ПОТЕРЯННАЯ КЛИПСА

Помимо пухо-перово-шерстяных элементов ко мне постоянно липли все и всяческие неприятности. Не знаю, что такого особо привлекательного они во мне находили, но - как некоторые писатели живут по принципу "ни дня без строчки", так и я к тридцати трем годам обрела статус-кво "ни дня без неприятностей".

Они валились на меня из ничего, без видимых причин и на ровном месте. Они просто примагничивались ко мне независимо от времени года и погодных условий. Доведенная до крайнего истощения работой, бытом, разводом и микроинфарктом, я чудом выкарабкалась и даже единственный раз в жизни познала райскую обитель кардиологического санатория на побережье Финского залива между Питером и Выборгом. Похоже, что именно там всё и началось: я имею в виду не окончание сезона проблем, а чисто флюгерный поворот судьбы в сторону обретения морального противоядия от физического воздействия бытия...

На автовокзале в Зеленогорске щупленький мужичок-инвалид однажды поманил меня пальцем из окошка ларька, предназначенного для отоваривания отдыхающих, сувенирами в память о курортных приключениях. Меня он знал визуально, несколько раз я покупала у него "из-под полы" свой любимый и не слишком доступный по подписке журнал "Иностранная литература". Раскатавши губы на очередной номер, я была неприятно поражена, когда вместо журнала он предложил хромированные клипсы, до рези в глазах отражающие солнечный свет бесчисленными плоскостями многогранников.

К тому времени я не носила даже обручального кольца на левой руке, не говоря уже о прочих побрякушках. Но эти клипсы чем-то гипнотизировали, завораживали и уводили от реальности куда подальше, что было для меня весьма кстати. Однако, заплатив деньги, я не торопилась пришпилить их на уши, и клипсы утонули в левом кармане спортивной рубашки из плащевой ткани. Вернувшись в санаторий, я поймала себя на том, что поднялась бегом на свой седьмой этаж и не почувствовала привычной боли в сердце. Всю оставшуюся неделю я удивляла врачей отказом от лифта, потреблением чернющего кофе и пробежками по оздоровительному маршруту, на которые предыдущие семнадцать дней меня не могли совратить все медики, вместе взятые.

О странных клипсах я вспомнила уже дома, когда постирала их вместе с рубашкой в стиральной машине. Они не пострадали и даже не намокли: вода стекала с них, оставляя поверхность сухой и блестящей. Кстати, среди сувенирного ширпотреба аналога этим клипсам не было...

Надевала я, однако, эти ослепительные полушария нечасто, а если еще точнее - дважды: когда мой сын шел первый раз в первый класс, и когда я в последний раз дирижировала оркестром своей последней выпускной группы три года спустя. Не до клипсов было, увы. Зато какая творческая отдача перла из меня все эти годы! - как будто наверстывала упущенное и обретала себя после бездарной пятилетки заключения в супружестве.

Однажды в августе, в конце восьмидесятых, я вышла после отпуска на работу, посмотрела на двенадцатилетний стаж на одном месте чужими глазами и уволилась - в одночасье и в никуда. Двухнедельная сентябрьская свобода от педработы пьянила, мы с подругой откровенно наслаждались бабьим летом в окрестных рощах и лесополосах, где обнаружили грибные места и умудрились ни разу не отравиться. Но в октябре началась новая работа и пошли дожди, посыпались неприятности как из рога изобилия и стало не до "грибалок"...

В начале ноября я проснулась от холода и странного дискомфорта в области ног, вернее, их ступней. Что-то набилось между пальцами, подошвы саднило как от порезов, к тому же, к ним прилипла сухая трава. В мочку уха врезалось нечто твердое и холодное, но никаких конкретных воспоминаний не возникало. Что-то снилось, но что? И что с ногами? Это не галлюцинация, а речной ил. И трава настоящая. Холодно, потому что окно настежь. Уху больно, потому что давит клипса. Почему-то одна. Где вторая? И где я была - босиком и в клипсах? Нет, алкоголя не потребляла, ибо имели место быть "сухой закон" и работа в школе с трудновоспитуемыми....

Какой теперь сон! Завариваю крепкий чай, силюсь вспомнить хоть что-нибудь и ищу вторую клипсу. Зря ищу... Кстати, речной ил явно из весьма знакомого водоема, где раньше разводили рыбу, а теперь бушуют кувшинки в мелкой воде и туристы на живописном берегу. Ах, да, ноябрь месяц, какие к черту кувшинки с туристами? И чтоб я, мерзлячка по жизни, да в студеный ил без сапог? И зачем?

Пять утра. Кладу клипсу под подушку и решаюсь доспать часок-другой, но сна не получается, опять что-то мешает...И вдруг вижу себя как бы со стороны. Встаю в час ночи, пристегиваю клипсы, слышу в них зовущий сигнал, открываю окно - благо, первый этаж - и бегу босиком через микрорайон, вниз, к Мертвому Донцу, потом через мост, направо, к бывшим рыбоводческим прудам. Над одним из них розовато-сиреневый туман. Сигнал в ушах усиливается и внезапно смолкает. Мне сюда. Над туманом тускло вырисовывается купол. Воздух вибрирует, как будто его плотность возросла многократно. Тихо в сердце и совсем не холодно ногам. Из купола выдвигается то ли мост, то ли трап. На нем двое, точнее, светящиеся силуэты двух явно гуманоидных фигур. Захожу по щиколотки в ил и цепенею. Дальше меня не пускают. Потом был диалог,который не забывается подсознанием. Нет, я не обчиталась фантастики, я скептик, почемучка и пессимистка. Но мы беседуем. С кем? 

- Не знаю, они не оставили адреса и забыли представиться, но это не столь важно и вот почему.

- Ты хочешь быть с нами?

- Да.

- Зачем?

- Устала жить, выживать и бороться. Иссякла.

- Тебе это кажется. Всё не так. У тебя долги перед близкими и перед будущим. Ты пока не оставила свой след на земле, но ещё не поздно. У тебя есть сила, превышающая мощность ядерной бомбы. Пока что ты разрушала только себя, свой внутренний мир. Хорошо, что не внешний. У тебя есть все шансы стать другой. Займись самоцивилизацией. Поменяй шкалу ценностей. И твори!

- В чем же моя сила?

- Твоя сила в слове. Пиши.

- Я пишу, но властям это не нравится. За такое карают...

- Власти меняются, творчество остается. Настал твой черед.

- Почему я? Странноватый выбор...

- Тебя выбрал человек с берега залива. Он не ошибается. А теперь скажи, сколько раз ты была на грани ухода из бытия?

- Много. Дважды угорала, тонула в Дону, пикировала с мотоцикла, дважды горел междугородний автобус, в прыжке со скалы в море разбивала голени, но доплыла до берега на одних руках. Потом был маньяк-душитель у подъезда, но обошлось. В авиатакси марки "Морава"набила лоб при вынужденной посадке. Вроде бы всё.

- Ты забыла полет с горы в ущелье на бревне, отравление дымом при тушении пожара в соседней квартире и обстрел из автомата возле воинской части зимой 67-го. Ты выжила не просто так.

- У меня есть ангел-хранитель?

- Не совсем ангел и не один. Тебя хранить трудно. Помоги себе сама и не забывай о человечестве в целом. Прощаться не будем...

Клубы тумана из розово-сиреневых превратились в сине-фиолетовые и рванулись вверх. Воздух вновь завибрировал, гул перешел в пронзительный, режущий нервы свист, и я отключилась... чтобы очнуться в своей постели, но с илом на подошвах и одной клипсой в ухе. С тех пор моя рука сама по себе водила по бумаге, рождая на свет божий странные стихи. Они приходили из ниоткуда и никогда не вызывали привычного авторам чувства собственности. Потом так же неожиданно началась серьезная журналистика в газете и на радио, вкушая плоды которой одни прозревали, другие вдохновлялись, третьи хватались за близлежащие тяжелые предметы. Я-то знала, почему пишу именно так, а не иначе. Всем остальным разве объяснишь?..

Прошло пять лет. С боями на литфронтах пробились к читателю два поэтических сборника, минуя этапы тонких тетрадок и публикаций в "братских могилах", то бишь в сборниках стихов советских поэтов. И однажды в начале апреля, замордованная очередным круговоротом неприятностей в природе, я задвинула проблемы в угол и направилась к заветному прудочку подзарядиться кислородом в гордом одиночестве и с надеждой на чудо. За эти годы вокруг пруда вырос густой ивнячок, и его нежно-зеленая дымка взметнулась на пятиметровую высоту, создавая романтический интерьер вокруг еще холодной водяной глади. Солнце пробовало силы высоко в зените, по-доброму реанимируя травяные заросли и все живое и сущее в них.

Найдя относительно сухое место, я решила в кои веки устроить выходной запыхавшимся от стремительного бега мыслям и чувствам. Подстелив куртку, попыталась расслабиться, но налетел порыв ветра, ветки ивняка словно взмахнули крыльями, и что-то ослепительно сверкнуло, заставив зажмуриться. Где-то я уже видела подобный этому блеск... Где? Не может быть! Я не надевала те самые клипсы - и не могла их надеть! - в комплекте с потертыми джинсами, хипповой курткой и драными кроссовками, а именно в таком бомжеском виде приходилось осваивать грибную целину. Значит, в ту ноябрьскую ночь я действительно была здесь?..

Потерянная клипса переливалась гранями на самой вершине молодой ивы. Видимо, кустарник пророс сквозь нее, и все эти пять лет моя клипса росла вместе с ним. Значит, все-таки не сон? Впрочем, какая разница, что это было. Главное, я пишу, и это кому-то нужно.

ПОЮЩИЕ ОБОИ

Летом 90-го года в моей комнате назрела безотлагательная потребность хотя бы косметического ремонта, и я ринулась на поиски обоев с редким для меня энтузиазмом. Однако, в магазине с обнадеживающим названием "Бумага" кроме деревянных прилавков, зевающих продавщиц и распаренных жарой, бездельем и алкоголем грузчиков, ничего бумажного не было, если не считать бумагой список желающих купить что-нибудь клеящееся на стены аж на сентябрь месяц. Правда, обои были, их можно было даже потрогать и заиметь, но позади того же магазина и у лиц, которых ныне называют "дилерами" или торговыми представителями фирмы. А тогда они назывались иначе и имели шанс понести уголовную ответственность...

  Выбрав среди этих самых дилеров рожу поприличней, я погрузилась в изучение образцов - маленьких кусочков обоев, похожих на строительный мусор. В случае согласия на какой-либо вариант мужик выносил из соседней подворотни любое количество рулонов, были бы деньги. Именно с ними у меня возникла проблема, когда "подпольщик" заломил сумму втрое от госцены. В самый разгар шока, когда мысли уже созрели, а слова еще нет, меня окликнула старая знакомая, сына которой лет двадцать тому назад я обучала не только игре на аккордеоне, но еще и игре на нервах его учительницы английского языка. Ну, был грех, научила Мишку американским песенкам. Кто ж знал, что его произношение вызовет приступ стенокардии у заслуженной учительницы с сорокалетним стажем? С репетиторством пришлось покончить, но добрые отношения с Мишкой и его мамой остались навсегда.

Лиля Петровна любезно предоставила недостающие три червонца в долг и пригласила на чай посплетничать. Оказалось, что Мишаня давно вырос и женился. К тому же, он вовремя понял, что обитание двух самых родных женщин на одной площади опасно для жизни, а посему перебрался к жене в чем был, не захватив даже сменного белья. С годами страсти-мордасти поутихли со всех сторон, и Лилечка даже обрадовалась вынужденной эмансипации, почувствовав себя не только хозяйкой квартиры, но и собственной судьбы.

