания». [23]

С апреля 1825 по август 1826 года Семёна Егоровича в Москве не было (по предложению генерал-интенданта Г.Н. Рахманова он занимался с его племянником, проживавшим на Украине). К тому времени комиссия Татищева уже потеряла к Раичу интерес. Магистр словесности к декабристам причислен не был, хотя ярлык неблагонадёжности вполне мог бы заполучить.
Раич находил некоторое сходство своего нелегкого существования и образом жизни неаполитанского поэта и живописца Сальватора Розы, жившего в ХVII веке [24], его творчество было известно в России. После декабрьских событий 1825 года прославление имени С.Розы приобретало характер некоего общественного протеста. Бунтарь-правдоискатель, защитник бедноты, участник восстания 1647 года в Неаполе, предвестник романтизма, художник, оказавший влияние на европейское искусство, С.Роза вызывал симпатии в русской литературной среде. Ему посвятил стихотворение Д.П. Ознобишин, о нём писал Достоевский. Неаполитанец, предшественник Гарибальди, обращался к согражданам:

Оставьте мифы у моих ворот,
Пусть стоны воплотит поэта лира
Вдовиц несчастных, нищих и сирот.
Скажите смело о страданьях мира.


С.Раич (как и С.Роза) имел много возможностей испытать на себе бездушный аристократизм. Выражением недовольства сродни декабристскому стало его стихотворение «Жалобы Сальватора Розы» [25]. Первая строфа (она же повторена в конце) написана тяжёлым четырёхстопным анапестом, напоминающим ритмику итальянской поэзии. Поэт осуждает надменность и холодность вельмож. Художник, несущий в себе священный огонь, презрен и унижен высшим светом. Описывая жизнь Розы, Раич имел в виду и себя (не позднее 1831):

Что за жизнь? Ни на миг я не знаю покою
И не ведаю, где приклонить мне главу.
Знать, забыла судьба, что я в мире живу
И что плотью, как все, облечён я земною.
Я родился на свет, чтоб терзаться, страдать,
И трудиться весь век, и награды не ждать
За труды и за скорбь от людей и от неба,
И по дням проводить... без насущного хлеба.


Тютчев и Раич были в курсе творчества друг друга. «...ежели вы настаиваете на печатании, – писал Тютчев И.Гагарину в ответ на его просьбу прислать стихи для публикации в «Современнике»,– обратитесь к Раичу, проживающему в Москве; пусть он передаст вам все, что я когда-то отсылал ему». [26] Сопроводительные тютчевские письма к Семёну Егоровичу, к сожалению, остались неизвестными.
В творчестве Тютчева и Раича нередки параллели, реминисценции, цитирования, заимствования образов, приёмов.

Одним из первых материальных приобретений Егора Семёновича была эолова арфа, самозвучащий музыкальный инструмент, распространённый в древней Греции. «Не много нужно было ему, <Раичу>, – писал М.А. Дмитриев, – при его умеренных желаниях, хотя он жил и не без нужды. Единственное излишество, которое он себе позволил в своем приюте, – это установленная на окне Эолова арфа, к унылым звукам которой любил он прислушиваться, когда в отворенное окно играл на ней ветер» [27]. Её вибрирующие звуки пробуждали смутное волнение в душе Тютчева. Позже, пребывая уже в Мюнхене, молодой атташе будет часто вспоминать беззаботное ушедшее время и чарующий лёгкий звон раичевой воздушной арфы. В 1825 году будет рождено стихотворение «Проблеск»:

Слыхал ли в сумраке глубоком
Воздушной арфы легкий звон,
Когда полуночь, ненароком,
Дремавших струн встревожит сон?..


Когда-то Раич живописно рассказывал впечатлительному подростку Феде Тютчеву о поре своего учения в семинарии: «Я помню и как теперь вижу тот высокий, таинственный дуб, который часто в летнее время приковывал к себе моё внимание, мои думы; одинокий, сиротливый он стоял на холме, среди открытого поля, далеко, далеко, за рекой... Не собирались ли некогда под священной тенью этого дуба скальды со своими золотыми арфами и сладкогласными песнями, если только скальды когда-нибудь навещали Скифию и разнеживали песнями её сердце». Скальды и их арфы оживут в 1834 году в тютчевском стихотворении «Арфа скальда», непосредственным поводом для создания которого послужил концерт в Мюнхене «Норвежские напевы» композитора Бернхарда Ромберга (1767-1841):

О арфа скальда! Долго ты спала
В тени, в пыли забытого угла;
Но лишь луны, очаровавшей мглу,
Лазурный свет блеснул в твоем углу,
Вдруг чудный звон затрепетал в струне,
Как бред души, встревоженный во сне.


Ещё в 1815 году воспитанник Раича написал оду «На новый 1816 год», в которой двенадцатилетний поэт впервые применил трёхэлементную антитезу, обнаруженную им в Библии. [28] В упомянутой оде названный литературный приём имеет следующий вид:

Века рождаются и исчезают снова,
Одно столетие стирается другим.


Здесь образу века (столетия) сопутствуют последовательно три элемента: рождаются – исчезают – одно столетие стирается другим (т.е. века вновь рождаются). Очевидно, что второй элемент, исчезают, противопоставлен двум крайним, первому и третьему. Несомненно, Раич был причастен к изучению новой фигуры. Идея трёх элементов получила дальнейшее развитие в концепции Раича о трёхстрофной структуре стихотворений (или «трёхчастной» в терминологии Тынянова, см. ниже). В творчестве Тютчева и трёхэлементная антитеза, и трёхстрофная структура встречаются многократно. Нашли своё отражение названные идеи и в поэзии самого Раича. В его стихотворении «Песнь соловья» (1827) имеются следующие строки: «Сладко чувства нежить утром //... // Минет утро, день настанет // ... // День умрет, другой родится». В цитированном тексте Раич использовал довольно сложную лексическую фигуру с тремя противополагаемыми элементами, два из которых сами являются симметричными антитезами.

В 1836 году в «Современнике» было опубликовано стихотворение Тютчева (ему 33) «Я помню время золотое...», – грустный стих-воспоминание об ушедших чувствах, лирический гимн быстротечности счастья и бытия. За исключением помню, все глаголы прошедшего времени. По словам Некрасова, стихотворение
«принадлежит к лучшим произведениям г. Т-ва, да и вообще всей русской поэзии».
В творчестве Тютчева это произведение открыло тему: мемуары о любви:

Я помню время золотое,
Я помню сердцу милый край.
День вечерел; мы были двое;
Внизу, в тени, шумел Дунай.
<...>И солнце медлило прощаясь
С холмом, и замком, и тобой.
<...>И ты с веселостью беспечной
Счастливый провожала день;
И сладко жизни быстротечной
Над нами пролетала тень.



Мир Раича был иным. Не позднее 1849 года Семён Егорович (ему 57) опубликовал поэму «Арета», историю превращения эпикурейца-язычника в аскета-христианина. Поэму Раич писал долго, не менее десятилетия.

