Лев Толстой отзывался о марксизме с отвращением, если не с ужасом. Мол, не просто ложное, ошибочное учение, но прямо безнравственное, идущее противу всего опыта человечества.
В молодости мне было очень досадно за гениального старика, который так и не понял великой правоты Маркса и Энгельса, старших своих современников и обладателей      таких же роскошных бород. Не дорос. Не смог подняться.
Впрочем, Плеханов все хорошо объяснил: Лев Николаевич не принял диалектический материализм, потому что был метафизическим идеалистом. Он старомодно считал, что классовая борьба есть зло, которое может быть и должно быть преодолено путем нравственного совершенствования.
До Маркса вражда сословий считалась злом (пусть неизбежным). Господствовало то мнение, что по мере успехов, просвещения, прогресса и цивилизации накал этой вражды будет снижаться. Ибо высшие классы проявят предусмотрительность и пойдут на серьезные уступки, на глубокие социальные реформы, в рабочем же классе будет постоянно увеличиваться доля высококвалифицированных и хорошо оплачиваемых групп.
А марксисты доказывали, что классовая борьба есть вполне нормальное и даже необходимое явление, фактор развития общества. Пролетариат, обогащая буржуазию, все больше нищает, вплоть до полной невыносимости, и становится могильщиком (чтобы не сказать убийцей) буржуазии. И не спасут капитализм ни филантропия, ни реформы, ни подкуп верхушки рабочего класса. Исход борьбы предрешен: пролетарская революция, упразднение частной собственности, уничтожение эксплуататорских классов.
Что же касается морального аспекта, то, как меланхолически заметил Энгельс. «Каждый класс и даже каждая профессия имеют свою мораль, которую они притом нарушают всякий раз, когда могут это сделать безнаказанно».
- Другими словами, отрицается всякая надклассовая мораль? Что за безнравственная доктрина!
- Вот именно! «В марксизме нет ни грана этики» (В.И. Ленин).

- Принадлежат ли солдат и офицер в капиталистической стране к одному общественному классу?
Такие вопросы любил задавать нам преподаватель политэкономии. Выслушав наши путаные и наивные соображения, он вносил ясность:
- И солдат, и генерал – представители класса капиталистов, ибо не создают прибавочную стоимость, а существуют за счет нее, участвуют в ее присвоении.
Полицейский, правительственный чиновник, судья – все они, естественно, тоже капиталисты. А вот служащая сберкассы, приказчик в книжном (да хоть бы и в ювелирном) магазине – это пролетариат. Только не промышленный, а торгово-конторский. Поденщик, нанятый фермером, – сельскохозяйственный пролетариат; фермер, нанимающий батрака,- сельская буржуазия; фермер, арендующий у помещика землю, но не использующий наемного труда,- мелкая буржуазия.
Все зависит, повторяю, от отношений по поводу прибавочной стоимости.
Это очень просто.
Примеры для упражнения: кем по классовой принадлежности являются киномеханик, администратор торгового зала, метрдотель, химик-лаборант, звукооператор на телестудии? И чем отличается пилот самолета от шофера и машиниста электровоза – естественно, по способу обращения с прибавочной стоимостью?
Вот работал, например, человек всю жизнь у станка. Коренной промышленный пролетарий. Вышел на пенсию. А пенсия оказалась больше прежней зарплаты, ибо пенсионный фонд в данной капстране (допустим, Норвегии) очень удачно инвестировал средства в акции прибыльных предприятий. И бывший коренной пролетарий буквально в одночасье превратился в буржуя, присваивающего прибавочную стоимость. И к какому классу вообще относятся пенсионеры? А студенты – к тому же классу, что их родители?
Или возьмем банщика. Он не присваивает прибавочную стоимость, но и не создает ее, он вообще-то не производит товар, а оказывает услуги. Печатник – это явно рабочий, линотипист – тоже (непосредственно участвуют в создании прибавочной стоимости). А наборщица на компьютере в редакции? А корректор – это рабочий класс или интеллигенция? Фотокорреспондент? А в какие экономические отношения с прибавочной стоимостью вступает уборщица в типографии?