После третьей чашки какого-то вьетнамского чая Лилечка окончательно рассталась с маской видимости благополучия и без передыху принялась перечислять свои редкие болячки, которые липли к ней, как ко мне неприятности. А тут еще чертовщина развелась - прямо на обоях! И Лилечка доверительно поведала мне сущую жуть, которая творилась у нее на стенах с наступлением темноты.. Жуть состояла из дракончиков и ящериц, еженощно устраивающих разборки до смертного исхода одних и свадебных оргий других, смотря кто кого победит. Я со своей близорукостью и хроническим астигматизмом никаких чудовищ не рассмотрела, но бурые пятна и брызги неизвестного происхождения имелись на стенах в неограниченном количестве.

- И как вы с ними боретесь? Дихлофосом? - наивно поинтересовалась я, не испытывая ни малейшего любопытства.

- Дихлофос не помогает, денатурат, керосин и скипидар тоже.Я их давлю гирькой. Эти поганые пятна и брызги - от них, окаянных. Приходи как-нибудь вечерком попозже, покажу сражение, - обреченно попросила Лилечка, и я не смогла отказаться.

- Не отчаивайтесь, Лиля Петровна, все проходит. Может, помочь вам поменять обои? Не стесняйтесь, обдерем и поклеим за пару дней общими усилиями, я даже свой ремонт отложу...

- А что, это идея. Только вот сын мой ни о чем слышать не хочет, говорит "сбрендила мать на старости лет"...

- А мы без него обойдемся. Вы пока что гадов этих горячим утюгом попробуйте утихомирить. Извините, шучу.

Странно, но я зашла к Лилечке буквально на следующий день,принесла долг и из вежливости спросила:

- Ну, как там на стенах?

Махнув рукой, она завела меня в комнату. В некоторых местах вместо рисунка на обоях зияли чистые белые пятна, которых вчера не наблюдалось. А посреди комнаты на табуретке стоял утюг...

И я рискнула остаться, чтобы своими глазами убедиться в чём-то, уже почти не вызывающем сомнений. О, это было похоже на ритуал. Ровно в десять вечера Лилечка выключила весь свет, кроме ночника. И действительно, по стене пошло странное копошение, как будто полчища крупнокалиберных насекомых двинулись по своим делам под обоями. Лилечка схватила нагретый утюг и припечатала его к тому месту, которое особенно вздулось. Раздался треск и завоняло
паленой шерстью.

- Дракончик! - удовлетворенно прошептала она и заспешила к следующей жертве, видимой только ей одной. Из-под утюга раздалось шипение и распространился совершенно другой запах, похожий на смесь сероводорода с метаном.

- А это были ящерицы, - пояснила Лилечка и предложила: - Хочешь попробовать?

Я без особого интереса ткнула утюгом в стену, но ничего не случилось: ни треска, ни шипения, ни вони.

- Дай, не туда! - поправила меня набившая руку на борьбе с нечистью хозяйка. - Выше, еще выше бери! Вот он, поджарь его!

Лиля Петровна вошла в азарт, количество белых пятен существенно возросло, но я предпочитала держаться поближе к открытому окну, дабы окончательно не задохнуться.

- Всё, - категорично заявила я, - завтра же идем покупать новые обои.

- Ладно, - миролюбиво согласилась Лилечка, и мы встретились в полдень у того же магазина с тем же барыгой.

Я настояла на том, чтобы он принес образцы покрупнее или же свёл нас в подворотню сразу, чтобы рассмотреть рисунки в более натуральную величину. Почуяв оптового покупателя, мужик согласился, правда, заметил, что у меня личико уж больно ментовское. Я свернула в его сторону комбинацию из трех пальцев, и он успокоился.

Для Лилечки же выбор новых обоев оказался довольно мучительной процедурой в силу не в меру пылкого воображения.

- Нет, эти с крупными цветами не пойдут, - отмахивалась она от последнего писка тогдашней моды, - на них просматриваются отрубленные петушиные головы... А на этих кресты, как на немецком кладбище, фу, какой ужас!.. Нет, на этих пауки, причем двух разных пород, значит, заскубутся, как пить дать... А это что? Так, похоже на кошечек. Вообще-то, я люблю кисок, но когда их так много в одной комнате... Нет, лучше не рисковать...

Мужик вспотел от непонимания клиентки и вопросительно уставился на меня, как тонущий на на плывущее мимо бревно.

- Ты бы лучше принес что-нибудь в клеточку или в полосочку, - безнадежно бросила я, но мужик воспрянул духом.

- Так бы сразу и сказали! Щас принесу! А то бред какой-то несут. - И "дилер" всмятку резво представил немецкие обои нежно-лимонного цвета с черно-розово-серебристыми узенькими полосочками по вертикали во всю длину рулона. Я устало смотрела на окаменевшую от отсутствия ассоциаций Лилечку и показывала мужику большим пальцем вверх: дескать, молодец, всё понял, это то, что надо...

Вскоре мы наслаждались свежеоклеенной квартирой, травяным чаем, персиками и тортом. Лилечка сияла. Я попрощалась с ней с чувством выполненного долга.

Стояла глубокая осень, когда мы совершенно случайно столкнулись с Лилей Петровной во дворике Областного радиодома.

- Ой, Элечка, рада, что тебя встретила! Вот, хочу, чтобы ты послушала это, - и она протянула кассету.

- А что это?

- Ты сначала послушай, потом скажу, если сама не догадаешься, - таинственно и торжественно пропела Лилечка, не сводя с моей напряженной физиономии своих зеленых, странно блестящих глаз.

Мне ничего не оставалось, как взять магнитофон в ближайшей редакции и вставить кассету. Послышался шелест ветра и звон  тончайших струн. Мелодии как таковой не было, но струнное происхождение звуков прослушивалось всё чётче. Лилечка ликовала. Я закрыла глаза и попробовала представить, что это могло быть. Виделась одинокая арфа на осеннем ветру и голые ветви деревьев, мало похожие на земные...

- Где вы нашли арфу, Лилечка Петровна? - спрашиваю под конец записи.

- Это не я её нашла, а ты,– отвечает Лилечка и смеется, крайне довольная произведенным эффектом. - Это поют те самые обои, которые ты помогла выбрать. Помнишь? Обои в полосочку!

Еще бы не помнить! Я так старалась найти рисунок без кошмарных ассоциаций, но не учла, что кроме зрительных видений параллельного мира могут возникать еще и слуховые. А может, и вкусовые тоже? Утешало, однако, то, что у Лилечки звучание арфы с обоев не вызывало отрицательных эмоций - все лучше, чем дракончики с ящерицами! Лилечка попыталась было подбросить идею на тему ознакомления широкого круга радиослушателей с ее открытием, но я запаниковала.

- Во-первых, кто ж нам поверит? Во-вторых, это явление надо бы сначала основательно изучить. В-третьих, нас могут запросто обвинить в фальсификации записи и поднять на смех. В-четвертых, радийное начальство никогда не станет рисковать карьерой ради сомнительной сенсации, тем паче не проверенной и не имеющей аналогов в природе или где там еще...

Я сыпала аргументами, а погрустневшая Лилечка согласно кивала головой. Уже расставшись с ней, я спохватилась: надо было оставить кассету себе до лучших времен. Или просто на память...

Пообещав себе заскочить к ней на днях или раньше, я закопалась в работе до весны, ибо эта самая работа подвалила мне внезапно и не в самой спокойной газете города. Потом покатило совмещение работы с кувырканием на фазенде, и снова было не до визитов. Только в конце следующего лета я мимоходом забежала в знакомый двор, но - опоздала. Лилечки уже не было ни в этой квартире, ни в этой жизни. Мне открыли дверь незнакомые люди и на вопрос о полосатых обоях ответили, что давно сделали евроремонт.

Встреча с её сыном Мишаней тоже не увенчалась успехом. Да, у мамы был магнитофон, но кассета в нем была абсолютно чистой. Нет, он её не выбросил, он записал на нее Мадонну и кого-то еще...

А у меня снова назрел ремонт. Хорошо бы обои: нежно-лимонные в черно-розово-серебристую полосочку, тонкую, как струна одинокой арфы на осеннем ветру.

СТРОПТИВЫЙ  АВТОМОБИЛЬ

  Как вы думаете, что должен чувствовать человек, у которого угнали автомобиль? Я имею ввиду не тех, у кого всё о'кей с миллионами здесь и тысячами там. Представьте человека, который ради этой железяки на колёсах десять лет отпахал на ВАЗе - от автослесаря до гонщика-испытателя. Именно о его чувствах пойдет речь, и не только о них...

Узнав, что у моего  друга юности Миши Скворцова угнали его исторический "жигуль" третьей модели, я огорчилась настолько искренне, как если бы это случилось со мной. В 91-м Миша неоценимо помог мне "пережить" издательский процесс моей второй книги, добровольно мотаясь между издательством, типографией и переплетным цехом, не считаясь со своим временем и моими материальными трудностями. Впрочем, его беда тронула бы меня в любом случае и независимо от личной заинтересованности.

Всё бросив, приезжаю к Мише домой, пылая желанием оказать моральную поддержку и по мере журналюжных возможностей помочь с розыском. И что? Вместо несчастного пострадавшего вижу до жути спокойного мужика, тупо глядящего в экран телевизора.

Да, он заявил куда следует и дал объявления в газетах. Искать самому? Ещё чего! Или вернут за вознаграждение, или бросят где-нибудь на виду у ГАИ. Что? Разберут на запчасти? Да старику почти двадцать лет, причем половина из того, что в нем напихано, не подходит к серийным моделям. Это же бывшая "единичка" - то есть, командирская  машина отряда испытателей. Остыньте, мадам, лучше давай боевичок досмотрим. Пива хочешь?..

Совершенно обалдев от его реакции на угон, уходить, однако, не тороплюсь, профессиональным нюхом чуя тайну. Скрепя сердце, досматриваю боевик, остаюсь ужинать, хожу кругами вокруг скалообразного хозяина и закидываю удочки в его прошлое. Нет, не в лично мое с ним, а в его испытательско-гоночное. Хочу устроить якобы вечер воспоминаний о безвременно угнанном четырехколесном друге. Но Мишка прикидывается непонимающим:

- Далась она тебе, эта машина! Не смогут ее ни завести, ни продать, так что не дергайся.

- Но почему ты так уверен?!

- Ну, Нора, ты и липучка! Не могу я тебе рассказать, почему, потому что сам толком не знаю. Если даже я тебе всё это расскажу,ты же все равно не поверишь или обсмеешь в лучшем случае.

- Мишенька, клянусь, поверю и не засмею! Я уже давно не та стерва, которую ты знал в молодости. Как тебе это доказать? Давай тогда заключим партнерское соглашение: я тебе помогаю найти машину, а ты мне рассказываешь все начистоту. По рукам?

Он странно смотрит на меня сверху вниз, и по выражению его глаз совершенно неясно, то ли я буду спущена с лестницы, то ли умру в ожидании того часа, когда машина найдется. Вдруг Миша понял, что в отличие от его "антиквариата" я завелась и останавливаться не собираюсь. Он сдался, хлопнув по моей маленькой ладошке одними пальцами своей ручищи, но поведать тайну немедленно отказался: дюже долгая история, уже поздно, как будешь добираться, не то настроение и т.п.

