Главная
Главная
О журнале
О журнале
Архив
Архив
Авторы
Авторы
Контакты
Контакты
Поиск
Поиск
Обращение к читателям
Обращение главного редактора к читателям журнала Relga.
№05
(407)
21.07.2023
Творчество
К дальнему морю...Стихи.
(№13 [211] 01.09.2010)
Автор: Борис Левит-Броун

    В июле исполнилось 60 лет поэту, прозаику, религиозному мыслителю, графику и джазовому исполнителю Борису Левит-Броуну. Позади пять поэтических сборников, три сборника художественной прозы, три тома философской прозы, альбом эротической графики и художественное оформление одного из своих сборников стихов, два диска джазового исполнения. Но эта «бухгалтерия» мало говорит о глубине и значимости таланта этого Человека. Говорит, прежде всего, о его разносторонности, масштабе и работоспособности. Постижение его идей и образов требует немалого духовного напряжения и культуры восприятия. Это не «лёгкое чтиво на ночь». 

    Общее духовно-эстетическое русло поэзии Бориса Левита-Броуна можно определить как философский романтизм со свойственной ему неудовлетворенностью настоящим, острым разладом между идеалом и эмпирией, возведением субъективного лиризма в основной объект поэтической рефлексии. Это поэзия не жизни, а смысла жизни, ищущая живого надмирного света, страстно жаждущая преображения мира и человека. Поэзия Б. Левита-Броуна — зеркало астрономически уже ушедшего, а духовно все еще уходящего ХХ века. Ее центральный нерв — экзистенция человека, вмещающего все муки времени, обреченного на неустанные поиски смысла в обвалах житейских бессмыслиц, в «дантовом аду» глубочайших разрывов между сложностью человеческой природы и упростительными путями инструментализации мира. Удивительно и заслуживает восхищения, что столь современный духовный конфликт, — конфликт внутренней человеческой органики с машиной цивилизации, где предается забвению дух и истязается душа, — поэт оказался способен выразить не в ставших уже привычными «современных» поэтических формах, с присущей им коверканностью поэтического языка и утратой мелодического строя, а во всем ритмико-мелодическом богатстве классической русской поэтики, сохранив чистоту рифм и благородство консонансного стиха.

    Поэзия Б. Левита-Броуна насыщена всеми трагическими противоречиями времени. Она несет в образах реальный трагизм ситуации, в которой оказался современный социум, и резко не приемлет его. Она тоскует по идеалу. Чем-то она сродни поэзии последнего великого ваганта Франсуа Вийона. Оба поэта (каждый в типических чертах времени) вбирают в себя, кажется, всю боль мятущегося человека, кричащие диссонансы мира и выплескивают их в стихи, не подлаживаясь ни под какие авторитеты и эстетические каноны, не боясь непонимания, замалчивания, не заботясь о профанном суде современной «профессиональной» критики.

    Как поэт, Борис Левит-Броун чрезвычайно актуален, ибо возврат к заветам высокой духовности и эстетике романтизма сегодня воистину спасителен! Спасителен не только для подлинно человеческих экзистенциалов, но и для самого искусства, задыхающегося в миазмах антихудожественности нашей рыночной эпохи. В стихах поэта дается нелицеприятная характеристика современности и современнику, слишком часто отчужденному от забот о душе, не желающему видеть вполне конкретную перспективу не столь уж далекого Апокалипсиса. Но поэт не теряет надежды на пробуждение вероактивных усилий, которые подтолкнут человека и общество к решительному осуществлению нравственных императивов во имя его же собственного спасения. Талантливая и по-своему неповторимая поэзия Бориса Левита-Броуна заключает в себе спасительный духовный заряд и возможность экзистенциально-художественного долгодействия. 

    Сегодня Художник Борис Левит-Броун полон новых творческих планов. Мы желаем ему воплотить их в жизнь, а пока предлагаем читателям начать знакомство с его стихами. 

 

Василий Шубин

 

 

*     *     *

К морю, к дальнему морю хочу,
поглядеть на последнюю воду,
своему нетерпенью в угоду
непростительно долго молчу.

А ведь надо не так, человек!
Если всё накипело до чёрта,
надо просто под зонтиком век
посидеть у крахмального порта.

 

*     *     * 
Горсть пены - это счастье на минуту,
А результат - лишь мокрая ладонь...
Перед тобою вечная гармонь,
её меха инерцией надуты.

Сиди на лавочке и нажимай
на клавиши посредственной погоды.
Сухие пирсы - мшистые уроды,
оно их обтекает невзначай,

и галькой шевелит на берегу,
и путается с мелочью пузатой,
совсем не замечая на бегу
трагические радости заката.


*    *    *

Горизонт, не разевая пасти,
молча пожирает корабли.
Как они бездвижно уплывают... 

 


Вечер


Небьющийся хрусталь волны
и гниловатый запах пляжа...
У зеленеющего кряжа
карманы ветра слёз полны.

Опомнись на краю строки
и наблюдай дельфиньи спины -
ты уже знаешь, что стихи
всплывают редко, как дельфины.

