Кризис — это что-то похожее на тупик. Как говорится, приехали. Остановимся, переведем дух. А потом развернемся, нырнем на боковую улочку — и выберемся на новую большую дорогу? Говорят, уже математически доказано, что жизни без кризисов не бывает. Они — неизбежное условие обновления. И осмысления того, почему дальше по накатанной колее пути уже нет. А уж если кризис глобальный, значит, мы где-то глобально просчитались, раз оказались в глобальном тупике.

Кто виноват и что делать — это, конечно, главные вопросы. Но сначала надо найти того, кому их можно задать. Потому что в наш век узкой специализации явно ощущается дефицит людей с широкими взглядами, то есть тоже своего рода глобалистов. Вот парадокс — глобальные проблемы и — узкие специалисты. Экспертов — масса, и все говорят взаимоисключающие вещи. Впрочем, в результате активного поиска оказалось, на экономическом факультете Московского государственного университета есть подразделение, где работают ученые редчайшего направления. С одной стороны, вполне рационально мыслящие люди, с профильным экономическим образованием, но, с другой — в чем-то и не от мира сего. Они занимаются осмыслением того, что творит на Земле человек, а, точнее, философией хозяйства. Руководитель одноименной лаборатории доктор экономических наук, профессор Юрий Михайлович Осипов — основоположник современного научного направления в этой области. А «застолбил» эту тему в начале ХХ века известнейший русский философ С. Булгаков, который в стенах того же Московского университета защитил диссертацию, тема которой так и называлась — «Философия хозяйства».

... Мой блокнот был открыт, первый вопрос уже вертелся на языке, но... Юрий Михайлович, признаться, меня изрядно удивил. Потому что, зная тему нашей беседы, заговорил со мной, казалось бы, о совершенно посторонних вещах — о роли женщины в обществе, о распаде традиционной семьи, о безотцовщине, об отношениях между поколениями. Почему?

— Потому что хозяйство включает все сферы деятельности человека, — пояснил мой собеседник. — Экономика — это только часть — та, что связана с деньгами. А хозяйство — это все то, что творит человек на земле. В мире нет ни одного явления, которое не являлось бы хозяйством. Есть, представьте себе, хозяйство поэта, о нем Александр Сергеевич Пушкин говорил. Это перо, бумага и даже вдохновение. Возьмите любую другую сферу деятельности. Вы идете за грибами, воспитываете ребенка. Ходите за скотиной — это все хозяйство. Все, что связано с нашим бытием. На этих же позициях стоял и Булгаков, который рассматривал хозяйство как жизнь, а жизнь — как хозяйство.

— Но...- осторожно возразила я, — кризис сейчас связывают в первую очередь с финансами. — Это ближе к экономике, чем к проблемам семьи...

— Меня волнует то, что за кризисом в экономике может начаться кризис хозяйства — и это гораздо страшнее. Если об очередном кризисе в экономике заговорили несколько лет назад, то вся проблематика философии хозяйства обязана ощущениям приближающегося, как сейчас выражаются, глобального коллапса. Задолго до сегодняшнего дня, на рубеже Х1Х—ХХ веков, наиболее проницательные мыслители заметили, что бурное промышленное и интеллектуальное развитие, освобожденное от природных и сакральных ограничений, ведет к катастрофическим результатам — как для природы, так и для самого человека. Поэтому и был поставлен вопрос: приемлемое ли хозяйство ведет взбунтовавшийся перед Природой и Богом человек? Давайте не будем забывать, что хозяйство — это производство не одних только потребительских благ, не одного лишь богатства, — это еще и производство самого мира — среды обитания — вместе с производством самого человека, его сознания.

— Это направление в философии возникло в России в период Серебряного века — то есть довольно давно. Почему мы сейчас о нем практически ничего не знаем?

— То, что мы привыкли называть Серебряным веком, в области философии я бы назвал веком Золотым, настолько значимыми оказались достижения русской мысли. Но вот Булгаков, который открыл философию хозяйства, не был всерьез услышан. В 1922 году он был выслан большевистским правительством за границу и оставшуюся часть жизни занимался, будучи с 1918 года священником, в основном, богословием. В СССР все его работы попали под запрет. В итоге открытое им направление мысли не было утверждено. Но не только вследствие того, что Булгаков выступал с критикой марксизма, экономизма и политической экономии, что было неприемлемо для большевиков, но и потому, что ХХ век был с самого начала технократическим, победоносным для науки и техники, а потому и убийственным как для философии вообще, так и для хозяйственной философии. Философия тогда подверглась онаучиванию, а метафизическая философия, как и все, что было связано с понятием идеального, была обречена на забвение.

— Вы считаете, что без метафизической составляющей осмыслить хозяйство невозможно?

