1
…С круто загнутых белых клыков Гырра капала едкая слюна. Он был голоден и зол. Всё утро он выслеживал куропатку и, хотя теперь от неё остались только хорошо обглоданные крупные кости, желудок просто вопил, требуя ещё. Поэтому когда ветер донёс до раздутых ноздрей Гырра какой-то смутно знакомый запах, он повернул без колебаний. Пахло дичью, кровь, застучавшая в голове, подтвердила это и повела его жилистое тело. Дрожа от нетерпения, в предвкушении удачи, он прокрался среди прибрежного кустарника и увидел добычу. Никогда не встречавшееся раньше существо с длинной золотистой гривой линяло, стягивало с себя яркую блестящую кожу. Тем лучше, даже каменные крэги, сбрасывая панцирь, становились мягкими и уязвимыми. Одним резким толчком Гырр набрал высоту нападения, круто спланировал и впился клыками в стройную шею. Тёплое и солёное приятно защекотало под языком. Женщина – теперь Гырр уже знал, кого послал ему дух охоты – страшно закричала. Гырр понял, что добычу могут отнять у него и, зажав лапой кричащий рот жертвы, задрал окровавленную морду и коротко, призывно пролаял. Стая отозвалась сразу же, и Гырр снова припал к несущей жизнь, пульсирующей струе.

Милроу всегда добивался желаемой цели. Но на этот раз он уже был готов отступиться. Джейн только хохотала в ответ на его ухаживания. И когда после многократных отказов и глупых рассуждений о том, как должна вести себя порядочная девушка, она неожиданно согласилась провести уик-энд с ним на побережье, Милроу на мгновение растерялся. Но только на мгновение. Сердце заспешило, как у неопытного юнца. Определённо, Джейн стоила затраченного на неё времени. И, как назло, все вертолёты Колонии оказались в разгоне, а свой личный Милроу ещё два дня назад одолжил Алваресу слетать на рыбалку. Пришлось взять огромный грузовой тихоход, на котором даже такой блестящий пилот, как он, не смог бы поразить девушку фигурами высшего пилотажа. Впрочем, досада быстро прошла. Рядом, не переставая, болтала Джейн и, переключая рычаг, Милроу всякий раз касался её гладкого, круглого колена, что заставляло заново трепетать его сердце. И когда Джейн, обольстительно округляя губки, призналась, что ей очень-очень хочется посмотреть другой материк, он с рыцарской царственностью тут же изменил курс и отключил систему контроля. С усмешкой представив себе, как внезапно его машина пропадёт с экранов радара Колонии. Устав запрещал полёты на второй материк, но Милроу знал себе цену и привык обходить запреты. Впрочем, на эти экраны всё равно никто никогда не смотрел.
Вертолёт он посадил мастерски, на узкой полоске золотистого крупнозернистого песка, ограниченной с одной стороны зелёными волнами Этаноры, а с другой – зарослями местных колючек. Джейн, напевая, взяла купальник и картинно проследовала за кусты переодеваться. Милроу шагнул было следом, но решил, что не следует торопить события и с наслаждением подставил лицо лучам восходящего Реста.
Страшный, резко оборвавшийся крик Джейн ударил по нервам, как попадание метеорита. Одним прыжком Милроу оказался на опушке и на мгновение замер. На фоне чёрных джунглей лучи света чётко обрисовывали обнажённую женскую фигуру. Безумные, широко раскрытые глаза, казалось, кричали от боли. Обеими руками Джейн пыталась сбросить вцепившееся в шею животное, когтистыми косматыми лапами зажавшее ей рот. Плавно, как в замедленном видеоне, Джейн стала валиться на колени. Тогда Милроу схватил первый попавшийся камень и с ужасом непоправимого рванулся к ней. Животное, оставив Джейн, резко метнулось к его горлу. И сразу же на поляну вырвалась стая. Белые загнутые клыки со всех сторон вонзились в Милроу. Его тут же свалили с ног. Мир был полон боли, отвратительной вони, подвывания убийц и пронзительного крика Джейн. И он с отчаянием различал этот крик, пока не перестал слышать.

…Алварес стоял перед Инспектором в освящённой Уставом Колонии позе, широко расставив ноги и опираясь скрещёнными руками на кладенец. Прямо под ним сквозь прозрачный гластитовый пол был виден жирно дымящий город.
– Сейчас роботы охранения приступят к складированию трупов, – мрачно произнёс Алварес. Инспектор страдальчески поморщился. Пришедший с Этана сигнал бедствия поднял его среди ночи и втиснул в скоростную капсулу Спецслужбы. Сорвав ограничители, на грани летального исхода проколов пол-Галактики, он выскочил из подпространства вблизи планетной системы Реста и теперь своими глазами видел всю кровавую нелепость происходящего. В голове пульсировала тупая боль. Сердце колотилось учащённо, вызывая звон в ушах. Надо бы отдохнуть после гиперскачка, но нет времени. Инспектор прикрыл глаза и откинулся на спинку.
…Добрый десяток лет назад он и ставший теперь шефом Спецслужбы Джордан руководили комиссией по колонизации Этана. Этан – одна из немногих известных тогда планет земного типа, оказался буквально находкой для перенаселённой Земли. Неагрессивная микробиосфера, немногочисленный животный мир, прекрасные погодные условия. И к тому же баснословные месторождения трансуранидов. Идеальное место для Колонии. Правда, один из двух материков населяли зубыри – кошмарные создания, словно вышедшие из ретрофильмов Голливуда. Заросшие шерстью, отдалённо напоминающие предков человека эти двуногие прямоходящие оказались лютыми каннибалами, Своими торчащими наружу клыками они незамедлительно рвали на части тела сородичей, уложенных выстрелами отступающих, ошеломлённых внезапным нападением землян. Тогда горстку колонистов спасло только вмешательство роботов охраны. Блок-анализаторы не блокировали их действия, что позволяло с уверенностью говорить о неразумности зубырей. Земляне отступили, оставив позади гору трупов. А стаи продолжали сбегаться на место бойни.
Комиссия, опираясь на выводы тех же блок-анализаторов роботов, подтвердила животное состояние зубырей, но верная принципу невмешательства в развитие биосферы, запретила освоение второго материка. Тем более, что работы хватало и на первом, где не было этих кошмарных тварей. Теперь они были везде. Города с их фабриками-автоматами методично захватывались жуткими тварями. Роботы охранения их не трогали. Происходило что-то невероятное, нарушающее все постулаты эволюционного развития. Бубнящий голос усевшегося рядом Алвареса снова дошёл до его сознания.
– …как они через Этанору перебрались, уму непостижимо. Теперь-то болтают, что это зубыри два года назад грузовик угнали, тогда ещё Милроу пропал с какой-то тёлкой. Такая чушь! Я в фантастику не верю. А дерутся они отчаянно. Кладенцами орудуют, как будто с детства учились. Тяжеловаты они только для них. Ну, и внезапность. Прошляпили, что там говорить. Теперь у них и оружие, и вертолёты. Давеча засаду устроили, ещё один отбили. И роботы их не бьют. Значит, уровень разума выше уровня запрета. Да и то, болтают на интеркосме, но в переговоры не вступают. Еле-еле согласились на перемирие. После того, как мы их кладенцами положили. А трупы, поганцы, всё равно сжирают. И свои, и наши. Мы уж, какие отбить удаётся, сжигать стали, – Алварес умолк и заиграл желваками.
– Жуть нелепая, – обречённо подумал Инспектор. Ему вдруг страшно захотелось открыть глаза и очутиться в совсем другом месте, да хотя бы в той синей плесени на Странной планете, где когда-то начиналась его служба. Он сделал волевое усилие, чтобы проснуться и даже застонал от разочарования. Алварес бросил на него быстрый взгляд, молча переключил программу автопилота. Блюдце быстро пошло к Базе – месту сбора всех умеющих носить оружие колонистов.

– Глупость Вы затеяли, Инспектор. Сожрут Вас с потрохами, – сожалеюще сказала Алёна, уверенная, что репутация самой прекрасной женщины Этана позволяет ей не церемониться ни с кем, даже с полномочным представителем спецслужбы.
– Не сожрут, – мрачно буркнул Инспектор, я репеллентом натёрся. – Ему и самому не больно нравилась собственная затея войти в контакт с аборигенами, но другого пути он не видел. Алварес хмуро молчал и поигрывал кладенцом. За ночь он охрип, доказывая, что единственное решение проблемы – это массированное вооружённое воздействие и он, Алварес, сам поведёт отряды. Одного батальона хватит, чтобы навести порядок на всей планете. И всё-таки Инспектор настоял на своём.
– Что ж, прощайте, – безнадёжно повела плечом Алёна.
– До свидания, – вежливо ответил Инспектор и шагнул к мобилю, усилием воли подавляя дрожь в коленях. Алёна скептически фыркнула и отвернулась. Инспектор задвинул за собой дверцу, помедлил немного и повернул ручку газа. Мобиль окутался пылевым облаком и, приподнявшись на воздушной подушке, заскользил к лесу. В зеркальце заднего обзора Инспектор увидел ещё, как Алварес отсалютовал ему кладенцом, затем фигуры колонистов скрылись за густой завесой пыли.