Тема поэмы – преследования христиан в эпоху императорского Рима. Здесь просматриваются аналогии с русской жизнью 20-30-х годов и страданиями декабристов, с осознанием собственной причастности к их кругу.

В поэме немало отступлений, не связанных с основной сюжетной линией. В одном из них, в рефрене «Я помню золотые годы...», звучит мотив тютчевской элегии «Я помню время золотое...», но у Раича не лёгкая печаль, а пессимистический настрой, восходящий к трагической безысходности – поэт немощен, здоровье уходит...:

Я помню золотые годы, <...>
Тогда я счастьем был богат, –
Его Виргилий и Торкват
Мне напевали, навевали...
Но эти годы миновали, <...>
И вот теперь у них на тризне,
Ненужный гражданин отчизны,
С охолодевшею мечтой
Сижу безродным сиротой.



И Тютчев, и Раич не обошли вниманием тему поэзии и личности поэта. У Тютчева поэт уподоблен жаворонку («Вечер мглистый и ненастный...», 1836), оба являются вещателями времени: на Руси маленькую певунью называли вещевременником. Мир жаворонка – мир ясного утра. Гибкий, резвый голосок птички вещал людям о наступлении нового дня. Жаворонок и поэт, оба умолкают в мглистом и ненастном застое. В стихотворении время действия – настоящее. Надвигается поздний, мертвый час. Душа замерла в ожидании худшего. Это не время песнопенья. Неожиданно здесь, в мире мёртвого времени, раздался звучно-ясный глас жаворонка. Он слышался, как смех безумья:

Вечер мглистый и ненастный...
Чу, не жаворонка ль глас?..
Ты ли, утра гость прекрасный,
В этот поздний, мертвый час?..
Гибкий, резвый, звучно-ясный,
В этот мертвый, поздний час,
Как безумья смех ужасный,
Он всю душу мне потряс!..



Творить надо в живом времени! В стихотворении восприятие двухцветного мироздания усиленно вводом антонимов: мглистый – ясный, ненастный – прекрасный, мертвый – звучный. В восьми его строках на двадцать пять знаменательных слов «солирует» всего один глагол. Он завершает текст эмфазой: «потряс!..».
Стихотворение «Вечер мглистый...», – образец высокой поэзии, вошло в классику русской поэтики. Оно написано четырёхстопным хореем. В стихотворении для акцентирования отдельных слов дважды использован приём древнегреческого стихосложения, заключающийся в замене хорея другой стопой. В первом случае в первой строке хорей заменён стопой с двумя краткими слогами «и не», акцентировано слово «ненастным», во втором случае в последней строке – стопой из двух долгих слогов, акцентировано слово «всю».
Несколько позже тютчевского (но не позднее 1838 года), Раичем тоже был написан «Жаворонок» [29], и тоже четырёхстопным хореем. Образ поэта воплощён в птичке, которой нет нужды знать, что творится на земли. Поэт-жаворонок, по мысли Раича, живёт в собственном мире, мире вечной весны. Семистрофное произведение Раича само по себе звучит беззаботной жизнерадостной песней жаворонка:

Светит солнце, воздух тонок,
Разыгралася весна,
Вьётся в небе жаворонок –
Грудь восторгами полна!
Житель мира – мира чуждый,
Затерявшийся вдали, –
Он забыл, ему нет нужды,
Что творится на земли.
<...>
Не поэта ль дух высокий,
Разорвавший с миром связь,
В край небес спешит далёкий,
В жаворонке возродясь?
Жаворонок беззаботный,
Как поэт, всегда поёт
И с земли, как дух бесплотный,
К небу правит свой полёт.



Поэзия рождается воодушевлённая целомудренными помыслами «в высших, более чистых слоях воздуха — в эфире». Вдохновение – чувство божественное, поэт должен писать о высоком, а не о бренном, земном. Раич – поклонник Аполлона («Поэту», 1828 [30]):

Поэт! Когда ты, полный Феба,
Летаешь в светлой вышине,
Не торопися из-под неба
К надольной темной стороне.



У Тютчева также поэзия имеет божественное происхождение (ср. у Пушкина: «Веленью Божьему, о Муза, будь послушна…», «Памятник»), но её назначение – не отрываться от земли, а примирять земные бунтующие страсти («Поэзия» 1850):

В стихийном, пламенном раздоре,
Она с небес слетает к нам –
Небесная к земным сынам,
С лазурной ясностью во взоре –
И на бунтующее море
Льет примирительный елей.



Ещё в июле-августе 1823 года Семён Егорович, во время пребывания в Одессе, встречался с Пушкиным, куда тот был выслан после скандальных политических стихотворений «Вольность» и «К Чаадаеву». О чём беседовали поэты? О жизни, о поэзии, читали свои стихи. Семён Егорович рассказывал о поре своего учительства, о воспитанниках. Оба принадлежали к разным литературным направлениям и, естественно, спорили. Раич был последователем классицизма Ив.Ив. Дмитриева, романтизма К.Н. Батюшкова [31]. Пушкин не был поклонником названных поэтов, но в целом уважительно к ним относился. «Благосклонный ваш отзыв о «Современнике» ободряет меня на поприще, для меня новом. Постараюсь и впредь оправдать ваше доброе мнение», – писал Пушкин Дмитриеву 14 июня 1836 года.

В 1839 году Раич вспоминал: «Я познакомился с Пушкиным в то время, когда он жил в Одессе; там читал он мне только что сбежавшую с пера «Песнь о вещем Олеге» и отрывки из «Евгения Онегина». Тогда он был в апогее своей славы и поэзии. Как он был предан ей! Как иногда боялся измены ее!». Симпатии Семёна Егоровича были на стороне раннего Пушкина, Пушкина «Руслана и Людмилы», «Цыган». По мнению Раича, ранний Пушкин принадлежал к школе пюризма, которую псевдолитераторы называли старою школою. В 1839 году Раич писал о Пушкине: «Впоследствии времени он было уклонился от нее, зато, может быть, и Музы иногда уклонялись от него». [32] Раич высоко оценил поэта, преданного своему дару. Пушкин читал гостю и другие произведения, созданные в Одессе, в частности ностальгический шедевр:

Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.



В третьей строке упомянут украинизм ветрило, т.е. парус, который позже появится у Тютчева ( «Ветрило весело звучало...», «Восток белел...», начало 30-х гг.) и других поэтов. Тему южного моря находим и у Раича. Хотя угадывается пушкинский мотив, но ностальгический повод иной: Раич знал, что никогда не вдохнёт сладострастную негу очарования южных стран («Вечер в Одессе», 1823):

На море лёгкий лёг туман,
Повеяло прохладой с брега -
Очарованье южных стран,
И дышит сладострастно нега.
Подумаешь: там каждый раз,
Как Геспер в небе засияет,
Киприда из шелковых влас
Жемчужну пену выжимает.
И, улыбаяся, она
Любовью огненною пышет,
И вся окрестная страна
Божественною негой дышит.



