|
|
|
АНТОНИМ
Анемично-антично-немо, анонимно-интимно-мимо проходила по вашим землям чуть пингвиньей походкой мима. Словно черт, в черепной коробке Вы возникли... Пробой в затылке! Вы меня подстрелили пробкой, Вы поддели меня, как вилкой – не ухмылкой! Оскалом – в зубы... Светотенью в глазах мелькая, мы вдруг стали конем без крупа, развеселым тяни-толкаем, бесконечно похабным зверем: щукой! раком! Двуликим... (позже!) ...Я вот как-то теперь не верю, что антонимы – пара тоже... КАМЕНЬ Сделаюсь камнем. Можешь пинать, сколько влезет – мне все равно: я не чувствую боли. Власть моя нынче в другом: я могу с крыши на голову рухнуть, а после вечно могилу твою украшать, день ото дня зеленея от скуки… THE UNFORGIVEN Архизлодейский цветок – орхидея пленным драконом полощется в плошке. Нервно поджав рахитичную ножку, млеет болеет гниет понемножку… Ёжится, жмется – озябшая, злая: грелку бы ей и пальто с капюшоном… Ты притворяешься, стерва, я знаю! Настежь балкон: умирай непрощенной. КАМБАЛА Заколачивай гвозди молний, небо, в крышки морей по шляпки!.. А меня не колышут волны, я валяюсь на дне, как тряпка; рыба-профиль – никак не больше, рыба-солнце – никак не меньше; только выпучен глаз на толщу непроглядной воды кромешной, и ни брюхо кита, ни днище корабля не тревожит взора… Черта с два – никому не пъща та, кто видит изнанку моря! Как Атлант, неподъемным грузом в блин раскатан почти до дырок, я лежу, я хребет без пуза – а на мне – вся свобода мира: все ветра, паруса и мели, рифы, штормы да ураганы… Глубина ведь на самом деле – высота. Только вверх ногами… HALLOWEEN Покосившийся ржавый мир, безобразные швы на стыках облаков – и обломки дня тяжелей, чем любой металл… Trick or treat! Посмотри в глазок: на пороге с ухмылкой тыквы возникаю… всего лишь я! А кого ты, дружище, ждал?.. Блик от свечки в тарелке груш. «Мой сурок» и, конечно, вермут. От пожухлых осенних трав поднимается горький дым. Я опять подхожу к концу, точно праздник – такой неверный и чужой… Не смотри мне вслед: да пошла я ко всем святым… ВОЗРАСТ Я давно уже не сплю ни с плюшевыми мишками, ни с волосатыми мужиками. Я вообще больше не сплю, потому что Вы перестали мне сниться… * * * А в сахарнице сидела морщинистая сивилла и глазом косила – белым, кристальным, – и говорила, и булькала свежим чаем – зеленым, со вкусом лета, нечаянно ложкой дегтя испортив мою диету, печально кричала чайкой, рычала с трагизмом зверя – пророчила… Я молчала, не веря. ВАТЕРЛОО Я стояла вчера Бонапартом при Аустерлице: в шар земной – сапогом, головою – на вашей ключице; а сегодня – приветик: приходит победе на смену бесконечная ночь с Ватерлоо на Санта-Елену. Вся история мира без мыла вмещается в строчку: veni, vidi…а дальше – огромная жирная точка… Пепелища империй моих превращают в сортиры толпы готов и гуннов, и Вы – Победитель Аттила. КАК ТРУДНО С ТЕХНИКОЙ БОРОТЬСЯ 1. Художник рисует чужие картины с компьютерной точностью в каждой детали. Я Вам написала Ваш собственных стих – а Вам не понравилось, Вы недовольны... Но я же не принтер! Я только учусь... 2. Пальцы, вы созданы были для клавиш! Есть телефон, пианино, компьютер... Хочешь, и я на груди нарисую клавиатуру – чтоб мог ты сыграть?.. ОЗИМОЕ Здравствуй, Ночь моя обетованная! Давай, пробивай меня точно – насквозь и вдребезги, на слезы, на звезды, на брызги… Каплей дрожать на листе смородинном, родинкой – колдовскою меткой, кровью стекать по веткам – в землю осеннюю семенем… Мерзлые корни дыханием грея, спать до апреля… ЯЗВА Язва жестока, как зверь Годзилла: ноет в желудке и кровоточит… Язва, зачем Вам такая сила – рвать изнутри в лоскуты и клочья? Бросить бы язву кормить пороком – сладким, и острым, и… прочей дрянью… Ах, я прогуливала уроки жизни по правильному питанию! Жгучее пьянство, сухие спазмы, утром – овсяная епитимья… … Намертво с Вами сживаюсь, язва – непобедимо неотделимая… * * * А тем, кто не плачет, намного больнее справляться с навязанной сызмальства ролью: глядеть на людей, не дрожа, не краснея, осколками зеркала старого тролля; Ни Герды, ни роз, ни бабули, ни печки: ваш Ханс Кристиан как-то вышел из моды… …Сложив ледяное и колкое «ВЕЧНОСТЬ» из плоских острот – обретаешь свободу… * * * А календарь отстал от жизни чуть больше, чем на полсезона, и навсегда на циферблате застрял ехидный файф-о-клок; и тело стало серым стеблем, распятым на листе бумаги, небезнадежно защищенным несокрушимостью стекла. А за стеклом плюется осень хребтами сожранных каникул, и пахнут яблоки подвалом, и, точно мухи, мухи мрут… Но бабье лето существует – для тех, кому достанет силы на вызов плюнуть, повернувшись бескрылым тылом к ноябрю… ГОРОД СНОВИДЕНИЙ. Диптих 1. Там, где стены пятнисты от солнца и плесени, и наморщены веки