Всю следующую неделю я доставала знакомых и малознакомых сотрудников автосервисов поисками Мишкиного сокровища. В субботу вечером сосед-сторож с филиала "АВТОВАЗа" поманил меня пальцем и дал наводку. У Миши телефона не было, потребовалось еще два дня, чтобы его отловить, но мое возбуждение почему-то не вызвало ответной реакции, он продолжал выглядеть свежевырубленной из гранита скульптурой.

С большим трудом среди скопища гаражей на Западной промзоне мы нашли частную лавочку, убогий вид которой плохо вязался с понятием "автосервис". Каменное изваяние по имени Миша мгновенно превратилось в нечто раскаленное и грозящее вот-вот взорваться. Еще бы - среди запаркованных "инвалидов" он узрел кровную собственность. Куртка надулась парусом, и Миша устремился к цели,не обращая внимания на численное превосходство мужиков с монтировками и прочими рихтовальными инструментами. Его настигли возле исторического "жигуля" и обступили мрачным непонимающим кольцом.

- Это моя машина, - чеканя каждое слово, внес ясность бывший гонщик, вспомнив себя двадцатилетней давности. - Вот мои документы. Кто ее сюда пригнал?..

Мужик постарше, видимо "бугор", заглянул в права и техпаспорт, перемигнулся с подельниками и отвел Мишу в сторону.

- Не возникай, мужик! Нам её притянули на буксире. И нам плевать, чья это тачка. Наше дело чинить и получать за это бабки. Ты всё понял? Плати за обслуживание и забирай свою коросту, один хрен, она не заводится.

- Неужели не заводится? - злорадно попер на "бугра" Мишка.
- За что вам тогда платить, за стоянку, что ли?

- Брось, дядя. Мои ребята со среды долбались. Бракованная она у тебя какая-то. А может ты нас спецом подставил, а? Смотри, брат, живым отсельва не выйдешь...

Мишку, однако, заклинило в позе борца за справедливость, "бугор" стоял на своем "время-бабки", и я поняла, что пора вмешаться.
    С какой-то совершенно не присущей мне наглостью устремляюсь к "бугру", вцепляюсь гипнотическим взглядом в его маленькие, узко посаженные гляделки и тычу почти в нос корреспондентское удостоверение в красной корочке.

- Что, неприятностей захотел? - нагло блефую к удовольствию Миши. - Так сейчас будут! Я твою контору вместе с твоим барахлом захороню, как реактор в Чернобыле! Хочешь? И убери монтировочку, я при исполнении...

Увидев в моей руке газовый баллончик, - китайский, большой, серебристый, с газом "СиЭс", купленный моим сыном на первую зарплату для охраны чести и достоинства мамочки-журналистки, - "бугор" живенько перестроился и залебезил.

- Да это я так, для порядка, тут столько всяких бывает, вы же сразу не сказали... Забирайте... И не надо шума, нам детей кормить надо, сами понимаете. Только за буксировочку заплатите...

- Какую еще буксировочку? - возмутился Миша, сел за руль и вставил ключ в замок зажигания. "Жигуль" весело зафыркал и плавно выкатился на середину двора без посторонней помощи.

- Во дает! - было единственным цензурным выражением, которое смогли придумать работяги по поводу строптивого автомобиля и его хозяина.

Оттаявший Миша затормозил, вышел из салона, отсчитал "бугру" тысячу и открыл передо мной дверь: - Прыгай в тачку!

Мужики уважительно запереминались с ноги на ногу, явно мылясь познать профессиональный секрет. У Миши в глазах побежали веселые чертики, и он щедро предложил сесть за руль любому из них. Молодой парень, видимо ученичок, оказался проворней других. Он сунул брошенный Мишей ключ в замок, но - "жигуль" почуял чужака и сделал вид, что умер.

- А теперь смотри, - торжествовал хозяин, совершая то же нехитрое действие. Счет стал 2:0 в пользу Миши, и мы укатили прочь.

Я смотрела на ожившего друга глазами хищника и сомневалась в том, что он когда-либо откроет мне тайну своего Феномена. Под сердцем противно покалывало и хотелось выйти у первого же светофора, не прощаясь. Вспомнился мой недавний наскок на "бугра", и стало совсем мерзко: со стороны это выглядело, как слон и моська. Господи, когда я перестану лезть на рожон?..

Совравши что-то про неотложные дела, я года на два исчезла с Мишкиного горизонта. Но однажды он сам нашел меня, долго и мучительно извинялся, сообщил, что "жигуль" с тех пор угоняли еще дважды, и пригласил на свой день рождения 13 мая. А что, весьма симпатичная дата - в такой день нормальные люди не рождаются...

      Купив какой-то мужской дезодорант в подарок, я все же появилась в назначенное время. Гостей не было, так как у всех сразу срочно что-то случилось, и Миша скучал в одиночестве у накрытого стола на двенадцать безответственных персон. Именинник был хронически трезвым, но набросился на мои сигареты при том, что не курил уже лет десять. Ага, разволновался. Значит, будет откровенничать до потери пульса. Ладно, поглядим на твою тайну, сноб несчастный! Не прошло и двух лет, как решил выполнить обещанное...

Вскоре я пожалела о своем сарказме, и о том, что не оказалось под рукой диктофона, и много о чём еще. Феномен существовал на самом деле, но его появлению предшествовали некие немаловажные события в Мишиной судьбе, причем самые пребанальные. И слава Богу, что меня в них не было.

В команду гонщиков-испытателей М. Скворцов попал не случайно, а по конкурсу, и страшно этим гордился. Ему было 22, оптимизму же предела не было, и тот факт, что его взяли в отряд не пилотом, а техником, существенно не отражался ни на его зарплате, ни на популярности у девушек. Однако, впереди была цель: стать пилотом, а как он придет к ней - не имело значения. Симпатичный высокий блондин с веселым нравом и дьявольской работоспособностью быстро вписался в общий психологический фон отряда и почувствовал себя крутым парнем. Впереди маячила сладкая мечта с пальмами на берегу Черного моря, - предстояло средь зимы гнать двенадцать машин на испытания по кавказским дорогам с базой в Краснодаре.

Мишку распирало от счастья и нетерпения, тем более, командир отряда явно к нему благоволил, причем настолько, что закрепил за ним первые четыре машины, в том числе свою "Единичку".

Бородатый красавец и общепризнанный ас Витек Магно казался Мише богом, и ни одно его слово или деяние не подлежало сомнению, не говоря уже о критике. Командиру заглядывал в рот не только Мишка, но и большая часть штурманов, грезящих в один распрекрасный день очутиться на божественном сидении "Единички” рядом с легендарным командиром. Витек воспринимал обожание как нечто должное, снисходительно похлопывал верноподданных по плечам и позволял кормить и поить себя, когда собственная зарплата проматывалась в кабаках максимум за неделю. Но на трассе он был победителем, которого не судят. Свою машину он бил нещадно и каждодневно, как и положено победителю, а Миша-техник обязан был к утру придать ей первозданный вид. Однако, через две недели краснодарских "гастролей" Миша понял, что с грезами о месте пилота придется расстаться, как со стертым подшипником. Он добирался до постели в пять утра, спал до обеда, в пять вечера получал то,что осталось от гонки до Сочи или Новороссийска, и вновь спускался в яму до утра. Выходных практически не получалось, а единственная девушка, с которой удалось познакомиться во время обеда в "Мотеле", переметнулась в божественные объятия командира.

Миша считал дни до конца испытаний и подумывал о возвращении на завод в родной цех - всерьез и всё чаще. Командира же настроение какого-то техника не касалось никаким местом, ибо он погряз в славе, шампанском и женщинах. А в конце января с завода приехало большое начальство и назначило дату контрольного заезда.

По отряду пробежала волна здорового возбуждения: если все пройдет гладко, будет банкет, будут премии и права на внеочередное приобретение машин, не говоря уже о дополнительных отгулах и путевках в летнее время. И только  техник Миша не чувствовал ничего, кроме усталости и разочарования.

За сутки до финального шоу отряд в полном составе приводил в образцово-показательный порядок себя и машины. Впервые за месяц Миша провел вечер не под пузом "Жигулей", а на лоджии своего двухместного номера с мороженым в железной посудине из местного ресторана. Он с удивлением смотрел на последствия январских оттепелей, не веря в реальность зеленой травы на газоне, и с удовольствием думал, что завтра всё кончится.

Вдруг из аккуратного ряда свеженадраенных машин, по идее неприкосновенных до завтрашнего приемочного утра, на полном газу выскочила командирская "Единичка" с пьяным в дым Витьком и двумя полуголыми девицами на борту. Миша, увидев скачок с приземлением на задний бампер, в ужасе помчался к гаражу, но командир уже газовал по трассе, распугивая автолюбителей маневрами профессионала.

К выходке командира коллеги отнеслись по-разному. Одни тихо возмущались и сочувственно поглядывали на Мишу, другие махали руками: дескать, не в первый раз, обойдется. Миша давился дымом болгарских сигарет, но успокоение не приходило. Уж он-то знал, чем кончится лично для него командирская прогулка "в космос". К одиннадцати ночи об этом знал не только техник, но и весь отряд в целом. Витек заявился без дам, без машины, без своей легендарной куртки, но с расквашенной физиономией, рваными джинсами и ссадинами на локтях и коленях.

- Как будто его протащили по неструганной доске, - вслух подумал Мишка, но на него зашикали сострадальцы, не подозревая, что устами "младенца" глаголет истина, с той лишь разницей, что тащили Витька не по неструганной доске, а по стволу старого сухого тополя, вывернутые корни которого командир догнал в темноте на берегу водохранилища. Его выбросило через лобовое стекло, понесло по многочисленным сучьям до самого конца ствола и приземлило на песок у темной кромки студеной воды, невзирая на командирские регалии и героическое прошлое. Девицы отделались испугом, ушибами и рваными колготками, а «Единичке» досталось больше всех: капот, «морда», правое крыло, дверь, передние колеса вместе с осью, оба бампера, - проще сказать, полмашины приказало долго жить.

Витек смотрел на соотрядников налитыми кровью глазами и никого кроме Миши не видел. Потрогав слипшиеся от грязи волосы и убедившись, что голова на месте, он ткнул пальцем в сторону техника:

 - Ты, как там тебя... короче, возьми трос и Серова с "Троечкой"!.. И чтоб мне к утру все было тип-топ...

В данном случае Витек просчитался. Миша не взял ни трос, ни Серова, а пошел спать в свой номер. Но в два часа ночи его растолкали, одели и снесли в гараж. С ним остались трое добровольцев, причем из тех водителей, от которых он меньше всего ожидал подобного подвига. Размазывая по лицу грязь, пот и слезы, непьющий Миша попросил водки, когда к шести утра реанимация "Единички" вступила в завершающую стадию.

Пилотам нужно было поспать хоть пару часов, и Миша остался проверять рулевую тягу в одиночестве. Он медленно кружил по стоянке перед гаражом, восхищаясь покорностью многострадального "жигуля", как вдруг серое рассветное небо прочертила падучая звезда, оставив длинный искрящийся хвост. Не успев удивиться звездопаду в январе, он загадал желание, не снимая рук с руля. "Пусть эта машина никогда и ни у кого не заводится, кроме меня, разумеется", - подумал иссякший техник, послал звезде воздушный поцелуй и отключился на командирском сидении.