По мнению Ю.Тынянова, «здесь, в этом стихотворении Раича, уже предсказана трехчастная краткость многих тютчевских пьес и разрешение двух строф в третьей, представляющей определенную ритмико-синтаксическую конструкцию». [33] Около трети стихотворений Тютчева будут построены на раичевой трёхстрофной структуре, отображающей логико-философскую сущность тройственного ритма движения бытия и мышления типа тезис-антитезис-синтез.

О встрече с Раичем Пушкин упомянул в письме брату Льву от 25 августа 1823 года: «...я не желал бы ее <поэму «Бахчисарайский фонтан»> напечатать, потому что многие места относятся к одной женщине, в которую я был очень долго и очень глупо влюблен, и что роль Петрарки мне не по нутру. Туманский [34] принял это за сердечную доверенность и посвящает меня в Шаликовы [35] — помогите! — Здесь еще Раич. Знаешь ли ты его? <…> Жить пером мне невозможно при нынешней цензуре; ремеслу же столярному я не обучался; в учителя не могу идти; хоть я знаю закон божий и 4 первые правила — но служу и не по своей воле — и в отставку идти невозможно».
К середине 1823 года Пушкин уже читал и опубликованную магистерскую диссертацию Раича, и свежий альманах «Новые Аониды» [36], с которого началась издательская деятельность Семёна Егоровича. В «Новых Аонидах» были напечатаны стихи издателя, а также тютчевский перевод из Ламартина «Одиночество». Во время августовской беседы Раича и Пушкина последний оставался в рамках корректности, душевная близость или дружеские чувства между поэтами не возникли. Холодное отношение к Раичу косвенно подтверждает резкая реплика: «в учителя не могу идти; хоть я знаю закон божий и 4 первые правила <арифметики>».

В цитированном письме упоминается поэт и издатель Шаликов, литературные поделки которого Пушкин воспринимал крайне отрицательно ещё с лицейских времён. [37] Раич не догадывался, что он может вызвать у Пушкина ассоциации с этим литератором. Знай он об этом, ему было бы вдвойне обидно, т.к. о Шаликове у Раича также сложилось негативное мнение. Впрочем, добрые слова о Раиче мэтром русской поэзии никогда сказаны не будут. Уж очень разными были личностные качества обоих поэтов. Подвижническую деятельность Семёна Егоровича Пушкин оценить не успел. В неопубликованной рецензии Пушкина «Об альманахе „Северная лира“» (издаваемом Раичем в 1827 году совместно с Ознобишиным), автор отзыва благосклонно высказывается о поэзии А.Н. Муравьёва (ученике Раича) и уничижительно – о статье самого издателя: «Долго г-н Р. не знал, почему „у нашего холмогорца такая свежесть, такая сладость в стихах, не говорю уже о силе, которою, без сомнения, обязан он древним; но, перечитавши все, написанное им, я нашел, что он умел и счастливо умел перенести в свои творения много, очень много итальянского и даже некоторые так называемые concetti < блестящие обороты мысли (итал.)>“. Сомнительно». [38]

Успешный опыт альманаха «Новые Аониды» побудил Раича к попытке издания в 1824 году регулярно выходящего журнала. Вяземским ему даже была обещана поддержка. Но что-то не сложилось. Почему-то Вяземский начал издавать журнал («Московский телеграф») не с Раичем, а Н.Полевым. С 1828 года Раич начал издавать «Галатею», которую (с перерывом в 1830-39 гг.) будет издавать до 1840 года. Журнал получил признание, на него подписывались даже на окраинах империи. [39] Семён Егорович мог гордиться, что в его изданиях впервые были напечатаны произведения Лермонтова, Пушкина, около двух десятков стихотворений Ф.И. Тютчева. В «Галатее» выражалось восторженное отношение к поэзии Жуковского, Ф. Глинки, Шевырева, Ознобишина. Издатель в своих суждениях придерживался романтического направления. О творчестве Пушкина Раич отзывался критически, замечая, что «содержание почти во всех произведениях г. Пушкина не богато» [40].

Пушкин отвечал Раичу в том же духе. В 1830 году он обсуждал с П.А. Вяземским идею организации собственных литературных изданий и выразил опасение, что их печатные органы могут оказаться похожими на журнал «Галатея» Раича и «Дамский журнал» Шаликова, уделяющие слишком много места «дамской» теме и рекламе – в ущерб собственно литературному содержанию. «...чисто литературной газеты у нас быть не может, должно принять в союзницы или Моду, или Политику. Соперничествовать с Раичем и Шаликовым как-то совестно», – из письма Вяземскому от 2 мая 1830 года.

В какой-то мере недружественные отношения с Раичем проецировались Пушкиным и на его любимого воспитанника. Терпение Пушкина иссякло, когда в альманахе «Денница» (1830) была напечатана статья И.В. Киреевского «Обозрение русской словесности 1829 года», в которой имена Жуковского, друга Пушкина, и Тютчева стояли в одной шеренге поэтов немецкой школы: «Любовь к литературе германской, которой мы обязаны Жуковскому, все более и более распространяясь в нашей словесности, была весьма заметна и в произведениях прошедшего года. Между поэтами немецкой школы отличаются имена Шевырева, Хомякова и Тютчева». В этой же статье Киреевский критично отозвался о пушкинской «Полтаве», хотя признал зрелость таланта её автора. О Раиче Киреевский писал, что он поэт итальянской школы, что его поэзии свойственна «нежность чувства и музыкальность стихов». Статья задела Пушкина. Ответ последовал в февральском номере «Литературной газеты»: «Из молодых поэтов немецкой школы г. Киреевский упоминает о Шевыреве, Хомякове и Тютчеве. Истинный талант двух первых неоспорим».

Пушкин не успокоился. Последовал выстрел эпиграммой, великолепным мастером которой он всегда слыл. В апреле 1830 года альманах «Подснежник» напечатал (в июле «Литературная газета» перепечатала) пушкинскую эпиграмму «Собрание насекомых», подражание басне Крылова. В довольно желчных стихах имена пяти литераторов были заменены звёздочками. Читателям предлагалось самим сделать выбор адресатов пушкинского недружелюбия. В рукописных вариантах встречались Глинка, Олин, Рюмин, Тютчев, Раич и др. Самая популярная расшифровка «Собрания насекомых» принадлежала издателю «Московского вестника» М.П. Погодину:

Вот Глинка - божия коровка,
Вот Каченовский - злой паук,
Вот и Свиньин - российский жук,
Вот Олин - черная мурашка,
Вот Раич - мелкая букашка.