Или вот еще проблема. Врач, имеющий частную практику, обслуживает и рабочих, и буржуазию - как и полагается интеллигентской прослойке. Но вот он взял на работу медсестру, стал пользоваться наемным трудом. И сразу из интеллигента превратился в представителя буржуазии? А если, допустим, медсестра раньше работала в военном госпитале, была служащим буржуазного государства, т.е. жила за счет присвоенной прибавочной стоимости, т.е. относилась к классу капиталистов,- изменил ли ее социальное положение переход на службу к частнопрактикующему врачу?
Нашему преподавателю политэкономии не составило бы труда дать исчерпывающие разъяснения. Меня же, признаюсь, такие задачки ставили в тупик.
В СССР вопрос социального происхождения и социального положение был далеко не абстрактно-академическим, но имел колоссальное, иногда роковое значение для карьеры, судьбы, а порой и самой жизни. Стирание граней между физическим и умственным трудом вызывало законную гордость, служило признаком скорого пришествия коммунизма, - но анкетные графы «соцпроисхождение» и «соцположение» никто не собирался отменять.
Молодой активист, будучи осветителем в театре, мог рассчитывать на скорый прием в партию и продвижение по комсомольской линии, но если при тех же функциях должность называлась «мастер по свету» или, не дай Бог, совсем по-интеллигентски «художник-осветитель»…
Стирались грани, как ни парадоксально, и в капиталистическом обществе. Как связаны с прибавочной стоимостью (и, значит, относятся ли к пролетариям, буржуазии или к прослойке) футболист-профессионал или наладчик станков с числовым программным управлением? Нужно быть самим Карлом Марксом, что ответить сходу.
Итак, классовая структура настолько запуталась, что сложно разобраться, кто к какому классу относится. Практическое следствие: сложно разобраться, кто с кем в капстранах должен классово бороться.

Парадокс о пролетариате.
По мере повышения своего образовательного и культурно-технического уровня пролетариат все менее склонен устанавливать свою диктатуру. То есть становится все менее «сознательным». Наибольшую же «сознательность» в плане бескомпромиссной классовой борьбы проявляет низший, наименее культурный и квалифицированный слой пролетариата. Именно этот слой больше всех ненавидит класс капиталистов и продажную интеллигенцию.

Как известно, пролетариат - самый организованный общественный класс». Тут спору нет, пролетариат способен показать и неоднократно показывал образцы и чудеса организованности и спайки.
Необходимое уточнение. Когда дело касается экономических (другими словами, шкурных) интересов, нет никакой необходимости вариться в рабочем котле и подвергаться фабрично-заводской закалке. Столь же великолепную, как пролетариат, сплоченность, а также самодисциплину и организованность демонстрируют и фермеры, и ремесленники, и люмпен-пролетариат, и деклассированные слои (получатели социальных пособий), и, страшно сказать, паршивая интеллигенция. Помните забастовку, объявленную американскими… сценаристами? Несколько тысяч творческих работников, по определению отъявленных индивидуалистов, прекраснейшим образом сорганизовались и дружно выступили против продюсеров-кровососов – за улучшение собственного материального положения.
Чем дальше цель борьбы от шкурных (экономических) и чем более возвышенной, абстрактной, гуманной и т.д. она становятся, тем больше вялости демонстрирует рабочий класс. По крайней мере, современный.
Принцип «Своя рубашка ближе к телу» продолжает оставаться святым для самых передовых отрядов пролетариата. Так, российские шахтеры в борьбе за свои законные права мужественно и организованно парализовали движение по железной дороге (весна 1998 г.), нимало не беспокоясь о братьях по классу, едущих в вагонах. Немецких железнодорожников, устраивающих забастовку, не слишком волнует, как это отразится на уровне благосостояния энергетиков, металлургов, машиностроителей. В свою очередь, энергетики и металлурги западных стран достаточно редко соглашаются пойти на снижение собственной зарплаты - во имя мозолистой солидарности с другими организованными отрядами рабочего класса. Не говоря уже о солидарности с молодым рабочим классом Африки и некоторых других континентов.
Организованный рабочий класс (хотя бы те же транспортники и энергетики) располагает возможностью поставить всё общество на колени, но, к счастью для буржуазии, не использует эту возможность ради таких благородных задач, как предотвращение войны, защита прав человека, охрана окружающей среды, увеличение государственной помощи малоимущим, а также голодающим и режущим друг друга народам развивающихся стран.