— Причем не только хозяйство, но и экономику. Потому что к основным понятиям, таким, как стоимость, цены, деньги и все, что с ними связано (капиталы, инвестиции, кредиты, доходы) никакие принципы материального мира отношения не имеют. Хозяйство вообще трансцендентно. А в экономике мы имеем просто иллюзию материальности. Деньги всегда были не более чем работающей идеей, даже золотые деньги — которые всего лишь металл, и ценны лишь потому, что на них эта ценность возложена человеком, субъектом, сознанием. То есть экономика творится не где-нибудь, а в головах людей. Вот та же стоимость. Это некая субстанция, которая есть и которой нет. Возьмите, к примеру, стоимость денег: сегодня курс доллара один, а завтра другой. Обратите также внимание на цену продукта. Кажется, что продукт стоит столько, сколько написано на ценнике. На самом деле ничего подобного — это люди навесили цену на продукт. Продукт стоит столько, сколько человек считает, а не сколько сам продукт считает. Многое бывает в цене понятно, но всегда есть какая-то совершенно необъяснимая доля. Говорят, рынок влияет, спрос. Та же цена на нефть — попробуйте ее объяснить чисто логически — колебанием спроса и предложения, стоимостью добычи — ничего не выйдет.

— Но любой экономист возразит — сформировать цену невозможно без учета издержек. То есть налицо вполне рациональный подход.

— Издержки — и это всего 10—15—20 процентов от стоимости продукта. Да и что такое издержки? Это прошлые цены. Сейчас все цены практически искусственны. Более-менее нормальная цена — это цена на хлеб. Она еще как-то связана с покупательской способностью населения, причем не экономически, а скорее социально-политически. Цены повышаются без всяких расчетов спроса и предложения, они просто повышаются — и все. Потому что цена — это единственный параметр, на который экономический субъект может легче всего повлиять. Не каждый, конечно, субъект, но ведь для этого и возникают сговоры, разные тайные союзы.
Я пришел к такому выводу — цена может быть любой, но не какой угодно. Тут уже диалектика пошла. Нет заранее предписанных кем-то, как и предопределенных чем-то цен.

— Но все-таки нынешний кризис — это реальность. И можно ли сейчас просто передоговориться, если все настолько виртуально, чтобы жизнь опять наладилась?

— Надо иметь в виду, что произошла финансизация всего экономико-хозяйственного бытия, по масштабности процесса это что-то вроде всеобщей электрификации. Я ввел в оборот термин — финансомика. И его приняли, как обозначение господства финансов, т. е. доминирование деловым образом организованных денег над экономикой, хозяйством и всей жизнью. Но, кроме власти денег, есть еще власть над деньгами, она же и супервласть! Власть эмиссионеров и владельцев денег. Существует финансовая эксплуатация, при которой финансомика по-своему развлекается и устраивает всякие невороятности — взять, к примеру, задолженность США всему миру, которую этот мир и оплачивает. Так что не надо упрощать. Финансомика — это игра, большая игра, при которой крупье как-то особенно и не заметен, не говоря уже об истинных хозяевах большого всемирного финансового казино.

— Кризис уже внес существенную коррекцию в наше представление о современной экономике. Например, теперь уже никто не верит в абсолютную способность рынка к саморегуляции.

— В финансомике есть своя стихия, но в целом она вовсе не так уж и стихийна!
Для нее характерна организация сверху, а не снизу, как многим еще кажется. Рынок здесь — подчиненный и контролируемый подмеханизм, корректирующий кое-что внизу, но ничего всерьез не определяющий. Учение о вездесущности и всерешаемости рынка — абсолютная фальшивка, тем более, что еще никто не смог показать, что же на самом деле представляет собой рынок, кроме того, что это есть некий самопроизвольный процесс некой самоорганизации. Абстрактно рассуждая, вроде бы все экономические агенты со своими товарами и ценами и есть рынок, но как быть тогда с суперагентами, которые способны любой рынок под себя и организовать? То есть дело не в том, что рынка вообще нет — он есть — а в том, что нет рынка, лежащего в основе всей экономики. То есть, по сути никакой рыночной экономики нет и быть не может! Абсолютизация рынка как научной категории — вредная, и запутывающая экономическое сознание, затея.

— Вы сказали, что больше опасаетесь кризиса хозяйства, нежели кризиса экономики. Почему?

— В наше время Постмодерна уже налицо гиперхозяйство, которое страшно и опасно довлеет над природой, человеком, жизнью. Человеку все еще кажется, что он ведет хозяйство, а на самом-то деле уже давно хозяйство ведет человека. Это вообще особенность Постмодерна — развитие ради развития, обновление ради обновления, всепоглощающая виртуализация, которая убивает само бытие. Человек стал хозяйствовать уже по преимуществу вместо природы и над природой. В результате построен вроде бы удобный, комфортабельный мир, но мир при этом совершенно апокалиптический. Катастрофическая составляющая прямо в самом гиперчеловеке и сидит — в его уже достаточно опустошенном сознании, в неспособности самостоятельно без той же техники мыслить. И чем пустее теперь человек, тем, оказывается, лучше — порожнему легче приспосабливаться к непрерывно изменяющемуся бытию. Гиперчеловек — это вовсе не сверхчеловек с точки зрения творческих способностей, а скорее человекообразная технизированная оболочка.
Втягиваясь в глобализацию, ту же экономическую, Россия втягивается и в мировой апокалиптический кризис — и это не преувеличение. Кто сказал, что апокалипсис — это обязательно войны, пожары, разрушения, голоды и моры? Ничего подобного! Самый бесспорный, могучий и действенный апокалипсис как раз бархатный, ласковый, благостный, когда не только реальность куда-то вдруг исчезает, заменяясь на виртуальность, но исчезает и сам homo sapiens, тоже виртуализируясь.