2
… Третьи сутки Инспектор жил под стражей. Меланхолично валялся на поролоновой лежанке, снова и снова вспоминая то утро, когда он вышел из мобиля навстречу кучке аборигенов с бластерами наизготовку. Как медленно, двумя пальцами достал из кобуры свой излучатель и осторожно положил его на землю. После чего одна из кошмарных тварей молча принюхалась, высунула длинный розовый язык и осторожно лизнула его в щёку. Даже сейчас при воспоминании об этом Инспектора передёрнуло. Этаниец отскочил и с невыразимым отвращением стал плеваться. Потом всё так же молча выслушал слова о парламентёре, о необходимости переговоров, о дружбе и понимании, а затем указал бластером на тропу. В своё время местная фауна не заинтересовала земных ксенобиологов. Открытия ожидались не здесь. Силы были стянуты на Странную планету, где лучшие специалисты водили хороводы вокруг тамошних болотных чудищ, удивительным образом совместивших зачатки разума с элементами управления космогонией. Человечество настырно пыталось вклиниться в парадоксальную цепочку контроля над мирозданием. Просто дух захватывало от возникающих космических возможностей. Так что локально возникающие проблемы автоматически спихивались на оперов Галактической Безопасности. И вот он здесь, в ожидании неизвестно чего, и никто не собирается с ним о чём-либо переговариваться . Тишина нарушается только приходом молчаливых стражников с пищей и водой.
– Тишина? – Инспектор бросился к зарешёченному окну. На улице метались лиловые вспышки бластеров, свист импульсов разрезал мир и покой окраины.
– Неужели Алварес повёл десант? – Внезапно он остолбенел. За окном трое зубырей рвали на куски четвёртого. Тот истошно орал и пытался отбиваться. Соплеменники жадно выдирали куски мяса и, давясь, не жуя заглатывали их. Кровавая пена вскипала вокруг оскаленных пастей. Инспектора вырвало прямо на подоконник. Неожиданно дверь резко распахнулась и в комнату вбежала маленькая, аккуратно подстриженная самочка с торчащими из глубокого декольте, почти свободными от шерсти грудками.
– Ты свободен, – обернувшись, она всадила заряд в подоспевшего охранника.
– Что случилось? – осипшим голосом прохрипел Инспектор.
– Свобода! С тираном покончено! К власти пришёл народ, – одним духом выпалила она. – Пойдём! – Инспектор метнулся следом за своей освободительницей.
… Гырр Третий проиграл игру в правительство Этана. Опьянённый успехом внезапного удара, он погряз в разврате и роскоши, не отягощая себя заботами о судьбах народа, поведённого им в битву. Группа прогрессивно настроенных офицеров сумела поднять народные массы на борьбу за истинную справедливость. Перемирие, заключённое после больших потерь, помогло им. Меч, поднятый тираном, обратился против него самого. В минувшую ночь Гырр Третий был низложен, предан трибуналу, признан виновным и незамедлительно казнён. После чего справедливо поделён между руководителями переворота. Разумеется, что вследствие этого власть перешла к парламенту. Полковник Секрр, как идейный вдохновитель восстания, объявил в стране полную демократию, продлил перемирие с пришельцами на вечные времена, гарантировал амнистию всем сторонникам Гырра и сформировал Временное правительство Этана.
Всё это, возбуждённо потрясая бластером и блестя глазами, Арра – так звали освободительницу Инспектора – выложила ему на одном дыхании. Инспектор который раз поразился каннибальской кровожадности соплеменников Арры. Когда она набрала воздуха для очередной тирады, осторожно переспросил, какой необходимостью было вызвано поедание монарха. Неужели так велика была народная ненависть к организатору кровавой бойни.
– Что значит ненависть? – удивилась Арра, – он же много взял от прежних правителей. Неужели ты считаешь, что эти знания должны были пропасть зря?
– При чём тут знания? – в свою очередь удивился Инспектор. И внезапно страшная, невероятная догадка осыпала его спину ледяными мурашками.
– Знания? – охрипшим голосом переспросил он.
– Ну да, – недоумённо ответила Арра и вдруг остановилась. Её расширенные глаза, казалось, стали ещё шире, розовый язычок свесился между клыками.
– А у вас, у вас разве не так? Так вот почему вы сжигаете трупы! – Инспектор молчал, ошеломлённый неожиданным, всё объясняющим открытием. Вернее, всё запутывающем.
На улицах кое-где посвистывали разряды бластеров. Временное правительство Этана, усвоившее исторический опыт Земли, принимало экстренные меры для того, чтобы стать постоянным. Тела сложивших оружие сторонников Гырра штабелями складировались в городских рефрижераторах. Особисты отделяли козлищ от агнцев и – лапы за голову – гнали за спешно устанавливаемую ограду на перевоспитание и выработку единственно правильного мировоззрения. Тем ярче светил для оставшихся желанный свет свободы и демократии. Среди революционной суматохи, среди правого дела и сопутствующей ему левой риторики неофициальным заложником бродил по этанийскому стану Инспектор в сопровождении своей зеленоглазой, восторженной спутницы. Он успел ещё выйти на связь с Алваресом и ошарашить всё человеческое население Этана нежданной причудой этанийской эволюции. После чего микропередатчик у него вежливо реквизировали, и – "для охраны от возможных инцидентов" – приставили двоих телохранителей. Бластер, впрочем, оставили. Приземистый и вместе с тем подтянутый зубырь с невыразительной физиономией и острыми шильцами глаз, одетый в какой-то неописуемый мундир с погонами майора – как всё же своеобразно перенастроили они ткацкие автоматы, – осмотрел оружие, проверил заряд батареи и вернул его Инспектору: "Здесь Вам это не пригодится!"
Несколько затравленно озирающихся аборигенов, представленных Секрром комиссии по Контакту в ответ на требование незамедлительно вернуть Инспектора, предстали перед алчущими взорами дружно объявившихся ксенобиологов-любителей. Истина бурлила в ретортах анализаторов и россыпями восьмиричного кода оседала в памяти компьютеров. Немыслимое открытие подтверждалось и обрастало научными обоснованиями. Да, скупая этанийская природа предоставила своим зубастым чадам лишний шанс для выживания вида. Лишний шанс и не более того. Может быть, когда-нибудь этот шанс и послужил бы зарождению разума в готовом для этого мозгу зверя. Но рыцарская выходка Милроу необратимо нарушила равновесие и эволюция резко свернула с узкой тропы эмпирического познания на укатанную колею чужого опыта.
Инспектор поселился в небольшом уютном домике без житейских излишеств, но нашпигованном современной электроникой. Некогда живший в нём землянин был, очевидно, большим оригиналом. Среди зубырей претендентов на такое жильё не нашлось. Они предпочитали селиться большими группами в типовых многоэтажках, где ревниво наблюдали за собратьями, незамедлительно съедая любого, не отвечающего средним параметрам. Скоро Инспектор понял, что это было неосознанной реакцией стаи для защиты своей цельности и целостности. Великолепно понял это и Секрр, порождённый такой же стаей. Практику съедения он узаконил, поставив под контроль правительственной комиссии. Комиссия, естественно, сразу же погрязла в волоките, взаимных претензиях и разборках многочисленных заявок. Что, впрочем, шло только на пользу безудержно разрастающемуся поголовью. Тем более, что не всякий нарушитель стандартов годился для общего пользования. Находились выродки, которых стая инстинктивно сторонилась, чтобы избежать приобретения признаков, пагубных для выживания вида.
С одним из таких – своим неизменным поклонником, поэтом Курбычем – Инспектора познакомила Арра. Курбыч, как и все поэты, боготворил всё прекрасное вообще и в лице Арры – в частности, ратовал за справедливость, гуманизм и неведомую гармонию. Инспектора заинтересовал этот парадоксальный выверт эволюции, и когда Арра позвала его послушать стихи Курбыча, он сразу же согласился.
… Нежно-фиолетовый этанийский вечер медленно обволакивал город. В глубине материка задышал просыпающийся бриз, неспешно шевеля листву деревьев. Одуряюще пахло цветущей амброзией. Её нежные белые бутоны мягко светились в полумраке. Навстречу Инспектору шла кучка подгулявших юнцов, занимая всю ширину улицы. Инспектор прислонился к стене, рука его привычно нащупала в кармане металлитовый холодок рукояти бластера. Юнцы тоже приостановились.
– Ну, ти, папашя, руку-то виньми. А то зюбы вирву, – проскрежетал один. Инсректор осторожно сдвинул предохранитель. Как не был тих звук, юнцы услышали, отпрыгнули и ощетинились.
– Ладно, диши пока. Ещё вийдешь… – последовало грязное ругательство. Герои загоготали и зарысили дальше, бренча на самодельных электробанджо и горланя:
– А ты, сорока-белобока, а научи меня летать… – Редкие прохожие шарахались от них в подворотни.
– Однако, – в смятении подумал Инспектор, – где они набрались этой мерзости. Неужели тоже от колонистов? Кошмар какой-то…

…Курбыч, невысокий зубырь в мешковатом свитере неопределённого цвета, стоял посередине комнаты, высоко задрав уродливую, в крупных бородавках морду и, подвывая, с упоением декламировал:
… Любимая, не я тому виной,
Что некий слог приотворяет бездну.
Тогда ещё дремал подземный гром,
Весельем завлекали карусели,
Но ты, как зверь, почуяла нутром,
Что сера истекает из расселин.
И если огнь гудит со всех сторон,
И если жезл Господень беспощаден,
Доверься ветру, повторяя "он"
И образ мой составь из смутных пятен.

Арра кокетливо потупила сияющие глазки. О безответной любви Курбыча уже давно рассказывали анекдоты.
– А мальчик-то способный, – удивлённо подумал Инспектор. Насколько он знал по кадровым файлам, поэтов среди колонистов не было.
– Он вегетарьянец, – зашептала ему на ухо Арра. – Правда, ходят сплетни, – она картинно сузила зрачки, – что он просто пристрастился к наркотическим грибочкам. Но это полная чушь. Я ему завидую. Он прав, надо думать головой, а не желудком, но, – она покаянно вздохнула, – я так люблю мясо.
– Я тоже, – признался Инспектор.
– Ну, ну, – погрозила пальчиком Арра, – пробовала я вашу синтетику. Вкус, конечно, изумительный. Но нет элемента открытия нового, неожиданного. А без этого жизнь опресняется. Вы же меня понимаете?
– Да, – устало подумал Инспектор, – инстинкты дело неодолимое. Сколько веков прошло, пока на Земле сформировался современный человек. И то нет, нет, да и всплывёт в нём какая-либо муть. Откуда?
… Шагая по пустынной улице, Инспектор продолжал размышлять о том же. Световая газета на полнеба излучала новое изречение Секрра о том, что коллективное съедение есть цель жизни каждого патриота Этана. Что жертвование собой в интересах общества – почётный долг всех его граждан.
– Сам-то не торопишься с почётным долгом, – ухмыльнулся Инспектор и вновь почувствовал, как трудно быть беспристрастным на этой перевёрнутой вверх ногами планете.
– Прогресс требует быстрого познания, а оно никогда не бывает быстрым, движется наощупь, вязнет в утомительных пробах и неминуемых ошибках. И всегда были одиночки, силой случайного генного набора опережающие время. На Земле в старые времена им тоже приходилось несладко. Поэты, изобретатели, мастера – делатели ценностей – прекрасный материал для смазки тихоходных шестерён коллективного прогресса. И в логике этому сукиному сыну не откажешь. Мы тоже ничего не щадили ради прогресса – ни людей, ни природы. Зато теперь питаемся синтетикой и летаем к звёздам. И всё равно чего-то не хватает. Зачем вообще мы здесь? Тоже ведь для ускорения прогресса. Какое слово удобное, что угодно покроет. Или это меня от свежей крови коробит? И будь я на месте этанийцев, тоже принимал бы жертвы с восторгом, как неизбежность и необходимость ради светлого будущего? Сразу и не скажешь. – Инспектор вытер ладонью вспотевший лоб.
Ночную тишину нарушал только гогот с площадок отдыха. Разбившись на четвёрки, возбуждённые этанийцы яростно стучали по столам обглоданными белыми костями трансформированного космического домино. С площадок остро несло псиной и мальвовым перегаром.
– Тоже жертвы прогресса, – с горечью подумал Инспектор.
Через ажурную листву оранжевыми лунами светились редкие шары уличных фонарей. И только над Центральной площадью пульсировал световой купол. Ошалелые ночные флаенайты, со звоном рассекали воздух и самозабвенно кидались на светильники, обращаясь в струйки лилового дыма. Космы ночного тумана плавно змеились над брусчаткой, от чего всё окружающее представлялось нереальным и зыбким. Изменял очертания даже монументальный памятник основателю Этана Гырру Первому. Великий реформатор был увековечен в бронзе, выходящим из вертолёта с кладенцом в поднятой лапе. Вспомнив о роли Милроу в этанийском прогрессе, Инспектор досадливо поморщился.
Несмотря на поздний час, на площади толпились явно возбуждённые аборигены. Казалось, все они чего-то ждали. Внезапно в рокочущий шум многих голосов ворвался протяжный скрежещущий звук. Инспектор приостановился и удивлённо поднял брови. Через поспешно расступающуюся толпу, приподняв широкие плечи, шёл зубырь непривычно высокого роста. У Инспектора возникло впечатление прущего напролом тяжёлого танка. Следом ритмично подпрыгивали двое вооружённых телохранителей. А за ними ещё двое тянули на привязи исследовательский аэростат с прицепленной к нему булькающей цистерной.
– Авгурр, Авгурр – завыли в толпе.
Авгурр приблизился к памятнику, ритуально приложил лапы ко лбу. Его почти чистую от шерсти морду вполне можно было бы назвать лицом, если бы не мощные, выпирающие наружу клыки. Было в нём что-то от киновампира перед атакой на жертву. Инспектор протиснулся поближе. Авгурр священнодействовал, исполняя недавно "возрождённый" местными этнографами старинный обряд преклонения. Окружающие восторженно рычали. Завершая обряд Авгурр высоко подпрыгнул и обернулся к разом умолкнувшим собравшимся.
– Доблестные сограждане, – он сделал небольшую паузу и, выбросив вперёд лапу, с силой закончил, – братья! Недолог срок отпущенный нам для счастья. Но даже этого счастья нас лишают. Гнусная кучка зарвавшихся мерзавцев сосёт из вас соки, пожирает вас живьём, и это называется свободой? Узурпаторы-каннибалы хотят сделать из вас безропотных рабов – этому не бывать! Я – Авгурр говорю вам: всё в ваших клыках. Так оскалим их в борьбе за правое дело! Сегодня я обещал вам напиток и я даю вам напиток, – повинуясь его жесту, двое с цистерной выдвинулись вперёд. Толпа нестройно завыла.
– Завтра я отдам всю Вселенную. Я клянусь святым именем Гырра Первого, – он буквально прорычал "Перррвого" и даже у Инспектора ёкнуло внутри, – тот, кто пойдёт со мной, выиграет всё! – Он скрестил лапы на груди и струя мальвового напитка ударила в толпу. Доблестные сограждане, нестройно визжа, кинулись к цистерне. Туеса запрокинулись над открытыми пастями.
– Авгурр! Авгурр! – надрываясь, вопил стоящий рядом с Инспектором зубырь, пихая его в бок острым локтем. Толпа отвечала дружным рёвом.
– Действенная агитация, – покрутил головой Инспектор и стал выбираться с площади. Нервное напряжение оставило его, и он который раз поразился тому, с какой быстротой только что вылупившийся эмбрион этанийской республики усваивает политическую демагогию и государственную атрибутику. Предполагать, что причиной тому давно забывшие о державном шаманстве земляне было совершенно нелепо. Но другой причины он просто не видел и опять внутренне содрогнулся. На его глазах творилась История и действо это было темно и безобразно. Навстречу ему со свистом проскользнули мобили, битком набитые зубырями в касках и с дубинками. Представив служебное рвение одних и пьяную удаль других, Инспектор только крякнул. Впрочем, ни та, ни другая сторона не вызывали в нём сочувствия. Нет, только домой. Хотя дом, это место, где тебя ждут. А если никто не ждёт, то это просто укрытие для сна. Где теперь его дом? И есть ли вообще во Вселенной место, которое можно назвать домом? Он вспомнил, сколько времени не может просто, по-человечески выспаться и на мгновение пожалел себя. Дотащившись до двери, Инспектор почти упал в распахнутый услужливой электроникой проём, с наслаждением вытянулся на лежанке и провалился в чёрную, беспросветную бездну.

