Открываю свежий номер «Новой газеты» от 31.03.11 года – читаю заметку с интригующим названием «Отстрелялся» и лидом «Против «учителя года» начато полновесное расследование». Суть информации в том, что 36-летний педагог, лауреат конкурса «Учитель года» города Черногорска (Хакасия) и по совместительству депутат горсовета Александр Катарев стрелял из травматики по детям, запустившим в него снежками. Ранил мальчика в ногу и в больницу или домой не доставил. Есть сведения из прокуратуры, что травматический пистолет Катарев применял не единожды – по крайней мере, один раз зарегистрирован… в том же 2005 году, когда имярек стал Учителем года. Уголовное дело заведено. Катарев больше не депутат горсовета.

А как насчет того, остается ли Катарев учителем? Будет ли он потом работать в школе? Закроют ли перед ним – по окончании уголовного дела – двери всех школ в Хакасии и Красноярском крае? Или закроют, наоборот, глаза на его странную манеру решать конфликты, ибо в школах силен кадровый дефицит, особенно учителей-мужчин?

Интересно, что в СМИ учительское сообщество никогда (или почти никогда) не поднимает темы агрессии, правонарушений, профнепригодности своих единиц. Но с охотой муссирует темы несправедливой государственной политики в его адрес; непочтительного отношения общества к своим членам; несовершенных образовательных стандартов; недостатка хороших учеников. Скажем, нынешней зимой бурно обсуждают новый образовательный стандарт. Он синхронно не нравится учителям, учащимся и их родителям. Но никто из педагогов не хочет говорить о «стандарте», если можно так выразиться, а лучше все же «эталоне», духовном и нравственном, отечественного педагога. 

Прошлой зимой учительское братство «оскорбили» сериалом «Школа» и…  проектом «Профессионального кодекса учителя», предложенного на проходившей в Санкт-Петербурге «Педагогической ассамблее». Министр образования и науки РФ Андрей Фурсенко объяснил тогда, что сей документ нужен, дабы провести «чистку» в учительских рядах, не допустить в школы непрофессионалов, не соответствующих высокому званию Российского учителя. Минобрнауки проект одобрило. В отличие от рядовых учителей. которых очень задели слова «чистка», «отбор» и сама постановка вопроса, что они могут не соответствовать уровню работы, которого от них ожидают. 

Я педагогическим образованием не «повязана». Детей школьного возраста не имею. Моя теперешняя независимость от общеобразовательной школы дает мне и право, и возможность порассуждать о проблеме учительства снаружи, а не изнутри. А проблема эта есть, и возникла она отнюдь не сегодня, не после перестройки и «дикого» вступления в капитализм. Двадцать лет назад, заканчивая школу, я вырезала из своего любимого журнала «Крокодил» карикатуру Е. Осипова: необъятная, вульгарно одетая бабища сидит полубоком на учительском столе (в одной руке – чинарик, в другой – меткая указка) и вещает: «Вам, ублюдки, я буду преподавать эстетику!». «Ублюдки» тупо смотрят на нее. Уже тогда я восхитилась смелости и точности, с которыми автор указал на типовые минусы рядового учителя: грубость (проистекающая из неуважения к ученикам), манера агрессивного подавления их личности, малая интеллектуальность и пропасть между декларацией и сутью. Восхитилась не без злорадства, вспомнив свою учительницу географии, делавшую мне замечания за ответы, которых она не знала…

От учителей в полной мере зависит отечественное среднее образование. 

И то, что оно буквально среднее. 

Статистические данные, собранные Аналитическим центром Юрия Левады, руководителем отдела социально-политических исследований Борисом Дубиным, ведущим «социологом чтения» и аналитиком образовательной сферы в России, гласят следующее (обнародованы в интервью «Новой газете»): 

В 1990-м 10% семей в СССР имели дома свыше 1000 книг. В 2005-м таких семей в РФ было 4%. В 2009-м – 2%. В 2008-м 34% респондентов с высшим образованием вообще не читали книг. Лишь 8% людей с высшим образованием и 6% 18–24-летних россиян читают больше 5 книг в месяц. 6% респондентов читают в Интернете тексты по специальности. Учебные тексты ищут в Сети 6% (среди молодежи – 18%). Довольны своим образованием 82% (среди молодежи 76%).

Студенты хотят не качественное образование, а хорошую специальность – ту, что дает хорошую работу. Какая же работа – хорошая? 78% отвечают: та, которая дает хорошие деньги. 51% студентов в России сегодня – «платники». При этом профессорский корпус почти не менялся с 1980-х. Он стареет. Отстает от мировой науки. Не ведет собственных исследований. Однако из тех студентов, у кого был шанс расширить обучение, воспользовалась им лишь треть. Среди подростков ситуация еще хуже: у 40% была возможность учиться в гимназиях, лицеях, спецшколах. Воспользовались ею 6%. 

Но вот парадокс: хотя престиж высшего образования падает, почти все молодые люди стремятся его получить. Понятно, что они гонятся не за образованием, а за дипломами. Институтский диплом пригодится при трудоустройстве, даже не по специальности. «Бесплатный», с бюджетного обучения, конечно, выгоднее, но на худой конец сойдет и «платный» из свежеиспеченного коммерческого вуза (потому львиная доля молодых людей и довольна своим образованием, что обрела «бумажку»).

