Главная
Главная
О журнале
О журнале
Архив
Архив
Авторы
Авторы
Контакты
Контакты
Поиск
Поиск
Обращение к читателям
Обращение главного редактора к читателям журнала Relga.
№05
(407)
21.07.2023
История
Календарь знаменательных дат: СЕНТЯБРЬ
(№9 [99] 10.09.2004)
Автор: Сергей Мельник
Сергей Мельник
От великого до невостребованного…

2 сентября 1937 года, 67 лет назад, был организован Самарлаг – Самарский исправительно-трудовой лагерь для строительства Куйбышевского гидроузла на Волге. Старт великой стройке, которая тогда так и не была завершена (ГЭС, которая ныне называется Жигулевской, была построена только в 1950-е годы и в другом месте), был дан подписанным Сталиным и Молотовым Постановлением от 10 августа 1937 года «О строительстве Куйбышевского гидроузла на реке Волга и гидроузлов на реке Кама» – естественно, под началом НКВД.

Нажмите, чтобы увеличить.
Как известно, впервые мысль о строительстве ГЭС в районе Жигулей, на землях графа Орлова-Давыдова, пришла в начале XX века самарскому инженеру, впоследствии одному из отцов знаменитого ленинского плана ГОЭЛРО, академику Глебу Кржижановскому (на фото). Письмо графу от епископа Самарского и Ставропольского Симеона по этому поводу, написанное в 1913 году, не раз цитировалось советскими историками: «Ваше сиятельство, призывая на Вас божью благодать, прошу принять архипастырское извещение: на Ваших потомственных исконных владениях прожектеры Самарского технического общества совместно с богоотступником, инженером Кржижановским, проектируют постройку плотины и большой электростанции. Явите милость своим прибытием сохранить Божий мир в Жигулевских владениях и разрушить крамолу в зачатии».

Крамольнику, автору «Вихрей враждебных» и «Беснуйтесь, тираны» и в голову, наверное, не могло прийти, чем обернется в 1937-м свергнутая в 1917-м «тирания».

По проекту гидроузел состоял из двух мощнейших станций – Жигулевской в Красноглинском створе, установленной мощностью 2 млн кВт, и Переволокской – 1,4 млн кВт – которая, к слову, так и осталась в мечтах советских энергетиков.

По данным исследователей истории ГУЛАГа (справочник «Система исправительно-трудовых лагерей в СССР», подготовлен НИЦ «Мемориал»), на 1 января 1938 года в Самарлаге содержалось 30233 заключенных (из них 5988 осужденных за «контрреволюционные преступления», 9910 – как «социально опасные» и «социально вредные элементы»), на 1 января 1939 года – 36761 человек. Ими были построены Безымянская и Куйбышевская ТЭЦ, Жигулевская подстанция, цементный и кирпичный заводы, мехзавод, железные дороги Безымянка–Красная Глинка и Сызрань–Переволоки.

Но жизнь внесла коррективы: 6 августа 1940 года вышло секретное постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР о строительстве в районе Куйбышева, опять же «силами НКВД», трех авиационных заводов, и приказом от 11 октября того же года Управление строительства Куйбышевского гидроузла было расформировано. При закрытии Самарлага часть заключенных перевели на строительство Волго-Балтийского и Северо-Двинского водных путей.

Интересны – и типичны для того времени – судьбы лагерных начальников. Так, например, возглавлявший Самарлаг комиссар госбезопасности 1-го ранга Л. Заковский продержался лишь две недели: назначенный командовать строительством 14 апреля 1938 года, уже 29 апреля он был арестован. Дальнейшая его судьба неизвестна. Зато прослежена история его заместителя Анса Карловича Залпетера – бывшего зам. наркома внутренних дел Белоруссии, старшего майора госбезопасности, награжденного знаком «Почетный чекист» и орденом Ленина (послужной список восстановлен красноярскими правозащитниками). Его арестовали месяц спустя, 22 мая 1938-го, расстреляли 4 марта 1939-го. Прах так и остался «невостребованным» – на кладбище Донского монастыря в Москве.


Последний реформатор

5 сентября 1911 года, 93 года назад, от руки террориста погиб великий реформатор Петр Столыпин.