3
… Шли тягучие безрадостные дни, похожие один на другой, как кадры киноплёнки. Всё чаще Инспектор засыпал с головной болью, просыпался от собственного крика с мерзким ощущением в теле, как после дурного похмелья. И росло в нём какое-то безвыходное отчаяние, избавиться от которого не удавалось привычным аутотренингом. Не вспоминалось ничего светлого, из чего можно было бы раздуть искру радости. А сегодня в памяти неожиданно всплыла Алёна, насмешница с крутыми бёдрами, затянутыми в джинсы времён легендарного освоения Дикого Запада, Инспектор представил её высокую грудь под модной кольчугой, глаза на пол-лица, спелые вишни губ и понял, что думать об этой женщине ему по-настоящему приятно и радостно.
– Что, брат, безбабье одолело? – одёрнул он себя, почти физическим усилием прогоняя наваждение. Долго, отфыркиваясь, стоял под холодным душем. Потом оделся и вышел на улицу.
Город был полон народа. Казалось, весь Этан после необременительного рабочего утра высыпал на улицы. Мелькали яркие наряды местных модниц, они первыми оценили возможности земной одежды. Затем это захлестнуло всех. От несочетаемых расцветок и экзотических покроев у Инспектора буквально рябило в глазах. Вдруг он присвистнул – через брезгливо расступающуюся толпу, задумчиво почёсывая низ живота, шёл Курбыч в одной набедренной повязке. Этанийки повизгивали и лапками деланно прикрывали глаза, поглядывая сквозь растопыренные коготки. Этанийцы презрительно морщили носы.
– Ходит голый, как в ресторане, – донеслось до Инспектора. Он оглянулся. У стройной мальвы, осуждающе покачивал головой знакомый ему по истерическим панегирикам визора маститый поэт Дрязгерр – лауреат Большой премии Этана, автор национального гимна: "Над Этаном тучи ходят хмуро…" Ходили слухи, что полюбившийся Секрру текст был писан в соавторстве с другим маститым. Но куда подевался соавтор, никто не мог сказать ничего вразумительного. Впрочем, в этанийских обычаях было умалчивать о само собой разумеющемся. Инспектор окликнул Курбыча, с которым не виделся после вечера у Арры, и пошёл рядом с ним. Некоторое время шли молча.
– Эпатируете? – начал Инспектор. Курбыч застенчиво улыбнулся.
– Да нет. Просто жарко очень. А под одеждой блохи заводятся. Я привык к простору. Не люблю чесаться.
– Читал Ваши эпиграммы. По-моему, кое-кто почешется, – усмехнулся Инспектор.
– Да бросьте, – махнул лапой Курбыч, – Секрр ещё один зуб на меня затаит, только и всего. Наш народ не прокусить.. Никакие ваши гены не перешибут нашего инстинкта бежать за вожаком. Нас, – он помрачнел, – таких непричёсанных, раз, два и обчёлся. А время тяжёлое подходит. Нутром чую, как гайки закручиваются. И в первую очередь за нас возьмутся.
– Почему Вы так думаете?
– Я не думаю. Я знаю. У вас всегда так было. Просто Вы об этом забыли напрочь. Державная логика – бей кошку, чтоб невестка боялась.
– И всё-таки пишете по-своему?
– Всё-таки пишу. Думаете, не страшно? Ещё как страшно. Но кому-то же нужно говорить правду. Патология, конечно. Должно быть, съел что-то не то.
– Да-а-а, – протянул Инспектор, – по визору совсем другое говорят.
Курбыч пожал плечами.
– Я давно уже пропускаю между зубов эту манную кашу. Клыки у меня пока в порядке, сам могу разжевать, что надо.
– И что не надо, – подумал Инспектор и корректно промолчал.
Справа потянулся высокий забор, недоступный даже для этанийца. На огромном табло пульсировала надпись: "Научно-исследовательский институт деалкоголизации мальвового сока". У дверной прорези за пультом стационарного лучемёта сидели три охранника. Инспектор усмехнулся,. – Что, от пьянчуг охраняют?
Курбыч разом забыв недавнюю подавленность, хитро прищурился.
– Маскировка для простаков. Весь Этан знает, что тут оборонкой занимаются. Куют оружие возмездия. Будем съедать противника дистанционно и без потерь.
– Вот как, – неприятно поразился Инспектор. – А как же перемирие на вечные времена?
Курбыч хохотнул, – Да ерунда всё это. Там же Хрренц заправляет, значит, дело дохлое. Дурак и мозгогрыз. Это во-первых. А во-вторых, Инспектор, неужели Вы действительно думали, что между нашими народами возможен мир? Вы сами по себе – страшное оружие, вы ключ к Вселенной. И кто бы ни был у власти, мимо этого ключа не пройдёт, постарается прикарманить. Послушайте добрый совет, постарайтесь исчезнуть, пока за Вас не взялись всерьёз. И уходите с Этана. Немедленно. Это не планета, это чёрная метка для всей вашей цивилизации. Вы же умный человек, почему я должен Вам это разжёвывать?
– Даже если Вы правы, Курбыч, то тем более, я должен остаться. Не забывайте – я сторожевой пёс и это моя работа. И опасения Ваши напрасны, Земля раскусывала и не такие орешки. Это во-первых. А во-вторых, разговоры с Вами доставляют мне такое наслаждение, что я не в силах от него отказаться.
Курбыч даже взвыл от удовольствия. – Ну, уж разговорами я Вас обеспечу…
… Пьяница, попавший в общество убеждённых трезвенников не тянется так к заветному стакану, как безоглядно потянулся к разговорам с Курбычем Инспектор, измотанный жизнью среди сплошных клыков. Полузакрыв глаза, он слушал его монологи и терял ощущение реальности. Этот взрослый ребёнок, в глазах которого порой проскальзывала горькая печаль пророка, чем-то напоминал ему наивных философов древности, готовых пойти на костёр ради эфемерных зёрен Истины.
Заварив крепкий кофе и разлив по чашкам мальвовый коньяк, Курбыч самозабвенно витийствовал.
– Видите ли, Инспектор, по дороге познания надо идти самим. Сейчас у нас всё наносное – знания, культура, искусство. В полном смысле – с неба свалилось. Примем это как данность. Всё могло быть совершенно иначе. Но изменить ничего нельзя. Ну, ладно. Ну, есть у нас эта особенность: усваивать информацию через клыки и желудок. Но где-то надо остановиться. Иначе мы обречены навсегда остаться паразитами на теле другой цивилизации. Чуждой цивилизации, Вы уж не обижайтесь, Инспектор, но чуждой совершенно. Меня просто терзает ощущение невозможности сказать своё. Как ни лезу из шкуры, а всё уже было. И от этого выть хочется. Я говорю вашими словами, мыслю вашими понятиями, у нас даже языка собственного нет. Нам надо стать честными перед самими собой. Грубо говоря, стадию отвёрточного производства мы второпях освоили. Пора начинать собственные разработки. Впрочем, здесь практически никого это не трогает. Ни политиков, ни поэтов. Не говоря уже об обывателях. За кусок мяса они готовы на любую пакость. А этот Дрязгерр вчера заявил, что я ему просто завидую. Мол, петь его дурацкие куплеты буду стоя. Ха! Искусство должно создавать идеалы, иначе оно становится расписной ширмой, за которую политики валят свою грязную посуду. Где наши идеалы? О какой национальной идее рычит Секрр? Раньше мы жрали, чтобы насытиться. Теперь уверяем, что надо есть ради познания. Какое трогательное единство высокой цели и набитого брюха! Да сколько же можно пережёвывать чужое! И никого не убедишь, хоть клыком по камню. Много слюны утечёт, пока мои доблестные соплеменники начнут шевелить своими мозгами. И добро бы только слюны, а то ведь и крови тоже. Меня не устраивает перспектива перепевать чужие мотивы. А эти чревовещатели далеко не уведут. Наели рожи у правительственной кормушки и хрюкают во славу. Я тут малость порифмовал после вчерашней перебранки, хотите послушать?
– Господи, зачем спрашивать? – Инспектор поспешно поставил чашку, откинулся в кресле. Расширенные зрачки Курбыча устремились куда-то за пределы комнаты, к далёкой, видимой только ему цели.
– Ура лауреатам, – начал он, кашлянул от волнения и звенящим голосом стал отчётливо выговаривать короткие, ладные строчки
Ура лауреатам,
Что глотками берут!
Не тем, что щепят атом,
А тем, что славят труд.