Чтобы дождаться... надо ждать.
Пусть чайка прокричит, как кочет!
Жизнь этого от нас и хочет -
смолчать, перетерпеть и спать.


*    *    * 
пусть будет всё на свете так как есть
пусть этот катер навсегда уходит
пусть бродит сердце и луна восходит
не намекая на благую весть

 

*    *    *

Я только и знаю о море,
                 что оно - без конца...
Устаревшая схема лица
не соответствует горизонту,
линия фронта видима и горда...
Нам не вступить никогда
 в ожидаемый бой.
Этой кривой
не отвечают
ни серпы заточенных чаек,
ни бумеранги гагар
ни альбы натянутых тросов...

Скоротечный загар
и водоросли вопросов
допускают купание без вреда
у берегов, где ракообразное "да"
под раскрашенным зòнтом
тихо ссыхается в "никогда",
обрезая кругозор горизонтом.


*    *    *

Заглядываю вверх и вниз,
читаю судеб катехиз,
любуюсь чаек ловким лётом.

Увы, на небе образ смётан,
а жребий свёрстан на крови...

Я знаю! И хочу любви
хоть за последним поворотом.

 

*    *    *
Штиль, мальчики, стеклянные шары,
вечерний полудиск и всё такое...
бред тихой пристани - условие простое
незаинтересованной игры.

Как будто ничего... но меньше слов
на том же месте, где их было много...
А истина, она всегда у-бога,
а вечер в Ялте - он всегда не нов.

 


Полнолуние

белый мяч заброшен в зенит
отфутболен пятой побережья
осуждённая на безночлежье
Ялта высится... или спит...
или молится на луну...
или ждёт от неё прилива...
или пирсы, поджав брезгливо
уступает пространство дну.

 

*    *    *

Оно не понимает, что живое
и думает, что мертвое оно
ему чужда эстетика покоя
и непонятно что такое дно,

но окольцованное берегами
ещё не осознавшее границ
уже давно расчерчено веками
теченьями и косяками птиц. 

 


Сумерки

 

Синеет, узится, молчит.
Как по команде - кипарисы.
Фонарь вчера ещё разбит,
Под ним коты, а может, крысы...
Мычит маяк как мастодонт,
струятся плавники рептилий,
и совершенно без усилий
ночь отменяет горизонт.

 

*    *    *

Ахейский час над Геллеспонтом,
рискованный и сероцветный.
Не сладишь с ветхим горизонтом,
И этот миф, едва заметный,
Останется чужим навеки.

Буксирами снуют триеры,
и словно испытанье веры
реальность порта давит веки.


*    *    *

Опять опальная Луна
взвела поломанные брови
паломницы, обречена
пить вечно воду вместо крови.

Солёный луг, танталов пир,
блестит бесцельная дорожка,
приморский вечер понемножку
в могилу опускает мир.


*    *    *

Шершавый Понт пасёт свои стада,
отмахиваясь, как от мух, от чаек.
А я сегодня-завтра уезжаю,
и так обидно, будто - навсегда.

Уже идти, а что-то не иду,
и плакать не могу (спасибо ветру),
Ещё дышу последним полуметром
у подступившей соли на виду.

 

*    *    *

Прозрачным жемчугом нечаянно,
с надежд надорванной канвы
посыпалось моё отчаянье

горошьим шумом.
                                      И увы,

ничто меня не успокоило
в садах невыплаканных слёз.
Ты, может быть, тех слёз не стоила,
Но я не знал!
                      Я жил всерьёз!

Тосканской выдумкой нескомканной,

воображеньем зажжена,
ты мне являлась незнакомкою –
запретной прелести жена.

Ладоней влага, стан отточенный,
и наклонений красота,

и нежности, навек отсроченной,
всё ещё ждущие уста...

Я жил всерьёз!
И сны недужные

с надежд надорванной канвы
жемчужно падали, ненужные...
...
Уже ненужные, увы.

 

*    *    *

дождись стремительности птицы
промчись над памятью любя

то не судьба где смирно спится

где сам ты медленней себя

 

расслышь и зелени и воды

успей от ужаса застыть

поняв, что зов живой природы

лишь непрерывной смерти нить

 

успей припомнить голос лета

и детства заповедный шум

не жди от прошлого привета

не никни от бессильных дум

 

не останавливай полёта

«не рассуждай не хлопочи»

пусть думают, что умер кто-то

и падает слеза с киота

вдоль окровавленной парчи

 

*    *    *

Осень сложила голову
в этом немом саду.
Внемля платану голому,
вслед за стихом бреду.

Он не шумит, он молится
палой своей листве.
Жизни моей околица,
что предложу тебе?..

 

То над рекой склонившися,
словно усталый бог,

Меряю сном несбывшееся,

то у гранитных ног
набережной наброженной
изображаю тень,
стаивая мороженным

В тихий сиротский день.

 

То человечьей мерою

Меряю небеса.

Слишком я мало верую:

Не водопад – роса.

 

Вот и слагаю голову

В этом немом саду.

Внемлю платану голому
и за стихом бреду.

 

*    *    *

Словно кляксы смолы на облущенных ветках
хороводят вороны, ошалев от весны.