Исключения, конечно, бывали, но в кризисные моменты пролетариат проявлял ничуть не больше героизма и готовности к самопожертвованию, чем национальная интеллигенция, учащаяся молодежь и мелкая буржуазия.
У меня вызывает большие сомнения и хваленый интернационализм рабочего класса. С ним дело обстоит примерно так же, как с сознательностью. Когда пролетарию есть, ЧТО терять, он не торопится идти в бой за мировую революцию, не спешит объединяться с пролетариями других стран – особенно беднейших.
Самые яркие образы интернационалистов в советской литературе – это, наверное, безымянный украинский хлопец из светловского стихотворения («… чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать») и шолоховский Нагульнов, мечтающий о времени, когда не будет ни черных, ни белых, а все - приятно смуглявые.
Так вот, оба эти героя – не пролетарии.

Маяковский как-то проговорился, что рабочий класс, как и богема, не дурак выпить. Это было очень смело сказано, ибо рабочий класс, как известно, был гегемоном, а признание, что в самом передовом классе бытует пережиток в лице пьянства, унижает этот класс до уровня отсталых непролетарских слоев. Но в 1925 году еще разрешалось писать вещи, не вполне приличные по понятиям более позднего времени.
Надо заметить, что в российских условиях некоторая слабость к крепким напиткам всегда относилась к наиболее простительным порокам, если не прямо к добродетелям.
Итак, рабочий класс выпить не дурак. Кроме того, отдельные его представители проявляют эгоистичность, аполитичность и апатичность, рваческие и шовинистические настроения, наплевательство по отношению к общенародной собственности и к качеству продукции, бытовую и половую распущенность. Отрицать это трудно, почти невозможно. Как же быть с репутацией самого передового класса?
- Рваческие настроения, эгоизм и нетоварищеское отношение к женщине проявляют именно ОТДЕЛЬНЫЕ, притом НЕТИПИЧНЫЕ представители. Даже если таковых подавляющее большинство в рабочем классе данной конкретной страны в данный конкретный момент, к ИСТИННОМУ рабочему классу в его диалектическом развитии и становлении это не имеет почти никакого отношения. Рвачи, бракоделы, пьяницы - это не настоящее лицо рабочего класса, а пена, отребье, пережитки капитализма и влияние мелкобуржуазной (крестьянской) стихии.
Итак, проблема сводится к тому, что считать истинным и типичным, сущностным, постоянным, а что – случайным, временным. У класса, который считается правящим, ведущим (точнее, у власти, именующей себя пролетарской), есть все возможности утвердить в обществе явно приукрашенные представления о самом себе – превратить социальную принадлежность в высшую моральную оценку.
Интеллигенции в этом смысле повезло гораздо меньше, ругать ее легко и приятно, вот и ругали ее все, кому не лень – чиновники и священники, террористы и генералы. Но прежде всего, разумеется, сами интеллигенты.
Чехов называл русскую интеллигенцию лицемерной, фальшивой, истеричной, невоспитанной и ленивой, не заслуживающей доверия, непатриотичной, унылой, бесцветной, апатичной и т.д. Еще хлеще характеристика Аркадия Белинкова: «Потомственные трусы и болтуны, в научной литературе обычно именуемые левой русской интеллигенцией, кривлялись во все эпохи, лицемерили во всех обстоятельствах, каялись и плакались при всех условиях, произносили патетические монологи, совершали классицистические жесты и делали то, что им велят делать.»
Сравним эти отзывы с высказываниями других уважаемых авторов:
Алексей Лосев: «Интеллигентен тот, кто блюдет интересы общечеловеческого благоденствия. Интеллигент живет и работает в настоящее время так, как в будущем станет жить и работать человек в условиях человеческого благоденствия… Интеллигентность - это ежедневное и ежечасное несение подвига, хотя часто только потенциальное».
Даниил Гранин: «Интеллигент - это не происхождение и не положение, это стремление».
Фазиль Искандер: «Нравственная брезгливость - черта интеллигентного человека».