Одна из самых ярких фигур в отечественной истории, Столыпин лишь недавно удостоился памятника в Саратове, где губернаторствовал в начале минувшего века. Есть памятник Столыпину и на Аптекарском острове в Санкт-Петербурге – на месте страшного взрыва, произошедшего 25 августа 1906 года и унесшего почти три десятка человеческих жизней. Кажется, все. Прежние памятники, в том числе в родном вождю мирового пролетариата Симбирске, заменили статуями всевозможных «борцов за народное счастье». Столыпин, по канонам большевиков, к последним не относился: ему не могли простить военно-полевых команд, созданных для усмирения «первых русских революционеров» 1905-1907 годов, столыпинских вагонов и столыпинских «галстуков» для мародеров и поджигателей помещичьих усадеб. Впрочем, даже не этого – чекистские «галстуки» были потуже. Столыпину не могли простить попытку вызволить крестьянина из общинно-колхозного рабства. И пророческую фразу, брошенную 10 мая 1907 года засевшим во 2-й Государственной думе «буревестникам»: «Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!»…
Нажмите, чтобы увеличить.


Именно Столыпину, попавшему в разгар первой русской революции в самую гущу событий (в Саратовской губернии волна погромов была не менее мощной, чем в Самарской), было доверено неблагодарное дело – наведение порядка в теряющей управление огромной стране. В стране с полуфеодальным устройством и колоссальной инерцией, которую «не пробьешь» половинчатыми реформами.

Самарский губернский предводитель дворянства Александр Наумов, впоследствии один из последних министров земледелия царской России, еще осенью 1905-го – в самый разгар бунта, бессмысленного и беспощадного – отправился в Санкт-Петербург со специальной миссией: убедить предшественника Столыпина на посту премьера, отца идеи аграрной реформы графа Сергея Витте и самого императора Николая II быть жестче по отношению к бунтовщикам. Оказавшись один на один с царем, А. Наумов был просто потрясен, как «мертво» в Северной столице относились «ко всему, что требовало быстрого, чуткого и государственно-разумного разрешения» («Из уцелевших воспоминаний. 1868–1917». – Нью-Йорк, 1954–1955), насколько слабо представляет себе государь реальную ситуацию в России, насколько плохо информирован о масштабе катастрофы, как безмятежна власть.

Рискнувший «подхватить» дело Витте (а он встал на его сторону с самого начала) Столыпин оказался удобной мишенью – как для правых, так и для левых. Для всех. Причем мишенью абсолютно беззащитной: Николай II опасался Столыпина, полагая, что тот заслоняет его своим авторитетом…

Сам Столыпин был убежден: реформы возможны лишь после того, как в стране воцарится порядок и стабильность, и потребуют не менее 20 лет.

По воспоминаниям современников, столыпинские хутора были наглядным воплощением мечты крестьянина до революции. Ликвидировав их, большевики уравняли всех перед угрозой голода. «Деревенская пролетария» могла утешиться равенством в нищете. И только после того, как голод и эпидемии опустошили страну, большевики пошли на «уступку» – нэп.

Выдающийся социолог Питирим Сорокин, анализируя процессы в деревне начала нэпа, отмечает: «До коммунизма у нас в деревне не было настоящей мелкой буржуазии, у крестьян – глубокого чувства и положительной оценки частной собственности. Теперь то и другое налицо... По всем областям России идет стихийное выделение крестьян на отруба и хутора. Власть бессильна сопротивляться этому, и земельный закон от 22 мая 1922 года, представляющий разновидность закона П.А. Столыпина, санкционировал это»...

Позволив стране откормиться, крестьянина снова загнали в стойло затратного, неэффективного коллективного хозяйствования. Тем самым крестьянина окончательно отвадили от земли. Всерьез и надолго.


Миллионы за одну голову

5 сентября 1918 года, 86 лет назад, было опубликовано историческое постановление ленинского правительства о красном терроре (дословно цит. по: Еженедельник ВЧК, 1918, № 1):

«Совет Народных Комиссаров, заслушав доклад председателя Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией о деятельности этой комиссии, находит:

что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью;

что для усиления деятельности Всероссийской Чрезвычайной Комиссии и внесения в нее большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей;

что необходимо обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях;

что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам;

что необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры.

Секретарь Совета Л. Фотиева
Москва, Кремль 5 сентября 1918 г.»


Нажмите, чтобы увеличить.
Исполнение декрета, разумеется, поручили самому докладчику – ведомству Феликса Дзержинского (на фото).