Неожиданно пушкинская эпиграмма оказалась небезответной. Автором элегантного возражения под названием «Букашки» был поэт Александр Востоков. [41] Ниже полный её текст:

Однажды Пушкин –
не со зла,
играючи,
букашкою назвал
Семена Раича,
хотя в черновике
не слишком вдумчиво
сначала он поставил
имя Тютчева.
Стих тютчевский
потом перечитнул
и мягко имя он перечеркнул.
Мы в недостатках Пушкина –
все Пушкины,
но гениальность
все-таки в другом.
Любая живность
на Парнас допущена,
и грех
давить букашек сапогом.
И обожаю я коровку божию,
когда, чтобы добыть
хлебца с высот,
как будто бы в степи
по бездорожию,
по линиям судьбы она ползет.



С 1827 по 1830 год Раич продолжал преподавать словесность в Университетском благородном пансионе. [42] Он был общепризнанным наставником начинающих поэтов. Семён Егорович писал в «Автобиографии»: «...под моим руководством вступили на литературное поприще некоторые из юношей, как-то: г. Лермонтов, Стромилов, Колачевский, Якубович. В. М. Строев. Соображаясь с письменным уставом В.А. Жуковского, открыл я для воспитанников Благородного пансиона Общество любителей отечественной словесности; каждую неделю, по субботам, собирались они в одном из куполов, служивших моею комнатою и пансионскою библиотекою».

Лермонтов был зачислен в пансион с 1 сентября 1828 года и учился до его закрытия 29 марта 1830 года. Наиболее полно о пребывании М.Лермонтова в стенах Московского благородного пансиона и о преподавательской деятельности там С.Е. Раича см. [43] «...я начал марать стихи в 1828 году», записывал Лермонтов. Раич объяснял воспитанникам упомянутое выше философско-логическое значение трёхстрофной структуры стихотворений. Эта идея нашла своё выражение в поэзии Лермонтова: «Русская мелодия» (1829), «Невинный нежною душой...» (1829), «Узник» (1837), «Тучи» (1840) и других стихотворениях, созданных после окончание учёбы. Характерное для этого времени раичевское построение в стихотворении «Чаша жизни» (1831):
Тезис:

1
Мы пьем из чаши бытия
С закрытыми очами,
Златые омочив края
Своими же слезами;


Антитезис:

2
Когда же перед смертью с глаз
Завязка упадает,
И все, что обольщало нас,
С завязкой исчезает;


Синтез:

3
Тогда мы видим, что пуста
Была златая чаша,
Что в ней напиток был - мечта,
И что она – не наша!



В стенах пансиона были написаны поэмы «Кавказский пленник», «Корсар» и др. В 1829 году Лермонтов начал работать над поэмой «Демон». Раич дал Лермонтову основательные знания по истории литературы, развил его поэтическую технику. Имя Раича упоминается в приписке Лермонтова в автографе стихотворения «Русская мелодия»: «Эту пьесу подавал за свою Раичу Дурнов...». У Лермонтова встречаются реминисценции из Раича: строки из посвящения к «Демону» (ред. 1829) «Я буду петь, пока поется...» напоминают третью строфу «Прощальной песни в кругу друзей» Раича.

16 апреля 1830 года Михаилу Лермонтову выдали свидетельство «о том, что он в 1828 году, был принят в пансион, обучался в старшем отделении высшего класса разным языкам, искусствам и преподаваемым в оном нравственным, математическим и словесным наукам... с весьма хорошими успехами; ныне же по прошению его от Пансиона с сим уволен».
Семён Егорович любил созданную им атмосферу Университетского пансиона, щедро делился с воспитанниками своими работами, сохранял с ними тесные дружеские отношения, следил за их поэтическими успехами. В письмах обсуждались литературные новости и собственные творческие замыслы. Учитель и ученики обменивались стихотворными посланиями. В этом эпистолярном общении С.Е. Раич оставался литературным авторитетом. Сложилась та творческая среда, о которой он когда-то мечтал и ради которой отказался от родового сословия. Сохранилось письмо Раича к бывшему пансионеру Н.А. Степанову. На письме есть приписка получателя: «Раич, профессор словесности, переводчик „Освобожденного Иерусалима“ Тасса и издатель журнала „Галатеи“. Он читал лекции в Московском университетском пансионе, и я был одним из его любимцев». [44]

Семилетний труд перевода поэмы Торквато Тассо «Освобождённый Иерусалим» Раич завершил 25 августа 1828 года. [45] Раичу передали, будто Дельвиг и ещё кто-то неодобрительно высказались о переводе. Притчей во языцех стал чей-то каламбур к строке из поэмы, относящейся к Готфриду Булонскому: «Вскипел Бульон, течет во храм…». В действительности у Раича данного курьёза нет. [46]. Слухи не обескуражили переводчика, незначительные шероховатости возможны в любом крупном произведении. Большинство читателей положительно приняли работу Раича. Событие завершения перевода автор отметил стихотворным посвящением самому себе. Семён Егорович в Иерусалиме никогда не был, но он столько души вложил в четырёхтомное издание, что в посвящении ощутим эффект присутствия автора в Святом городе:

Ерусалим! Ерусалим!
Тобою очарован, –
Семь лет к твоим стенам святым
Я мыслью был прикован; –
Те годы для меня текли,
Лились, как воды Рая...
Их нет!.. Но память на земли
Осталась их живая.



В разные годы Раич преподавал в Первой московской гимназии, Лазаревском институте восточных языков и некоторых других учебных заведениях. Редакторская деятельность Раича продолжалась до конца его дней. После журнала «Галатея» он сотрудничал с журналом М.П. Погодина «Москвитянин» (1841-1855). В 1832—1837 гг. Семён Егорович трудился над переводом части поэмы Л.Ариосто «Неистовый Роланд».
30-е годы – пик творческой деятельности Семёна Егоровича.

Среди московских литераторов авторитет Семена Егоровича был очень велик, и его выбрали секретарем «Общества любителей российской словесности». «Раич – один литератор в Москве, скажу смело», – писал П.Вяземский. В этом небесспорном утверждении справедливо главное: Россия приняла в национальную литературную сокровищницу и переводы Раича, и его лирическую поэзию.

Для стихотворений Раича характерны чистота стиха, напевность и благозвучие, разнообразие форм, поиски новых ритмических фигур, своеобразие поэтической инструментовки. Многие из них были положены на музыку и становились песнями.
Наиболее известные стихотворения Раича: «Перекати-поле», «Грусть на пиру», «Соловью», «Посетитель Черного моря» – были положены на музыку композиторами А.Варламовым, Н.Титовым, Ф.Толстым и в ХХ веке – С.Растроповичем. Особенно повезло стихотворению «Друзьям» («Не дивитесь, друзья...»). Молодой Белинский переписал его в особую тетрадь:

Не дивитеся друзья,
Что не раз
Между вас
На пиру весёлом я
Призадумывался.
Вам у жизни пировать,
Для меня
Свету дня
Скоро вовсе не сиять
Жизнью сладостною.