Его выдворили из кабины в восемь, а ровно в девять заклеенный повсеместно пластырем командир придирчиво обходил машину. Нет, он не бросился благодарить Мишку, не предложил ему место штурмана, не раскаялся в беспределе самолюбия, - эти слабости не для героев! Витек театрально-замедленно протянул руку к двери, не спеша открыл ее и плавно, самодовольно погрузился на сидение. Обычно на этом моменте замедленная съемка заканчивалась и резко сменялась на ускоренную: "Единичка" с ревом срывалась с места, подпрыгивала на бетонном выступе при выезде со стоянки как на трамплине, пролетала не касаясь асфальта метров шесть-семь, потом приземлялась и в крутом вираже с визгом выскакивала на проезжую часть улицы перед "Мотелем". Обычно следующие три машины худо-бедно копировали лидера, остальные более спокойно вытягивались в живописную колонну...

В этот раз ускоренная часть съемки не состоялась. Напрасно взбешенный Витек ломал ключ в замке и скрежетал зубами - "жигуль” честно исполнял Мишкино желание, несмотря на все родовые потуги не привыкшего терпеть фиаско командира. Отряд почуял грандиозную лажу в виде еще более грандиозной мести. Витек выпрыгнул из кабины двумя ногами вперед, схватил Мишу за ворот куртки и ударил лицом о крышу “Жигуля”. Миша отшвырнул героя, лягнув его куда-то в промежность, сел за руль и включил зажигание.

Подбежавшие пилоты ближайших машин взяли на себя миссию миротворцев, удалили из кабины Мишку и водрузили на место Витька. Мотор заглох, причем сразу, как только машина ощутила присутствие "постороннего". Странная процедура включения-невключения продолжалась энное количество раз и заканчивалась легко предсказуемым результатом. Что было делать? Старт срывался, махали ручкой премии, отгулы и романтические путевки, рушился образцовый психологический фон отряда, надо было принимать решение в считанные секунды.

- Потом разберемся, - буркнул наблюдавший фатальную сцену начальник службы снабжения, натянул на Мишку командирский шлем и втолкнул его в машину. - Поехали, сукины дети! Поехали!

И "сукины дети", возглавляемые новым лидером, довольно успешно провели показушный заезд. Собранный в единый комок нервов, Мишка не думал ни о протекающем разбитом носе, обильно пачкающем кровью рулевое колесо, сидение и пол кабины, ни о грядущей "разборке полетов", ни о неминуемом возвращении в цех, если ни об увольнении с завода вообще.

- Не переживай ты так, - подбадривал его штурман, - экспертиза на стенде разберется, что к чему...

Экспертиза, однако, так и не разобралась. При совершенно исправном двигателе своенравный "жигуль" не желал признавать посторонних, за что был списан и впоследствии продан за полцены... Мише Скворцову! Кстати, о падучей звезде и загаданном желании он тогда скромно умолчал, дабы не загудеть в психушку.

Где теперь Михаил Николаевич и его упрямый партнер? В 94-м Миша схлынул трудиться на благо развитого капитализма и теперь испытывает на прочность изделия товарища Форда на одном из его заводов в другом полушарии. А строптивый "жигуль" пополнил коллекцию какого-то чокнутого американца-уфолога. Насколько мне известно, дважды в год Миша приезжает к нему в гости, и после теплого приема, выкурив по дорогой сигаре, они играют, как маленькие дети в "заводится - не заводится"...

                         ХРУСТАЛЬНЫЙ КРУГ

Не люблю оглядываться назад, поскольку вся моя жизнь - сплошная аномалия. В общем, "крокодил не ловится, не растет кокос". В начале восьмидесятых я сказала себе: "одиночество лучше", взяла развод и ушла с головой в творчество. Творить приходилось отнюдь не в кабинете с письменным столом, кондиционером, телефоном, диктофоном и пишущей машинкой "Оливетти", а на бегу, на лету, в общественном транспорте, у кухонной плиты и даже во сне. Записывая на клочках бумаги вкривь и вкось лезущие и прущие из меня строчки, я, однако, не принимала их всерьез, не претендовала на публикации, не мечтала о литературном будущем, - короче, просто наверстывала упущенное за период замужества...

Однажды, как раз во время нарезки овощей для борща, на меня в очередной раз набросилась назойливая муза и начала нашептывать нечто такое отпадное, что я заметалась в поисках канцелярских принадлежностей, предоставив борщу полнейший суверенитет. Бумаги и ручки на кухне не казалось, и я на полных оборотах устремилась в комнату. Вдруг при выходе из кухни, на ровном месте и при отсутствии мебели, вонзаюсь во что-то твердое, но невидимое. Врезаюсь не чем-нибудь, а только коленом. Чудом сохранив равновесие, осмысливаю происшедшее, а на колене тем временем проявляется огромный синяк.

Так и не поняв этого странного явления природы, психики или чего там еще, записываю всё-таки навеяное музой и возвращаюсь к своему борщу. Пока я решаю, вылить содержимое кастрюли сразу или подождать до вечера, раздается звонок в дверь. Привычно вздрагиваю и, напрочь позабыв о невидимой преграде, бегу открывать. Но преграда обо мне помнит, снова возникает в том же месте, и на этот раз наносит ощутимый удар немного ниже предыдущего...Открыв дверь подруге, потираю ушибленное неизвестно обо что место. Мы пьем чай, а рядом с первым синяком вызревает второй, причем такой же формы. Всё, надо обращаться к продолжателю дела Гиппократа по психотерапевтической части...

Честно сказать, у меня и прежде частенько появлялись следы ушибов на данном месте, но причина их возникновения не казалась из ряда вон выходящей. Не так давно на этом самом "заколдованном" месте стояли стол и стул, причем не просто стул, а любимое место сидения одного наиболее близкого человека, ныне и навеки отсутствующего. Обычно этот сударь вытягивал не находящие комфорта под столом ноги в сторону прохода, то бишь, выхода с кухни. Он делал это случайно и непринужденно, а я, летящая на крыльях сама не знаю чего, как правило, не успевала ни затормозить, ни сориентироваться. Результаты подобных столкновений в течение пяти лет регулярно синели-краснели-розовели на моих коленях и чуть пониже.

Меня особенно хорошо поймет всяк живущий в панельных домах "а ля хрущобы", ибо на своей шкуре испытал все прелести их планировки, рассчитанной не то на лилипутов, не то на дистрофиков,но никак не на нормальных людей. И если еще живы проектировщики этих домов-уродов, то пусть знают: каждая хозяйка, вынужденная проводить треть жизни на кухне площадью пять квадратных метров, придуманной или спьяну, или на партсобрании, каждодневно желает им тех же кошмаров на той же площади. И я тоже.

Однако, вернусь к невидимой преграде. С тех пор, как "сударь" был спроважен с любимого стула, и не только с него, прошло три года, был вымучен капремонт и сделана по возможности перестановка. Стол откочевал к раковине, "любимый стул" был выдворен на мусорник чуть ли не во след ушедшему хозяину, а над местом, куда он обычно вытягивал ноги, повисла заурядная кухонная полка, причем на высоте, нисколько не мешающей передвижению. И вдруг - опять те же ноги, те же синяки, только ноги невидимые, а синяки реальные. Этого мне только не хватало! Одно дело, если бы имели место какие-либо трагически-романтические переживания, на почве которых и возникают иногда психические аномалии. Другое дело, когда таковых переживаний не имелось в наличии, но колени все равно страдали от ударов об ничто...

Однажды я все же решилась на эксперимент. Не знаю, каким нервом почувствовав  вероятность столкновения с преградой, имитирующей вышеописанные ноги, бросаю в ту сторону половник. Не долетев до стены, он отскакивает, описывает полукруг и падает к моим ногам. Что это со мной? Не докинула при полутора метрах? Ладно, тогда на "бис". И опять недолет с отражением. Бумеранг какой-то, а не половник! А что если нож бросить? Ну, конечно, не самый большой, а вот этот, картофельный...

...Фокус с ножом удался наславу, он долетел до стены, правда, не лезвием, а ручкой, и отскочил в коридор. С тех пор невидимая преграда исчезла, и в процессе хронической замордованности я даже забыла о ней. Однако, "свято место" не так давно снова напомнило о себе, причем самым неожиданным образом. У нас появился новый холодильник, и стол пришлось вернуть на старое место в аккурат под навесной шкафчик. Тем замечательным летом я до изнеможения консервировала в кои веки обильно уродившие помидоры, как вдруг дверца шкафа распахнулась и на стол передо мной с громким взрывом упало что-то стеклянное или даже хрустальное. Мелкие, сверкающие на летнем солнце осколки разлетелись - нет, не в лицо, шею, грудь или руки! - а в радиусе метра вокруг меня, причем идеальным кругом. На взрыв прибежал мой взрослый сын, и начался день вопросов без ответов.

Во-первых, у нас хрустальной посуды нет вообще, а если бы даже была, то никто не рискнул бы поставить ее в этот на ладан дышащий шкафчик. Во-вторых, в нем вообще не было ничего стеклянного, только пластиковые баночки со специями, кулечки с травами, сито да пара фарфоровых чайничков для заварки. Потому по сей день не знаю, что могло, разбившись, создать такое огромное количество хрустальной крошки, причем кусочки были сравнительно одинаковыми, с правильными геометрическими гранями. В-третьих, как мог предмет, ударившись передо мной на уровне пояса, оказаться своими частицами позади меня? Сквозняком, что ли? В-четвертых, почему ни один из острейших осколков меня не коснулся? И это притом, что из одежды на мне было полкупальника. Попробуйте разбить перед собой стакан, но это при условии, что есть куда увернуться. На моей кухне уворачиваться некуда. И в-пятых, круг был правильным, блестящим, со мной в центре. Такой вот "полтергейст" - средь бела дня и на трезвую голову. Кстати, с экстрасенсами я не общаюсь, с колдунами тем паче, на мистике не зациклена, магиями любого цвета не владею и не пытаюсь овладеть, в отличие от многих, искать у себя признаки сверхъестественных способностей мне просто некогда. И по раскаленным углям не бегаю, это уж абсолютно точно. Правда, однажды плеснуло на меня и рядом стоящую тетку из перевернувшегося кипящего чайника, в итоге та тетка получила ожог бедра второй степени, а у меня лишь слегка порозовела щека и шея, - и это при общем кипяточке...

Всё равно, не тянет меня ни на раскаленные угли, ни на обливание кислотой, ни на прокалывание щек спицами. Предметов взглядом не двигаю, по крайней мере неодушевленных. Я обычная, зато мир вокруг меня малость странноват.

Нынче на кухне все почти спокойно, если не считать самовываливающихся кастрюль и самосъезжающих с них крышек, вырывающихся из рук ножей и беспричинно бьющихся чашек. Я привыкла к поведению самораскрывающихся дверей и створок шкафов. Иногда мои сиамские кошки следят внимательным взглядом за передвижением по комнате и коридору кого-то невидимого, но они не паникуют, я тем более: дому почти тридцать лет, мало ли что здесь поразводилось при наличии вечного страха и прочего общественного фона.

И напоследок о хрустальных крошках. Если бы вдруг появилась возможность склеить воедино всё сметенное мной с пола, получилась бы ваза для цветов средних размеров, или салатница. Но я не завожу хрусталь, предпочитая керамику. Только однажды за всю жизнь мне подарили вазу из этого загадочного стекла, да и та прослужила совсем недолго, так и не дождавшись, когда в нее поставят цветы. Она треснула в моих руках прежде, чем я донесла ее до крана. Жаль было, но видно не судьба мне любоваться букетами в хрустале. То ли дарили не от чистого сердца, то ли качество такое... Нет, мои руки здесь не при чем. Ах, мои эмоции? Не уверена, но вполне возможно...

                            ДИТЯ КАТАСТРОФЫ

Прошлая осень подарила мне две совершенно замечательных поездки в Таганрог, массу интереснейших встреч и не в меру положительных эмоций, и даже столь нелюбимые мной электрички показались не худшим видом транспорта. Набитые садоводами, грибниками и охотниками, они пахли яблоками, поздними цветами, листопадом, горячими домашними пирожками, - и все эти запахи навевали давно забытое чувство покоя, заставляя душу искать консенсус с плотью и разумом.