Формально этот документ связан с покушением на жизнь Ленина. Имя Ф. Каплан без каких-либо комментариев можно обнаружить в списке имен 90 расстрелянных в Москве «террористов», опубликованном в последнем, шестом номере «Еженедельника ВЧК». А сколько всего «вражеских голов» осталось в ту пору в чекистских рвах в отместку за одну горячую головушку! Даже по тем фактам, которые афишировались карателями в собственном издании, можно составить представление как о масштабах «борьбы с контрреволюцией», так и о ее методах: расстрелы, концлагеря, институт заложничества.

Страницы чекистских изданий тотчас заполнили донесения с мест.

Вот, к примеру, сообщение из Иваново-Вознесенска: «Взято в виде заложников в общем количестве 184 виднейших представителя местной крупной буржуазии и несколько лидеров социал-предателей. Комиссиями произведено несколько расстрелов... Кинишемская уездная Чр. К. оборудовала для своих белогвардейцев концентрационный лагерь на 1000 людей» (Еженедельник, № 3).

«В одном Кожуховском концентрационном лагере под Москвой (в 1921–1922 гг.), – рассказывает видный историк С. Мельгунов, – содержалось 313 тамбовских крестьян... в числе – их дети от 1 месяца до 16 лет. Среди этих раздетых... полуголодных заложников осенью 1921 года свирепствовал сыпной тиф».

Расстрелы вообще стали рядовым явлением. В расход пускали заводчиков, купцов, инженеров, фельдшеров, учительниц, священников... Проще перечислить те категории населения, которые не подлежали расстрелу – зачастую на месте, без суда и следствия (в первую очередь это касалось заложников). Чекисты не мучились в подборе формулировок для обоснования правомерности казни. В «Еженедельнике ВЧК» и в «Красном Терроре» после фамилий расстрелянных читаем: “отставной артиллерист, капитан, правый”... “маклер, правый”... “лидер местного отделения партии Народной воли”... “жена кулака”... “бывший охранник”... “лесничий”... “сын заводчика”... “бывший редактор газеты”... “бывший студент, выдающий себя за матроса”»...

Существовали канцелярские штампы, облегчавшие «работу» составителям списков убитых ими: «приверженец старого строя» или «за контрреволюционность». А когда и вовсе лень было тужиться – сходило так, без фамилий и вменяемой вины, просто двузначное число…

Этот сатанинский культ положил на алтарь большевизма десятки миллионов жизней. По подсчетам С. Мельгунова, до 1922 года чекисты расстреливали в среднем 1,5 миллиона человек в год. К этому можно (и нужно, ибо все это – звенья одной цепи) добавить сотни тысяч убитых на фронтах гражданской войны и около 13 миллионов умерших от голода и болезней в первые послеоктябрьские годы.


ГУЛАГ как «фактор долголетия»

8 сентября 1999 года, 5 лет назад, на девяносто втором году жизни скончался Лев Разгон – бывший политзаключенный (17 лет лагерей), писатель, автор книги «Непридуманное», лауреат Сахаровской литературной премии «За гражданское мужество писателя». А 30 сентября ушел из жизни соловецкий узник, выдающийся филолог, академик Дмитрий Лихачев.

Нужно ли лишний раз говорить, что значили оба эти старца для русской и мировой культуры и как тяжело были восприняты утраты? Но как бы кощунственно это ни звучало – кому-то они принесли радость. Помню, как незадолго до этого в редакцию газеты, где я работал, пришло письмо, которое потрясло нас всех. Некий аноним писал: «Эти жертвы вышли из ГУЛАГов с мордами мироедов и бандитов вроде Солженицына, обеспечив себе долголетие до ста лет. Разгон, Лихачев – им перевалило за 95 лет (?! – С.М.). А кто строил, защищал – не дожил и до 70 лет. Коммунисты нам оставили могучее, богатое, мирное государство»… И так далее, в том же духе.

Что скрывать, такими письмами и тогда, да и сейчас завалены все редакции. Авторы безапелляционны, полагая, что именно они держат монополию на историю страны. Забывая, что это еще и история тех десятков миллионов репрессированных, которых стерли в лагерную пыль благодаря таким вот гневным и голословным письмам. И настроения эти – ностальгия по «светлому прошлому», по «сталинскому порядку» – особенно усилились в связи с последними трагическими событиями. (Которым, кстати, уже 5 лет: Лев Разгон умер в тот самый день, когда взорвали дом на улице Гурьянова в Москве).

Но однажды мне попалась малоизвестная статья замечательного, ныне покойного писателя Вячеслава Кондратьева, написанная в начале 1990-х. Бывший фронтовик не режет с плеча – а просто пытается разобраться в пережитом:

«Классовая ненависть, газетные призывы к расстрелу “врагов”, доносительство – вот в какой нравственной атмосфере мы жили. В памятном 38-м, то есть в разгар сталинского террора, я праздновал свое совершеннолетие, а что было за этими восемнадцатью годами жизни?..