Это лирическое и проникновенное произведение отражало душевное состояние поэта после событий 14 декабря и последовавшей расправы над участниками:

Я через жизненну волну
В челноке
Налегке
Одинок плыву в страну
Неразгаданную.<…>
Я плыву и наплыву
Через мглу
На скалу
И сложу мою главу
Неоплаканную...



Произведение «Друзьям» упоминается в романе В.В. Крестовского «Тьма египетская» (1888) и сатирическом цикле М.Е. Салтыкова-Щедрина «Помпадуры и помпадурши» (1886). Стихотворение стало любимой студенческой песней, исполняемой под аккомпанемент гитары, и по утверждению Н. Гербеля, «облетело всю Россию». Раич, как и Тютчев, был поэтом весны, поэтом мая (у Тютчева:
«Люблю грозу в начале мая...»
):

Ароматным утром мая,
О подруге воздыхая,
О любимице своей,
Пел над розой соловей.
Насладися утром мая!
Утро жизни отцветет,
И на сердце грусть падет.


Со временем живительные связи с учениками утрачивались. Раич горестно вспоминал:

Одних постигла смерть, другие на пути
Земном расстретились со мной и торопливо
Умчалися вперед...



Верность поэзии Семён Егорович пронёс через всю жизнь. Уже в преклонном возрасте стареющий Раич записывал: «Бывало, только что все в доме уснут, я зажгу свечу, напишу десятка два стихов, раза два прочту их, вздохну:

И чад моей мечты дрожащею рукою
На жертву принесу не Музам, а Вулкану...».


Культ бога Вулкана в древнеримской мифологии сопровождался человеческими жертвоприношениями.
Писатель К.А. Полевой [47] как-то увиделся с Семёном Егоровичем и поразился его внешности: «Маленький ростом, какой-то чернокожий, тщедушный, почти монах по образу жизни, он любил в стихах своих выражать наслаждение жизнью...». Полевого поразил след монашества в облике маленького тщедушного поэта. Перед ним словно был не Семён Раич, а бывший выпускник духовной семинарии Семён Егорович Амфитеатров, постаревший на сорок лет. Какой силой духа держалась жизнь в этом теле? Он «любил в стихах своих выражать наслаждение жизнью».
В июле 1843 года Тютчев готовился к окончательному возвращению в Россию. В Москве он случайно повстречал Раича. Они не виделись более двадцати лет. Тютчев, не замечавший в повседневном течении жизни бега времени, был поражён страшному изменению внешности своего учителя, которому было всего 51. «О, что за ужас! Не могу не верить в некое страшное колдовство, когда вижу эти сморщенные, поблекшие лица, эти беззубые рты, – писал Фёдор Иванович жене 14 июля 1843 года. – Это мой учитель русского языка; я расстался с ним двадцать лет тому назад, когда он был во цвете лет, а нынче это лишённый почти всех зубов человечек, со старческой физиономией, представляющей, так сказать, карикатуру на его прежнее лицо. Я никак не могу опомниться от этого удара. Излишне говорить, что при каждом таком потрясении сердце во мне сжимается и устремляется к тебе. Но и ты постареешь... И мне кажется, что без меня ты больше во власти этого недуга, именуемого временем». [48]
Нельзя расставаться, чтобы не видеть недуга, именуемого временем. Стареть надо вместе... Эта встреча была для Тютчева предупреждающим звонком о его приближающейся старости. В стремлении обмануть жизнь, Тютчев в 1850 году влюбится в Елену Денисьеву (1826-1864), последнюю любовь, которая будет младше поэта на двадцать три года. Шагнув в своё полустолетие, Фёдор Иванович узнает, что знакомые, жалея и сочувствуя, называют его, как он сам когда-то называл Раича, то
тощим престарелым, жизнью сломленным поэтом
(Евдокия Ростопчина), то божественным старцем, то просто старичком (Эрнестина). В облике Раича Тютчев увидел свою старость. Иллюзия обмана времени обернётся горькой расплатой...
Семейная жизнь Семёна Егоровича складывалась удачно. В 1829 году он женился на 19-летней красавице, обрусевшей француженке, Терезе Андреевне Оливье (род. в 1810 году). Она обожала мужа, который был почти вдвое старше её. Раич оказался хозяйственным главой семьи. От их счастливого брака родились счастливые дети: четыре дочери и сын. [49] У сына, Вадима Семёновича, обнаружилась наклонность к творчеству, полученная им от отца и переданная далее следующим поколениям. [50] Он, кроме важной служебной деятельности, был увлечённым фотографом-художником, открыл фотографическое ателье, в котором снимались многие знакомые его отца, их дети и внуки. В 1867 году сын Раича сделал портрет сына Тютчева, Ивана Федоровича (1846-1909). Остальные дети Раича были также весьма удачны. Один из племянников Семёна Егоровича – П.А. Александров (1838-1893), адвокат, получил известность как защитник Веры Засулич.

За свою жизнь Семён Егорович не нажил богатства. Посильную помощь ему оказывал старший брат Филарет, простившего его уход из семьи Амфитеатровых. В 1847 году, за пять лет до кончины, в «Послужном списке надворного советника Семена Раича, учителя русского языка и словесности при Александринском сиротском институте» сообщалось, что «ни у родителей, ни у него, ни у жены родового или благоприобретенного имения нет, за исключением деревянного дома в Москве», купленного на средства более состоятельного старшего брата.

В первой половине XIX столетия в русской литературе трудно найти другого столь незаурядного человека, идеалиста, создавшего самое себя без связей, без родословной, исключительно только энергией внутреннего духа, с полным отсутствием материальных желаний, карьеры и честолюбия, бескорыстно преданного служению своей Даме Сердца – русской литературе. Чистую душу донкихотствующего мечтателя, Семёна Егоровича Раича, никакие мирские дрязги не могли замутить. Он терпел насмешки, обиды и непонимание близких и неблизких людей. Иногда сил не хватало, опускались руки. Если социальным двойником Раича был Сальватор Роза, то нравственным примером – Дон Кихот («Человек из Ламанчи» [51]):

Мечтать – пусть обманет мечта,
Бороться, когда побежден,
Искать непосильной задачи
и жить до скончания времен!
Станут люди сильней от того,
Что чудак, побежденный везде,
Когда опускаются руки,
Тянулся к далекой звезде!