седой черепицы, я бродила босая по стесанным лестницам, отражаясь в незрячих оконных глазницах; я искала забор, аккуратно помеченный, отпечатками маленьких грязных ладоней – их оставила я, чтобы к позднему вечеру возвратиться обратно домой… 2. В темных парках качаются сонные липы, за немыми фонтанами прячутся звезды… Я, как водится, путаю «leben» и «lieben» – ведь уже очень поздно… Я смеюсь, потому что устала бороться. Я вальсирую в свете каштановых свечек… Как забавно: твой крестный – сам дядюшка Моцарт, этот милый и странный, чудной человечек… Я во власти пломбира с банановым вкусом, как другие бывают во власти эмоций… Я смеюсь, потому что устала быть грустной – а, наверное, все-таки скоро придется: наше темное небо становится серым, набухая малиновой пеной по краю… Я в тебя бесконечно, безудержно верю – потому что теряю… БЕСПОКОЙНАЯ ЗАУПОКОЙНАЯ В глазах – опустевшая ночь. Обесточенный город лежит, словно туша медведя. Медью во рту отзывается гарь. Бледен единственный в мире фонарь... Слизывать капли дождя с подоконника, всхлипывать тоненько: что-то приблизилось к самому носу... Еще бы чуть-чуть... ...В поисках сердца ощупывать грудь... БРЕВНО Вы горячо обсуждали сук и бензопилу под названьем «Дружба» – но мне давно обрубили руки, и мне от вас ничего не нужно. Вы жарко спорили о пожарах, о папе Карло, бобрах, плотинах – но в этой плоти, сухой и старой, увы! – не кроется Буратино. Смолы хотите? Но я не плачу: ведь я не дерево, между прочим... Мне, видно, жребий другой назначен: быть невидимкой в глазу. И точка. DIE SCHULD (долг, чувство вины) Просто устать. Просто больше не встать. Грудью в асфальт и спиной к звездам. Серая муть или синяя гладь – хватит гадать. Поздно. Гавань близка. Полно сито песка. Валятся яблоки, в рот метя... Колкий оскал. И металл у виска. И между скал ветер... КИЛЬКА Здравствуй, грустная килька, мой маленький брат, бесконечно растянутый символ! Ты уже не малек – ты вдохнула томат, я уже не ребенок – я видела зиму... Ах, мой внутренний мир до пупа обнажен! Видишь – по лбу цепочкою ранки? Я совсем не герой. Мне консервным ножом просто-напросто взрезали банку. Я и ты, поражая отсутствием шей с головами – ты помнишь ли, килька? – целовали чужих нелюбимых мужей, повисая всем телом на вилке. И когда мы протухнем – а будет и так, ибо годности срок ограничен, – нас обеих с тобой встретит мусорный бак в бесподобном величии; и тогда я полезу, ломая хребет, истекая томатом, в бутылку... Я себя ненавижу. Взгляни: я теперь до смешного похожа на кильку. МУХА Меня не гнула воля рока, меня не сманивал злодей – я просто влипла ненароком в порочный круг твоих сетей. Вчера я весело жужжала, а нынче в тело въелся клей, и победительные жвалы уж к плоти близятся моей. Я буду выжата, как тряпка, и скрючена, как ни крути, мои безжизненные лапки присохнут к маленькой груди; но мир твой сетчатый не рухнет: я слишком для него легка – вконец искомканная муха, любимый ужин паука... ЛЕТО Июнь Мы надуем себе дирижаблик из геля для душа с ароматом бамбука, ментола, зеленого чая, приспособим гондолу из дна от стакана пломбира и с пустого перрона отчалим к далеким созвездьям... Июль Середина июля – отличное время для танцев: разбирайте партнеров (по косточкам) сколько угодно и в бестактные вальсы пускайтесь, как струи фонтана, не забыв приобщиться к волшебному соку полыни... Август Проходить лабиринты запутанных рельсов трамвая, проходить умножение ссадин на дырки в заборах, проходить мастер-класс превращения бабочки в кокон... Потому что конец – это, в общем-то, только начало... * * * А в кухне беснуется злой выкипающий чайник, и щурятся окна на снежный бессмысленный свет. Рыданьем и хохотом вскроем тоску и молчанье! Нам завтра исполнится ровно две тысячи лет. К нам завтра вернутся суда, утонувшие прежде, и сразу сюрпризом придет в оправданье зимы новехонький год с многотысячелетней надеждой – простой, как салат, и упрямо бессмертной, как мы... * * * Опять на Вас мне капает вода, и я Вас помню с нежностью теленка; я Ваша дочь, забытая в продленке на долгие-предолгие года. Я грежу, как сова средь бела дня, о дальних странах, странных и прекрасных, где в огородах зреют ананасы, и Вам совсем не больно за меня... НА ДОРОЖКУ Заманив меня в лужу ложью – непридворной и непарадной, – кто-то бросил меня без кожи на дороге обратно к правде; веселя и вгоняя в краску, чтоб успела чуток согреться, кто-то бросил меня без маски на холодные ребра рельсов... А потом, на пустом, как вечер, и глухом, как стена, вокзале, я клялась, что кого-то встречу и ему сосчитаю шпалы; только кто-то ушел без боя, зацепив облака закрылком, и унес навсегда с собою шутовскую мою ухмылку... _______________________ ©Вольховская Екатерина |
|