За окнами электрички шустро пробегами нарядные сентябрьские пейзажи, заметно обогащенные шедеврами "фазендостроения", что явно способствовало возникновению творческой активности, правда, отнюдь не поэтического характера. Посему я развернула географическую карту
мира и занялась обдумыванием маршрута кругосветного путешествия, но не для себя лично, а всего лишь для своего литературного героя Сидорова, который согласно сюжету заключил пари на тему "Вокруг света за сорок пять дней на "кукурузнике"...

За обдумыванием инквизиторских деталей романа, именуемых ныне "остросюжетностью", я не заметила, когда и на какой остановке появилась на сидении передо мной миловидная женщина с печальным, как у Мадонны, лицом и пятилетней девчушкой. Вскоре женщина задремала над раскрытым журналом, а девочка принялась расходовать избыток энергии всеми доступными в данном месте способами. И вдруг на ее любопытные глазенки попалась моя карта мира. В одно мгновение малышка очутилась у меня на коленях, а ее маленький указательный пальчик уверенно запрыгал по материкам и континентам....

Её звали Оксана, читать и писать она еще не умела, но по части географических познаний запросто могла дать фору любой школьной учительнице, особенно той, из моего детства, начинавшей урок со слов: "Наше дорогое правительство во главе с Никитой Сергеевичем Хрущевым постановило..."

Вскоре выяснилось, что феномен Оксаны распространялся куда глубже, чем просто знание географических названий. Выхватив у меня карандаш, она заставила забыть обо всем.

- А хотите, я нарисую все авиакатастрофы? - вдруг спросила совсем не по-детски Оксана, и, не дожидаясь разрешения, бросилась ставить крестики на голубом фоне морей и океанов Африки, и Европы, Индокитая и Центральной Америки. - Я могу нарисовать крестики и на суше, но их будет плохо видно...

Ничего себе, игра у девочки в столь нежном возрасте! Интересно, во что она будет играть лет через десять?..

- А вот здесь разбился мой папочка, - Оксана вздохнула и поставила крестик у берега Черного моря в районе Сочи. При этих словах мне стало зябко, а её мать резко проснулась и попыталась вернуть девочку на место.

- Не беспокойтесь, она мне ничуть не мешает, и даже совсем наоборот, мы очень интересно общаемся, - вступилась я за маленькую попутчицу с большим дарованием. Мать устало улыбнулась и снова уставилась в журнал, явно не видя в нем ни строчки. А Оксана, вдохновленная моим покровительством, вновь уселась на любимого конька.

- Ещё я могу нарисовать кораблекрушения. Вот здесь затонул "Титаник", а здесь - "Нахимов"... А на дне Средиземного моря есть целое кладбище старых кораблей. И у берегов Крыма тоже...

Пытаюсь выяснить, что она знает об истории затопления кораблей у входа в бухту во время обороны Севастополя в конце прошлого века, но Оксана смотрит непонимающе.

- Я не знаю, почему они потонули, но они там есть!..

Через час после нашего общения вся моя карта покрывается крестиками и кружочками, причем в большинстве случаев не приходится сомневаться в правильности обозначения мест трагедий. Я пытаюсь разговорить мать, но она отводит глаза и не очень-то стремится к откровению. Максимум, что удалось вытянуть из этой печальной незнакомки, так это то, что отец девочки действительно погиб там, где она указала. Почему? Она не знает. Но Оксана родилась в тот день и час, когда самолет с её отцом рухнул в воду через несколько минут после вылета из аэропорта Адлера.

По вполне понятной причине я не смогла лезть к ней в душу. Единственное, что я успела спросить до того, как она засобиралась на выход, кто научил Оксану знанию географической карты?

- Никто, - ответила вдова. - У меня была "тройка" по географии. С год назад дедушка забыл у нас атлас автомобильных дорог, с тех пор всё и началось...

Они вышли то ли в Бессергеновке, то ли после нее. Оксана помахала с перрона и затерялась в веренице дачников, спешащих приобщиться к чистому воздуху и отдаться во власть осенней природы.

Шокированная встречей с феноменом, я не сразу заметила, что моя карта вышла из вагона вместе с девочкой. Жаль, теперь будет почти невозможно доказать реальность существования некой белобрысой особы, с помощью интуиции или ясновидения которой можно было бы раскрыть даже тайну Бермудского треугольника. Если, конечно,с возрастом эта её особенность не улетучится так же внезапно, как появилась.

Возможно, мне следовало бы проявить максимум настойчивости, узнать фамилию и адрес моих невеселых попутчиц, но закомплексованность пополам со щепетильностью взяли верх, и я даже не попыталась претендовать на более близкое знакомство. Но как знать, мир тесен, может, еще увидимся.

Но до какой же степени тесен этот мир для Оксаны, если её мысленному взору видно содержимое морского дна в другом полушарии?

"ЦАРЕВНА-ЛЯГУШКА"

Десять лет назад мы с сыном каким-то чудом вырвались из заколдованного круга бытовых проблем и на две недели забурились в Лазаревское. Впервые нам странным образом везло почти во всем: чудная хозяйка, уютная мансарда с видом на ущелье, отличная погода, никаких проблем с кормежкой - и все это на сто имевшихся у нас рублей. Возвращаться домой до жути не хотелось, как будто сердце предчувствовало если не последнее свидание с этим благословенным местом, то весьма долгую разлуку с ним.

Где-то за четыре-пять дней до отъезда на пляже между двумя пионерскими лагерями на меня вихрем налетела землячка из Ростова, моя удивительная знакомая не от мира сего, Вика Н. Нашей общей радости не было предела, к тому же Вика выглядела просто великолепно, по сравнению со своим городским обликом. От ее серовато-зеленоватой полупрозрачности не осталось и следа, аллергия канула в море, прихватив с собой унылые мешки под глазами и прочие признаки протеста организма против издержек цивилизации.

Вика шикарно плавала и еще более шикарно ныряла, - всем бы такую подготовочку в ДСШ с пятилетнего возраста! Увы, вместо бассейна я в детстве плавала по нотным линейкам и клавишам, так что теперь оставалось только с грехом пополам доплывать до буйков, нырять на мелководье и покрываться гусиной кожей через пятнадцать минут общения с водой...

Честно сказать, сияющая Вика выглядела не просто довольной, а взаимно влюбленной, однако, на все мои поползновения относительно выяснения личности сердцееда она отвечала тихим смехом или заныривала куда поглубже... Но однажды вечером, во время традиционной церемонии созерцания морского заката, Вика повела себя странно: завидев ярко-зеленую полоску между красно-фиолетовыми облаками и их отражением на воде, она взлетела на огромный валун и с криком “Я здесь!” замахала кому-то в начинающем штормить море.

Напрасно я вглядывалась в сторону Викиного адресата - ни лодок, ни кораблей, ни отчаянных пловцов не наблюдалось вплоть до линии горизонта.

- Я нашла своего отца! - прокричала она сверху, спрыгнула с валуна и закружилась по пляжу в каком-то невероятном танце души.

До моего отъезда оставалось ровно сутки и торопить Вику с ответами на банальные вопросы не очень-то хотелось. Вскоре примчался сын, доложил, что ужин готов, но Вика не отреагировала на приглашение. Словно в трансе, она скинула сарафан, поспешно натянула ласты и, прежде, чем спрятать под маской возбужденное лицо, улыбнулась от уха до уха и махнула рукой: дескать, пардон, ребята, у меня заплыв души и тела, не до ужина и прочих ваших курортных прихотей...

Я в ответ с сожалением развела руками, и, нисколько не опасаясь за жизнь мастера спорта по плаванию, рысцой потрусила на запах жареной картошки. Однако, Вика не появилась ни к полуночному чаю, ни к утру. Понятное дело, свидание. А если нет? Ветер задул не на шутку, словно выпроваживал нас по своим городам и весям, море соответственно подыгрывало ему резкой сменой декораций.

Часам к десяти я задергалась и, оставив сына играть с хозяйскими детьми и их собакой, поплелась на пляж на подкашивающихся от предчувствия ногах. Над водой кружил спасательный вертолет, у нашего с Викой валуна стояли два спасателя из пионерских лагерей, милиционер и какой-то незнакомый спортсмен в штатском с ее сарафаном в руке. Завидев меня, спасатели задергались и закивали в мою сторону - это и понятно, они привыкли видеть нас вместе промеж своих пионерских пляжей на немноголюдном клочке берега. Пришлось подойти и рассказать о наших совместно проведенных часах, не утаив даже известия о нашедшемся отце.

Сообщив следователю адрес Вики, ее место работы и факт исчезновения её матери, два года назад ушедшей с работы после таинственного телефонного звонка и канувший без предупреждения любимой дочери где-то в районе этого побережья, я с тяжелым сердцем собрала вещи и покинула то, что совсем недавно казалось раем. В ночном поезде мне как всегда не спалось. И вдруг стало понятно, почему мне не хотелось ни плакать, ни отчаиваться: во-первых, тело Вики не было найдено; во-вторых, она могла выйти на берег где-нибудь в другом месте, невзирая на оставленный сарафанчик, а в-третьих... Чтобы осмыслить это "в-третьих", придется открыть тайну появления Вики на свет, о которой она сама узнала за день до исчезновения матери. Надеюсь, Вика меня простит и не осудит слишком строго, если когда-нибудь прочтет эти строки.

Рождение Вики возвестил удивленный возглас акушерки:

- Это надо же, у нас Царевна-лягушечка появилась! За двадцать лет такое еще не принимала...

Но Викина мама даже обрадовалась, когда к ее обессиленному лицу поднесли бледно-зеленое безволосое существо с большим ртом, глазенками навыкате и тонюсенькими конечностями. В первые дни жизни Вику поместили в отдельную палату и осчастливили паломничеством профессуры, впрочем, не слишком уверенной в том, что "лягушечка" задержится на этом свете. Но Вика всем назло набирала вес, бурно выражала эмоции, а в месяц от роду обнаружилось, что она плавает и ныряет, причем выловить ее из ванны так же непросто, как поймать рыбу голыми руками.

Взявши с Викиной мамы подписку о неотказе от страшненького ребеночка, рожденного от неизвестного папочки, их выписали из клиники к ужасу участковой педиатрицы. Мало ей неприятностей на участке, что ли? И почему не в специнтернат? А ежели чего случится, она что, должна будет в дворники переквалифицироваться?
Безобразие, куда смотрит Горздрав!..

Действительно, если бы Горздрав посмотрел в сторону Вики, то обнаружил бы её не в кроватке, не в манежике, а в ванне с водой, бойко ныряющей среди игрушек. До трех лет Вика спокойненько проплавала у мамы на работе в НИИ Гидро-чего-то-там (извините, никак не запоминаю названий всех этих НИИ) в небольшом бассейне, предназначенном для искусственного выращивания микрофлоры и любезно предоставленного коллегами в столь необычное пользование: Вику в ясли не брали, а ее мама считалась ценным специалистом, и об её увольнении не могло быть и речи.

Зато детского садика и школы Вике избежать не удалось, что заметно омрачило всеобщее счастливое детство. В основном нормальные детки шарахались от "царевны-лягушки", но находились и такие, кто был не прочь поиздеваться над её несколько оригинальной внешностью. Особенно доставалось выпуклым глазенкам сине-зелёного цвета и большому улыбчивому рту. И конечно же, "впереди планеты всей" были мальчишки. Но, став постарше, Вика перестала жаловаться, а вместе с тем и улыбаться. Тот факт, что она была лучшей в плавании, мало что для нее значил: все равно на соревнования ее не допускали из-за недостаточного веса и роста, или еще чего-то, противоречащего спортивным эталонам.