Дубин выделяет «лабораторную» подгруппу: тех, кто получил или получает второе высшее. У представителей этой подгруппы родители закончили вуз, часто имеют еще и ученую степень, имеют обширные домашние библиотеки, говорят и читают на иностранных языках. В таких семьях родители читали детям и вместе обсуждали прочитанное. Дубин называет такую обстановку в семье нетипичной для России (таких семей всего 6% в стране). Среди молодежи читающих и озабоченных культурным ростом всего 4%.

Аналитик делает вывод, что идея самосовершенствования связана с образовательным уровнем родителей, с особым климатом в семье, а также с ее доходами и готовностью тратить деньги на образование детей, на приобретение книг… Но по доле высокообразованных людей в обществе нынешняя Российская Федерация века стремится к показателям Российской Империи начала ХХ века, где группа «активно читающих» составляла 4% населения, преподаватели и ученые – 0,5%, в совершенстве образованные люди не превышали 1 % населения страны, а 64% сограждан были вовсе неграмотны. И это после того, как в 1970-х СССР добрался до всеобщей десятилетки…

По мнению Дубина, драма 90-х годов больнее всего ударила по «массовой интеллигенции» (что уцелела после лагерей, гонений, эмиграции и частично заняла место своей исторической предшественницы). Потому за 20 лет так и не было совершено рационального осмысления реальности 1970–1990-х. Наоборот: от осмысления «панорамы» реальности общество шарахнулось, как от чумы. Социуму стали чужды идеи качества и самосовершенствования – их заменила идея полного кошелька и желудка. Но сейчас знание не дает пищи. В противовес XIX– началу XX веков, когда учеба давала «кухаркиным детям» прочные социальные лифты, а стране подарила Ключевского, Чехова, Сурикова и Бакста, братьев Рубинштейн, генерала Деникина, Нижинского.

При советской власти какое-то время у людей из непривилегированных слоев общества работали те же амбиции и тяга к образованию (выучился же А. Твардовский!). Почему же она атрофирована в сегодняшней России, где все получили «всеобщее среднее»? Дубин полагает: беда в том, что уже мало кто верит в полезность высшего образования, дабы занять «место под солнцем». Столько лет ценились не знания, а дипломы, что знание само по себе девальвировалось. «Народная интеллигенция» в массе своей была усредненно грамотной. Правильно – потому что формироваться начала на первых рабфаках (рабочих факультетах), осуществлявших предподготовку абитуриентов высших учебных заведений.  В переводе с казенного на русский – дававшие утилитарное среднее образование рабочим и крестьянам, строителям будущего, в 1920 – 1930-х годах. Главные лакуны в познаниях этой интеллигенции приходились на мировой культурный контекст, пренебрежительно названный кем-то «гуманитаристикой». На отвлеченные, не имеющего практического смысла дисциплины и сведения, от мировой литературы до мифологии и истории религий («поповского дурмана»). Качество рабфаковской образовательной базы я отлично представляю по своему дедушке, Царство ему небесное! Он был очень неглупый человек, предпочитавший в образовании одну лишь прагматическую сторону: точные науки и сферы их применения. 

В базе для рабфаков, конечно, без политики не обошлось. «Все смешалось» в этом среднем образовании: «философский пароход» и белая эмиграция, установка на получение народом технических навыков (индустриализация же!), идейная почва истмата и диамата, «Русская история в самом сжатом очерке» М. Покровского, длинный вариативный список запрещенной литературы, гонения на «бывших», кто не сумел уехать, мировая классика в кратких пересказах Н. Крупской… 

А я бы лично приплюсовала – и даже поставила на первое место по степени пагубности, отсроченной вредности, - «институты народного образования», созданные в массовом порядке в 1934–35 годах - с введением всеобщего обязательного семилетнего обучения и ростом числа школ-семилеток. Это были институты с двухлетним сроком обучения для подготовки учителей 5–7-х классов, наспех готовившие из лиц со средним образованием педагогов… так и хочется сказать, «средних». В РСФСР в 1940 году работало 130 таких институтов, в СССР – около двухсот. В 50-е годы их частью расформировали, а лучшие реорганизовали в педагогические институты и другие учебные заведения. http://bse.sci-lib.com/article114951.html 

Дела давно минувших дней? Преданья старины глубокой? Или… незыблемый базис под обществом, где только 6% семей не мыслят свою жизнь без книг – но только четырем процентам детей сумели передать любовь к чтению и знаниям?.. Изо всей литературной классики россияне предпочитают бессмертную комедию А. Грибоедова «Горе от ума». Как житейский постулат: «Не высовывайся!». 

Так чему удивляться, что ныне образуется разрыв между точкой приложения силы во время учебы – и тем, что может предоставить социум? Чем большего ты добиваешься от себя, тем меньше гарантий, что найдешь себе адекватное место на рынке труда. И, кстати, какая самоуверенность – утверждать, что этот разрыв пришел в перестройку!.. Вместе со мной, в один год, «родился» славный фильм Алексея Коренева «Большая перемена» - об аутентичной для 70-х годов школе рабочей молодежи. Что говорит слесарь Петрыкин учителю Нестору Петровичу? «Ты со своим высшим образованием сколько получаешь? Сто двадцать? А я двести. Будем спорить?». А дальше нате вам результаты дубинских исследований…

Не может быть, что корень характера «Петрыкиных», то есть торжествующего большинства россия, – в «среднем» образовании, обкорнанном и никаком, как само это слово? 