Дина Рубина: «Под интеллигентностью я подразумеваю главным образом редчайшее врожденное умение не обременять собой окружающих».
Кажется, речь идет о совсем разной интеллигенции, тогда как на самом деле все сводится к дефинициям, к терминологии. К тому, кто устанавливает определения и навязывает образ «типичного представителя» данного сословия.
Обер-прокурор Святейшего Синода Победоносцев не стеснялся в характеристике интеллигенции (и самого-то слова этого терпеть не мог), но его точка зрения не была официальной, тогда как Ленин и Сталин, продолжатели славной традиции, презрительные эпитеты высочайше санкционировали и узаконили («»гнилая», «трусливая» и т.д., в лучшем случае «близорукая», не говоря уже о «говне нации»).
Вообразим на минуту, что «образованцы» были объявлены гегемоном. Разве не ясно, что именно интеллигенции льстила бы казенная пропаганда:
«Самый передовой, сознательный, организованный класс, наша славная и героическая интеллигенция. Да, конечно, встречаются и среди врачей, учителей, инженеров, журналистов недостойные личности. Но нельзя же случайное, исключительное, маргинальное считать характерным и сущностным. Чехов и Белинков как ИСТИННЫЕ русские интеллигенты служат лучшим опровержением своих же упреков к сословию. Ибо ИСТИННЫЙ русский интеллигент – это ПО ОПРЕДЕЛЕНИЮ человек с гипертрофированной совестью, безупречно порядочный, прекрасно воспитанный, беззаветный труженик, любящий народ и готовый ради него пойти на самопожертвование. В тот самый момент, когда интеллигент совершает предательство или другую подлость, лицемерит, угодничает, хамит – он просто перестает быть русским интеллигентом!»

У Николая Чернышевского есть рассуждение: обитатель жалкой лачуги мечтает о хрустальном дворце, но если переселить его в приличную однокомнатную квартиру, он будет мечтать не о дворце, а о приличной двухкомнатной квартире.
Развивая эту идею: обитатель хижины готов убить обитателей дворца. «Они обжираются, а мы голодаем!» - правота голодного человека перед сытым - абсолютна. Обжираться, когда другие голодают, не только безнравственно, но и преступно. И не только преступно, но и чревато крупными неприятностями, почти самоубийственно.
А если «мы» не голодаем, а нормально питаемся, моральное право на революцию, на уничтожение (физическое и как класса) «их, обжирающихся» оказывается под сомнением. Обитатели дворца вызывают уже не испепеляющую ненависть, а скорее, глухое недовольство. На них ворчат – без прежнего озлобления.
Эксплуататорам, в сущности, нужно не так уж много, чтобы снизить накал классовой борьбы - от баррикадного противостояния до юридического или даже спортивного. Нужно соблюдать некие приличия, не обижать эксплуатируемых, а, напротив, показывать свое к ним огромное уважение. Богатые, мол, тоже плачут, они совсем такие же люди, как мы, и если чем-то и отличаются, то лишь богатством.
Оказывается, богатые могут быть честными, добрыми, красивыми, обаятельными и талантливыми!
По Марксу, экономическая сущность капиталистической эксплуатации не меняется от того, что капиталисты стали цивилизованными и культурными, научились вести себя скромно и уважительно по отношению к низшим классам. Но экономика экономикой, а психология – психологией.
Что такое «эксплуатация человека человеком»? Понять это можно, только обладая развитым абстрактным мышлением. Человек вступает в тайное общество, восстает, идет в тюрьму, участвует в революции, убивает и погибает не потому, что другой человек его ЭКСПЛУАТИРУЕТ, а потому, что - унижает, оскорбляет (в том числе демонстрацией богатства на фоне нищеты).
Армейский командир не занимается экономической эксплуатацией солдат (речь идет не о нашей постперестроечной армии), но пользуется их ненавистью. Солдаты бунтуют не из-за присвоения прибавочной стоимости и чаще даже не из-за плохой кормежки, а по психологическим причинам: «над нами издеваются, за людей нас не считают!»
Революция – это доведенная до высшей точки сословная (классовая) ненависть.
