В этом году на Нобелевскую премию выдвинули интернет. Не изобретателей — саму сеть! Ни лампочка, ни колесо этого не удостоены. Обоснование — сеть «поощряет диалог, обсуждения и достижение консенсуса через коммуникации». Но особенно поощряет самоупоение.

Говорят, Обама выиграл выборы благодаря интернету. Говорят, коррумпированного судью сняли из-за скандала в YouTube. Говорят, во время аварии на Саяно-Шушенской ГЭС возник «воздушный пузырь», внутри которого в муках погибали люди, но кого-то вытащили благодаря интернету… Но все это говорят через интернет. Мнения пересылают друг другу — instant, не проверяя, где их вытесняют следующие непроверенные instant-мнения. Интернет — место, где факты мгновенны и нераздельны с выдумками и страстями, как в примитивном сознании по Леви-Брюлю. Перемешав библиотеки со спамом, сеть родила вики-невежду. Ему доступны фонды Британской библиотеки, но он верит в мудрость дрессированного осьминога.

Еще Пушкин клеймил «слабоумное изумление перед своим веком». Беда не в технике как таковой. Проблема в том, что техника — часть игры человека с самим собой. Человек хочет что-то делать с другим человеком, сам не зная, что именно. Потакая желаниям, техника не привносит в них ясности. Интернет меняет технологию жизни в желаемом людьми направлении. Он есть именно то, чего человек захотел. Однако желания заводят так далеко! В фантастике Жюля Верна химики-лорды в цилиндрах на поезде Берлин—Варшава чередуют устриц с радиоконцертами Дебюсси. Кто бы их предостерег от актуального — эшелонов, которыми немецких евреев повезут в Освенцим для «газификации», от радиотрансляций суда над врагами народа в ледяной Воркуте?

«Цифровой Калашников»

Иногда технологии не продвигают развитие, а сбрасывают в архаику. Еще Ильф и Петров говорили, что в романах прошлого «главным было радио, при нем ожидалось счастье человечества. И вот радио есть, а счастья нет».

Решающий бросок глобализация сделала в прошлом веке с автоматом Калашникова. Миллионы рассеянных в мире техноспор — этой идеальной схемы убийства — мобилизовали бедноту глобализма, сделав ее непобедимой, уравняв шансы взвода оккупантов с сопляком, палящим от пуза, «калаши» депрофессионализировали восстание. Бунтари-джентльмены типа команданте Че сделались лишними. Гаджет Михаила Калашникова сопоставим с Mac’ом и iPad’ом — дружественный пользователю, он коммерциализировал революцию, как Стив Джобс коммерциализировал Apple Стива Возняка. С «русским чудом» наперевес демографическое чудо Азии и Африки ворвалось в геополитику, безмерно расширив мировые рынки. Однажды раздав бедноте «третьего мира» бесплатные АК, ее детям теперь продают телевизоры. Подобно блогингу, Калашников — игра для детей, апогей которой — взятие Пномпеня «красными кхмерами», то есть кхмерами — мальчишками школьного возраста. Сегодня сеть юна, как те вооруженные оборванцы. И ей тоже раздают опасные игрушки.

В племенах блогеров девушки, впрочем, преобладают над сетевыми альфа-самцами. Оптимисты ожидают новую сетевую кровь, омоложение человечества и обмен поверх барьеров, ведущий к «глобальному консенсусу». Но перспектива сетевого охлоса, стекающегося в твиттер-стаи выглядит реалистичней. «Твиттер-революция» прошлого года в Молдавии, принятая было за супертехно, оказалась неудачной интригой правящих коммунистических старцев. Выронив контроль над погромами, они отдали их развязку сумасшедшим города Кишинева.

Сетевое казачество

Так вышло, что при начале славных дел и я тут был, «держа свечку» и посильно участвуя в сетевизации России. Интернет-адрес завелся у меня двадцать лет назад, когда сеть еще не была глобальной. Тогда же я предложил Джорджу Соросу проект «информационной среды» как опоры антитоталитарного активизма, соединяющей разрозненные сообщества неформалов: слишком разных для партии или «фронта», но объединимых в сеть. Проект приняли, идея пошла; на ее компьютерах делался первый «Коммерсантъ». В 1995 году мы открывали первый русский политический ресурс в уже глобальной сети, в 1997−м — первый журнал, а в 1999−м — первую интернет-газету Газета.ру, агентство Лента.ру, Страну.ру. Все это поначалу веселило как реванш культуры слова над картинкой из телеящика. Путинское десятилетие контртелевизионной реакции дало интернету добавочный простор ничем не регулируемой экспансии. Цифровое Зауралье заселялось вольным сетевым казачеством.