О, эти жить умеют –
Поэты, не воры ж,
Которые имеют
С поэзии барыш.

Духовная разруха –
В работе только рот.
Пророк с набитым брюхом
Икает или врёт.

Пускай в желудке пусто,
Есть роща у реки –
Рентабельно искусство
Подонку вопреки,

Который от банкетов
И почестей опух…
Да здравствуют поэты!
К спецматери – хапуг!

– Хорошо, – Инспектор даже головой покрутил от удовольствия. – Просто и хорошо.
Курбыч виновато улыбался, облизывая пересохшие губы.
– Кстати, Инспектор, всё хотел у Вас спросить. Вы никогда не задумывались, откуда у наших зверёнышей весь этот негатив? Я же смотрел ваши видеокристаллы – нормальные люди, без всяких пакостей. И я уверен, что Ваши соплеменники действительно такие. Тогда откуда в моих сородичах столько разноплановой мерзости вылезло? Это что – ваша неуправляемая генная память при усвоении через желудок такие результаты даёт? Тогда вообще страшно. Получается, что всё так называемое гуманное и человеческое – только тонкий и непрочный слой над древней звериной сутью. И если это так, то в наших условиях это может привести к такой жути, что и думать не хочется.
Инспектор задумчиво покивал головой. Ещё бы он не задумывался над происходящим! Но ответа у него не было. А вслух он сказал:
– Будем надеяться, что мы с Вами опасаемся напрасно. Тем более, что боевых действий пока не предвидится, новых жертв не будет. А там подтянутся наши специалисты и разберутся, в чём тут дело.
– Да что-то долго они подтягиваются. Пока Секрр у руля, ждать можно. Хотя и опасно. А если Авгурр его сожрёт? Тогда, точно, война неизбежна. И какая война! Конец света.
Инспектор даже присвистнул.
– Видел его как-то на площади. И что же, он разве не за решёткой?
– Кто, кто, только не Авгурр. У него везде свои и всё схвачено. Народу он нравится. И чем дальше, тем больше. Такие вот невесёлые дела.
Курбыч замолчал, медленными глотками выцедил чашку, налил ещё.
– Уморил Вас совсем. Знаете что, зайдите ко мне через пару дней. Я, пожалуй, закончу. Набираю сейчас хроники Этана, одним пальцем, осваиваю вашу технику. Очень удобно, кстати. Посмотрите, посидим, поговорим… А сейчас идёмте купаться, жара спала. Да и Вашим провожатым окунуться не мешает, весь день на жаре блох давят.
4
Инспектор шёл к Курбычу. Полуденное светило щедро изливало на город ультрафиолетовую благодать. Над размягчённым пластфальтом тротуара лихорадочно дрожал перекалённый воздух. Редкие прохожие жались к дзельквовым аллеям, судорожными скачками преодолевая открытые места. Неуловимо пахло дымком, навевая какие-то забытые воспоминания: охота, бивак, костёр… С визгом затормозили напротив два тяжёлых вездехода, посыпались из отдёрнувшихся дверок одетые в серое зубыри, сопя и спотыкаясь бросились к неприметному домику, над которым зависало почти невидимое облачко дыма. Вдруг под ногами передних медленно, как в кошмарном сне, вздыбилась чёрная, переплетённая корнями почва. Горячей чесночной волной разрыва хлестнуло в лицо Инспектору. Свистнули осколки, застучали опадающие комья. Пригибаясь, Инспектор метнулся к ближайшей дзелькве, вытянулся за стволом. Над разлетевшейся кровлей лениво всплыл вертолёт, завис на секунду. В толпу орущих штурмовиков несколько раз ударили с него лиловые змеи разрядов. Вертолёт накренился и, суматошно размахивая плетёным хвостом, стал быстро удаляться.
– Опять удрал!
Инспектор скосил глаза. Рядом, восторженно глядя вслед вертолёту, стояли два его постоянных опекуна, к которым он уже привык и знал по именам – Воурр и Гррыза. Воурр, как обычно, роняя клейкие тягучие нити, звучно чавкал ароматической смолкой.
– Кто удрал? – спросил Инспектор.
– Кто, кто… Конь в пальто! Кушнирр, кто ж ещё.
– Первый раз слышу.
– Да есть тут один, – неопределённо протянул Гррыза и пихнул напарника локтем в бок. Телохранители переглянулись. Узкие их глазки ещё больше сузились, засветились нехорошим, плотоядным блеском. Инспектор пожал плечами, подобрал ссечённую осколком цветущую ветку, "полную цветов и листьев", как услужливо отметило сознание. Пошёл прочь мимо серых, весело грузящих в кузов обожжённые трупы сослуживцев. Попутчики отстали.
– Что за народ, – тоскливо думал Инспектор. – Что надо, казалось бы. Ведь всё есть. Свободного времени уйма. Живи, дыши, люби. Полный простор для всестороннего развития. Нет, опять бойни, опять клыки в крови, духовная пустота и отупение. Сожраны сотни добрых, умных, прекрасных людей. Их знания стали вашими. Почему же не стали вашими их доброта, честность, человечность. Или через желудок это действительно не передаётся? Дух вторичен и непрививаем. Дороги к храму в принципе не бывает. Только узкая тропа, по которой надо идти самому, затрачивая неимоверные усилия на подавление звериного в себе. Ребята, вы самые последовательные материалисты. Сугубо инстинктивные. А инстинкты всегда давали сто очков вперёд любому рефлексу. Как мы сами-то ухитрились на этой тропе удержаться? Ну, хоть бы одно человеческое лицо!
Но вокруг были только пасти и клыки. Они уже не резали взгляд так, как в первые дни. Они уже не воспринимались как нечто несовместимое с разумом и прогрессом. Клыки двигались, клыки лязгали, клыки мелькали перед глазами – белые, жёлтые, крашеные по последней моде фиолетовые, как стёклышки в калейдоскопе. Казалось, в мире нет ничего, кроме клыков, направляемых великой жаждой крови. Великие творения искусства, достижения человеческой мысли, идеалы гуманизма разбухали, разваливались на куски под алчущими клыками прогресса. И над этим праздником желудка нестерпимым огнём горел горячий клык Реста, обдирая до крови сутулящуюся спину Инспектора.
… Возле домика Курбыча копошилась кучка аборигенов. Тревожно заныло сердце. Инспектор ускорил шаги. Двери были выбиты, на газоне блестели осколки стёкол. Ветер лениво перебирал листы разбросанных по пластфальту книг. Возле них уже пофыркивали расторопные кибердворники. Рослый очевидец, гордый всеобщим вниманием, пояснял:
– …всю ночь его ждали, да видно упредил кто-то. Разбили напоследок всё и ушли. А он-то хорош. Мяса, видишь ли, не ест. Стишки сочиняет. Грамо-тей хренов. Ну, да далеко не убегит. Куды бежать, к чужакам только? Так за них самих скоро возьмёмся. – Он увидел Инспектора и замолчал, шумно сопя и нервно двигая клыками. Инспектор невидяще взглянул сквозь него, пошёл к дому. Из разбитых окон гудело и потрескивало – кибердворники суетливо наводили запрограммированный порядок. Инспектор подобрал толстую тетрадь, исписанную крупным почерком Курбыча, над ней уже трепетал механический идиот, и медленно пошёл прочь, сквозь нехотя расступающуюся толпу.
– Не пондравилось чужаку.
– А они благородного-с происхождения. Из обезьян, – раздались сзади возбуждённые собственной смелостью голоса. Загоготали, засвистели. Камень ударил о дорогу рядом с Инспектором. И этот звук спустил в его душе горькую, тугую пружину ненависти. Он резко обернулся и рванул из кармана бластер. Зубыри стаей потревоженной саранчи шаркнули по сторонам.
– Хулиганьё, – сплюнул Инспектор, убирая оружие. Ему уже было стыдно за свою вспышку. Устраивать вендетту нужно было не здесь, не здесь нужно было искать организаторов погрома, мающихся от эпиграмм Курбыча расстроенным пищеварением. Инспектор задвинул дверь перед самой мордой Воурра, тяжело опустился на тахту и открыл тетрадь. На первой странице значилось: КРАТКИЙ ОЧЕРК ИСТОРИИ ЭТАНА. Так или иначе, но обещанное дошло до адресата.
– Грамотей хренов, – вспомнил Инспектор и снова защемила сердце улегшаяся было тревога за судьбу Курбыча. – Удачи тебе, старина, – вслух выговорил Инспектор, протяжно вздохнул и перевернул страницу.

5
( Тетрадь Курбыча)