— Ваши коллеги из научной среды разделяют вашу тревогу?

— Людей, которые пытаются осмыслить эти процессы, в науке не так много, а некоторые мои коллеги вообще не понимают, о чем идет речь. Но это и неудивительно, потому что современная наука ничего подобного человеку не говорит, она твердит одно и то же — вперед, к новым физико-техническим инновациям! Сейчас ведь все идет как раз по науке. При отрицании метафизики и метафизической философии. Вера в науку и технику победила любую веру, а вера в инновации победила веру в любую традицию. Заметим — когда-то было табу на новшества, а теперь вот табу на традиции. И Россия, к сожалению, попалась в этот капкан.

— Что нужно, чтобы мир стал другим?

—Должна быть хотя бы проявлена воля к самоограничению. Современный человек привык потреблять без меры. Зачем каждый год менять автомобиль? Зачем бесконечно обновлять мобильный телефон? Это всё не нужно. Реклама не нужна, многие финансовые учреждения, юристы всякие... Раньше в нашей стране можно было прожить жизнь, ни разу не побывав даже у нотариуса. Но человек не способен сам себя добровольно ограничить. Очевидно, это должно быть сделано извне.

— Вы за авторитаризм?

— Авторитарное правление не возникает на пустом месте, для этого всегда существуют важные предпосылки.

— Россия еще окончательно не интегрирована в западный мир. Значит ли это, что у нее есть некоторые преимущества?

— Мир все время меняется, и Россия у него либо как кость в горле, либо как большая надежда. И в покое нас никто не оставит. А Россия — она сейчас если и не разобрана совсем, но прочно и не собрана. Это сумма, а не целостность, масса, а не организм. Стране нужно выправление, приведение в норму. Восстановление культуры, традиции, уважения сакральности, гражданского порядка. Все это должно прийти на смену всеобщей апатии, культу потребления и присвоения, эгоистическому ожиданию чуда. Строятся какие-то невероятные прогнозы — например, что через тринадцать лет Россия по объему ВВП станет пятой страной в мире. Но разве объем ВВП мерило нашей жизни? А где же ее человеческое измерение, хотя бы, к примеру, продолжительность той же человеческой жизни? Где нравственная реализация каждодневного бытия? Быть развитым и богатым еще не значит быть самостоятельным и перспективным, это мы должны осознать на примере Германии и Японии. Разве нам все это даст иностранный капитал? Такие задачи иностранным капиталом и колониальными миллиардерами не ставятся.
Так что пора прекращать пиар-чудеса конструировать, надо трезво на все смотреть и решительно-мобилизационно! — переходить к строительству здоровой жизни.

— Благодарю Вас за интервью.

* * *
Когда наша беседа завершилась, мы пили чай, и Юрий Михайлович рассказывал о своих единомышленниках, о журнале «Философия хозяйства», который уже десять лет издается Центром общественных наук и экономическим факультетом МГУ. Я слушала его и в то же время ощущала, что не понимаю, как при самом худшем раскладе может вдруг исчезнуть человек? Без катастроф, голода и войн — ну не рассеется же он, как галлюцинация, как туман? В самой возможности такого исхода мне виделось нечто запредельное, метафизическое, ирреальное.

Впрочем, надо ли делиться с читателем этими сомнениями? Я решилась на это лишь после того, как на глаза попалась небольшая информация, напрямую не связанная, казалось бы, с темой этого интервью. Интернет принес известие о том, что по всему миру массово вымирают пчелы. В Великобритании, например, их популяция за последний год сократилась на треть. В США ситуация еще хуже — там каждый год гибнет от 30 до 90 процентов пчелиных семей. В России массовая гибель пчел была зарегистрирована осенью 2007 года. Внешне пчелиное заболевание практически никак не проявляется. Но пчеловод вдруг в один день обнаруживает почти пустой улей, а сами насекомые исчезают без следа. Точная причина до сих пор не установлена, но ученые связывают ее с хозяйственной деятельностью человека.

Чем грозит нам вымирание пчел? Помимо того, что мы лишаемся меда — ценнейшего питательного и лечебного продукта, под угрозой исчезновения оказываются 80 процентов растений, которые опыляют медоносные пчелы. Что же это, если не угасание человеческого хозяйства?
Впрочем, разве Земля и все живое на ней создано человеком? Помнится, когда мы беседовали, Юрий Михайлович как бы невзначай поинтересовался:
— Как вы думаете, можно сказать — хозяйство Бога?
— По-моему, можно, — ответила я.
— А экономика Бога?
— Да нет, пожалуй...
_________________________
© Коняева Ирина Викторовна