Нас можно понять: мое поколение в конце ХХ века нашло в технике средство от принудительного разобщения. Полвека назад нобелевская речь Альбера Камю сурово бичевала досетевую реальность — «молчание неизвестных узников, обреченных на пытки и унижения где-то на другом конце света… призвание художника состоит в том, чтобы объединить возможно большее число людей…» Камю брался говорить за молчаливых. Сегодня молчаливые не молчат — они заговорили все разом.

Информация как агрессия, или Право не знать

Нет статьи об интернете, откуда бы не неслись восторги о массе информации — громадной, невообразимой, которую больше не надо искать! Она хлещет, как нефть из воронки «Бритиш петролеум» в Мексиканском заливе. Когда-то информацию добывали, проверяли, усваивали. Сегодня информацию формирует поток запросов. Запросы, в свою очередь, предопределяют будущие запросы, а значит, состав и объем самой информации. На «стайный эффект» в научном цитировании жалуется исследователь интернета Дэйв Эванс: хотя столь многое в Сети легко запросить, его не ищут. Коротка сетевая память. Сетевое существо отвергает ходы вглубь, как комки в однородном желе, которым питается. Странно ли, что его рацион состоит из шлаков манипулирования?

В сетевой торговле говорят о кастомизации. Массовое производство подстраивается под индивида, уточняя данные о нем по пунктирам, оставляемым в сети. Это удобно, но получаешь все менее релевантную информацию, дозируемую не тобой. Может быть, самое жуткое в новом сетевом существе — отмена табу на повтор, сбой фильтров банальности. Есть два человеческих занятия, невозможных без табу на повтор: наука и, шире, критическое мышление. Вики-неспособность различить тривиальное знание и новое, добавленное к оригинальному, — ведет к бесплодию. Вас ловят на склонности к приватизации мира — и вы читаете приватные новости, которые мало стыкуются с чужими новостями из чужого мира. В сущности, вы становитесь мишенью потока чужих пресс-релизов. Между ними — провалы нечитаных текстов, неисследованных и непроверенных зон информации.

Процесс утраты компетентности приобретает массовый и публичный характер, отнюдь не снижая амбиций. Амбициозные вещуны и дилетанты, засорив сетевую среду троллингом своих испражнений, из него перетекают в офлайн. Места дебатов сереют и пустеют. Те, кому нужны выверенные новости: власти, корпорации и разведки — их получают, заказав дорогостоящую работу. В основном работа состоит в ручной вычистке вики-хлама. Прочих угостят информационной котлетой, которую кто-то ранее прожевал. Вы не знаете, зачем они искали именно эти данные, но уже заложник их приоритетов. Впрочем, за вами право, выплюнув, перейти к следующему, такому же деликатесу. Кастомизацию можно довести до моментального потакания вашим прихотям и предрассудкам. Вы получите лишь те новости, которые захотите; но будут ли они новостями? По данным Nieman Journalism Lab, исследовавшей новости, которые можно найти в Google, лишь 11% из них содержат оригинальный контент. 

И сегодня за мнимой стихийностью YouTube различимо манипулирование контекстом, еще грубоватое. Информация превращается в агрессию, причем техническая оснащенность агрессии и ее способность обходить сопротивление (настраиваясь на «вашу волну» и подстраивая вас) будет нарастать. Вы ее еще не запрашивали, а она уже ваш пользовательский контент. Но завтра труд манипуляторов — сетевых диджеев — станет главнейшим из искусств. Явятся модные сетевые стилисты — те, кто кастомизирует информацию, создавая стиль новостей — артефактов недели. Вы консерватор? Для вас готовы консервативные ценности, заодно со средствами их презентации. Вы эстет, сноб? Получите новости языком Набокова, с горчинкой снобистского презрения. 

Да, кстати, — побеждал ли Обама благодаря интернету? Сделав ставку на консолидацию малых источников финансирования, его штаб применил социальные сети как подручное средство. Обама далеко не первый, кто опирался на «трудовой доллар». Важнее, что в сети технология кампании превратилась в ее главное зрелище. Собрав из энтузиастов сеть щебечущих твитами, в коммуникативности адептов он получил бесплатный полиэкран, на который транслировался круглосуточный сериал — нашествия обамомании на США. Итак, интернет связь — и профанация связи. В отличие от массмедиа, интернет профанирует еще и отклик на твой запрос. Он создает достоверную иллюзию прикосновения к чужой жизни, деперсонализуя твою собственную жизнь.