В Начале был крик. Слова пришли потом. Плод с древа Познания, принявший форму посланца другой планеты, врезался в стаю воющих сородичей, и небывалая доселе вспышка разума озарила низкие лбы неофитов. Новоявленная этанийская цивилизация остервенело рванула вперёд к светлому будущему, с подспудным рвением достичь и превзойти.
Гырр – вожак стаи, которую осенила неожиданная небесная благодать, оказался истинным предводителем. Ещё не перестали болеть желудки после необычайно информативной пищи, как его преображённый мозг связал воедино цепочку событий и сделал правильный вывод. Приоритет информации запустил механизм объективного хода исторического развития. Гырр действовал интуитивно, быстро и верно. Пара возможных конкурентов, слабо протестуя, умножила его способности. Теперь Гырр был готов к общественным реформам. Благодаря фонору Джейн, начало великих преобразований было донесено до потомков без искажений. Кроме того слаборазвитая этанийская цивилизация ещё не додумалась до перекраивания истории под фигуру действующего правителя. Так что у нынешнего Пимена нет пространства для манёвра. Остаётся только скрупулёзно свидетельствовать.
… Его светлейшество, Повелитель Этана, Великий Штурман Прогресса Гырр Первый восседал на троне, сплетённом народными умельцами из редкого дерева, для которого в языке ещё не было названия, и задумчиво почёсывал складки летательных перепонок. У его ног возлежали трое приближённых, доверенных соратников: Секрр, Огрр и Хррум, первыми в то недавнее утро успевшие на зов вожака. За его спиной недвижными глыбами застыли Кррыг и Урруга – телохранители Великого Штурмана, беспрестанно скалящие мощные желтоватые клыки. А перед троном, вывалив на сторону языки, гладя свалявшуюся космами шерсть, сидела бывшая стая – теперь верноподданный народ.
– Благородные воины, – начал Гырр высоким взволнованным фальцетом и развёл передние лапы, напрягая безукоризненные перепонки. – Совсем недавно мы осознали себя великим народом. Под моим мудрым правлением мы сделали огромный скачок вперёд. Но в то время, когда лучшие из нас отдают животы свои ради мирового прогресса, нога пришельца бесцеремонно топчет священную землю Этана. Массы народа прозябают в темноте и невежестве. Наше святое дело объединить их в армию Единого Этана. Тогда у нас достанет сил разбить пришельцев. Они пришли, чтобы стать ступенью, с которой начнётся наше процветание. Достойнейшие из нас сегодня же отправятся в путь и понесут истину во все далёкие стаи. И, – он возвысил голос, – пусть гордятся те, на кого пал выбор. Их имена будут кровью врезаны в историю Этана. Да будет так! – Гырр сделал знак головой и смежил веки. На поляну шустро ворвалась дворцовая свора. Мрачных носителей прогресса под прицелом арбалетов брали под стражу. Им предстоял далёкий путь по пустыням и солончакам. Туда, где в поисках пропитания рыскали стаи неразумных аборигенов, на клыках которых им предстояло стать зёрнами разума, прославляя великие идеи Гырра Первого.
Великий Штурман Этана был мудр и расчётлив. Он понимал, что прогресс, основанный только на самосъедении, неизбежно растворится в прорве урчащих желудков, и самопожертвование Милроу пропадёт втуне. Упрочить ситуацию могли только пришельцы. Аура грядущей войны управляла сердцами соратников. Первым же декретом Гырр открыл военные колледжи, где вооружённые дубинками сержанты вбивали в тупые головы недорослей азы имперской премудрости. Солдатам много знать вредно. И через четыре цикла армия, обученная обращению с единственным бластером Милроу, но поголовно вооружённая арбалетами, была готова к удару.
Придворные оракулы прочили быструю победу и мохнатые этанийские звёзды угодливо выстраивались в победные фаланги. Опьянённый казарменной расторопностью космоса, Гырр Первый совершенно упустил из вида, что даже на пути к бессмертию не мешает смотреть под ноги. Камень, о который он споткнулся на доброй охоте, стал камнем преткновения в его стремительной карьере. Гырр упал так неудачно, что умудрился размозжить голову о томагавк спешащего на помощь Огрра. Обуянный скорбью Огрр каждым клыком и всем желудком воспрепятствовал утрате Великих Знаний и принял на себя бремя ответственности за судьбы народа под именем Гырра Второго.
Никто из монархов не застрахован от политических ошибок. Гырр Второй не стал исключением. Празднуя коронование, в состоянии эйфории после третьего туеса мальвового сока, он почтил монаршей милостью гувернёра своих сыновей. Сей акт, поспешный и необдуманный, имел своими последствиями ряд недостойных монарха деяний. Обуреваемый порочными наклонностями, Гырр Второй основал Всеэтанскую Академию Наук и воздвиг дворец-резиденцию императорской фамилии. На пышных дворцовых приёмах подавали лучших зубырей Империи. После обедов выросшая над собой элита выходила поковырять в зубах в дзельквовую рощу, насаженную специально для отдохновения и размышлений о судьбах народа. Народ, однако ж, роптал и взывал к защитнику. Тогда, устав ждать милости от скупой на камни преткновения природы, некто Бррендер ворвался во дворец ночью, ведя за собой горстку авантюристов. Вкусившая напитка охрана не смогла воспрепятствовать мятежу должным образом. Очередной исторический камень опустился в нужное место набитой реформаторскими идеями головы Гырра.
Дальнейшие деяния вождя революции Бррендера Первого убедительно продемонстрировали тщету и бренность всего сущего. Дарованный провидением монарх круто переложил штурвал державы, преобразовал Академию в Национальный Гвардейский корпус и благословил поход за океан. В короткий срок была построена великая армада плотов, изготовленных по личному указанию правителя из железного дерева – для вящей прочности. Косматые воины, потрясая дротиками и похлопывая по задам взвизгивающих одалисок, покинули берег и устремились за славой и трофеями. На флагманском плоту плыл юный поэт Курбыч, призванный воспеть Великий Поход и фанатично верящий в непогрешимость императорского гения. Природа, однако ж, была настроена менее восторженно. Циклон, неторопливо кружа по океану, своим холодным фронтом пренебрежительно устранил с пути неповоротливую армаду. Нанеся тем удар по обороноспособности Этана, а также по юношеским бредням Курбыча.
От понесённой утраты у Бррендера Первого поседела шерсть между лопаток. Ещё бы – пропало столько хорошо обученной пищи! Штабные генералы, в короткий срок раздобревшие на даровых харчах до монументальных габаритов, оказались совершенно неподготовленными к встрече с первородной стихией. Из всего экипажа флагмана выплыл только Курбыч, что вызвало нервный срыв монарха, сгоряча изрекшего: "Дерьмо не тонет!" Каковые слова и определили на многие циклы вперёд отношение державы к рифмоплётам и прочим тунеядцам. Огорчённый, но только закалённый испытанием, вождь приступил к поспешному формированию новых легионов. Ибо мечта о Великой империи безусловно стоила жертв. К сожалению, верноподданный народ оказался не столь целеустремлённым. Тела, наделённые в одночасье душами, нуждались в душевном утешении. Трудно сказать, чья именно перистальтика усвоила земную легенду сотворения мира, но последствия сего были грандиозны. Яблоко, украденное библейскими подельниками с древа Познания, свинцовой гирей непреложного факта упало на казалось бы ударопрочные черепа неофитов. Иронию скептиков, утверждавших, что под яблоком в таком случае надо понимать тушу Милроу, никто уже не слышал среди рёва тысяч глоток познавших Истину. Стало совершенно очевидным, что желудочное познание было свойственно и пришельцам, которые затем утратили его в порядке наказания за грехопадение. Что автоматически превращало их в копилки знаний для божественных этанийских желудков. Обряд причастия был тут же канонизирован государством.
Не заставили ждать себя реформаторы и еретики.
– Хотите причащать нас хлебом и сладкой водичкой? – вопрошал главарь секты раскольников Кушнирр, – не выйдет! Не хлебом единым жив зубырь! Плоть от плоти есть факт, а всё остальное – обман для народа.
Под его началом у культовых костров стали устраиваться разнузданные оргии. Они заканчивались съедением – "обретением бессмертия" – очередного "спасителя". В результате чего количество подданных Бррендера резко пошло на убыль, а секта императорским вердиктом поставлена вне закона. Что привело в неё новых последователей. Как говорил древний великий мыслитель: "Хотели как лучше, а получилось как всегда!". Колесо этанийской истории начало вихлять в стороны, угрожая остановкой и падением в былую косность. Боярам Бррендера стала ясна необходимость смены лидера, и его не могла спасти даже хламида, оснащённая – остриями наружу – ядовитыми колючками дзельквы. Бассейн, в котором император совершал утреннее омовение, стал его последним убежищем. Монарх нырнул, и больше никто его не видел. Спустя некоторое время вода в бассейне окрасилась в национальные цвета Этана, и по ступеням поднялся новый претендент на престол, снимая с себя акваланг Милроу. Имя авантюриста осталось неизвестным, а сам он властвовал ровно столько, сколько потребовалось, чтобы дойти от бассейна до дверей дворца. Там узурпатора и покарала дубина народного гнева, сжатая волосатой лапой Хррума. Возблагодарив судьбу, избавившую его от греха цареубийства, Хррум немедленно короновался, принял имя Гырра Третьего и призвал к решительным действиям.
В ту же ночь ржавеющий в пещере грузовоз до отказа забитый добровольцами-головорезами, натужно цепляясь за чёрное небо четырьмя скрежещущими винтами, рыская и подвывая от неопытности пилотов, пересёк океан. Стаей апокалиптической саранчи десантники обрушились на спящий город. Окраины пали без боя. И только в центре опомнившиеся пришельцы устроили сечу. Ещё грохотало и сверкало, ещё текла из перехваченных глоток драгоценная алая влага и рушились подсечённые кладенцами стены, а над пожарищем и резнёй, и стихийным "обретением бессмертия" уже взлетали захваченные с боем вертолёты и брали курс на материк, туда, где алчно рычали от нетерпения свежие своры поборников прогресса
… Бой утихал. Чадящее пламя лениво лизало шипящие пластиковые корпуса. Медленно плыли в воздухе чёрные жирные хлопья. Головы кружились от запаха свежей крови. На уцелевших, обугленных разрядами стенах то тут, то там белели силуэты перешедших в газообразное состояние воинов. Сожалея об утраченном знании, добровольцы, урча, торопливо уничтожали достояние государства. Гордыня и честолюбие обуревали их обновлённые мозги. А через площадь в каком-то полубреду брёл будущий летописец исторических сражений, некто Курбыч, зачарованно шепча только что усвоенные строчки: "Поэзия, ты – служба крови, так перелей себя в других…" Весь его организм трепетал в предвкушении смутно угадываемого осознания.
Меж тем разгорающееся священным алым светом утро предвещало новые бои. Слетающиеся на дым и запах императорские когорты, сопя и ругаясь, жадно вгрызались в сладкое мясо познания во имя святого дела клыка и прогресса…