Только у себя дома и в бассейне Вика чувствовала себя "в своей тарелке", да и то до тех пор, пока ее всерьез не стал мучать вопрос об отце. Мать не хотела сочинять душещипательные истории по этому поводу, но и выложить правду не могла по причинам, известным только ей и Господу Богу. Но однажды она не выдержала. Устроив разгон Викиным обидчикам, она сорвала дочь с занятий в самом разгаре учебного года и повезла ее в Питер, в Институт Океанологии и Океанографии. Вика поняла, что мать была здесь не впервые, потому что самый большой академик приветливо поздоровался с ней и повел в свой кабинет, где достал из сейфа папку с какими-то фантастическими карандашными рисунками на пожелтевшем от времени ватмане.

0 чем они долго беседовали, утомленная дорогой и впечатлениями Вика не помнила, но большой седой ученый показался ей очень добрым человеком, вселяющим надежду на перемены к лучшему. Он вернул матери таинственные рисунки, и только гораздо позже Вика осмыслила их содержание.

На них была изображена другая жизнь: стеклянный купол на морском дне, не в меру длинноногие аквалангисты, кружащие у стеклянных шлюзов, - и самое притягательное - подводная обитель в разрезе, где у приборной доски задумчиво смотрел в черную глубину моря молодой мужчина, как две капли воды похожий на нее, Вику! Все рисунки были помечены одной датой: 15 августа 1960 года. Позже Вика узнает, что в попытке разыскать ее отца мама обращалась в эту же Океанологию с Океанографией ранее, она даже нарисовала виденное ею, но академики дружно заявили, что подводной лаборатории, подобной ею изображенной, не существует, тем более на дне Черного моря... Тогда, в 60-м, беременная Викой женщина вернулась ни с чем, но застала в почтовом ящике открытку - повестку на рандеву с психиатром районной поликлиники. С тех пор она предпочитала помалкивать и не усложнять жизни себе и дочери....

Вопреки всему, Вика блестяще закончила школу, затем вуз, чтобы окончательно и бесповоротно посвятить себя гидрофизике, что кстати, очень хорошо у нее получалось. Правда, иногда ей снились странные, до жути однообразные сны, в которых она, облаченная в скафандр, искала и не могла найти в толще морской воды что-то очень обязательное, но не знала, что именно. Потом в баллонах ее акваланга кончался воздух, и она просыпалась от удушья, так и не найдя желаемого...

Недостающие детали семейной тайны всплыли незадолго до исчезновения матери, когда однажды вечером она вернулась с работы - с шампанским, тортом и цветами без всякого видимого повода. Тогда они прообщались до рассвета, не в силах заснуть - одна от нахлынувших воспоминаний, другая от невероятности материнского признания. Тогда, в июле 60-го молодая аспиранточка познакомилась с высоким молчаливым аквалангистом, рано утром вынырнувшем невесть откуда рядом с ранней купальщицей. С тех пор прогулки по рассветному морю продолжались ежеутренне, и даже с эскортом дельфинов, а на десятый день будущая мама превратилась в фигуристую аквалангистку,- видимо, для того, чтобы конец второй недели провести под стеклянным куполом так называемой лаборатории, - той самой, которую Викина мама тщетно пыталась отыскать впоследствии...

Кем был Викин отец? Это не столь важно, главное - он был явно гуманоидом, одержимым спасением моря от "окружающей среды". Мог ли он жить на поверхности? Разумеется, но его миссия заключалась отнюдь не в создании семейной ячейки, он не был свободен в выборе судьбы и работы. Могла ли Викина мама остаться с ним? Да, но она не могла себе представить жизни без любимого НИИ и такого же коллектива, без привычного общества, без городского пейзажа и еще черт знает чего, казавшегося ей тогда важнее любви к бритоголовому зеленоглазому парню с загадочным прошлым и непредсказуемым будущим. И они расстались, каким бы тяжким для обоих ни было это решение... Правда, в конце августа, обнаружив неожиданное зачатие, она бы не задумываясь принесла в жертву свой земной мирок, но где было искать тот прозрачный купол на морском дне, если даже академики считали его плодом ее курортной фантазии?!

Двадцать четыре года мать хранила тайну, но Вика считала, что совершенно напрасно. Два года без мамы помогли многое перечувствовать, переоценить, переосмыслить. Подав на всесоюзный розыск матери, Вика не сидела сложа руки в ожидании результатов, а сама ринулась на поиск. В отличие от специалистов сыскного дела, ей удалось установить, что после странного междугородного звонка на работу мать не могла найти себе места, потом отпросилась на два часа раньше и поехала в аэропорт, где взяла билет до Адлера. Далее её след терялся, но Вика смутно догадывалась, кто и почему звонил, и чем объясняется ее запоздалое исчезновение...

Судите сами, могла ли я рассказать эту историю летом восемьдесят шестого тем людям на пляже, которые не найдя тела, спешно зачислили Вику в утопленницы. И чем дальше по реке Времени уплывает её необычный образ, тем сильнее моя вера в то, что никакой трагедии не случилось. Просто "Царевна-лягушка" нашла то, что искала в своих снах: Свой Мир.

                        АНЕСТЕЗИЯ МИХАЙЛОВНА

Как ни крути, а неординарных женщин намного больше. По крайней мере, на ближайшем горизонте подобных мужиков просматривается только двое. Один живет на Новом поселении и с идиотской улыбкой достаёт мою подругу Ольгу рассказами о том, как его забирали пришельцы. Другой - бывший хронический алкоголик, завязавший с отравой в одночасье по причине отлова из реки старинной засургученной бутылки. Если верить его байке, то он думал, что в той посудине как минимум коньяк или ром, а оказалась - свёрнутая в трубочку бумага, очень старая, желтая и обгоревшая по краям. Вскрытие бутылки закончилось превращением бумаги под воздействием воздуха в какой-то сизый газ или дым, который он по нечаянности вдохнул, прибалдел, и с тех пор ему так хорошо, что никакого пойла просто не требуется. Интересно? Не очень. Вот и я о том же. Поэтому предпочитаю писать о женщинах, соприкосновение с даром которых оставляет следы - и не только в памяти.

Одной из таких была Анастасия, Стася, - невысокая, круглолицая, светловолосая, с добрыми серыми глазами особа "среднего возраста без особых примет", как обычно пишут в протоколах. Мы познакомились в конце восьмидесятых на одном из моих многочисленных выступлений в парке М. Горького, точнее после него. Она стеснительно попросила автограф и осталась надолго...

В тот летний вечер мы возвращались домой вместе, но попутчица меня не слишком-то радовала: моя многострадальная и везучая на сотрясения мозга голова просто раскалывалась от переутомления и предгрозовой духоты. Между тем Стася, ничего вокруг не замечая, бодро тарахтела о своем.

- Ой, вы такая талантливая, у вас такая интересная жизнь, мне бы хоть чуточку ваших способностей! Я ж ни петь, ни танцевать, ни шить, ни готовить - не получается у меня ничегошеньки толком, как ни стараюсь. Я уже все поперепробовала, даже к экстрасенсу ходила. Сунул он мне эти биорамки, а они не дрожат даже! У других они вращаются как вентиляторы, а у меня полный ноль. Ой, вы знаете, я как-то видела по телеку тетечку, так она разные предметы глазами по столу двигала. Вот я и решила тоже попробовать. Понаставила я разные кубики, коробочки, пуговицы, перышки, села перед ними и часа два смотрела, чуть глаза от натуги не повылазили! И ничего. Совсем я бездарная, аж обидно становится...

Поначалу моя больная голова реагировала на Стасину болтовню тупыми пульсирующими ударами изнутри и хотелось удариться ею о стену или проходящий мимо трамвай. Пока мы дошли от парка до рынка, боль стала ослабевать, а еще через пятнадцать минут ожидания автобуса на остановке от нее не осталось и следа. Странно, обычно в случае подобных приступов мне приходится поедать цитрамон пачками или колоть кофеин, что впрочем, не всегда помогает, и тогда идет в ход ношпа, с водворением головы под горячий кран. А тут...

А тут всё это время моя новая знакомая не закрывала рта и казалось, что мое молчание нисколько ее не волнует, лишь бы нашелся кто-то, чтобы ее выслушать. Да, поэт с приступом мигрени - это идеальный слушатель, лучше не бывает... Избавившись от боли, я взглянула на болтушку несколько по-иному и даже оставила ей свой адрес, не подозревая, какими своевременными станут ее визиты. Стася имела обыкновение являться в самый критический момент. Например, у меня флюс, челюсть отваливается сама собой, двое суток промучившись, иду в стоматологию. Почему не сразу? А потому... И вдруг появляется Стася.

- Ой, что это с вами! Какой ужас! Вы к врачу? Можно, я вас провожу? Ой, а вы знаете, я вчера проходила тестирование на компьютере на коэффициент эрудиции...

Мы медленно бредем от Коммунистического к Каширской, и Стася не умолкает. Интересно, когда она берет дыхание? Ведь без пауз же молотит языком, причем на все темы сразу, по принципу "попробуй, догони!". Чем ближе поликлиника, тем медленней мои шаги. У входа под своды "святой инквизиции" останавливаюсь и вдруг чувствую, что чего-то явно не хватает. Смотрю в упор на Стасю, она замолкает и тоже таращится на меня, спрашивая глазами "А что я такого сказала?"

- Стася, всё! Флюса нет, зуб не болит, пошли отсюда скорее! – и мы идем в кафе "Искра" на мороженное, которое поглощаем по полной программе и в жутком количестве.

    Поначалу я считала влияние Стаси на мою боль совпадением случайных явлений, но когда после трех лет общения это стало закономерностью, я решилась на прямой разговор с моей "лекаршей". Когда она вновь заявилась в момент моего вывиха ноги и сняла боль очередным словоизвержением о своей якобы бездарности, я, не слишком церемонясь, заметила:

- Стась, а снимать боль - это не талант? Ты что, действительно не замечаешь за собой этого дара? И как это у тебя получается? Ты даже не дотрагиваешься, а просто трещишь без умолку. Давай, выкладывай! Вот теперь-то я тебя с удовольствием послушаю...

Почти не хромая, бегу на кухню ставить чайник. Стася сидит с опущенными глазами и странным образом молчит.

- Ты что, обиделась? Извини, я плохой дипломат, сама страдаю. Можешь ничего не говорить, если не хочешь. Ладно, не ссориться же нам из-за этого! Стась, ну? Прости, ради Бога...

Она поднимает удивленные, совершенно круглые глаза и вдруг бросается ко мне с объятиями.

- Ой, Эллионорчик, неужели и у меня есть хоть какой, да талант?! Ты уверена, да? Кто бы мог подумать! Ой, как же я счастлива!

 Стася не врала, она действительно не догадывалась о своем чудесном воздействии на болящих, и мы решили провести негласный эксперимент. Жертва попалась довольно быстро: во дворе на доминошной скамейке сидел дедок- радикулитник и грел спину на солнышке. Мы обсели дедулю с двух сторон, но фокус не удался: Стася по-рыбьи открывала и закрывала рот, из которого не раздавалось  ни звука. 0на явно не могла себе представить, о чем можно с ним заговорить. Это же не со мной, а с чужим человеком...