Скажу честно, в армии, особенно когда уже началась война, мне пришлось провести нелегкую внутреннюю работу, чтобы постараться забыть и коллективизацию, которую видел воочию, и слышал, как стонала русская деревня, выбрасываемая из своих изб в пугающую и далекую неизвестность; забыть и своих лучших друзей, у которых сидели родители, забыть бессонницу 37-го года. Все, все надо было забыть, выкинуть из головы, чтобы ничто не мешало воевать... Наше поколение “созрело” для сталинских лагерей и расстрелов к послевоенному времени, хотя в войну было много, особенно в первый ее год, бессмысленных, скороспелых расстрелов отбившихся от частей солдат и командиров – неизбежных последствий паники, отступлений и окружений. Но основной удар пришелся на послевоенное время. Сажали в 48-49-м годах тех, кто был в плену, но прошедших уже проверки, сажали за “встречу на Эльбе”, сажали и просто ни за что. Иосиф Виссарионович все-таки знал историю и хорошо помнил Сенатскую площадь. Нас, в войну почувствовавших себя гражданами, в руках которых находилась судьба России, Сталин уже в 1946 году назвал “винтиками” и в дальнейшем упорно превращал в них, выбивая из нас свободомыслие, обретенное нами, как это ни странно, в войну. Все эти аресты, обрушившиеся на наше поколение, родившееся уже после революции и спасшее Советскую власть в жесточайшей из войн, в которой мы и так понесли неимоверные потери, были настолько непонятны для нас, настолько абсурдны и нелепы, что, по-моему, даже самые твердолобые впервые задумались и засомневались в своем бывшем Верховном.

Но мы жили и в эти годы, выталкивая из сознания возможность и вероятность неожиданного ареста, легкомысленно надеясь, что сия чаша нас минует. Без этого “отключения” жить было просто нельзя...

Сейчас некоторые из молодых людей заявляют нам, пожилым: “Вы сами виноваты, что допустили такое”. Я не вижу вины своего поколения за случившееся со страной, исключая, разумеется, тех из него, кто служил в органах и творил беззаконие. Проблема ответственности и вины неразрывно связана с возможностью выбора, а у нас его не было... Мы родились уже в клетке, а рожденные в неволе, как известно, не замечают ее, полагая решетку естественным, нормальным атрибутом своего существования. И в этом заключается наше... счастье, как ни кощунственно произносить это слово в таком контексте.

Очень больно и горько, что жизнь наша прошла в несвободе, отчего она оказалась и ущербной, и неполной, мы остались интеллектуально запущенными, малознающими, а наше сознание – недужным, искривленным. Что очень многое в жизни прошло мимо нас, и это, к сожалению, для нашего поколения уже необратимо»...


Простите за длинную цитату – но лучше не скажешь.


Дыхание взрыва

14 сентября 1954 года, 50 лет назад, на Тоцком полигоне (между Самарой и Оренбургом) состоялись войсковые учения с применением ядерного оружия, в которых было задействовано 45 тысяч человек, 600 танков и самоходно-артиллерийских установок, 500 орудий и минометов, 600 бронетранспортеров, 320 самолетов, 6 тысяч тягачей и автомобилей. Как утверждали военные, их цель – научить личный состав армии действовать в наступлении и обороне во фронтовой полосе при применении атомного оружия, дать войскам почувствовать «дыхание и всю картину атомного взрыва». Руководителям чудовищного эксперимента – а учения проходили под командованием маршала Жукова – это вполне удалось…
Нажмите, чтобы увеличить.


Подполковник запаса Михаил Бердичевский рассказывал мне впоследствии, что его подразделение занималось подготовкой полигона к учениям. «Я сам расставлял собак, овец, лошадей, технику в укрытиях и на открытой местности, на разных расстояниях от эпицентра». Как вспоминали другие участники событий, десяткам тысяч необстрелянных «цыплят» объяснили перед самым взрывом, что нужно выкопать надежное укрытие – глубокий бункер, стены выложить бревнами – выдали противогазы с затемненными стеклами.