Но «среднее» образование – оно ведь не озон, чтобы в воздухе бесплотно витать. Оно людьми творится. По идее, с людей и спрос за всякий уровень – нижайший, посредственный… а за высокий – «решпект и уважуха». 

На учителях, на которых держится школа. Каковы они, «воспитатели юношества», коих «обыкновенно называют наставниками, учителями, школьными учителями, профессорами…» (Ян Амос Коменский, «Великая дидактика»). 

По данным ВЦИОМ, институт учительства занимает одно из первых мест в сфере доверия нации. Неизвестно, кто – Бенджамин Дизраэли, Марк Твен либо Чарльз Дилк – констатировал однажды: «Существуют три вида лжи: ложь, наглая ложь и статистика». Эту максиму жизнь никак не опровергнет. Интересно, что Левада-центр «трансформировался» из ВЦИОМ (http://ru.wikipedia.org/wiki/Левада-Центр ). Как сказано в ЖЖ-сообществе Левада-центра, «коллектив старого ВЦИОМа после насильственной смены его руководства ушел из этой организации и создал Левада-центр, социологам пришлось отказаться от старых названий» (http://community.livejournal.com/levada_center/ ). Почему, собственно, журнал «Мониторинг общественного мнения», выходящий с 1993 г., превратился в «Вестник общественного мнения» – издание Аналитического центра Юрия Левады. А негосударственный центр исследования общественного мнения «ВЦИОМ-А» - в Аналитический Центр Юрия Левады. С тех пор заметна некоторая, как бы это помягче, противоречивость данных «нового» ВЦИОМа, государственного, и Левада-центра, независимого. 

А вот миф о лидирующем месте в рейтинге доверия нации профессии учителя – легко опровержим ежедневными новостями! В текущем учебном году – череда одинаковых варварских поступков: учительницу избили прямо в школе! Кто-то - ногами! Другой - запросто кулаком. Несогласие с учительской политикой, типа, так выражается… И кто из присутствовавших при всей предыстории избиения честно скажет, давала учительница повод к тому, или нет?  http://news.mail.ru/incident/4905839/?frommail=1 

География широка: Новосибирск, Питер… В Брянской области пожилого учителя просто убили. Феномену насилия, применяемого  учителям, посвящен документальный фильм 1 канала «Учитель под прицелом».  http://www.1tv.ru/documentary/fi5246/sn23 

Весной 2010 года дикость обнаружилась в городе Шелехово Иркутской области: дети издевались на уроках над пожилой учительницей физкультуры, а дирекция школы ничего «не знала», пока самодельные ученические видеоролики с избиениями не «засветились» в Сети. 

Что, эти примеры свидетельствуют о «лидирующем положении учительства в сфере доверия нации»?

Когда я училась в школе (советской, 80-е годы), учителей еще не били. По крайней мере, в открытую. Их просто презирали, с ними не считались. Чуть не в глаза называли «дуррами» и «мымрами». Перечисляя в уме, кто из моих бывших соучениц поступил в пединститут, я не понимаю их выбор. Это были девочки с авторитарными замашками, любительницы кричать и командовать; с патологической неприязнью к получению «лишних» знаний (все, кроме учебников) и атрофированным чувством достоинства. Я в классе считалась круглой дуррой, потому что читала много книг. Будущие учительницы любили меня подкалывать моей начитанностью - с сознанием своего превосходства.

Человек с достоинством (это несколько больше, чем эгоцентризм и самолюбие) не позволит себе унизить другого. Те девочки любили… Вряд ли, подавая документы в педвуз, они задумывались о принципе «бумеранга». Волнует ли теперь этих учительниц (уже - со стажем), какими эпитетами кроют их ученики? Ведут ли они себя с ними, как те «дуры-мымры», которых крыли когда-то сами? Или «пиксельное мышление» не способно построить простейшую причинно-следственную связь?

Ах, да, поясняю происхождение образа «Пиксельное мышление». Его придумал и расписал в красках Алексей Иванов в романе «Блуда и МУДО» - с горькой иронией. «Каждый фрагмент этой мозаики (мировоззрения среднего арифметического большинства. Е.С.) имел… один-единственный простейший смысл… Мышление – пиксельное: механическое сложение картины мира из кусочков элементарного смысла». 

Подобный принцип мышления характерен для обывателей. Он торжествовал уже в советской школе. Правильно – откуда учительницам 80-х, выученных учительницами 30-х, выпускницами двухгодичных учительских институтов, взять привычку думать и расширять кругозор?