Увы, она была права. Жертву эксперимента надо было искать среди своих. Как назло, летом "свои" были озабочены ремонтами, фазендами, отпусками, политикой, сексом, но только не своими болячками. Мы порешили заняться наукой по осени, или ждать случая. Пока мы ждали, Анастасия "заговорила" насмерть мой остеохондроз, и не только его. Похоже, я вообще перестала чувствовать боль.

  Строчу на машинке что-то джинсовое, позади меня Стася взахлеб комментирует журнал мод. Вдруг я совершаю неверное движение ногой по педали электропривода, и толстенная игла опускается вниз при поднятой "лапке" - точно сквозь мой указательный палец. Игла обламывается, я показываю Стасе палец с инородным телом, концы которого пикантно поблескивают с обеих сторон. Спасибо, нет крови, этого я особенно не люблю. Стася ойкает и не знает, с какого конца подступиться, а я хладнокровно наблюдаю за ней.

- Ой, тебе действительно не больно? Сквозь ноготь же! Ой, не могу, надо идти в травмпункт...

- Ага, сейчас все брошу и пойду, - отвечаю ей, как сквозь наркоз и лениво вытаскиваю иглу из пальца. -Видела? Это всё ты, Анастасия-анестезия!

В тот же вечер показала пробитый палец соседке, профессиональной хирургической медсестре, и спросила насчет "не больно".

- Видимо, ты была в состоянии аффекта, поэтому ничего не почувствовала. На всякий случай, попарь в соляном растворе, ложка на стакан. И приложи мазь Вишневского, - напутствовала она меня, сочувственно осмотрев сквозной прокол.

Однако, ни парить, ни бинтовать палец не пришлось, осложнений не было да и быть не могло. Или могло? Игла-то на швейной машинке не слишком стерильная, и шила я отнюдь не медицинский халат. Допустим, что это моя индивидуальная реакция на Стасю. Тогда, никакого "божьего дара" нет, и зря я внушаю ей обратное?..

Вскоре произошла довольно банальная история, но тем не менее, Стася вышла за рамки моего личного "анестезиолога". Мы возвращались поздно вечером после Дня города в основательно набитом автобусе. Позволив основной массе желающих поштурмовать его в свое удовольствие, мы втиснулись последними, как вдруг в уже закрывающуюся дверь вломился сильно спешащий мужичок, явно без соответствующей моменту спортивной подготовки. Он не успел убрать руку, и дверь автобуса распорядилась ею по-своему. Неудачник успел побелеть и вспотеть от боли, пока сочувствующие докричались до водителя. Когда же освобожденная рука предстала перед глазами Стаси, она непроизвольно запричитала, не обращая внимания на толпу.

- Ой, бедненький ты мой, держись, сейчас все пройдет. Косточки целы? Вот и ладненько. Ты не теряй сознания, не теряй. Посмотри на меня, миленький. Ну, как ты? Вот и молодец, ты настоящий мужик...

  Стася каким-то гипнотизирующим голосом сделала свое дело. Мужичок, порозовев, задышал ровнее и благодарно закивал. Выходя на "Универсаме”, он помахал Стасе рукой - той самой, придавленной. Получилось! Она была более усталой, чем счастливой, да это и понятно: перерасход энергии. Главное, она поверила в свои необыкновенные способности. И почему она не обращала на себя внимания раньше? Какой бы хирург из нее получился! Или детский врач...

   А теперь ей за тридцать, переучиваться поздновато, да и крови она боится не меньше моего, не говоря уже о трупах...

   Зимой Стася запропала, да и я, работая в скандальной политической газете, наличием свободного времени не страдала. В начале весны я залегла на пару недель с кошмарной простудой, и тут объявилась она - возбужденная, вдохновленная, окрыленная, почти неузнаваемая. Где была? Да тут, недалеко, в Багаевском районе у своего дяди-зоотехника. Какой ужас! Оказываются, коровам делают операции по удалению инородных тел из желудка без наркоза! А они такие понятливые, смотрят на тебя и нехорошо становится. Разве могла она не заметить их боль. Вот и пришлось помогать местному ветеринару своим присутствием да "заговариванием" буренок. Правда, быки хуже понимают. Их пока утихомиришь, с ума сойдешь, - ну прямо как мужики! А как же боязнь крови? Нет, она им в глаза смотрела, пока ветеринар делал операции. Придется менять профессию... Правда, один маленький нюанс появился - не сможет она теперь есть мясо, в полку вегетарианцев прибыло...

    Где она сейчас, Анестезия... то есть, Анастасия Михайловна? Ни визитов, ни писем - видимо, где-нибудь очень далеко и очень сильно занята. К сожалению, "болевых точек" на планете много, а она одна. Во время нашей последней встречи она говорила, что хочет встретиться с Джуной и болгарской целительницей Вангой. Может, Стася в Югославии? Интересно, существует ли языковый барьер для боли? Или ей, этой вернейшей спутнице всей нашей жизни, всё равно, на каком языке запрещают причинять страдания? Хорошо бы, если так. Но еще лучше, если бы стало поменьше ее, этой боли. И не важно, где - там или здесь. Но пока она есть, Стася навряд ли вернется к своей вполне мирной профессии маляра-штукатура. И дай Бог ей удачи.

Если есть шокотерапия, почему бы не быть словотерапии? В отличие от первого, второе еще никому не навредило...

                          МЕДВЕДИЦА

   Ночь в горах наступает внезапно, минуя сумерки и в считанные минуты обволакивая густой, липкой тьмой, битком набитой опасностями. По мнению специалистов они делятся на три вида. Во-первых, это опасность глобального травматизма, обусловленная рельефом местности. Во-вторых, вы можете стать поздним ужином для голодных диких животных. В-третьих, это Кавказ, а не Альпы, здесь ночь - время охоты не менее голодных снайперов и прочих охотников за головами; здесь стреляют на звук шагов или голоса, на огонек сигареты, фонарика или костра, на звонок сотового телефона или хриплый вздох рации. Поэтому, если вас все-таки настигла ночь в горах, инструкция советует найти (на ощупь?) ближайшее дерево, влезть на него и закрепиться до рассвета...

Впрочем, днем набор опасностей остается всё тот же, с той лишь разницей, что больше шансов избежать их. Особенно, если у вас есть Проводник. А если он еще и Разведчик (по совместительству) и Инструктор (по необходимости), то вам просто крупно повезло.

Именно такой человек, предусмотрительно не дожидаясь темноты, "закреплялся" на дереве, ветви которого зависали над самой тропой. Гамак типа "хэнд мэйд", сотворенный из парашютных строп и куска маскировочной сетки, позволял ему слиться с кроной и относительно комфортно скоротать ночь. Удастся уснуть или нет - это уже другой вопрос. Впрочем, его обостренный слух исполнял функцию часового независимо от того, чем занимался хозяин, спал или бодрствовал. А сны его последние полгода были одинаковыми: короткими, цветными, удушливыми, вытряхивающими из грудной клетки сердце. В них, похожих на склеенный кольцом кусок киноленты, бесконечно повторялась Она - Та, Которой Не Стало. Она склонялась над ним, держа правую руку на едва наметившемся животике, и молча улыбалась... Ему становилось невыносимо больно, когда сон внезапно обрывался и тяжело наваливалась реальность: её нет...такси...бензовоз...от него скрывали месяц... реабилитационные центры на выбор... антидепрессанты... увольнение... запой... целитель-рефлексотерапевт с глазами, сканирующими до кишок... возвращение. Зачем? Здесь он чувствовал себя относительно живым и конкретно необходимым. Он лучший. Без него здесь многих не досчитались. 

Проводник сунул в рот травяные шарики, прописанные "игловкалывателем" накануне, унял сердцебиение, нажав несколько раз на глазные яблоки, и попробовал сосредоточиться на предстоящем задании. 

Между тем, ночь жила своей жизнью, подчинённой закону "выживает сильнейший". Ухо Проводника подобно радару улавливало всю гамму звуков, и мозг автоматически воссоздавал зрительные образы. Пока что это были только совы, терзающие кроликов, пара кабанов, копающих прошлогодние желуди да шуршание сухой листвы под змеиным брюхом...

Проводник снова задремал, не позволяя себе провалиться в глубокий сон. До рассвета оставалось меньше часа, когда на тропе послышались хозяйские шаги кого-то большого и не  знающего осторожности. Проводник задержал дыхание. Странно, медведи сюда обычно не забредают, и вообще, они давно перебрались в отдаленные ущелья, наученные горьким опытом общения с вооруженными людьми. А в том, что это медведь, Разведчик не сомневался. Лишь бы не унюхал...

Но он, вернее она, унюхала. Её ноздри стали возбужденно гонять воздух в том самом направлении, где  странный предмет висел на дереве и притворялся неодушевленным. С этого момента у Проводника-Разведчика-Инструктора началась другая жизнь.

Он лежал без движения и просчитывал варианты. Бежать нельзя. Вызвать подмогу по рации - потерять лицо "лучшего". Перескочить на соседнее дерево по другую сторону тропы, а оттуда на высокий камень, куда мишка не заберется, - рискованно, можно промахнуться в темноте и достаться зверю в виде отбивной. Значит, придется договариваться. Проводник плавно подтянул рюкзак, достал сухой паек и посмотрел вниз. Медведица стояла на задних прямо под ним в каких-нибудь полутора метрах от его лица. В рассветных сумерках уже можно было рассмотреть крупную особь с выражением  любопытства на симпатичной мордахе. Проводник медленно раскрыл пачку с печеньем и сказал шепотом:

- Привет, кушать хочешь? Вот сладенькое, держи, мишки такое любят, раньше у туристов паслись, одобряли такое лакомство, ешь, девочка. Вот умница...

 Кусочки печенья быстро таяли во рту у незваной гостьи, и Проводник завладел ситуацией, поймав себя на том, что не испытывает первородного страха перед диким животным. Он продолжал методично делать две вещи: говорить и кормить. Интуиция подсказывала, что эта молодая медведица менее опасна, чем молодая чеченка в шахидском поясе, несущая продукты своему бандиту в бункер.

Солнце выкатилось как раз в тот момент, когда во рту медведицы исчез последний кусок сухого пайка. Остались две банки армейской тушенки на тот случай, если придется отвлекать внимание зверюги уже на земле. Проводник отстегнул гамачок, сунул его в рюкзак и, не переставая разговаривать с "дамой", начал спускаться с дерева. Он был уверен, что его не съедят, по крайней мере сегодня. Если бы это входило в ее планы, медведица давно бы воспользовалась своим умением лазить по деревьям...

Она была великолепна. Густющая светло-бурая шерсть, шерстинка к шерстинке, блестела на утреннем солнце. Хитрые карие глаза совсем по-собачьи наблюдали за руками человека - чем еще угостит? Она явно попрошайничала, топталась на месте, мотала головой, - дескать, не жлобничай, гони тушенку или что там у тебя есть. И Проводник вошел во вкус этой рискованной игры. Он достал обе банки, вскрыл крышки, вытряхнул содержимое одной банки на плоский камень, а с другой отошел на несколько метров, чтобы присесть на валун, достать складную ложку и приступить к завтраку. Медведица, довольно урча, проглотила деликатес и вылизала камень. Проводник ел не торопясь, но и не сводя глаз с сотрапезницы. И вдруг она улеглась на траву и начала игриво перекатываться с боку на бок, словно выражая искреннюю благодарность кормильцу.

- Всё, пора идти, у меня дела, и у тебя, наверное тоже. Хорошо бы тебе имя дать. Как там вас, медведей, зовут? -  Медведица внимательно слушала его, наклонив голову влево... - совсем как Та, Которая…- нет, идиот, нашел с кем искать сходство. - Как тебе нравится имя Маша? Машенька, Машуля, лохматуля...