В 9 часов 34 минуты 48 секунд на высоте 350 метров взорвалась атомная бомба мощностью около 40 тысяч тонн тротилового эквивалента. Атомный ветер снес башни танков и отшвырнул их за сотни метров от корпусов. Все живое, оставшееся на поверхности, вмиг превратилось в уголь. Вырос гигантский, 15-километровый атомный гриб. «Там была красивая котловина: дубы, сосны, – рассказывал М. Бердичевский. – После взрыва все выровнялось. И что меня поразило: в эпицентре был тонкий осинник – так он только согнулся, а мощные дубы рассыпались в прах... Жутко было. Дорого обошлось. На живых людях».

Передышки практически не дали – через полчаса после взрыва войска вышли из укрытий. Как вспоминал в одном из интервью генерал Вячеслав Шарапов, в то время рядовой, ему «как подготовленному специалисту следовало проверить, как последствия взрыва атомной бомбы отразились на участниках испытаний. Проверку я начал с офицерского состава. Первым обследованию подвергся наш комбриг – полковник Александр Васильевич Чапаев, сын легендарного Василия Ивановича. Мой альфа-бэта-гамма дозиметр сразу же зашкалило. Дозу полковник получил солидную, значительно превышавшую предельно допустимую»… Впрочем, досталось всем: тоцкие радиоактивные осадки выпали впоследствии даже в Томской области и Красноярском крае.

Полигон, естественно, никто не закрывал. Жители ближайших сел, выселенные на момент взрыва, вернулись на пепелища уже на следующий день: растили детей, собирали атомные грибы и ягоды, копали атомную картошку, пили молоко от лейкозных коров. Не одно десятилетие рядом с эпицентром проходили сборы студентов вузов Приволжско-Уральского военного округа.

Публикации же о тоцком взрыве появились в советской прессе в начале 1990-х. Помню первую ласточку – статью «Репетиция Апокалипсиса» (Вячеслав Моисеев, «Комсомольская правда» от 14 сентября 1990 года) – глубоко эшелонированную оборону генералов. Они и сегодня стеной стоят, пытаясь доказать, что ничего страшного тогда не произошло, зато появилось «много желающих приписать свои болезни последствиям этих учений, даже среди бывших военных». Хотя по некоторым данным, из 45 тысяч военных, участвовавших в испытаниях, в живых осталось менее тысячи: кто-то умер в первые же месяцы после взрыва, другие десятилетиями несли по жизни пестрый букет болезней, подаренный передозировкой. А ученые отмечают у населения районов, прилегающих к Тоцкому полигону, рост врожденных аномалий и общей смертности (Сб.: Отдаленные эколого-генетические последствия радиационных инцидентов: Тоцкий ядерный взрыв. Оренбургская область, 1954 г. – Екатеринбург, 2000)…

Три года спустя на Урале случилась еще одна трагедия, теперь уже с «мирным атомом» – 29 сентября 1957 года произошла авария на предприятии «Маяк» в Челябинске-40.


Он с детства угол рисовал

Нажмите, чтобы увеличить.
23 сентября 1942 года, 62 года назад, на сопке Сахарная голова под Новороссийском погиб один из лучших советских поэтов Павел Коган.

Мое поколение – нынешних сорокалетних – открыло для себя Когана в начале 1980-х. Помните то время? Страна пребывала в тихом помешательстве. Генсеки умирали один за другим, но народ не скорбел, как по прежним вождям. За анекдоты уже не сажали. Квартиры еще давали. Студентов распределяли. Словом, скука была смертная. Хотелось чего-то освежающего, революционного. И когановские строчки «о времени большевиков», о котором будут плакать ночью «мальчики иных веков», легко ложились на юношеские души. Как мандельштамовская проза о революции, которая «умирает от жажды». Или хлебниковские пророчества о «терновом венце революций»…

Мало кто сомневался, что одаренный поэт, студент Литинститута и ИФЛИ, снятый с военного учета по состоянию здоровья, в конце концов окажется на передовой. «Мы все тогда рвались на фронт», – вспоминал композитор Андрей Эшпай, как и Коган, окончивший курсы военных переводчиков в волжском Ставрополе. Другая выпускница курсов, известная писательница Елена Ржевская, сказала об этом еще точнее: «Бывают моменты истории, когда вся лучшая часть молодого поколения захвачена потоком времени, вся самая активная, самая надежная его часть. И поток этот устремлен не к какой-либо выгоде, не к материальному благу, а к сражению, к смертельному сражению, в котором совсем поредеет этот поток. Выпасть из него – значит, изменить делу поколения»…

Вполне объяснимо, что Когана так долго не издавали и не популяризовали (начали публиковать лишь со второй половины 1950-х годов, и то в коллективных сборниках – «Имена на поверке», 1963; «Сквозь время», 1964; «До последнего дыхания», 1985) – плодами революции народ напитался, и в начале восьмидесятых многие его вещи звучали вызывающе. Отдельно от автора жила «Бригантина», которую пели на студенческих капустниках и бардовских вечерах – даже на символической могиле Павла под Новороссийском одно время была самодельная табличка: «Автору “Бригантины”». Но «Пират» и «флибустьеры» – детский лепет по сравнению с его любовной лирикой. Не говоря уже о патриотической.