6
На этом записи обрывались. Инспектор отложил тетрадь и вытянулся на лежанке. На душе было пусто и беспросветно. Он почти физически чувствовал, как тычется в тупики воспоминаний отчаявшаяся мысль, лихорадочно ища что-то неясное, от чего улеглась бы эта гнетущая боль в груди. Но всё оказывалось незначительным, преходящим и тупая безысходность покрывала лоб холодной испариной. Воспоминание об Алёне всплыло непроизвольно. Инспектор с удивлением понял, что это единственное, нужное сейчас ему. Алёна… Нежное, всё растворяющее тепло растекалось в груди.
Женщины, дарившие его вниманием и взаимностью, всегда вспоминались безлико. Да и вспоминалась скорее та короткая, заложенная в них радость. Была нежность, доверчивость, иногда готовность отдать всё. Не было только понимания. Даже в лучших из них рано или поздно срабатывал инстинкт собственницы и нежное, трепетное существо превращалось в мегеру и зануду. Он привык к этому и не требовал невозможного. Вспоминал же о былых возлюбленных всегда с благодарностью. Но всё это также было мелко и незначительно по сравнению с растущей внутри радостью.
– Старый дурак, – горько усмехнулся Инспектор. – У неё таких как ты вагон и маленькая тележка. – И тем не менее всё его существо протестовало против этого. Уж эта женщина непременно поняла бы и приняла его таким, какой он есть. Душа, припёртая в угол, постыдно хваталась за соломинку нелепой надежды. Да почему ж нелепой!
– Хватит ныть! – Инспектор решительно встал, понюхал для чего-то и отбросил в угол пустой пузырёк из-под репеллента. Легко и полузабыто щекотало под ложечкой, в ушах звенели боевые трубы.
– Мы ещё поборемся, трупоеды. Я вам устрою прогресс. Будет вам несварение желудков на все времена. Курбыча бы только вытащить. Бедняга. Тут бронированные крылья нужны, а не твои рудименты. Ну, да мы эту историю перепишем с чистого листа. – Инспектор вышел из дома и решительно пошагал к императорскому дворцу, удивляясь, что не сделал этого раньше. По пятам шлёпали зевающие охранники. Возле памятника Гырру, перед наспех сваренной трибуной толпился местный люд. Инспектор подошёл. Любая толпа здесь раздражала его уже рефлекторно. Низкие лбы, заросшие дикой шерстью. В последнее время растительность над бровями стала считаться признаком патриотизма и верности патриархальным основам. Под ней – тусклые ненавидящие глаза. Дымящиеся наркотические палочки в клыках. Устойчивый смрад мальвового перегара. Один из них, стоя на трибуне, "толкал" по бумажке речь.
– … с чувством глубокого удовлетворения выражаем нашу полную поддержку Отцу Народа – великому и полнокровному Секрру. Да умножатся его знания! Да сгинут его враги. Гельм… глемль… глеминтам не место среди нас. – Толпа восторженно завыла. Инспектор плюнул и двинулся дальше, проталкиваясь сквозь броуновское брожение толкующих о своём автохтонов.
– Высосал я, братки, четвёртую четверть и чую – не надо было последнего глотка делать…
– Тут я эту сисястую стерву под мальву и завалил, шалишь, детка, мы добычи не упустим…
– А Кушнирр его мордой в блевотину тычет и рычит: "Не побрезгуй, сын мой, повторение – мать учения". Мы животы порвали.
Инспектор ощутил, как поднимается изнутри, казалось, прочно забытое чувство ненавидящего презрения.
– Я мыслю, следовательно существую? Не-е-ет. Вот оно – жрущее, гогочущее опровержение. Как приятно и необременительно существовать, не мысля. Зная сразу все концы и не желая тратить время на доказательства. Никогда за это не преследовали и преследовать не будут. С такими удобно любому государственному устройству. Они предсказуемы абсолютно. Демократия, тайное голосование? Ха! Хоть трижды тайное. С такими сюрпризов не будет. Проголосуют тайно за любую пакость, прочитают вслух подсунутые бумажки, отделаются от непонятного "долга" и пойдут в ближайший кабак хлестать мальвовую бурду, блевать в подворотнях и заваливать на травку местных клыкастых красоток. Блаженны нищие духом? Ну, нет! Огнем и мечем! – Инспектор скрипнул зубами так, что зашершавела на языке крошка эмали.
– К чему стадам дары свободы, – всплыли из подсознания строчки, написанные великим провидцем ещё в те времена, когда человечество прочно стояло на коленях, – их должно резать или стричь… Конечно, найдутся адвокаты и у этих выродков. Сюда бы их, мордой в этот гадюшник. Придётся менять закон о Контакте. Ну, да мы с шефом это пробьём. Шеф мужик упёртый, прёт, как танк, сквозь любую плесень.
Он уже забыл, куда собирался идти, что и кому хотел доказывать, однако же размашисто шагал вперёд. И вдруг остолбенел – навстречу ему шла Алёна. За ней поспешала стайка обалделых зевак. Ноги Инспектора стали ватными. Сладкий спазм быстрой тёплой волной перекатился через живот к горлу. Окружающее превратилось в движущиеся, цветные стёклышки калейдоскопа, прерывистый звон в висках заглушил все уличные звуки. Сильно и торопливо забухало сердце. И сквозь эту искажённую реальность сказочно-прекрасно Алёна подплыла к нему, чуть наклонила голову и сказала:
– Здравствуй, Иван.
Инспектор уже овладел собой. Несмотря на отчаянное желание мёртвой хваткой сжать её плечи, сдержанно кивнул.
– Здравствуй, Алёна. Какими ветрами?
– Исключительно попутными, Иван. Пойдём к тебе? Или так и будем стоять?
7
… Расчёсывая перед зеркалом свою длинную рыжую гриву, Алёна усмехнулась.
– Не ждал меня?
Инспектор развёл руками.
– Сама понимаешь. – Он сразу, как само собой разумеющееся, принял и появление Алёны, и это внезапное "ты". – Как только тебя на блок-постах не задержали?
Алёна отмахнулась.
– Сказала, что к тебе иду. Ты тут, кстати, большой авторитет. Ну, просто очень большой. Обыскали весьма деликатно, бластер забрали, козлы. Хотя и дико извинялись. Противно было, когда в волосы полезли грязными лапами, боеголовку, что ли хотели найти… Надо же тебя вытаскивать, завтра грузовики приходят, будем делать ноги. А в комиссии бюрократы засели, всё каких-то провокаций боятся. Вчера в тридцать второй раз потребовали твоего возвращения, мол, вся ответственность падает на правительство Этана. Тоже козлы ещё те. Слушать противно. Хорошо, хоть у Алвареса в жилах кровь, а не физраствор! – Злая, уверенная в себе сила звенела в последних словах Алёны.
– На рассвете он ждёт нас у Чёрных скал, прикроет переход…
– Я не настолько знаком с вашей географией, – начал Инспектор и замолчал, поняв, что сморозил глупость.
– Так для того я и здесь. Ох, чувствую сидеть нам на Земле веки вечные за эту авантюру…
Она говорила что-то ещё, но слова её уже плохо доходили до Ивана Косулина, полномочного инспектора Комиссии Галактической Безопасности. Канули в небытие все недавние заботы, осталась только жгучая радость от близости Алёны и переходящая в ужас тревога за её судьбу в этом логове упырей. "Большой авторитет", надо же… Алёна стянула волосы в тугой толстый жгут, глянула в окно.
– Как только от твоих драбантов избавиться, чтоб шума не поднять…
– Да это пустяки, – рассеянно проговорил Инспектор, – это сделаем. Но почему именно ты?
Алёна печально усмехнулась.
– Алваресу здесь бы и шагу ступить не дали. А кроме того, я же видела, как ты тогда на меня смотрел. Думаешь, легко быть секс-символом планеты? Каждая тварь пялит масленые гляделки, да ещё лапы распускает. А ты – другой.
Она вскинула голову, и её огромные зелёные глаза встретились с напряжённым взглядом Инспектора. Медленно, не смея поверить в происходящее, Инспектор опустил тяжёлые руки на плавные плечи Алёны, притянул к себе её ставшее податливым сильное тело. Алёна, закрыв глаза, вслепую, по-бабьи уткнулась лицом ему в плечо и, облегчённо вздохнув, захлестнула на шее прохладные руки.
Некоторое время они стояли, чутко вслушиваясь в нарастающий яростный бег крови. Невероятным усилием воли отрывая себя от этого бесконечно родного тела, Инспектор отстранился, чувствуя, как всё его существо протестует против утраты близости.
– Надо идти, милая.
Алёна коротко кивнула, влажными губами быстро ткнулась в его горячий рот. Крепко сцепив руки, они вышли на улицу. Ухмыляющиеся попутчики зарысили следом. Инспектор ободряюще сжал руку Алёны. Ускорил шаги. Выбирая пустынные закоулки, давно продуманным путём вывел её к окраине. Сзади учащённо сопели.
– Не оглядывайся, – сквозь зубы выдавил Инспектор, спиной чувствуя, что число преследователей увеличилось. На опушке их догнали. Два рослых зубыря торопливыми прыжками преградили путь к лесу. Тупые, бесстрастные морды, ненавидящие щёлки глаз, лапы на рукоятях тяжёлых бластеров. Инспектор быстро оглянулся. Сзади стояли ещё четверо. Воурр всё так же флегматично чавкал жвачкой. Оружие не вытащили, стояли, злорадно ухмыляясь, наглые, уверенные, воняющие перегаром.
– Поворачивай, – коротко рыкнул стоящий впереди, приподнял тупой короткий ствол.
– Не успею, – тоскливо подумал Инспектор, ощущая, как оттягивает карман тяжесть недосягаемого бластера.
– Мы гуляем, в чём дело? – кротко сказал он, поднимая безоружные руки.
– Гуляй обратно, падло, – зубырь страшно оскалился. Инспектор начал медленно поворачиваться, боковым зрением улавливая, как тот с презрительной ухмылкой опускает оружие. Инспектор резко выдохнул и ощутил привычный прилив той странной силы, за которую ошеломлённые сокурсники когда-то прозвали его ниньдзя Су Лином. Эх, будь он один…
– Была не была!
Резким тычком Инспектор сбил с ног Алёну, прыгнул головой вперёд, как в воду, на лету вытягивая руки к ненавистному двойному кадыку. Мерзко хрустнули переломанные позвонки. Второго – падая, ногой в пах и переворотом назад, навстречу вырываемым из кобур бластерам. Быстрей надо, ребята! Вспышка импульса. Жар над левым ухом. Мазила! Правой в челюсть. Ребром ладони по кадыку. И ещё раз. На себя, вниз, коленом в зубы. Острые у них клыки, да хрупкие. Всё…
Инспектор оглянулся. Алёна уже поднималась, вид у неё был ошалелый. Ничего, родная, всё будет хорошо. Заныли разбитые костяшки. Да и связки, кажется, потянул. И как раз на той ноге, что уже ломал когда-то на Странной планете. Тоже Рэмбо нашёлся.
– С ума сойти! – восхищённо выдохнула Алёна. – Инспектор пожал плечами, хотя внутри него неудержимо разрасталась радость.
– Какой ты молодец. Теперь в лес. Километрах в пяти у Алвареса охотничий бест. Отсидимся, к рассвету выйдем, а там до Чёрных скал рукой подать. Да у тебя руки в крови! Давай перевяжу.
– Пустяки, Алёнка. Отвернись.
Инспектор примерился к тихо повизгивающему внизу недавнему удальцу, отвёл ногу для удара. Алёна брезгливо отвернулась, бросила через плечо
– Зачем? Оставь его.
Инспектор резко выпрямил ногу, повизгиванье оборвалось. Над остальными уже роились чёрные трупоеды.
– Прости, но так надо. Вообще-то хорошо бы сжечь, но и так сойдёт. Сотрём лишнюю информацию. – Он оттащил трупы в кусты, забросал валежником. Ссыпал за пазуху бластеры зубырей. Один, помедлив, протянул Алёне.
– Пошли, показывай дорогу.
…Рест уже расцвечивал закатное небо причудливыми алыми пятнами, когда они добрались до беста. Алёна безошибочно угадывала нужное направление. Всё было как и раньше, когда Алварес обучал юную практикантку охотничьему искусству. И даже его ракетный пояс по-прежнему стоял в углу избушки.
– Жалко, что один. – Инспектор покрутил верньеры, проверил эмиттеры тяги. Всё было в порядке. Алёна вздохнула.
– Не так просто. Граница закрыта абсолютно, мы проверяли. Эти ребятишки очень способные на такие пакости. Ладно, прорвёмся. – Срывая грязную паутину, она потянула со стены боевой арбалет Алвареса.
Петухи, обалдев на зорьке, ворчливо перекликались в развесистых кронах. Алёна сбила двоих, усмехнувшись, подумала, что хотя они и не узнают, о чём воркуют местные пернатые, но зато ужин будет на славу.
… Поворачивая на вертеле золотистые ломти, Инспектор сказал
– Да, перед таким искусом даже вегетарьянец бы не устоял. Жалко, Курбыча здесь нет. Непременно вас познакомлю. Парень с головой, должен выбраться. Тебе он понравится, вот увидишь. Единственный человек в этом логове.
Алёна улыбнулась.
– Для меня они сейчас все одинаковые. Кошмарные твари. А клыки – просто ужас. Как хорошо, что всё уже позади.
– Ещё не всё, – суеверно подумал Инспектор, но вместо этого сказал. – Курбыч местный поэт. Он тебе так зубы заговорит, что и про клыки забудешь. Да вот, кстати, – он порылся в кармане, вытащил замызганный клочок. – Послушаешь?
– Да, конечно.
– Это у него в тетради закладка была такая. Последнее, должно быть.

Я – прокажённый. Поэт поэтому.
Не от страданий, но от тоски,
Что жизни не жил. Тоска по этому
Тяжёлой кровью стучит в виски.