И мучительно больно, безжалостно метко

Попадает в мои недоспàнные сны

 

Чувство горькой свободы и тихой печали,

Одиночество среди запекшихся луж.
Наступая на раны весенних проталин,
я иду – не отец, ни любовник, ни муж

 

Что же я – нелюдим? Старый хрыч-бесприданник?
Непечатный поэт и, увы, не звучащий певец?
Кто же я – пустобрёх? Или всё же избранник?
Безголосый крикун?..

Самоед?..

Перелётный скворец?

 

Как в распутице вязну в весеннем раздумье,
и когтями себе уже в самую душу залез!
Птичий тенор на тополе форменно ополоумел
и трещит надо мною, приняв шумный город

За лес.

 

*    *    *

листья прошумели

талая вода

осень на неделе

явится сюда

 

иль уже явилась

в грязных зеленях

и остановилась

как слепой в сенях

 

остуди мне осень

в головах свечу

после стольких вёсен

я зимы хочу

 

я хочу покоя

снежных одеял

я устал от зноя

радость променял

 

на страданье в меру

на любовь ко сну

на слепую веру

в вечную весну

 

*    *    *

Всё будет потом... всё – потом, дорогая!
Не слушай ты глупого лет сватовства!
Всё будет за краем... поверь мне – за краем

Упущенных жизней, слепого родства.

 

При этой нечаянно ясной погоде

Намёк мирозданья так явственно зрим...

И тихо внутри, и легко, как в природе,

Как будто ещё и не начался Рим.

Как будто ни битв не слыхал, ни лобзаний – 

Не тронут ни тьмою, ни язвой Луны,
седой горизонт, – вечный мальчик молчаний, –
которому мы ничего не должны.

Ни клятв, ни надежд, ни чумы упованья,
ни тяготы вечно последних минут.

Под гнётом весеннего солнцестоянья
секунды бегут, но часы не идут.

 

И жизнь наша тихо горит, догорая,
обманута суетных лет сватовством.

Всё будет потом... всё – потом, дорогая!

Спасающий свет и спасительный Дом. 

 

*    *    *

Вечность неслыханно тронула листики

венчиком жарким и запахом тела.
В вашем присутствии мне до мистики,

холодно и неуютно без дела.

 

Хоть прикоснитесь ладошкой осеннею!
Выцветшему и уже переспелому

Тесно отпущенное воскресение – 

холодно и неуютно без дела...

 

Только скучают на холоде пальчики,
вашей перчаткой лишь буду обласкан,
не остановятся бледные мальчики,

Не зазевается розовый плакса.

 

Я поцелую Вас, память о юности!
ВЫ отшатнётесь – а ну-ка, посмей-ка!
И обопрётесь без видимой лютости

Об эту тонущую скамейку.

 

*    *    *

Мечтает мир с пониклой головой

О Царстве Божьем. Подрастают дети.

И каждою весной полуживой

Нам кажется, что всё ещё на свете

Поправить можно. Шепчет мурава,

Чернеет дрозд на фонаре, как прежде...

 

А я устал... устал вверять надежде

никем не подтверждённые права.

 

*    *    *

CHOR:
Herr, bin ich’s?
CHRAL:
Ich bin’s, ich sollte büssen…
                                         

                                                         C. F. Henrici

 

Вам истинно реку — вздохнула даль —
Один из вас предаст меня!
и ропот.....
как пад воды — о, Господи, — не я ль?!
...нея ...нея... – шарахнувшийся топот.

Метнулось стадо, вспенив водопой,
метнулось от чужого отраженья,
как будто некто тёмный и незлой,
но страшный от избытка выраженья

гримасу муки в водах отразил...
и каждому то страшное сказало,
и дальше мирно пить не стало сил,
и всяк унёс раскаяния жало.

Даль отошла, поникнув на кресте
обрезанной лозою винограда...
а мы сменяемся — всё те... да всё не те —
овечки разбежавшегося стада.

И пьём тревожно, и косимся вдаль...
не даст ли нам грядущее ответа —
кто был тот страшный поглотитель света,
и кто виновен, что стряслось всё это —

О, Господи... о, Господи — не я ль?

 

*    *    *

Что мне жизни россыпи,

Если в них я нем?
Помяни мя, Господи,
во Царствии Твоем.

Там, где слову вольному
темы – не указ.

Там, где колокольнями
не уколот глаз.

Там, откуда песнями -
облаков стада,

Там, где слово «Если бы...»
Означает «Да!»

Где ребенка нежил бы
без тоски по нём.

Где так нудно не жил бы,

Как мы здесь живём.

Ибо что мне россыпи,

Если в них я нем!
Помяни ж мя, Господи,
во Царствии Твоем.

 



Почти невидимый мир природы – 10
Продолжение серии зарисовок автора с наблюдениями из мира природы, предыдущие опубликованы в №№395-403 Relga.r...
Белая ворона. Сонеты и октавы
Подборка из девяти сонетов. сочиненных автором с декабря 2022 по январь 2023 г.
Интернет-издание года
© 2004 relga.ru. Все права защищены. Разработка и поддержка сайта: медиа-агентство design maximum