Дитя революции, выросшее, по выражению Мандельштама, «в эпоху Москвошвея», не бывавшее нигде за пределами СССР и мечтавшее, однако, завоевать весь мир («Но мы еще дойдем до Ганга, / Но мы еще умрем в боях, / Чтоб от Японии до Англии / Сияла Родина моя») – он оставил немало наивных, но искренних и убедительных даже «для мальчиков иных веков» строк. А знаменитое когановское:

«Я с детства не любил овал,
Я с детства угол рисовал!» –

стало программным для его поколения. Такого же «угловатого, удивительно жизнелюбивого и страстного в своих жестах и суждениях», каким, по воспоминаниям Сергея Наровчатова, был сам Павел…


Юбилей сети

25 сентября 1969 года, 35 лет назад, был организован отдел техобслуживания легковых автомобилей производства Волжского автозавода, который стал основой фирменного автосервиса АВТОВАЗа. По сути, это была первая в СССР система техобслуживания автомобилей, хотя бы стремящаяся к западным образцам. Это и понятно, поскольку в отцах-основателях завода значился ФИАТ. Да и правительство плохо или хорошо заботилось о предприятии, которое, если не решило, то хотя бы разрядило обстановку напряженности с легковыми автомобилями в стране. Достаточно вспомнить, что к 1970 году, к началу выпуска «Жигулей», в личном владении советских людей находилось около 1,3 миллиона легковых автомобилей – это при двухсотмиллионном-то населении! Около 200 тысяч машин, выпускаемых в год ГАЗом и АЗЛК, никак не могли решить проблему автомобилизации. А ВАЗ только за первое десятилетие (с 1970 по 1980 гг.) довел парк личных легковушек до 7,39 миллиона.

В марте 1973 года вышло поручение Совмина СССР об отводе земли под строительство 33 крупных автоцентров – в Тольятти, Москве, Подмосковье, Ленинграде, столицах союзных республик и ряде крупных городов (позднее к ним добавилось еще 17), были выделены средства. На строящемся еще заводе было создано специальное управление – капитального строительства автоцентров. Директору ВАЗа Виктору Полякову пришлось лично убеждать Совмин в необходимости выделения металла для сборного железобетона, без которого такое мощное строительство просто невозможно.
Нажмите, чтобы увеличить.


Как вспоминал один из патриархов вазовского автосервиса Вадим Деханов, руководители городов, в которых «привязали» автоцентры, ухитрились решить благодаря этой оказии немало проблем. «На местах, как правило, отводили участок для будущего центра за городской чертой. То есть архитекторы, предвидя, как будут развиваться их города, выбирали участки далеко от основной застройки – с тем, чтобы за счет ассигнований на строительство автоцентра протянуть туда дороги, коммуникации. Они рассчитывали, что мы сами подведем туда тепло, воду, канализацию, линии электропередач – все, что необходимо. И всем этим потом можно будет пользоваться городу...»

К автоцентрам добавились сотни СТО и внушительное производство запасных частей (это уже другой вопрос, что и автослесарь, и запчасти, как и многое в той стране, попало в разряд дефицита). В итоге в отличие от многих коллег-производителей ВАЗ не только продавал машины – он продавал их с гарантией и с запчастями. И вполне сносно обслуживал, сумев создать густую и лучше других сохранившуюся по сей день сервисную сеть – которая, кстати, акционировалась на два года раньше самого ВАЗа.

_____________________________
© МельникСергей Георгиевич
Почти невидимый мир природы – 10
Продолжение серии зарисовок автора с наблюдениями из мира природы, предыдущие опубликованы в №№395-403 Relga.r...
Белая ворона. Сонеты и октавы
Подборка из девяти сонетов. сочиненных автором с декабря 2022 по январь 2023 г.
Интернет-издание года
© 2004 relga.ru. Все права защищены. Разработка и поддержка сайта: медиа-агентство design maximum