Но и учителя не промах. Кого-то бьют, кто-то сам бьет (прямо как в армии!). Вот свеженький пример Александра Катарева. Мне теперь очень хочется узнать, как вел себя в классе этот «Учитель года»…

Сведений об ужасающем поведении учителей очень много. Но – вот странность! – они распространяются либо в блогосфере, либо в интернет-СМИ, либо в таких неоднозначных телепередачах, как ток-шоу Андрея Малахова «Пусть говорят». Где, например, 13.01.11 г. под нежным названием «Учительница первая моя» показали некую Татьяну Дмитриевну, третирующую второй (!) класс набором терминов «тупицы», «идиоты», «кретины», «пни дубовые», скоты» и так далее. Мама мальчика Дани якобы подложила сыну в портфель диктофон, который записал все эти формулировки – учительница на передаче от них готовно отреклась, сказав, что голос не ее, слова не ее, манеры не ее (то бишь запись смонтирована), а Даня – самый плохой ученик за весь ее трудовой стаж. И это был далеко не единственный сюжет в «Пусть говорят», где на первый план выступала учительская – не побоюсь следующего слова – дедовщина.

В 2009 году учительница математики в Подмосковье довела ученицу до самоубийства. Вытащила у нее шпаргалки по математике, всему классу занизила оценки по математике и показала «крайнего». Вскоре девочку нашли в петле. Руководство школы настойчиво просило родителей не возбуждать уголовного дела, так как ребенок «сам виноват»… Подробнее всего об этой трагедии писали на «Мэйл.ру». После того, как бедная юная певица, ярко выраженный гуманитарий, оказалась «крайней», публикации прекратились. Но я никогда не смогу забыть, с какой скоростью нарастали там камменты – были их многие тысячи, и почти все (!) содержали высказывания в адрес учителей, отнюдь не свидетельствующие о «лидирующем положении учительства в сфере доверия нации». Самые эмоциональные предлагали смоделировать для математички аналогичную ситуацию – чтобы она от безвыходности в петлю сунулась… Многие поминали своим учителям застарелые, но больные до сих пор, как раны, оскорбления, унижения, подставы. Другие делились обидами, нанесенными от педагогов их детям. И становилось понятно, что проблема неквалифицированных учителей мучает половину взрослого населения страны. 

 В 2010 году по Интернету прокатилась уже волна сообщений о самоубийствах школьников во время ЕГЭ. По всем случаям педагоги давали стереотипные пояснения, будто школа ни при чем, а «при чем» драма первой любви, мерзкие дружки, глупые родители и жаркая погода. Уполномоченный при президенте РФ по правам ребенка П. Астахов сообщил, что в среднем по каждому региону за год 20–30 случаев суицида. (http://rian.ru/edu_egrus/20100602/241464659.html)

Общественное мнение двоится и даже троится: как относиться к информации из Сети, к данным из «желтоватых» ток-шоу?.. В сомнениях есть, конечно, зерно мудрости… С другой стороны, в журнале «Огонек», № 12 от 28.03.11 г. тема номера – блогосфера, и обозреватель Дмитрий Губин в статье «Клик победы» склоняется к мысли, что блоги-то содержат куда больше страшной правды, чем стремится показать власть, не признающая рунет. «А рунет потешается над Россией, где существует телевидение, рассчитанное на мозги хомячков… и хотя Россия реальная делает вид, что России виртуальной нет, она все чаще импортирует у рунета новости, документы, фотографии… потому что рунет по своим каналам мгновенно передает информацию от своих добровольных репортеров, обозревателей, аналитиков, удивительным образом воплощая ленинскую идею о массовом кореспонденте…». 

Да – и первее новость о нервном депутате с травматикой я увидела в Сети. 

Так что правды об учительских действиях-злодействиях в интернете все же больше, чем в официальных СМИ… 

И как я могу думать иначе, если мне подруга, врач-дерматолог, рассказывает, что, проходя обязательный профосмотр, хуже всего в коридорах диспансера ведут себя… педагоги. Собачатся друг с другом, с врачами, при этом требуют к себе гипертрофированного уважения. «Доверия нации» захотелось? Улыбнуться врачу не пробовали?..

Все это доказывает, что представления статистиков ВЦИОМ об учительской когорте как о передовой и духовно ведущей части нации инерционны. Данные ВЦИОМ базируются на опросах, ответы на которые дают люди с их симпатиями, антипатиями и правом на ошибку. Путей появления некорректных ответов на опросы вижу два: 

1. 1) Мифы, растиражированные поэтами-песенниками, писателями, режиссерами, художниками въелись в подкорку головного мозга нации: «За то, что вы из нас людей лепили, Спасибо вам, учителя!..» (М. Пляцковский). 
2. 2) На опросы отвечают сами учителя. 

Учителя средних школ в среднем (каков каламбур!) делятся на две категории. Первые: те, кто сами не гордятся своей профессией, а «отбывают» ее, и все, что их волнует, – низкая зарплата. Вторая категория численно прирастает за счет первой: ритуалы наставлений с годами накапливаются, будто накипь на чайнике, и смотришь, педагог, недовольный зарплатой, уже «зато» доволен возможностью реализовывать свое истинное призвание – самоутверждаться, поучая (а не уча) других. Об этом мудрая песня Булата Окуджавы, отсылающая к еще дореволюционной социокультурной тенденции: «Антон Палыч Чехов однажды заметил, что умный любит учиться, а дурак – учить». 