Не заражу я. И страх, и жалость
Уйми. Напрасно не лотоши.
Я – это то, что ещё осталось
От тела или там от души.

Так что прикажете? Копаться в соре?
И я заречься в ином спешу –
Пишу про пажити или про зори,
Про лепрозории не пишу.

А где-то ночь. И рассветы росны,
И жизнь прекрасна по мелочам…
И с прокажённою кожей сосны
Мне снятся издавна по ночам.

– Бедняга, – прошептала Алёна, – представляю, как одиноко и тоскливо ему здесь было. Где он только мог сосны увидеть, на Этане хвойные не растут… Видно, не всегда был вегетарианцем. – Инспектор развёл руками
– Что поделать. Все мы в молодости были достаточно кровожадными…
Поужинали молча. Бросив на пол охапку свежего клевера, Инспектор повернулся к спутнице.
– Располагайся. Я снаружи покараулю.
Алёна встала, медленно распустила волосы, укоризненно покачала головой.
– Хороший ты, Иван, только глупый. Помоги мне снять кольчугу…

… Они лежали, обалдело прижавшись друг к другу и потрясённо молчали. То, что произошло, было неповторимо и прекрасно, как вспышка сверхновой, сжигающая одряхлевшую космогонию и создающая юную вселенную. Неярко пульсировал в углу люминесцентный шар "вечного огня", отрабатывая режим ночника. За утлой стеной время от времени с привычным потрескиванием сворачивалась в трубочку кора на растущих мальвах. Громко стучали у изголовья Алёнины старинные (в каком музее она их откопала?) механические часы со стрелками и циферблатом. И от этого звука было как-то по-особому покойно и хорошо. Во всём мире было только это, да ещё лёгкая тяжесть женской головы на плече. Грудь Алёны туго касалась его тела, и от этого тёплые мягкие волны уютно нежили сердце. Пальцами левой руки, самыми подушечками он еле слышно проводил по голому гладкому плечу, такому мягкому и беззащитному, что жгло глаза от невольно проступающих слёз.
Алёна пошевелилась, подняла голову, вздрогнула всем телом. Инспектор обеспокоенно приподнялся на локте. По наружной стороне оконного пластика, притянутое светом, ползло мерзкое существо, методично и вяло передвигая чёрные присоски. Трепетали маленькие белёсые крылышки, тяжело тянулось длинное толстое брюшко, набитое фосфоресцирующей ватой. Из брюшка сочилась пузырчатая субстанция. Алёна брезгливо передёрнула плечами. Инспектор бережно провёл ладонью по её щеке, пружиняще шагнул к окну, легонько щёлкнул по пластику и вздрогнул. Через поляну в неровном свете двойного сателлита перебегали, планировали чёрные тени. Инспектор резко обернулся, и в то же мгновение снаружи затопали, загоготали, с треском вылетела дверь, и в комнату полезли оскаленные смердящие твари. И по этим наглым клыкам, по багровому блеску глаз, ненавидяще свистя, ударил сиреневой вспышкой бластер Алёны. Замычав от тоскливой ярости, Инспектор рванул из сброшенной одежды металлитовые рукояти и навскидку полоснул по лезущим в окно. Радость исчезла, сменилась визжащим, воняющим горелым мясом бредовым кошмаром. И на всю отпущенную ему оставшуюся жизнь отпечаталась в памяти Алёна. Её торчащие вразлёт крупные груди с тёмными острыми кончиками, рыжее пламя волос вокруг головы и торопливые, с бедра вспышки бластера. Инспектор резал импульсами пространство за окном, там орали, падали, потом всё стихло, и командирский голос прорычал
– Его – живым!
– Уходи!
Алёна отрицательно мотнула головой. В этой неразберихе она успела одеться – мокасины, джинсы, только кольчуга второпях на голое тело, сквозь мелкую сеть матово светится белое.
– Уходи, я задержу.
– Я с тобой.
– Уходи, меня не тронут. Приведёшь Алвареса, скорей.
За кустами орали сержанты, поднимали в атаку. Инспектор высадил стену и кинулся навстречу набегающей стае, стреляя из обоих бластеров. Заряды кончились почти одновременно. Первому нападающему Инспектор кулаком снёс полчерепа, второго наискось рубанул ребром ладони, до костей сдирая кожу о хрустнувшие клыки. И тут на него навалилась куча рыдающих от восторга, воняющих старой шерстью приматов. Пришлось пустить в ход ноги, но силы были слишком неравны. И всё же ниньдзя Су Лин что-то ещё мог напоследок. Оставляя за собой хрипящие, корчащиеся тела, он полз в сторону от беста, от лихорадочно пристёгивающей ремни Алёны. В очередной раз стряхнув с себя новую груду аборигенов, успел заметить, как чиркнул в чёрном небе ракетный пояс и только тогда позволил себе отключиться.

8
Сознание возвращалось толчками, добавляя с каждым новую порцию боли. В спину и плечи врезался острый край какой-то плиты. Инспектор вспомнил всё и, сделав усилие, разлепил веки. Шумно сопящий над ним зубырь распрямился и с облегчением объявил
– Очухался.
– Поднимай!
Заскрежетали несмазанным металлом невидимые блоки. Инспектор почувствовал, что его тело принимает вертикальное положение. Отчётливо слыша, как похрустывают позвонки, повернул голову и огляделся. Он висел, привязанный к нелепой конструкции, отдалённо напоминающей музейные распятия. Прямо перед ним высилась огромная пирамида из грубо отёсанных каменных глыб. Поодаль виднелось несколько круглых дыр, очевидно, лазов в пещеры. А всё пространство перед ними было запружено галдящей разношёрстной толпой. Нестройный рёв множества глоток начал упорядочиваться, постепенно складываясь в какое-то короткое, беспрестанно скандируемое слово. Внезапно Инспектор понял, что это за слово и, напрягшись, попытался освободить руки. Кажется, путы подавались. Хорошо, что не гвозди…– Кровь берегут, – отстранённо подумал он.
– Кушнирр! Кушнирр! – скандировала толпа. У основания пирамиды появился высокого роста зубырь, одетый в чёрную длинную хламиду, театрально вскинул вверх лапы. Толпа затихла. Мгновенно наступившая тишина хлестнула по напряжённым нервам Инспектора.
– Дети мои! – пролаял чёрный, – настал этот час. Возблагодарим же Господа нашего, не оставляющего нас своей милостью. И да воссияет над нами свет Истины! Толпа отозвалась слитным аккордом восторженного воя. Инспектор, сдирая с запястий кожу, рванул руки из пут. Ему вовсе не улыбалась перспектива стать новоявленным мессией раскольников. Путы начали подаваться, всё же сектанты плохо представляли себе возможности загнанного в угол человека. Инспектор несколько раз напряг мышцы и приготовился дорого продать своё тело. Вдруг лёгкая тень скользнула над ним. С мгновенно вспыхнувшей надеждой Инспектор бросил взгляд вверх. Из-за ярко-зелёных крон, просвечивая ажурными скелетами, стаей разноцветных треугольников бесшумно выплывали правительственные дельтапланы. От них уже отрывались фигурки десантников. По шкурам, закамуфлированным чёрно-жёлтыми пятнами, Инспектор узнал их и даже в своём состоянии удивился. "Серые Вампиры" – элитная сотня личной охраны Секрра. Над толпой безобидными струйками сизого дымка поползли выхлопы газовых гранат. Крохотные когти вцепились в носоглотку Инспектора, выворачивая наизнанку многострадальные внутренности. Давясь рвотой, он видел, как разбегаются сектанты, затыкая лапами пасти в тщетных усилиях предотвратить спонтанный выброс информации. Двое, обильно орошая чёрную хламиду, поспешно впихивали в узкий лаз содрогающуюся тушу Кушнирра. Но на выпяченном заду пастыря уже металась алая точка лазерного прицела, и стрелок сделавшего боевой разворот дельтаплана неотвратимо сужал директрису. Инспектор непроизвольно глубоко вздохнул и ощутил, как его желудок стремительно поднимается вверх… Обессиленно обвиснув в креплениях, он безучастно наблюдал, как двое легионеров, блестя жёсткими глазами через респираторы, стащили его с распятия, скрутили руки за спиной и тычками погнали по лесной тропе.