Эго-человечество

После века диктатур и цензуры как нам не ценить среду, где можно бродить, не завися от институтов государственной власти? Правда, не всякая власть институциональна, если слита с обществом в «социум власти» (термин М. Я. Гефтера). Что помешает социуму власти со временем вобрать перспективную игрушку? Некритичная вера в себя — обратная сторона шкалы, с не менее разрушительными последствиями. 

Социальные сети позволяют собрать личную стаю, объединенную единством представлений о мире. Никакой цензуры, никаких табу! Никто больше не решает за вас, где истина, и никто не ищет ее для вас: вы видите мир таким, каким хотите его видеть. Это бесцензурное частное человечество. Но где-то здесь полная свобода превращается во что-то иное. Я сам решаю, в каком мире мне жить! Персона оказывается центром своего гетто-мира, зато сама персона стала маршрутизируемой. Госплана нет, но каждым шагом личность уточняет план по себе самой. И двинувшись за мной по моим же следам, рынок прицельно забрасывает меня приспособлениями для этого мира.

Атакуемое сознание защищается физиологически. Ум уклоняется от серьезности, тупит, бойкотируя «лишнее»: многобукафф и усталость от картинки в 30 секунд. Проблемой совершенно свободного сетевого гетто-мира становится выход, а не вход.

Интернет расслаивается на два класса. Есть высокоглобализованная деревня, которая покупает в интернете билеты и модные штучки, заодно монетизируя популярные блоги. И есть деглобализованный сетевой плебс от Гарлема до Киргизии, которому раздают игрушки, готовя к аудиторной мобилизации. Плебс ищет самоуважения — его ему продают. Плебс хочет мыслить легко — ему помогут. Уверен: кнопка «Обдумать это» скоро появится в интерфейсе. И при нажатии кнопки любой узнает, что именно он об этом думал.

Тоталитаризм был не только царством цензуры, но и режимом, принуждающим объясняться. Тираны прошлого боялись тех, кто помалкивал, утаивая несогласие при себе. Правда, децентрализованную тиранию — «болтливый тоталитаризм» — политически все еще не придумали. Но если это случится, диктатором грядущего будет блогер — и заставит всех вести блог.

События и игра

Некогда СМИ присвоили идею События, отняв его у человека. Интернет поставил в центр игры новый приз, Человека-Событие. В сети кипит грызня за то, кто сумеет стать событием дня. Тучи троллей налетают на витиеватую боцманскую брань тысячнегов. Одни пытаются искусно обхамить посетителей, другие пишут изящные миниатюры либо сурово куют для будущей революции меч Нибелунгов…

Сеть продуцирует внимание внезапно, по неясным поводам и в колоссальных объемах. Как только эта чудовищная масса вскипает, ей можно что-то продать или предложить. Иногда коммерчески выгодней даже не продавать, а раздать бесплатно. Халявность превращается в подтекст коммерции в интернете. Тем, кому не на что купить, что-то дарят, например видеоигры вроде Call of Duty. Популярная многопользовательская игра с ордами варваров на удивление похожа на телетрансляцию из киргизского Оша. Развиртуализация по-киргизски — это когда игрок отрывается от экрана и, прикрутив к палке скотчем нож, охотится на улице за особями чуждого племени. Игра — способ поймать человека в сети, которыми он хочет быть пойман. Она поощряет к греху бесплатно, вскармливая эксгибиционизм, за который ему придется платить.

Любая покупка в сети становится из частного действия эксгибиционистским — и вы не купите ничего в интернете, не оставив следа. Покупка стала политикой. Следы складываются в цепочки, маркетинговые пунктиры изобличают профиль личности. Хроника маршрутов в укромные места ваших прихотей и извращений теперь доступна другим. Тот, кто мониторит вас, имеет необходимую информацию. Он уже управляет вами в момент покупки, заставляя оставлять о себе накапливающиеся данные, но ведь он может захотеть управлять вами и после.

В этом можно усмотреть зарю новой демократии — monitory democracy, «следящей», «предостерегающей демократии», что, по мнению Джона Кина, идет на смену старушенции представительной.