Именно поэтому, вероятно, поступили в «пед» мои одноклассницы с выраженной тягой к самоутверждению за счет окружающих. Лидер, не ведущий диалога со своими «подчиненными», называется диктатор. Отец А. Мень говорил, что стадное сознание, жаждущее поклониться твердой руке, является одним из чувств, которое продуцирует автократию. Он и духовным лицам, и мирянам напоминал, что Господь не действует через авторитарных людей. (А. Еремин «О. Александр Мень. Пастырь на рубеже веков». М., 2001).

Зарплата учителя, конечно же, мизерная. В силу малой доходности профессии педагогические институты стали не престижными, но удобными «девичьими» вузами, чтобы получить образование, не сильно напрягаясь. Еще советский народ сочинил убийственную поговорку: «Ума нет – иди в пед!». Все к вопросу о престиже учительской профессии.

Гендерный феномен сего дня – выпускники «педов» процентов на 80 женщины, мужчины, чаще всего, физкультурники – тема для докторской диссертации. Сто лет назад педагогическое образование было стопроцентно мужским, и эмансипированные дамы требовали открытия высших учебных заведений для женщин. В 1912 г. министр народного просвещения Л. Кассо добился разрешения открыть женские и смешанные высшие начальные училища. В 1915 г. в России было 67 женских училищ и первый женский учительский институт – в Рязани. ( http://history-ryazan.ru/node/4295). Пединституты в советское время стали «двуполыми», но мужчины в них почему-то повывелись. Из-за зарплаты? Из-за рутинности будущей работы, «тесной» более абстрактному мышлению мужчин, но идеально подходящей «пиксельному мышлению» среднеобразованных женщин? 

Беда в том, что большинство учителей не задумываются, соответствуют ли усилия, отданные ими работе, их знания, опыт и влияние на учеников даже той малой зарплате, что положила им демократическая Россия – ибо в «застой» труд учителя оплачивался лучше. Нынешний Кодекс учителя настроен на идею самосовершенствования (пункт 2.3). Кто из учителей готов, поднимите руку?

Учительское сообщество давно составило о проекте Кодекса Учителя букет мнений. Преимущественно негативных. Характерна статья И. Заверняевой в газете «Гудок» (04. 03. 2010) У статьи говорящее название «Слишком много должны» – явно формулировка педагога. Моя добрая знакомая, преподаватель иностранных языков, чуть речь заходит о школе, первым делом указывает на свою низкую зарплату, вторым – на слишком обширный для такой зарплаты круг обязанностей педагога. Правда, я с ней в том согласна, что воспитанием, то есть классным руководством, общественной работой, нравственным наставлением, созданием нормальной атмосферы в классе, мог бы заниматься специально назначенный учитель. Но это не избавляет всех педагогов от необходимости быть психологами. Третьим – на то, что дети невыносимы. И о реформе образования говорит только в контексте увеличения ее дохода. Между тем есть профессии, где доход и рабочий процесс сильно отстоят друг от друга. Это – самые гуманные профессии: учителя и врачи. Хочешь обогатиться? Не находи работу в этих сферах! Здесь целью, по идее, служит другое: нести людям благо. А у наших учителей вечная подмена понятий в системе ценностей…

Итак, учителя испугались, что Кодекс обязывает их слишком ко многому? И хотели бы на низовом уровне перекроить его, чтобы должны были им, а не они?.. Правда, один отзыв, процитированный в этой статье, мне понравился: М. Шадаев, директор школы № 3 г. Канаша, пишет в форуме на портале «Сеть творческих учителей» (http://it-n.ru/board.aspx?cat_no=70195&;BoardId=70661&tmpl=Thread&ThreadId=195749): «По большому счету, все, о чем говорится в проекте кодекса, настоящий Учитель давно и без того знает и выполняет. А сами пункты его прописаны во многих документах – от Уголовного кодекса до трудового договора… Может быть, вместо того чтобы вводить отбор… среди педагогов, надо… мотивировать умных, грамотных и любящих детей молодых людей на поступление в пединституты? А в целом все просто – или ты Учитель, и этим все сказано, или ты – НЕ учитель, и в школе тебе делать нечего». 

Вот и я об этом думаю уже много лет. Почему студентов педвузов не тестируют серьезнейшим образом – можно ли их вообще подпускать к детям? По прежним законам, вуз не имеет права влиять на желание абитуриента в нем учиться. Может, новое законодательство поставит какие-то «рогатки»? Неужели непонятно, что отбор кадров, которым предстоит работать с людьми, просто необходим. Как без отбора-то расчистить место Учителям, за которых ратует М. Шадаев?.. Учительских кадров не хватает. Пусть школы будут укомплектованы, а кем – дело десятое. А ничего, что А. Суворов призывал воевать не числом, а уменьем? Возражения «кто-то же должен работать в школах» пустые. Из трех модальных глаголов «хочу», «могу» и «должен» эффективен только один – хочу. Никто не должен работать в школе. А вот хочешь ты этого или нет, надо подумать прежде, чем подавать документы в педвуз. А если хочешь, не факт, что тебя можно допустить к детям. Пополнение пединститутов и школ авторитаристами преступно. Но где «учительские институты», призванные выпускать персонал для работы в школе? Да такой, чтобы по жизни, а не по статистике, вызывал доверие нации.