9
… Превозмогая дикую боль во всём теле, шатаясь и затравленно дыша, Инспектор переступил порог какого-то мрачного бетонного здания с прорезями бойниц вместо окон и остановился. Перед ним стоял Авгурр. Увидев лицо Инспектора, страдальчески поморщился.
– Развяжите его! Гер-рои… Садитесь, прошу Вас. Ничего нельзя поручить. Всё понимают буквально.
Инспектор грузно осел в придвинутое кресло. Кресло было мягким и удобным. Кожу тут же защекотали встроенные в спинку исцеляющие процессоры. Некоторое время Авгурр молча смотрел на него, покачивая кудлатой головой, потом извиняющимся тоном выговорил
– Мне очень жаль, что так вышло, Инспектор. Вы всё сделали профессионально, но недостаточно учли специфику Этана. Вам надо было сжечь тех бедняг, тогда наша встреча оказалась бы более подготовленной и без всех этих непредвиденных осложнений. Но что теперь сожалеть о несделанном. Главное – Вы здесь.
– Что Вам надо от меня?
– Поговорим по-дружески, – програссировал Авгурр. – Надеюсь, мы найдём общий язык. Нам обязательно надо стать друзьями. Вы мне очень нужны, Инспектор.
– Не вижу, чем могу быть Вам полезен. – Авгурр довольно осклабился.
– А я объясню. Было бы глупо, если бы мы – два умнейших представителя своих рас не пришли к пониманию. – Инспектор покачал головой.
– Вы заблуждаетесь. У меня нет полномочий на переговоры.
– А этого и не требуется, Инспектор, этого и не требуется. Всё зависит только от нас двоих. Такая вот любопытная ситуация. Но ближе к делу. – Авгурр помолчал, потёр лапы и заложив их за спину, продолжил, – Инспектор, Вы уже, наверное, задумывались о том, как сложатся отношения между нашими расами. Так вот, Вы единственный, кто сможет способствовать установлению сотрудничества и добрососедских отношений.
– Но для этого не надо прибегать к моему посредничеству. Моя раса считает такие отношения единственно правильным путём. Насколько я понимаю, Вы сейчас представляете правительство Этана… – Авгурр даже присел, негодующе замахал лапами.
– Как Вы можете, Инспектор… Секрр – старый маразматик. Он своё дело сделал, пора и на отдых. Обстоятельства требуют срочных и радикальных решений. Я представляю молодых и энергичных политиков-реалистов.
– И Вы уверены, что народ вас поддержит?
– А что такое народ, Инспектор? Народ здесь – Вы да я, да ещё десятка два особей на каждой стороне. Остальные – электорат. Между прочим, Ваш задрипанный поэтишко тоже народ. Насчёт генной памяти он здорово сообразил. Только не додумал до конца… – Инспектор неприятно поразился.
– Вы что же прослушивали нас?
– Ого, какие мы впечатлительные! Будем честными перед собой, Инспектор. Мы, так и быть, мокрые и зелёные. Но ведь и вы не такие уж белые и пушистые. Ведь это же ваши политики начали шпионить один за другим. Это ваши специалисты разработали нужную технику. И изготовили её тоже не мы. Вы хорошие учителя, а мы очень способные ученики. Опять же, если бы не микрочип в волосах Вашей… э-э-э… подруги, Вы бы сейчас вдохновляли дураков на подвиги. Однако, какие экзотические имена: Иван, Алёна. Ни одной буквы "р". Совершенно невозможно идентифицировать…
Инспектор задохнулся от возмущения.
– Да что Вы вообще себе позволяете?
– Я бы мог утаить от Вас, Инспектор. Но предпочитаю открытую игру. Видите, я с Вами откровенен. – Инспектор помолчал, смиряя негодование, глухо буркнул
– Что с ней? – Авгурр с готовностью откликнулся
– Границу она пересекла, если Вы об этом. Не представляю, как, но тем не менее… А с раздолбаями, которые это проспали, я разберусь. Мне такие стражи ни к чему.
– Вы говорите уже как диктатор.
– А я и есть диктатор. Я – Создатель Вселенной, царь и Бог, и по совместительству – Отец народов и Вождь мирового пролетариата. Я не знаю, что это такое, но Вы-то должны знать.
– Я-то знаю, – Инспектор сделал лёгкую гримаску, – и уверяю Вас, ничего хорошего. – Авгурр посерьёзнел
– Я так и предполагал. Но это абсолютно не важно. Электорат ценит этикетки, а не качество товара.
– И этот товар Вы намереваетесь сбыть? Вряд ли его оторвут с руками…
– И тут Вы ошибаетесь, Инспектор. Мы же на Этане, а не на Земле. А здесь всегда найдётся пяток дураков, которые поверят во что угодно. А для их преемников это будет уже не вера, а знание. И у нас не принято искать доказательства для подтверждения априорных знаний. Такие вот весёлые дела, Инспектор-р.
– Ну, а я-то Вам зачем для Ваших грандиозных затей?
– Мне нужна Вселенная, Инспектор. Но моей расе будет одиноко в ней. Нам нужен старший брат и единомышленник. У нас много общего. Если мы будем вместе, нам никто не сможет противостоять.
– Я не столь оптимистичен и думаю, что Вы добросовестно заблуждаетесь. У нас нет и не может быть ничего общего.
– Заблуждаетесь Вы, Инспектор. Ваш же друг рассуждал о генной памяти. И Вы, конечно, придумали какую-нибудь гипотезу. Мол, высшие ценности через желудок не передаются, я прав? По глазам вижу, что прав. "Не убий, не укради, возлюби ближнего" – всё это хорошо, но если этого нет в генах, то этого нет вообще. Такая социальная мимикрия, камуфляж, пятна на шкуре. А под камуфляжем затаился внимательный, умный, осторожный, ждущий своего часа зверь. Этот час настал, Инспектор. Так встречайте его с открытыми глазами и холодным умом. Помогите мне и мы ещё пройдём в боевых сапогах по Магеллановым облакам. Мы нужны друг другу гораздо больше, чем Вы можете себе представить.
Инспектор некоторое время молчал, ошарашенный беспардонным напором демагогии, потом примиряюще промолвил
– И что же, по-Вашему, нас связывает? – Авгурр загадочно усмехнулся.
– Скажите, Вас никогда не мучила мысль о несовершенстве человеческой природы? Смерть, ждущая каждого, не вызывала Вашего протеста своей нелепостью?
Инспектор пожал плечами.
– Наверное, каждый думает об этом. Но никто не в силах изменить законы природы. Сейчас мы живём гораздо дольше, чем в начале цивилизации. В наших силах сделать жизнь яркой и наполненной. И смерть мы встречаем со спокойным лицом. Увы, бессмертия не дано никому. Да, наверное, оно и не надо.
– В моих силах дать вам бессмертие, Инспектор! Бессмертие расы – разве это не достойный дар в обмен на сотрудничество!
– Боюсь, что я Вас не понимаю.
– Вы уже всё поняли, Инспектор. Впрочем, я же говорил, что играю в открытую и не боюсь называть вещи своими именами. Отдайте нам своих мёртвых, и мы дадим им вечную жизнь!
– Погребя в своих желудках?
– Полноте, Инспектор, к чему громкие слова? Можно подумать, что пищеварительный тракт безмозглых червей для вас гораздо привлекательнее… Человек, это не кости с мясом, связанные определённым образом. Это комплекс знаний, умения, информации. Да и эмоций тоже. И этот комплекс может существовать всегда, Вы понимаете, Инспектор? Конечно, Вас коробит от неожиданности предложения. Я дам Вам время подумать, и Вы поймёте, что пришло время ломать устаревшие рамки. Наша раса – это новый фактор, революционно меняющий мир. Сейчас Вы считаете моё предложение аморальным, но завтра оно станет новой моралью. Уверяю Вас, массированная рекламная компания, пара толковых маркетологов – и от желающих жить после смерти отбою не будет. Мы есть, и мы необратимо сместили равновесие мира. У Вас большое влияние в большой организации, убедите правительство Земли пойти на контакт с нами. Вы можете это сделать, и Вы это сделаете.
– А если я скажу нет?
– Мне бы очень не хотелось этого. Я Вам очень симпатизирую и думаю, не стоит торопиться с бессмертием лично для Вас. Думаю, что Вас ещё ждут великие дела… Хотя в случае отказа с болью в сердце вынужден буду воспользоваться Вашими знаниями. Я намерен идти далеко, они мне пригодятся несомненно. Видите, я опять не делаю секретов из своих планов. Может быть, и в ущерб себе…
– И Вы думаете, что Секрр уступит Вам власть по дружбе?
– Инспектор, не будьте наивным. Вы же видели, кто Вас освобождал. Армия на моей стороне. Остальное – формальности. Ну, не буду больше утомлять Вас. Зайду на рассвете. Вас накормят и дадут отдохнуть. Спокойной ночи, Инспектор.
Авгурр непринуждённо поклонился и вышел. Вкатили столик с подносами. Обслуга была без оружия. Впрочем, в коридоре осторожно дышали, ругались шёпотом, когда ненароком задевали стену прикладом… Сервировка была продуманна и безупречна. Овощи, фрукты, мясо – синтетическое и натуральное, лёгкое вино, которое так любил Инспектор. Авгурр умел убеждать на всех направлениях. Инспектор тяжело опустился в кресло и задумался. Такого варианта он не ожидал.
– Что ж, Авгурр полон решимости, энергии ему не занимать. Логика безупречная. Только отправная точка явно не та. Бессмертие расы, эк куда загнул. Наших бы демагогов к нему на выучку. Мораль, конечно, не догма. Оправдать можно всё. Только стоит ли. Для того, чтобы стать сырьевым придатков злобных тварей, одержимых всё той же жаждой мирового господства?
Инспектор вообразил себе бесконечно длинную ленту конвейера, несущую к Этану несметное число консервных банок со знаком Космической Гарантии. Что-то вроде сайры бланшированной. Ему стало муторно.
– Хорошо ещё, что им пока не попались специалисты по кораблестроению.
Инспектор представил этанийскую свору на галактических коммуникациях и содрогнулся. Уж он-то отчётливо понимал, на что способна раса, поставившая своей целью набитый желудок. И что самое прискорбное, хотя бы в одном этот кандидат в бонапарты прав: Стоит только протрубить, что бессмертие по-этанийски – это круто, и от желающих пролезть в первые ряды действительно отбою не будет. За узкой прорезью бойницы занимался серый неуверенный рассвет. Не было ни Алвареса с его сорви-головами, что в принципе можно было объяснить рвением проштрафившихся "погранцов", ни рвущего атмосферу грохота опускающихся на полной тяге тяжёлых грузовиков. То ли Алёна что-то напутала со временем, то ли стряслось нечто непредвиденное и в высшей степени неприятное. Решение надо было брать на себя.
– Отказываться наотрез бессмысленно. Я слишком много знаю для этого каннибала. Значит, надо соглашаться, делать вид, что осознал и проникся. Как ни противно врать, но выбора уже нет, ставки чересчур велики. Главное выйти отсюда, а там посмотрим. – Он представил густую сеть автоматических мин вокруг Этана, систему пикетирования всех подходов и злорадно сощурил глаза.
– Не на того напали, трупоеды! Заводы эвакуируем. Что не сможем – уничтожим с воздуха. Оружие и техника не вечны. Того, что получили, надолго не хватит. И поползёте вы по эволюционной лестнице, как и положено честным приматам. Довольно уже дурацких скачков через ступеньки, минуя фазы исторического развития. Знаем, чем это кончается. А когда доползёте, тогда и поговорим.
Решение было единственным, и он почувствовал облегчение. Рассветный туман на улице уже алел, набухал красками. Негромко пощёлкал кодовый замок. Инспектор поднял голову, и его глаза встретились с покрасневшими от бессонницы щёлочками Авгурра.
– Итак, что же мы надумали? – деланно улыбнулся тот.
– Я хотел бы уточнить детали, – начал Инспектор. – Оставим проблемы морали для казуистов. Что реально получит мой народ от сотрудничества с вами? – Авгурр оживился и даже стал симпатичным.
– Но это же само собой подразумевается! Я как-то не успел сказать. Вы получаете полное и безраздельное право на добычу трансуранидов на всей планете. Думаю, Земля оценит такой жест доброй воли. – Инспектор задумчиво поскрёб подбородок с отросшей за ночь щетиной.
– Да, это весьма весомый аргумент. Что ж, считайте, что мы договорились. Будем подписывать протокол о намерениях? – Авгурр облегчённо рассмеялся.
– Ну вот, я был уверен, что два умных человека, – он поймал гримаску Инспектора и быстро поправился, – два разумных существа всегда найдут общий язык. Да нет, какой там протокол, зачем нам земной бюрократизм. Достаточно Вашего слова. Уладим небольшую формальность, и Вас доставят к границе. – Из-за спины Авгурра выступил зубырь в белом балахоне и шагнул к Инспектору. Тот отстранился.
– Могу я узнать, в чём дело?
– Да конечно же можете! Вы теперь всё можете. Извините меня великодушно, совсем не хочу Вас обидеть. Но знаете, жизнь в этом логове, среди этих мерзавцев приучила к недоверчивости. Мы сделаем ма-а-а-аленькое переливание крови, чтобы у меня совершенно не осталось сомнений. Я же говорю – пустая формальность.
Инспектор побледнел, ненавидяще глянул на Авгурра, хрипло выдавил
– Ничего не выйдет.
– Ай-яй-яй, – укоризненно протянул Авгурр, – что же это такое. Вы хотели ввести в заблуждение доброго приятеля. Но смею Вас заверить, это ещё никому не удавалось. Я искренне сожалею, но… – он развёл лапами.
Инспектор коротким взглядом смерил разделяющее их расстояние и, сознавая, что будущее мира зависит только от него, бросился вперёд, с ощущением невозможности что-либо изменить. Но откуда-то из-за спины попятившегося Авгурра прямо в лицо ему ударила холодная струя тиопенталя. Тяжёлое тело Инспектора обмякло на лету и бесчувственным мешком упало на бетон. В алых лучах вырвавшегося из-за горизонта Реста победно блеснули клыки – орудие неотвратимого прогресса…
__________________________
1980. Восстановлено в 2008 г.

Автор приносит искреннюю благодарность Дмитрию Сизову, подарившему сюжет повествования.

______________________
© Рыльцов Валерий Александрович