Скромный и безупречно честный, он спокойно относился к критике, не причислял себя к выдающимся поэтам, какими действительно стали его знаменитые ученики. Раич, трезво оценивая свой уровень творческого потенциала, не стремился в литературные корифеи, предпочитая оставаться педагогом, «играющим тренером». Он оставлял в русской литературе след своей индивидуальности через античные и итальянские переводы, лирическую поэзию, через своих воспитанников. «Мне как будто на роду написано было целую жизнь учиться и учить». [52] На склоне лет Семён Егорович не без основания гордился, что среди его учеников были М.Ю. Лермонтов, Л.Якубович, Е.Ростопчина [53] (родственница Тютчева), вспоминал, что учил русскому языку известную сочинительницу Е.В. Сухову-Кобылину (писавшую под псевдонимом Евгения Тур). Но более всего Раич искренне радовался выдающимся поэтическим успехам любимого воспитанника Ф.И. Тютчева, гордился тем, что Фёдор Иванович и другие ученики превзошли своего учителя. Семён Егорович знал о высказывании художника Андреа дель Верроккио, наставника Леонардо да Винчи: «Несчастен тот ученик, который не превзойдет своего учителя». Раич понимал, что от учителя требуется только одно – обладать даром воспитателя талантов, и, хотя такой дар остаётся в тени славы его учеников, но цена его всегда очень высока («Жалобы Сальваторы Розы», 1831):

Я и во сне и наяву
Воздушные чертоги строю.
Я, замечтавшися, творю
Великолепные чертоги.
Мечты пройдут, и я смотрю
Сквозь слёз на мой приют убогий.


Архаичное словосочетание «Сквозь слёз...» встречаем и у Тютчева: «Сижу задумчив и один, //На потухающий камин //Сквозь слёз гляжу...».

В трёхстрофной жизни поэта Семёна Егоровича Раича давно миновали первые две строфы, ароматное утро и яркий полдень. Наступил поздний вечер, продвигалась к завершению третья строфа бытия бывшего семинариста.

На Орловщине, родине Семёна Егоровича, и сегодня отмечают юбилейные даты жизни знаменитого земляка. В газете «Орловская правда» нередко появляются содержательные публикации местных краеведов. [54]
Надворный советник (чиновник VII класса) С.Е. Раич, происходящий из духовного звания, магистр словесности Московского университета и других учебных заведений, поэт, переводчик, критик, воспитатель московской плеяды поэтов, издатель литературных альманахов и журналов, умер 28 октября 1855 года, похоронен в Москве на Пятницком кладбище.
Памятник С.Е. Раичу на Пятницком кладбище. --- Нажмите, чтобы увеличить.
Памятник С.Е. Раичу на Пятницком кладбище.
В ХХ веке на участке Грановского (№22) ему установили памятник. Надпись в современной орфографии увековечила приоритеты биографии покойного в понимании новейшего времени:

РАИЧ
СЕМЁН ЕГОРОВИЧ
1792 – 1855
Учитель Лермонтова
Воспитатель Тютчева
Поэт, переводчик,
Декабрист





Литература и примечания:

1.     Раич, С.Е. Автобиография / Публикация Б.Модзалевского. – «Русский библиофил», 1913, №8. С.24. Автобиография была написана Раичем в 1854 году. Дальнейшие воспоминания Раича цитированы по данному первоисточнику без ссылок на него.
2.     В последствии старший брат Раича стал известным в России митрополитом Киевским и Галицким Филаретом. Похоронен митрополит в Киево-Печерской лавре. Причислен к лику месточтимых святых под именем Феодосия. В 2005 году внесен в российский месяцеслов.
3.     Дмитриев, Иван Иванович, (1760—1837) — русский поэт, баснописец, государственный деятель; представитель сентиментализма.
4.     России со второй половины XVIII века население страны делилось на пять сословий: дворянство, духовенство, крестьянство, купечество, мещанство.
5.     Надоржинская, Анастасия Николаевна, (1769-1830) — тётка Ф.И. Тютчева, состояла в браке с А.Ф. Надоржинским (1747-1799).
6.     Шереметев, Алексей Васильевич, (1800-1857) — адресат стихотворения «Послание к А.В. Шереметеву» («Насилу добрый гений твой...»). Сестра Анастасия (1807-1846) — жена декабриста И.Д. Якушкина (1793/94-1857).
7.     Андрей Николаевич Муравьёв, (1806-1874), будущий поэт, богослов, церковный историк, духовный писатель, адресат стихотворений Тютчева «Нет веры к вымыслам чудесным...» и «Там, где на высоте обрыва...». Умер в Киеве, похоронен в церкви Андрея Первозванного. О поэзии Муравьёва см.: Киселев-Сергенин, В.С. А.И. Муравьев. – В кн.: Поэты 1820-1830-х гг. Т. II. Л., 1972. С.108-109.
8.     Аксаков, И.С. Биография Фёдора Ивановича Тютчева / М. 1886.
9.     Погодин, Михаил Петрович (1800-1875), русский историк, коллекционер, писатель, политический публицист. Закончил Московскую гимназию (1818) и филологическое отделение Императорского Московского университета (1821). Учился вместе с Ф.И. Тютчевым. В 1823 сдал магистерский экзамен при Московском университете, в 1825 защитил магистерскую диссертацию «О происхождении Руси» (1825) обосновывал норманскую теорию возникновения русской государственности. Профессор всеобщей истории Московского университета (1826—1835), затем в 1835—1844 профессор русской истории. Занимался изучением древнерусской и славянской истории, процессов закрепощения русского крестьянства, причин возвышения Москвы. Защитил докторскую диссертацию «О летописи Нестора» (1834). Издал литературный альманах «Урания. Карманная книжка на 1826 г.», к участию в котором привлекался Е.А. Баратынский, Д.В. Веневитинов, А.Ф. Мерзляков, Ф.И. Тютчев, А.И. Полежаев, С.П. Шевырев, П.А. Вяземский. В 1827—1830 издавал журнал «Московский вестник». Совместно с С.П. Шевырёвым издавал и редактировал журнал «Москвитянин» (1841—1856). Многие стихотворения С.Е. Раича были опубликованы в изданиях Погодина.
10.     Летопись жизни и творчества Ф.И. Тютчева. Книга первая / Мураново. 1999. С.29.
11.     Летопись. С.49.
12.     Заседание «Вольного общества любителей российской словесности при Московском университете» проходило в отсутствии Тютчева, т.к. он находился в это время в Петербурге. Вацуро В.Э. Почти неизвестный Тютчев: из записок филолога / Русская речь. – 1989. – №4. – С.14–20. На заседании петербургского «Общества любителей российской словесности» представлял Тютчева прозаик и историк А.О. Корнилович (знавший Тютчева ещё по Москве). Из присутствующих тринадцати членов двенадцать человек одобрили сочинение «г. Тютчева». Осповат А.Л. Из материалов для биографии Тютчева//Известия АН СССР, Отд. литературы и языка, 1986. Т. 45, № 4, С, 350–351.
13.     Русский архив, 1868, № 4-5, с. 605 (письмо И.И. Дмитриеву от 7 апреля 1829 года).
14.     Шишко́в, Алекса́ндр Семёнович (1754—1841) — русский писатель и известный государственный деятель. министр народного просвещения, президент Российской академии.
15.     Муравьев, А.Н. Знакомство с русскими поэтами. Киев, 1871, с.5.
16.     Киселев-Сергенин В.С. С.Е. Раич. В кн: Поэты 1820-1830-х гг. Л., 1972. Т.2. С.5.
17.     Васильев,М. Из переписки литераторов 20 — 30 гг. XIX века: (Д.П. Ознобишин. — С.Е. Раич. — Э.П. Перцов). — Изв. О-ва археологии, истории и этнографии при Казан. ун-те, 1929. Т. 34. Вып. 3 - 4, С.175.
18.     Тынянов, Ю.Н. Вопрос о Тютчеве. Поэтика/История литературы. Кино. - М., 1977. С. 38-51.
19.     Поэты 1820 — 1830-х годов. Сочинения в прозе и стихах /«Труды Общества любителей росс. словесности при имп. Моск. ун-те». Ч.7. С.154. Т.2. С.26.
20.     Автобиография. С.28. Семён Егорович запамятовал: если скромное литературное общество состоялось в 1823 году, то Тютчев не мог быть в его составе, т.к. годом ранее он убыл на службу в Мюнхен, либо Общество состоялось не в 1823 году, а в 1822, т.е. до отъезда Тютчева.
21.     Королёва, Н.В. Тютчев и Пушкин /В кн.: Пушкин. Исследования и материалы. Т.4. М.-Л. 1962. С. 195. Noël – форма сатирических рождественских куплетов, называвшихся «ноэль» (от французского Noël — рождество). В 1818 году Пушкиным были написаны «Сказки Noël» («Ура! в Россию скачет Кочующий деспот...».).
22.      «Союз благоденствия» был образован в январе 1818 года. Целью «Союза» провозглашалось нравственное (христианское) воспитание и просвещение народа, помощь правительству в благих начинаниях и смягчение участи крепостных. «Союз» стремился к широкому распространению либеральных и гуманистических идей. О существовании этой организации было достаточно широко известно, в т.ч. и императору Александру. В январе 1821 года в Москве был созван съезд «Союза», на котором было принято решение о самороспуске. В мае 1821 года император Александр, выслушав доклад командира гвардейского корпуса, генерал-адъютанта Васильчикова, сказал ему: «Любезный Васильчиков! Вы, который служите мне с самого начала моего царствования, вы знаете, что я разделял и поощрял все эти мечты и эти заблуждения, не мне подобает быть строгим». 1 августа 1822 последовало высочайшее повеление о закрытии масонских лож и других тайных обществ, под какими бы наименованиями они ни существовали. Все военные и гражданские служащие дали подписку о непринадлежности их к тайным обществам.
23.     ГАРФ, ф. 48, оп.1, д. 28, 243.
24.     Роза, Сальваторе (1615-1673), неаполитанский живописец, актер, литератор, представитель предромантических веяний в искусстве барокко. Является автором нескольких больших сатир: «Поэзия», «Музыка», «Война», «Живопись», «Зависть», «Ведьма», «Вавилония», созданных в период с 1639 по 1654. Он весьма далек от принятых академических норм. Предполагается его участие в Неаполитанском восстании Мазаньелло (1620-1647). Грубость и резкость он предпочитает изнеженности, льстивой покорности; пылкость, горячность и буйный задор — аристократическому жеманству. С. Роза выступает против искусства, оторвавшегося от правды и истины. Эту правду он понимает как отражение в искусстве народной жизни, истинных, а не мнимых потребностей людей. Личность и искусство неаполитанского мастера влияли на европейскую культуру.
25.     Телескоп, 1831, № 13, с. 51. Ср.: Поэты 1820 — 1830-х годов, т.2, с.7.
26.     Письмо от 7/19 июля 1836 года. Тютчев, Ф.И. Сочинения в 2-х томах/ Том 2. Письма. М. 1984. С.19.
27.     Дмитриев,М. Воспоминание о Семене Егоровиче Раиче. – «Московские ведомости», 1855, 24 ноября, с.577
28.     Полонский,А. Антитеза Екклесиаста в поэзии Тютчева/ Сб.: Международная конференция, Гранада, 7-9 мая 2007 г. «Русский язык и литература в международном образовательном пространстве. Доклады и сообщения». СПб – Гранада. Сс. 1389-1395.
29.     Поэты 1820 — 1830-х годов. /Л., 1972, Т.2, С.26.
30.     Сочинения в прозе и стихах. /Труды Общества любителей росс. словесности при имп. Моск. ун-те, ч.7. М., 1828, С.154.