Однако трудно, если вообще возможно, возненавидеть эксплуататорские классы за то, что они присваивают прибавочную стоимость. И кого прикажете ненавидеть, если собственник, главный эксплуататор, - акционерное общество, т.е. сотни, если не тысячи людей, в том числе небогатых…
Придирчивый мастер, хам-прораб, подлый начальник участка, развратник-управляющий, – вот кто обычно выступает первым объектом классовой ненависти. А не олигархи, капиталисты, фабриканты и заводчики.
Социалистические преобразования, упразднив частную собственность и эксплуатацию человека человеком, не смогли обеспечить высокие нравственные качества начальников.

(Из воспоминаний Корнея Чуковского времен гражданской войны).
А.М. Горькому рассказывают о том, как в трамвайный вагон вошел мужик, держа на плече оглоблю. Пассажиры возмущались, а мужик стоял, не обращая ни малейшего внимания на ругань, и спокойно вышел на нужной остановке.
- Хозяин! – неожиданно отреагировал Горький.
Чуковский передает эту реплику, никак ее не комментируя. Я же склонен думать, что слово «хозяин» было произнесено с осуждающей интонацией.
Что такое русский дореволюционный крестьянин в городе? Это фигура жалкая и беззащитная. Человек, оказавшийся во враждебном окружении, в мире, живущем по непонятным правилам. Городовой, солдат, кондуктор в трамвае, дворник, чиновник, приказчик – все могут над несчастным крестьянином посмеяться, все вправе на крестьянина накричать, все крестьянина презирают, всем приходится кланяться. Даже мальчишке-гимназисту: может быть, это господский мальчишка.
Но вот пришло новое время. Советская власть дала мужику все права, укоротив чиновников, полицию, кондукторов, нарядных барышень и господ в шляпах. Мужик может сесть в трамвай, расталкивая всех городских оглоблей, и если даже невзначай кому по башке угодит – беда невелика:
- Таперича мы хозява!
Как известно, писатель Горький не любил русского крестьянина. Это чувство нашло отражение и в знаменитом очерке о Ленине, где, между прочим, повествуется о том, что участники съезда сельской бедноты использовали в качестве ночных ваз – вазы декоративные. Несмотря на наличие вполне исправных санитарно-гигиенических устройств.
Писатель видит в этом посягательство беднейших крестьян на красоту, их презрение к культуре. Мне бы хотелось отметить другое обстоятельство: бедняки прекрасно понимали, что кто-то будет убирать следы их жизнедеятельности. Им было приятно представлять себе, как городские дамочки и нарядные барышни примутся смывать их трудовые бедняцкие выделения.
Власть объяснила им, что теперь они хозяева. А хозяин, по их понятиям, тот, кто делает, что хочет, не обращая внимания на окружающих. Хозяин – тот, кому прислуживают.
Беднейшие крестьяне не умели ощутить себя хозяевами иначе, как делая кого-то лакеями. Они не умели от забитости перейти к достойному поведению, минуя фазу хамства.
Классовая борьба тут ни при чем. Это вопрос воспитания, культуры.
В.Г. Короленко обращал внимание на то, что у евреев после революции стали ярко проявляться новые черты: наглость, презрение к беззащитным, стремление выказать свое превосходство. Но отличались в этом отношении, наверное, все же не адвокаты и врачи, а ремесленники и мелкие торговцы.
Холопское унижение, как говорил Николай Михайловский, стоит рядом с холопской заносчивостью. Сие свойство сословное, не национальное, а общечеловеческое.
В пьесе «Назначение» Александра Володина: некто, внезапно ставший начальником бывшего своего начальника, сладострастно глумится над тем, кто стоял выше тебя.
Вспоминается также, как вел себя Ельцин с Горбачевым после 21 августа 1991 года…
Кстати, и тот, и другой - выходцы из крестьян.

Быть крестьянином – подвиг ли это само по себе? Заслуживают ли крестьяне уважения всего общества уже одним тем, что выращивают и убирают хлеб, который всему голова, ибо без пищи долго не протянешь?
По этой логике, труд крестьянина тем почетнее, чем больше нужда в продовольствии и чем больше средств тратится на еду. Тогда в развитых странах, где расходы на питание составляют 10-17 проц. семейного бюджета, крестьянин должен быть менее уважаем, чем в некоторых евразийских державах, где этот показатель значительно выше.