У нашего педагогического образования я вижу несколько смертных грехов. Первый – его «усредненность» и «пиксельность». Второй – авторитаризм. Третий – его «вседоступность». А что потом, за получением нелюбимого педагогического диплома? Для самого выпускника? Для его подопечных?.. Порой лучше, чтобы «типа педагог» не пошел работать в школу, невзирая на диплом. 

Нет, вроде, необходимость реформирования школы власти высшего уровня понимают. Об этом свидетельствуют попытки сделать работу школ более эффективной. В одну кучу валятся и ЕГЭ, и компьютеризация, и открытие платных школ, и присвоение средним учебным заведениям статусов лицеев и гимназий, и внедрение в школы психологов и социальных педагогов… «Профессиональный кодекс учителя» был очередной попыткой из этого ряда. Все видят несовершенство школы, оставленной в наследство от «совка». А. Фурсенко заявил, что Профессиональный Кодекс учителя должен отделить профессионалов от непрофессионалов. Так что, ура?

Давайте разберемся. ЕГЭ – жупел последних лет. Признаться, я честно пыталась понять, как эта штука работает, но так и осталась в недоумении. Попробовала однажды рассмотреть вопросы для ЕГЭ по истории и литературе - где я хоть что-то понимаю, потому что в школе меня этому плохо учили, учителя часто менялись, подолгу болели. А вот точным дисциплинам меня учили безотлучно всякие там отличники образования. В итоге о билетах ЕГЭ по, допустим, математике я даже и говорить не буду в силу боязни цифр (даже на монетах!). Так вот, гуманитарные ЕГЭ, по-моему, хуже рабфака. Лицемернее. Рабфаковцам не нужны были «мерихлюндии» в силу их бесполезности. Современным ЕГЭ-шникам вроде как предписывают иметь гуманитарные познания. Но проверка оных построена так, чтобы знания учеников об истории и литературе структурировались по атомам невзаимосвязанной информации. Скорее, упражнение на память, чем на понимание… долой гносеологию с герменевтикой, интеллигентский дурман! 

По мне, ЕГЭ только узаконят «пиксельное мышление».

Теперь о психологах. В 2005 году прошел симпозиум «Российская молодежь: в будущее – без риска». За шесть лет его данные не устарели, а проблема психологического состояния учеников не рассосалась. На симпозиуме прозвучало: более 70% учителей страдают неврологическими и даже психическими отклонениями; у 75% учителей психиатры отмечают скрытую тягу к самореализации за счет учащихся. В докладе А. Северного (члена Московской Ассоциации детских психиатров и психологов) «Проблемы охраны психического здоровья детей в России» сказано: «…40% детей подвергаются физическому и психологическому насилию в семье; 16% школьников испытывают физическое, а 22% – психологическое насилие со стороны учителей в школе». 

Собственный школьный опыт практически каждого вопиет о том, что психологической грамотности учителям не хватало уже давно, поэтому многие из них передать ученикам свои знания просто не могут. Свой личный опыт я не абсолютизирую – но анализирую. В публицистике существуют темы, которые должны подаваться через призму личности. В полном соответствии с пассажем Достоевского о том, что нельзя построить прекрасное здание, замесив в цемент слезинку ребенка. И если «слезинку» исторгла школа, значит, здание было прекрасным лишь с фасада. И если бы меня одну учили, да не научили, это можно было бы списать на «лень и нелюбопытство». Но… вот пример из признания писателя-детективщика В. Пронина: «Я был совершенно не приспособлен воспринимать знания ни в школе, ни в институте... Все эти знания испарялись из меня мгновенно. Всё, что нужно было мне для жизни, я, видимо, получил при рождении. Это надо было просто понять и простить, и отстать от меня. А учителя-костоломы клеймили, как лодыря, двоечника и придурка. После их усердия понадобились десятилетия, чтобы я вернулся к себе». («Кинжал для левой руки. Записки на полях детективных романов». Литературная Россия, № 27, 2010). 

Структура народного просвещения в СССР уже с 1936 года открещивалась от психологии: постановление ЦК КПСС «О педологических извращениях в системе преподавания» заклеймило практическую психологическую деятельность в школах. Предметникам было не положено считаться с индивидуальной психологией ученика. Как теперь воплотить в жизнь пункт Кодекса о сотрудничестве учителя с психологами, врачами, родителями для развития личности и сохранения психического, психологического и физического здоровья учеников? Моисею, чтобы изжить в народе израилевом память о рабстве, потребовалось сорок лет. А сколько понадобится нам, чтобы искоренить равнодушие к личности?..

Вроде подвижки есть. Повышение психологической грамотности учителей средних школ идет на базе институтов развития образования. В педвузах страны ввели специальность «педагогика и психология» (раньше это была одна из дисциплин в программе). По штату в каждой школе должен быть как минимум один психолог и один социальный педагог (для целенаправленной работы с трудными детьми и отпрысками проблемных семей). Социальные педагоги также решают проблемы детей в органах опеки и попечительства. Психологи должны не только читать социально-значимые курсы (типа ОБЖ и семейной психологии), но и смягчать острые углы процесса обучения. Но сами-то психологи – кто они? Насколько компетентны? Насколько им можно доверять? 