31.     Батюшков, Константин Николаевич (1787-1855) — русский поэт, предшественник Пушкина. Соединял литературные открытия классицизма и сентиментализма, являлся одним из родоначальников новой, «современной» русской поэзии. В послевоенный период поэзия Батюшкова тяготела к романтизму. Раич вспоминал: «Пушкин не любил Батюшкова, он с каким-то презрением называл его поэтом звуков. Пушкин думал, что музыкальность и вообще тщательная отделка стихов вредит их силе, энергии; это ошибочное, ложное мнение, которое в последние годы его жизни много повредило некоторым из его произведений...». (Галатея, 1839, № 27, с. 44.). Проф. В.Э. Вацуро комментирует Раича: «Пушкин отвергал не Батюшкова, а батюшковскую традицию в том ее варианте, который и лег в основу так называемой «итальянской школы» Раича, Ознобишина и отчасти Туманского. Со своей стороны, Раич не принимал нового, «байронического» периода пушкинской поэзии». (Энциклопедия русской литературы и фольклора. 2002.) В этой же работе взаимные оценки творчества Раичем и Пушкиным.
32.     Галатея, 1839, №№ 19, 24, 27, 29,
33.     Тынянов Ю.Н. Вопрос о Тютчеве / Тынянов Ю.Н. Литературный факт – М., 1993. – С.203.
34.     Туманский, Василий Иванович, (1800-1860) — поэт, одесский приятель Пушкина, служил в канцелярии М.С. Воронцова.
35.     Ша́ликов, Пётр Иванович, (1767 или 1768 — 1852) — князь, писатель, журналист, стихотворец. Печататься начал в 1796 году в журнале «Приятное и полезное препровождение времени». Издал сборники стихотворений «Плод свободных чувствований» (ч. 1—3, 1798—1801), «Цветы граций» (1802). Под влиянием «Писем русского путешественника» Н.М. Карамзина им написаны прозаические произведения «Путешествие в Малороссию» (ч. 1—2, 1803—1804) и «Путешествие в Кронштадт» (1805). В 1819 вышли «Повести князя Шаликова» и «Собрание сочинений» (ч.1—2). Как прозаик причисляется к эпигонам сентиментализма. Был издателем журналов «Московский зритель» (1806), «Аглая» (1808—1812), «Дамский журнал» (1823—1833), а также редактором газеты «Московские ведомости» (1813—1836). Сентиментальные стихи князя служили образцом слащавости.
36.     Альманах «Аониды» в 1796, 1797 и 1799 гг. издавал Н.М. Карамзин.
37.     27 марта 1816 года Пушкин писал Вяземскому: «Простите, князь — <вы> гроза всех князей стихотворцев на <букву> Ш». Князья-стихотворцы — осмеянные Вяземским князья А.А. Шаховской, С.А. Ширинский-Шихматов и П.И. Шаликов.
38.     Собрание сочинений А.С. Пушкина в десяти томах. Том шестой. Москва, 1962. 998.
39.     По воспоминаниям русско-украинского писателя Е.П. Гребёнки, воспитанники Нежинской гимназии высших наук в складчину выписывали из Москвы журнал «Галатея». С Гребёнкой вместе учился будущий поэт Н.В. Кукольник, а несколькими годами ранее – Н.В. Гоголь.
40.     Галатея, 1830, Ќ 14, с. 124-126.
41.     Александр Востоков (1781– 1864), внебрачный сын остзейского барона Х.И. Остен-Сакена, при рождении получил фамилию Остенек, русский перевод которой стал сначала литературным псевдонимом, а затем официальной фамилией. (Из антологии Евгения Евтушенко «Десять веков русской поэзии».)
42.     Университетский Благородный пансиона при Московском университете был открыт в 1779 году по инициативе куратора университета М.М. Хераскова. Сюда могли поступать дети дворян в возрасте от 9 до 14 лет. В пансионе преподавали университетские профессора. Здесь, как и в самом университете, проходили торжественные акты и экзамены. («Московские ведомости», 1779, 5 янв., © 100; БСЭ. т. 17, с. 44.) В конце XVIII — начале XIX вв. пансион являлся одним из центров культурной жизни. В 1801 году в Университетском пансионе создано «Дружеское литературное общество» (братья Андрей и Александр Тургеневы, В.А. Жуковский, А.Ф. Воейков и др.), воспитанники издавали рукописные журналы и альманахи, создали театр. С 1811 года в здании Университетского пансиона проходили заседания «Общества любителей российской словесности», которые посещали Н.М. Карамзин, Ив.Ив. Дмитриев, К.Н. Батюшков и другие литераторы. В Университетском пансионе в разное время обучались А.П. Ермолов, А.С. Грибоедов, М.Ю. Лермонтов, В.Ф. Одоевский, будущие декабристы П.Г. Каховский, В.Ф. Раевский, И.Г. Бурцов, Ф.Ф. Вадковский и др. 29 марта 1830 пансион (после внезапного его посещения Николаем I) был преобразован в 1-ю Дворянскую гимназию, в 1833 — в Дворянский институт. (Энциклопедия «Москва».)
43.     Вацуро, В.Э. Литературная школа Лермонтова /ФЭБ. Русская литература и фольклор. Сс.49-90. http://feb-web.ru/feben/lermont/critics/lsb/lsb-049-...
44.     ИРЛИ, 4347, л. 2 (дата письма — 29 декабря 1838 г.).
45.     Героическая поэма Тассо в октавах «Освобожденный Иерусалим» с историческим сюжетом, основанным на хрониках; в нравственном конфликте борьбы страсти и религиозного долга отразились противоречия между идеалами Возрождения и аскетизмом католицизма. Поэма полностью была опубликована в 1580 году, подвергалась суду инквизиции; 2-я редакция под названием «Завоеванный Иерусалим» написана в ортодоксальном католическом духе, 1593.
46.     О данном каламбуре сообщается в предисловии к кн.: Тассо Т. Освобожденный Иерусалим. Пер. Ореста Головнина (Романа Брандта). Т.1. М., 1912
47.     Полево́й, Ксенофо́нт Алексе́евич (20 июня (1 августа) 1801, Иркутск — 9 (21) апреля 1867) — русский писатель, литературный критик, журналист, книгоиздатель, младший брат писательницы Е.А. Авдеевой и писателя, драматурга, критика, историка Н.А. Полевого.
48.     Письмо от 7/19 июля 1836 года. Тютчев, Ф.И. Сочинения в 2-х томах/ Том 2. Письма. М. 1984. С.82.
49.     Вадим Семёнович Раич (1836-1907), коллежский асессор (VIII класс), кандидат историко-филологического факультета Московского университета, служил в Московском Архиве министерства иностранных дел, позже – судебным приставом Московского мирового съезда, секретарем Московской Губернской Земской управы; написал историю земства до 1903 года. Дочь Надежда Семёновна (1841-1903) была замужем за П.П. Строевым (1828-1920), сыном археографа П.М. Строева (1796-1876). Дочь Раич, Софья Семеновна, родилась в 1846 году.
50.     Имя актрисы Раич, внучки Вадима Семёновича, встречаем в театральных репортажах 1923 года о пьесах Арк. Аверченко «Москвичке в Константинополе», «Ключ» и др. «...Аверченко, переведенный на все языки, рассыпает блестки юмора. В его пьесах, какие мы видели вчера, большую услугу автору оказывает г-жа Раич. Второе свое выступление она провела еще более блестяще, чем первое. Так провести свою роль в милой и изящной безделушке как "Ключ" может только первоклассная актриса. Автор дал благодарную канву, но узоры на ней вышила г-жа Раич». См. Театр и искусство / Эхо. 1923. № 14 (690), 17 января. («Балтийский архив»)
51.     Из драматического произведения Дэйла Вассермана и Джона Дэриона «Человек из Ламанчи», (1960), написанного по мотивам романа Мигеля де Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанческий», (1605, 1610).
52.     Русская калька с латинского docendo discimus – уча учусь.
53.     Ростопчина,́ Евдоки́я Петро́вна, урожденная Сушкова, (23 декабря 1811 (4 января 1812), Москва — 3 (15) декабря 1858, Москва) — одна из ранних русских поэтесс. Потеряв в возрасте шести лет мать, росла вместе с двумя младшими братьями в Москве в семье своего деда, отца матери, Ивана Александровича Пашкова. В 1833 года вступила в брак с графом А.Ф. Ростопчиным, сыном бывшего московского главнокомандующего. В 1836 году семья переехала в Петербург и была вхожа в высшее интеллектуальное общество столицы. В творчестве её поддерживали такие поэты, как Лермонтов, Пушкин, Жуковский. Ей посвящали стихотворения Огарев, Мей, Тютчев. Она осудила отношения России к Польше. Николай I запретил поэтессе появляться в столице, и она до смерти императора прожила в Москве.
54.     В настоящем работе цитированы отдельные выдержки из статей Владимира Власова о С.Е. Раиче, опубликованных в газете «Орловская Правда» от 07.06.2004, 16.10.2004, 24.03.2005.

________________________________
© Полонский Аркадий Эмильевич

Чичибабин (Полушин) Борис Алексеевич
Статья о знаменитом советском писателе, трудной его судьбе и особенностяхтворчества.
Белая ворона. Сонеты и октавы
Подборка из девяти сонетов. сочиненных автором с декабря 2022 по январь 2023 г.
Интернет-издание года
© 2004 relga.ru. Все права защищены. Разработка и поддержка сайта: медиа-агентство design maximum