Чтобы пользоваться уважением, некая социальная или национальная группа должна быть, во-первых, не слишком многочисленна. Большинство населения в уважении меньшинства не нуждается. Если же крестьянство составляет как раз большинство (как было в России и в СССР до 1961 г.), кто же будет окружать его со всех сторон уважением?
Второе необходимое условие для всеобщего уважения – несомненные успехи данной части общества в избранной сфере деятельности.
На Западе фермеры составляют несколько процентов населения, при этом они умудряются не только обеспечивать продовольственную безопасность собственных стран, но и экспортировать продовольствие. Сорок лет назад один американский фермер кормил 26 человек, тридцать лет назад - 78, а в наши дни – 129 человек. Что, такой чудо-богатырь? Оказывается, на каждого крестьянина приходится несколько всевозможных помощников – так сказать, обслуживающего персонала. В США заняты непосредственно работой на земле менее 5 млн. человек, а 22 млн. - на переработке, перевозках и продаже сельхозпродукции и выпуске техники для фермеров, удобрений и т.д. (примерно такое же соотношение и в других развитых странах).
То есть благосостояние огромного числа индустриальных рабочих, инженеров, ученых, предпринимателей прямо зависит от благосостояния фермеров. Как же могут эти рабочие, инженеры и прочие не уважать своего фермера, не лелеять его, не молиться за его благополучие?
Еще одна немаловажная деталь: чтобы пользоваться всеобщим уважением, сословие должно само себя уважать. В той же Америке проводили социологический опрос фермеров в возрасте 18-35 лет. Оказалось, из них 94 проц. хотят работать на земле всю жизнь и не возражают, чтобы дети пошли по их стопам.
А как же противоречие между городом и деревней? Как же с идиотизмом сельской жизни, с оторванностью от очагов культуры, образования и цивилизации?
Автомобили и хорошие дороги снимают эти проблемы! Человек работает в городе, потом садится в машину, через полчаса-час он уже дома – в деревне.
В свою очередь, фермер, отработав на своем поле, садится в машину, а через полчаса-час он уже в библиотеке, театральном или концертном зале…
Не верите, что заграничные фермеры ходят на симфонические концерты? Вы считаете, что только в бывшем СССР филармоническое искусство, в лице выездных бригад, принадлежало сельским труженикам?
В США почти каждый третий фермер имеет высшее образование, а каждый седьмой – на минутку, ученую степень. (Так ли уж нелепо наше предположение о посещении симфонических концертов?), 83 процента используют компьютеры и 28 процентов – Интернет (данные за 2006 год).
В Голландии, насколько мне известно, фермерством имеет право заниматься только лицо, получившее соответствующее специальное образование.
Мой друг, живущий в Тель-Авиве и занимающийся изобретательством в области электроники, рассказывал об одном птицеводческом хозяйстве, в техническом оснащении которого он участвовал лет семнадцать назад. Это полностью автоматизированное предприятие: на входе крохотные цыплята – на выходе откормленные курочки. Крестьянин (?) следит за производственным процессом, а внутрь помещения заглядывает один раз в неделю – для порядка.
Итак, грани между городом, с динамизмом его жизни, и деревней, с идиотизмом ее жизни, между трудом сельскохозяйственным и индустриальным, практически стираются.
Однако товарищу Геннадию Андреевичу Зюганову должно быть досадно, что и этот пункт из Программы КПСС осуществил развитой капитализм.

Сельская жизнь, близость к природе, простой крестьянский труд - все это, как известно, воспитывает и облагораживает, а главное, укореняет веру в Бога. И вот за эту коренную, нутряную, неизбывную глубину и высоту христианской нравственности горожане обязаны почитать мужика. И почитали бы, если бы не были так основательно развращены. Читайте об этом у Златовратского и в журнале «Наш современник».
Надо бы, однако, пояснить: только ли с вилами, косой и навозом крестьянский труд воспитывает и облагораживает? А с компьютером и полным набором машин?