Мечта о сетевой демократии

Президент Медведев сделал ставку на прорыв из архаики, на приучение страны к интернету. Некоторые секторы сети развиваются у нас очень быстро, даже быстрее, чем в других цивилизованных странах. С широкополосным интернетом и цифровым ТВ Россия превратится в monitory democracy, но что это значит?

Колоссальные возможности поиска информации, коммутирование моментальных эмоций и состояний граждан. Но в сети информация обычно нерелевантна, сеть — глобальная злая сплетница. В этой роли она прямо наследует охлократиям древности, где царила сплетня высокого накала и распоряжалась решениями избирателей. Угроза иррациональных выплесков была именно тем, от чего отцы демократии, от Монтескье до Джефферсона, стремились оградить проектируемый ими строй. Конструируя Сheсks and Balances, они возводили заслон демократии от таких именно охлократичных шквалов, что бушуют в сети.

Сумеет ли интернет справиться с эмо-трэшем, придав ему рациональный ток, неведомо. Работа «отцов-основателей» здесь еще не проведена, Медведеву и сетевой России она предстоит. Не объясним ли цифровой демократизм тем, что сеть пока еще вмонтирована в досетевые структуры жизни, которые сама подрывает?

Если спросить политолога 1913 года, возможно ли любое из известных нам событий года 1920−го, он решительно скажет «нет!» — не оттого, что плохой прогнозист. Ему неизвестна одна деталь — внезапное исчезновение его государства. Когда старую власть с ее элитами в аксельбантах слизнуло войной, с этажей рухнувшей иерархии посыпались просто люди. Человек столкнулся с другим человеком как с неизвестной тварью — с чужим без посредников. Сегодня рушатся не монархии — слабеют социальные империи, проседают бюджетные Поднебесные с их тяжкими пенсионными пирамидами. Что если они начнут ронять функции, кажущиеся вечными? Кто в день краха глобализации заполнит вакуум социальности? Едва ли не интернет — с его повсеместностью, с его искусством манипуляторов и псевдогероев. Где манипулируемый сам жаждет быть манипулируемым, чтоб прорваться в тысячнеги. 

Сеть помогла фрагментации личности, избавляя говорящих на олбанском от химер идентичности. Ее заселили полумаски-полуперсоны, и при следующем кризисе все эти деривативы человека высыпят в мир. Представьте, как сетевые тролли, ныне просто противные, с форумов шагнут во власть. Кстати, скандинавские мифы запасли существ и похуже троллей — там есть еще варги, нёкки, мары… Большая развиртуализация сулит на будущее массу неприятных встреч!

Новые предметы роскоши — privacy, забвение

Я принадлежу к последнему поколению, не извалявшемуся в цифровых следах настолько, чтобы в сети возникла его цифровая кукла-двойник, как сказали бы древние египтяне — виртуальный Ка*. О детях этого не скажу. Сегодня с момента рождения ребенка, а иногда еще до него в сети размещаются его томограммы, фотографии, рассказы родителей, переходящие далее в его собственные… Сеть заселяется цифровыми призраками, и со временем они становятся все более реальными — за счет уплотнения персональных данных. Несложные гаджеты близких лет позволят консолидировать их, и у каждого заведется родич — цифровая тень, бессмертная, пока не угаснет жизнь на Земле. Человек умирает, а его Ка будет вести за него виртуальную жизнь.

Вчера к вашим услугам были сервисы блог-хостинга, а завтра возникнет эго-хостинг, где простейшим образом (при гарантиях поддержки) можно создать себе «эго» — и оно будет развиваться, отвечать на письма, бегать по сети, искать и приносить найденное — может быть вам… а может, и кому-то другому. И все это тоже будет бизнесом. Разница между существами, интегрированными в виде личности, то есть людьми, и существами, интегрированными в качестве устойчивых «сетевых событий», будет стираться, тогда встанет вопрос уже не о накоплении, а о прекращении или уничтожении данных. Возможно, для спасения остатков privacy. А вот это уж очень дорогая услуга!

Все трудней забывать ненужное и трудно, почти невозможно вспомнить о чем-то важном. Роскошью в интернете вскоре станет не сохранность, а забвение, не публичность, а невидимость. Ценной информацией станет та, что самоуничтожается по истечении срока жизни. И если в 2010 году Нобелевскую премию действительно отдадут интернету, то в 2020−м ее, возможно, получит изобретатель данных, способных ветшать, истлевая и стираясь со временем.  

_______________________

© Павловский Глеб Олегович

Журнал «Эксперт» №30-31 (715)/2 августа 2010