Психолог из моей бывшей школы (теперь гимназии) показалась мне профессионально неубедительной. Наш контакт начался с рассказа в рязанском литературном журнале «Утро» – о девочке, которую все в классе, и даже учителя, зовут Таракашкой и к которой одноклассники обращаются лишь затем, чтобы списать домашние задания. Меня заинтересовало, почему автор написал такой рассказ о школе, якобы повернувшейся лицом к ученику – или со времен «Чучела» ничего не изменилось?.. 

Психолог парировала, что «Гадкого утенка» Андерсен написал двести лет назад, но с тех пор тоже ничего не изменилось (то есть признала, что когда коллектив травит одного – это в порядке вещей). Сказала, что проблемы общения – проблемы отдельной личности, а не образовательного процесса в целом. Прелесть, а не ответ! Ведь если ученик из-за проблем с коммуникацией снизит успеваемость, преподаватели наклеят ему ярлык бездари и станут прессовать. А если он перестанет ходить в школу, боясь травли и унижений, его объявят прогульщиком и начнут применять штрафные санкции. Такую логику я расценила как «перевод стрелок». Она верно умозаключила, что я сама «травмирована» школой, но я этого и не скрывала. Смею предположить, что подобные штатные единицы – не знатоки психологии, а наспех переквалифицированные учителя, психологический лоск не затронул базовой установки: «Успехи учеников – мои заслуги, проблемы учеников – не мои проблемы».

Смогут ли такие психологи расположить к себе маленьких человечков, чтобы те шли к ним с каждой обидой? А если обидели не сверстники, а педагог? Если учительница на уроке труда известила Верочку, что у нее руки «не тем концом вставлены»? А если учительница сидит в кабинете подружки и громко обсуждает в третьем лице Машеньку, что рядышком моет пол?.. Хватит ли духу школьному психологу заявить этой учительнице, что «она в серпентарии должна работать, и то змеи разбегутся»? (Ю. Поляков, «Работа над ошибками»). 

Все это я к чему? К тому, что всякие начинания по реформированию учебного процесса, образовательного минимума и прочих формальностей мне представляются верными… но не основными. Не с них надо начинать! Как в том, простите, одесском анекдоте: чтобы повысить производительность дома терпимости, надо менять не кровати, а сотрудниц. Или как в Грузии поступили с милицией: уволили всех «специалистов» и наняли новые штаты – из лиц, не имеющих милицейской подготовки и даже милиционеров в роду! 

Вот это была бы «революция» народного образования!.. 

Боже, какая утопия! Очевидно же: каково общество, такова и школа. 

Уж коли во всем Российском государстве нет уважения к личности, откуда она возьмется в школе? Причем это исторически давняя традиция, отнюдь не ограничивающаяся рамками ХХ века. Недавно я брала интервью у Александра Городницкого, и когда разговор зашел о современном обществе, он горько констатировал, что нынче нет у нас гражданского социума – есть едоки и электорат (только что стряслась трагедия в Кущевке, и трудно было найти более яркую иллюстрацию рабского подчинения людей «силе»). Но от дня сегодняшнего мы обратились к прошлому – и согласились, что в России проблема личности была всегда. Все жили в тоталитарной многовековой власти - с верой в «доброго царя» и сильную руку. И редки и ничтожны были русские опыты демократии (в Новгороде, например, кроваво подавленном двумя Иванами – Третьим и Четвертым). Из одного ига в другое, из огня в полымя. Из-под татарского ига – к Ивану Грозному. К императору Петру. В диктатуру большевиков, к Великому Вождю всех времен и народов… И как тут выдавить из себя по капле раба – а в себя по капле «пустить» человека?.. «И не надо мне прав человека – я давно уже не человек!» - сказал поэт Владимир Соколов. Так что, если есть сегодня попытки создать гражданское общество, то они, мягко говоря, несовершенны. Реформирование школы имеет некоторые признаки формирования гражданского общества – следовательно, и те же слабости, что весь политический «макрокосм».  

Уж коли нет в России уважения к уму, образованности – откуда оно возьмется в школе? В телевизионной передаче «Встречи на Моховой» Дмитрий Быков откровенно рассказывал, как его десять лет травили всем классом: он, мол, «не имеет права на существование». Травля – естественный способ борьбы с «шибко умными». Ум и знания в советской школе считались тяжелейшей формой оскорбления большинства. Порой на «слишком умных» обижались не только ровесники, но и учителя. Писатель Андрей Геласимов в передаче «Новая антология. Российские писатели» на канале «Россия – Культура» поведал, что когда он идет мимо школы, видит ее окна, того хуже, слышит звонок – у него мурашки по коже. Однажды классная руководительница публично высмеяла его за написанную на школьном дневнике фразу по-латыни (из романа Дюма). «Я ей благодарен, – саркастически признался Андрей. – Тогда и родился писатель. Обида разбивает сердце, а когда сердце разбито, человеку есть, что сказать». 

Признаться, не вижу предпосылок, чтобы в сегодняшних пединститутах и педколледжах взращивали дух уважения. Нет его в нынешних духовных традициях, хоть застрелись. Да и сами духовные традиции есть ли? Куда делся психотип народного учителя, подвижника, такой живучий и деятельный сто лет назад?.. Сегодня нет более необразованных и зашоренных представителей «условно интеллектуальной» профессии, чем учительницы средних школ. В особенности по гуманитарным дисциплинам (они им ошибочно кажутся понятными и простыми). Профессор РГГУ Наталья Басовская в одной «Школе злословия» сказала, что основная беда школьного преподавания истории – нехватка учителей от Бога. «Некоторая нехватка», деликатно сказала она. Вот, собственно, и исток еще одного замкнутого круга, который довлеет всему российскому обществу: незнания собственной истории, неумения ее анализировать и делать выводы, нежелания узнавать что-то новое о прошлом своего Отечества. 