На одном из форумов в Интернете обсуждаются исторические судьбы и особый путь России. Один из участников дискуссии говорит как нечто самоочевидное: «Наш климат требует изнурительного труда, чтобы жить хотя бы как поляки». Никаких возражений этот тезис не вызывает. Особый путь, ибо особый климат. Обречены вкалывать больше всех, жить плохо, неустроенно и жертвовать собой – трагическое, но и высокое предназначенье!
Вот ведь какая любопытная штука: на девять часовых поясов протянулась великая Россия вдоль, от Северного Ледовитого до Кавказского хребта в меридиональном направлении – а климат, значит, всюду требует неизменной изнурительности?! На Северном Кавказе и в Центральном Черноземном районе надо изнурительно трудиться, потому что, хоть и тепло и черноземы, но – зона критического земледелия, засухи. Также и в Поволжье. В Центральном Нечерноземном районе надо изнурительно трудиться, ибо почва нечерноземная. В остальных регионах зима длится полгода (надо полагать, крестьянин и в этот период трудится все с той же изнурительностью…)
Вот за что надо уважать русского крестьянина – за то, что он, заброшенный несправедливой судьбой в исключительно неблагоприятную природно-климатическую зону, изнурительно трудится и очень устает, независимо от результата усилий!
Я не видел, как трудятся польский, финский, китайский, канадский крестьяне, но уверен: далеко им по части изнуренности до нашего! Им, всем иностранцам, просто повезло…

Из двух с небольшим миллионов фермерских хозяйств США полтора миллиона охвачены программами, когда жители городков и поселков ежегодно кредитуют фермы, а взамен приобретают продукты с большой скидкой (здесь Америка заимствовала опыт Японии).
Согласился бы я участвовать в подобном эксперименте, будь он проведен в Донском краю? Ох, вряд ли!
- Ну, отдадим мы ИМ свои кровные, а кто поручится, что ОНИ их попросту не пропьют? Где гарантия, что будут продавать картошку и молоко по той цене, которая стоит в договоре? Скажут – неурожай, форс-мажор. Знают, что судиться с ними никто не будет… И плакали наши денежки!
Вот такой я нецивилизованный человек – ну, нет у меня полного доверия к бывшим колхозникам! Уважаю их до глубины души, всем сердцем сочувствую их нелегкой долюшке, Но вот беда: американскому фермеру готов довериться полностью, а своему же соотечественнику-крестьянину – частично…

«Не обманешь - не продашь».
Пословица не купеческая, а крестьянская. Отражает не обычную коммерческую практику, а опасения товаропроизводителя эпохи неразвитого рынка, полунатурального хозяйства, Он, товаропроизводитель, сравнительно редко участвует в процессе купли-продажи. Он продает (покупает) корову на ярмарке: продавца (покупателя) видит впервые и больше вряд ли увидит. Обман носит разовый, а не систематический характер и имеет все шансы остаться безнаказанным.
При таких отношениях продавец склонен также заломить цену сверх всяких приличий. В этом проявляется не ширь патриархальной натуры, а, напротив, ее ограниченность - стремление выжать всё из случайно подвернувшейся возможности, другой такой шанс вряд ли представится. (Об этом есть интересное рассуждение в «Темном царстве» Добролюбова).
Развитый рынок – это более или менее постоянные контакты покупателя и продавца. Это трепетное отношение к репутации, ущерб которой не восполнишь выгодой от разового обмана.

Репрессии времен Ягоды и Ежова. Сотни тысяч, миллионы людей брошены в кровавую мясорубку. И каких людей: знаменитые военачальники, выдающиеся хозяйственники, гениальные ученые и изобретатели, прекрасные писатели и деятели искусства…
Чудовищная, безумная, пагубная жестокость!
Но попробуем посмотреть с другой стороны. Майоры прыгнули сразу на полковничьи должности. Молодые инженеры со сказочной быстротой выдвинулись в директора крупных производств, в начальники главков. Комсомольские вожаки сделали головокружительную партийную карьеру.
Будь благословенна Советская власть, открывшая все дороги талантливой молодежи! Будь благословен Великий Вождь, доверяющий молодежи самые ответственные посты! Всю энергию, всю жизнь не жалко отдать такому государству и такому вождю!
Сначала революция и гражданская война, потом борьба с оппозициями, кадровые чистки, репрессии – какая благодать для способных, амбициозных и напористых молодых людей! Не надо даже кого-то подсиживать, изощряться в интригах, мощно работать локтями - путь наверх освобождается как-то сам собой. Ну, не сам собой, но несравненно легче, чем в стабильной обстановке, при устоявшихся элитах и несменяемых, не сдвигаемых с насиженных мест начальниках.
У множества людей были основания любить Советское государство, испытывать к нему сыновнюю благодарность и быть ему верными слугами. Царская власть, власть помещиков и капиталистов никогда не дала бы таких карьерных возможностей рабочим от станка и крестьянам от сохи. Ленин и Сталин не просто открыли двери к вершинам – они буквально приглашали, зазывали молодежь (соответствующего социального происхождения) учиться и занимать командные позиции.
Крестьянский сын Есенин к Советской власти относился неоднозначно. Крестьянский сын Твардовский, родившийся пятнадцатью годами позже, Советскую власть любил. Его семья пострадала во время «коллективизации», но это не помешало Твардовскому эту самую «коллективизацию» талантливо воспеть. Этот случай можно считать типичным. Тысячи студентов и учащихся техникумов в двадцатые-тридцатые годы отреклись от родителей-нэпманов и кулаков - часто с отцовского согласия, иногда и по отцовскому совету: нельзя отказываться от блестящего будущего!
Почему советские крестьяне не восстали, когда государство отняло у них и землю, и урожай, обрекая на голодную смерть? Почему смирились и покорно вымирали целыми деревнями гордые и свободолюбивые потомки Богдана Хмельницкого, Степана Разина, Кондратия Булавина, Емельяна Пугачева, отчаянные хлопцы Нестора Махно, поднимавшиеся на (бессмысленные и беспощадные) бунты по менее значительным поводам? Не потому ли, что власть переманила самых смелых, энергичных, лихих, безжалостных, честолюбивых? Те, кто могли бы стать атаманами, горланами-главарями, батьками, вождями,- они-то как раз и загоняли односельчан в колхозы, обеспечивали хлебозаготовки, расстреливали…
(Может, кто-то думает, что это делали преимущественно курчавые-картавые инородцы? Но, при всем уважении к Солженицыну и Василию Белову, в этом вопросе я склонен больше доверять Шолохову, Панферову и Ставскому, они как-никак были живыми свидетелями событий, а насчет особой преступной роли инородцев не упоминали.)

«Лирический» герой Демьяна Бедного идет в Красную армию, чтобы (в числе прочих славных дел) вонзить штык мироеду в толстое брюхо.
Спасибо революции: она дала трудящимся право и возможность беспрепятственно, безопасно, безнаказанно и даже в порядке патриотически-героического деяния - чтобы не пропала Москва и вся Расея! - втыкать штык в толстое брюхо. Очевидно, не на поле боя (мироеду с толстым брюхом там нечего делать), а в ходе борьбы с эксплуатацией и утверждения социального равенства.
Известный русофоб Демьян Бедный провоцировал, подстрекал кроткий православный люд. Или описывал сложившуюся практику? Во всяком случае, никто не мог заставить народ распевать эти кровожадные вирши. А их распевали в течение десятилетий.

Обрушилась крыша в московском развлекательном центре, были жертвы. Ведущий популярной радиопередачи попросил слушателей выразить свое отношение к этому событию. Из числа позвонивших в студию 60 процентов сообщили, что испытывают некое удовлетворение: «Ведь погибли-то - богатенькие и их отродья!»
А ведь две трети из этих 60 процентов, наверное, считают себя христианами. Поразительно, что людям НЕ СТЫДНО признаваться в классовой ненависти. Значит, они считают естественными и оправданными такие крайние проявления этого чувства, которые вряд ли одобрили бы Карл Маркс, да и сам Владимир Ильич Ульянов-Ленин, скрепя сердце признававший существование общечеловеческих ценностей.
А восемьдесят лет назад значительная часть русского народа с таким же злорадством отнеслась к расстрелу царской семьи.
«Классовая ненависть – чувство высокое, почти святое!» Мы это так хорошо усвоили.
_______________________________
© Хавчин Александр Викторович