Лично слышала, как одна учительница истории рассказывает детям про «три вида гнета на национальных окраинах России, от которого их освободила Советская власть» - дело было в 2009 году, но учительница была пожилая... Правда, можно оправдаться известнейшим афоризмом Гегеля, что история, мол, учит тому, что ничему не учит, и это не только российская беда… Да, коли задаться целью подыскать оправдания, они сыщутся. Это намного проще – оправдать себя, чем переделать. 

Потому я и не верю в действенность всяких предложений по преобразованию школы, не затрагивающих ее «контингент» (учителей). 

Дети вообще не подарок (со времен Аристотеля известно). «Дети перестройки», прошлое поколение школяров, а также их дети, грядущее поколение первоклашек – вдвойне. Работать в школе, быть учителем - каторжный труд, и я это понимаю. Чем сложнее ученики, тем больше требуется таланта, психологического опыта и личной незаурядности. Посредственность с буйным «сиблингом» (здесь – подростковым братством) не справлялась никогда. Можно по-разному относиться к педагогической политике Макаренко, но ему хватило и ума, и нравственных сил переломить агрессию своих подопечных и направить ее в действенное русло. Есть ли сегодня в педагогике личности, равные Макаренко? Я уж молчу о личностях, равных Янушу Корчаку…

И пока нет Личностей, бессильны всякие реформистские идеи, будь они хоть гениальны. Но, судя по шуму в СМИ и возмущению в частных беседах, идеи что учительского Кодекса, что нового образовательного стандарта, гениальными никому не кажутся. Резонно: можно ли сверхидею придумать «кабинетно», высосать из пальца, внедрить по разнарядке? Теоретически – да, практически – нет. 

Даже если родится «мега-идея», жизнеспособная и всех устраивающая, от учеников до министра образования (еще одна утопия!) - где взять ее преданных адептов? Рекрутировать из населения? Дождаться добровольцев? Вырастить категорию «сверхлюдей», вроде Серафима Саровского? От бывших учеников школы действующего образца ожидать стопроцентного попадания в образ Учителя – что ожидать клубники от крапивы. 

У меня, конечно, есть предложения, как преобразовать отечественную школу «снизу доверху», то бишь начиная с учителей. Правда, они наивны, как всякая евгеника. И не только потому, что полное реформирование потребует гигантских вливаний… 

Я бы, например, создавала «с нуля» сеть профильных вузов для подготовки только педагогов, а перед поступлением в них проводила серьезнейшее психологическое тестирование и психиатрическое обследование – и так каждый учебный год. Ибо не верю, что агрессивный Катарев не проявил бы себя на элементарном тесте! И, чуть что-то подозрительное в психике покажется, отсылала бы абитуриента с Господцем в любой другой вуз, невзирая на его право выбора института по желанию. Ибо у детей тоже есть право учиться в безопасности, не бояться учителя, не ждать от него резиновой пули!..

Мне могут возразить, что тогда этот потенциальный агрессор устроится в школу милиции… или в мединститут… Но, знаете, тут бабушка надвое сказала! Может, он в профессиональную армию пойдет – вроде, заговорил об ее создании начальник Генштаба Н. Макаров. И станет хорошим капралом! И исчезнет позорная «дедовщина» из школы и из армии…

Далее. Я увеличила бы педагогам срок обучения до семи лет, чтобы два последних года были чем-то вроде медицинской ординатуры, и выдавала диплом профпригодности только после «ординатуры». Чтобы всякий, кто не тянет эту профессию, мог вовремя «соскочить». Переписала бы методику преподавания (насквозь!) с авторитарной на демократичную, с назидательной – на взаимодействующую. Зарплату выпускникам педвузов – бюджетникам - положила достойную, однако повышала бы ее не за стаж или там категорию – долой формальности! На основании отзывов учеников, с которыми учитель работал. Если имели место жалобы, двусмысленные ситуации, связанные с поведением педагога, – разбираться всесторонне и прибавку к жалованью откладывать. Это что касается учителей. А насчет процесса обучения… Допустила бы разные типы, виды и формы образования – негосударственное, частное, специализированное, даже домашнее.  И вообще, на кой леший нужен «государственный стандарт образования», если все люди разные от природы, и уровень знаний после школы все равно у каждого свой? То есть, отказалась бы от стандарта «минимального» образования. Про такое поговорка на слуху: «Образование не есть образованность». А. Солженицын запустил в обиход более хлесткое выражение: «Образованщина». Не желая количественного роста «образованщины», я позволила бы ученикам учиться по их выбору, по желанию их семьи, и знать то, что они хотят знать, а не то, что хотят чиновники, чтобы они знали... 

Сделала бы все это, дабы не отнимать у школьников хотя бы мечту: что где-то есть хорошие учителя. 

______________________________

 © Сафронова Елена Валентиновна