Все эти полгода Проводник не хотел разговаривать. А если приходилось выдавливать слова, то это давалось ему довольно мучительно, потому что мышцы на лице словно окаменели за ненадобностью с некоторых пор выражать эмоции. Но сейчас он говорил безостановочно, как будто наверстывал месяцы молчания, и самое странное, ему хотелось говорить... с этой медведицей. И она великодушно предоставила ему эту возможность - вплоть до поздней осени.

Она всегда знала, когда Проводник покинет периметр базы и выйдет на тропу. И на какую из сотен едва заметных троп он свернет. Она умела быть неназойливой, а он постоянно ощущал ее присутствие. Она безошибочно выбирала относительно безопасное место для привала, и он доверял её выбору. Однажды Проводник понял, что она его охраняет. Медведица появилась внезапно на тропе перед ним, встала поперек маршрута и, задрав мордаху кверху, издала три коротких сильных выдоха носом, что-то вроде "фы-фы-фы". Он сошел с тропы, обогнул валун и обнаружил двух малолетних абреков, увлеченных установкой растяжки за поворотом. Через мгновение он уже держал их за шиворот, по одному в каждой руке, а они жалобно скулили дуэтом давно и накрепко заученное "Дадэнька, прастытэ, ми болше нэ будэм"... К счастью, гранаты оказались учебными, пацаны отделались испугом и парой подзатыльников, медведица внимательно наблюдала за действом с безопасного расстояния и с чувством выполненного долга.

Обычно Машка провожала его до раздолбанной грунтовой дороги, но в этот раз она почему-то решила пересечь некую запретную линию и смело направилась следом к воротам периметра, не подозревая, что за ее выходкой наблюдают не только глаза, но и оптические прицелы. На базе не знали о приятельских отношениях Героя Первой Чеченской и героини местной фауны.

- Не стрелять! Она моя! - проорал он в сторону базы. - Тебе сюда нельзя! - резко развернувшись и широко раскинув руки, Проводник пошел на Машку. И она попятилась, обиженно опустив голову и прижав уши. - Уходи, прошу тебя, девочка моя глупенькая, - добавил он тихо. И она подчинилась.

Отчитавшись перед Командиром за инцидент на тропе с малолетними подрывниками, Проводник долго стоял под душем, впервые за долгое время испытывая удовольствие от прикосновения нагретой солнцем воды. (Душ - это цистерна с водовоза камуфляжной окраски на раме из сваренных труб с вкрученной садовой лейкой и омоновскими щитами вместо душевой кабины. Время работы - с апреля по ноябрь). Потом он спал - как никогда долго, без изматывающего душу сновидения и без мучительного возвращения к реальности. Его чуткое ухо уловило отдаленный грохот взрыва, но остальные части тела не отреагировали. Только утром следующего дня он узнал от непрерывно матерящегося Командира, что два ребенка десяти лет подорвались на собственноручно установленной растяжке...

В горных селениях Проводника уважали в той степени, в какой уважают из расчета приносимой им пользы: никогда не откажется поискать заблудившуюся овцу-козу-корову, всегда предупреждает о новых завалах и оползнях, не носит оружия кроме ножа и ракетницы, к тому же, не волочится за местными девками и не дает им ни единого шанса, отражая красноречивые взоры ледяными зеркалами своих непроницаемых глаз. А что живет на военной базе, так он и раньше там жил, когда она была еще туристической; а что Разведчик в штатском, так в это никто не верил - с такой-то "голливудской" внешностью разведчики бывают только в кино. А что в соседнее село зачастил, так понятно: созрели ранние яблоки "белый налив", видно, витамины требуются и для глаз полезно, вот и берет по ведру...

Знали бы они, кого угощает Проводник этими яблочками! На одном из совместных привалов обнаружилось, что Машка - невероятная фруктоедка (как Та, Которой Не Стало... ну вот, опять сравнил...). Первые абрикосы,сливы, вишни-черешни, обязательно без косточек, подносились ей теперь ежедневно и принимались со щенячьим восторгом. При виде плодов она припадала головой на передние лапы, издавая какие-то свистяще-скулящие звуки, чередующиеся короткими и длинными выдохами, - видимо, это был медвежий язык восторга. Потом они садились рядом где-нибудь на краю ущелья - полюбоваться лежащими на вершинах гор облаками. Проводник был уверен, что она умеет любоваться.

- Смотри, Маш, какая красотища! В голове не укладывается, почему здесь гибнет столько народу... Говорят, "красота спасет мир". Что ж она здесь никого не спасает? Не знаешь? Вот и я не знаю.

Если бы она могла говорить, то обязательно бы спросила: "А сам ты давно эту красоту разглядел?" Машка понимала, что Проводник - не худший из прямоходящих, что у него что-то очень сильно болит, поэтому изо всех сил старалась отвлечь его от этой боли. Самое странное, ей это удавалось.

В августе поспел кизил. У снайперов отвисали челюсти, когда через свою оптику они видели человека и медведя, бок о бок объедающих бордовые ягоды. Есть легенда о том, почему эти терпкие ягоды называются именно "кизилом", т.е. красным. Один голодный шайтан попробовал ненароком сию незрелую ягоду, и не одну, а сразу много их набил в рот. Понятно, свело ему всё, что можно, и начал он отплевываться, летая в ярости над горами и приговаривая:  "Кизил, кизил, кизил..." И ягоды покраснели. Пометил он их, так сказать, чтобы еще раз не нажраться...

Не то избыток витаминов на Машку подействовал, не то участившиеся перестрелки, но в ее поведении появилась непредсказуемость. Обычно чистая и лоснящаяся, теперь она частенько появлялась мокрой, с налипшими колючками и сухой травой, с испачканным глиной носом. Она могла внезапно выскочить из-за поворота и сбить Проводника с ног, а потом с интересом наблюдать, как он кувыркается по склону. Иногда же наоборот, Машка впадала в меланхолию, теряла аппетит, жалобно поскуливала, и тогда у Проводника тревожно сжималось сердце: не заболела ли?

 Настроение медведицы менялось со скоростью погоды в горах, а тут еще бандиты активизировались, торопясь до первого снега пополнить запасы в бункерочках и тайничках...Проводнику напомнили "сверху", что он еще и Разведчик, дали информацию о притоке бабла для боевиков с Востока и отправили собирать сведения на тему: кто из наших, сколько и почем продает им оружие. "Как будто сами не знают", - мысленно огрызнулся он, но вслух ответил: "Есть!"

Короткие встречи с Машкой стали для него светлыми бликами на фоне грязно-кровавой повседневки, все чаще накатывали мысли об увольнении, но мысль о реальности без нее была еще невыносимей. Она вернула его к жизни, невольно став и другом, и лекарем, и чудом. Зимой она заляжет в спячку, а он поедет в отпуск и обязательно расскажет о ней маме (свинтус, опять забыл позвонить). И Целителю обязательно расскажет. Их последняя встреча не выходила из головы... "Ты с ней еще встретишься. - Где, в загробном мире? - Нет, в этом. Обязательно встретишься..." Надо будет прояснить раз и навсегда, что он имел в виду.

В конце сентября Проводник вырвался с базы на тропу с единственной целью: угостить Машку на редкость сладким виноградом, пять килограммов коего он прикупил у местных накануне (Вино будэшь дэлать, дарагой?). Медведица явно поджидала его, от нетерпения перебирая передними лапищами. Проводник вывалил гостинец на плоский камень, но Машка почему-то продолжала стоять поперек тропы, кивая башкой куда-то вверх и издавая свое носовое "фы-фы-фы". Проводник посмотрел в сторону, указуемую кивками, и обмер. Метрах в тридцати на тропе возвышался огромный медведище со злобной малосимпатичной мордой и налипшими на ней птичьими перьями. Он оценивающе смотрел на человека, и взгляд его ничего хорошего не предвещал. Проводник потерял счет времени, изображая соляной столб, бревно и скульптуру вместе взятые. И вдруг Машка стала метаться между ними, словно пыталась представить их друг другу: Проводник - Миша, Миша - Проводник... Медленно, очень медленно рука поползла к кобуре ракетницы. Самец оскалил зубы - и явно не в улыбке. Машка прижалась боком к человеку и зарычала на соплеменника. Тот закрыл пасть и опустил голову, виновато прижав уши.

- Моя ж ты защитница, кто бы сомневался, - шептал он с восхищением, пересилившим страх. Он понял, что за его жизнь Машка будет сражаться с кем бы то ни было до последнего вздоха. - Всё хорошо, милая, иди, кушай виноград, тебе понравится...

Его рука потрепала Машку по загривку и легла на рукоять ракетницы. Она же, как ни в чем не бывало, подскочила к виноградной горке и заурчала от удовольствия. Самец и проводник сцепились взглядами - никто не хотел уступать. Машка умяла больше половины и отошла, снова заняв оборонительную позицию у ног Проводника. Свирепое выражение морды медведя постепенно сменилось на удивленное, когда Машка вдруг начала кивать и посапывать в сторону оставленного лакомства, словно хотела сказать: "Я не жадная, могу и поделиться. Ты пока поешь, а я пообщаюсь со своим другом..."

Не отрывая взгляда от человека, медведь принял угощение, вылизал камень и даже подобрал упавшие виноградины. Сделает попытку напасть или вернется на исходную позицию? Казалось, даже Машка ни в чем не была уверена. Но он вернулся. Бросив на самку снисходительный взгляд, он разлегся на тропе и отвернул морду, - дескать, ладно, общайтесь. Но не советую испытывать мое терпение...

- Ну, Машка, ты даешь! Где ж ты нашла такого монстра? Он же больше тебя раза в полтора! У вас что, любовь? Ладно, это твое медвежье дело. Береги себя, пожалуйста. - Проводник не страдал сентиментальностью, но сейчас был на грани срыва. - Всё, иди к нему, будь счастлива, Машка!..

Зима в городе промчалась удивительно быстро и безболезненно. Он сменил обои и развесил фотографии Машки формата А-4 в рамочках: вот она в полный рост, анфас, сидя, лежа, в ручье, в ромашках, в его кепке, за ужином и так далее, всего тридцать застывших мгновений его новой жизни. Сам снимал. А этот кадр, самый любимый, сделан со спины знакомым журналистом: они с Машкой сидят на краю ущелья и любуются закатными облаками, лежащими на горных вершинах...В одинаковых позах, даже головы склонены в одну сторону. Как там она? Только бы не боевые действия... Надо зайти к маме, это приказ.

Вскоре "приказ" перерос в насущную каждодневную необходимость к обоюдному удовольствию и продлился до середины марта. Целитель всё время как-то отодвигался - на завтра, на потом, на десерт, на посошок... А когда Проводник всё же переступил порог его клиники, то застал только ассистентку при свечах и адресованный ему пакет на антикварном столике. Ассистентка бурят-монгольской внешности предложила сеанс тайского массажа, на ходу привычно распахивая халатик, и его передернуло. (Нет, не то чтобы расист, а просто душа не приемлет.)

Проводник вышел в скверик перед клиникой и присел на щербатую скамейку. Тихо падал снег, видимо последний в этой зиме. Он раскрыл пакет: стандартный набор травяных пилюль, инструкция к ним типа "смотри не перепутай", брошюрка с точечным массажем лица и - то, ради чего шел, - записка. Неужели и сейчас придётся до всего докапываться самому? Да, доктор, ты такой же разведчик, как и я, только работаешь на рельефе местности человеческого тела, выискивая очаги терроризма чужеродных клеток и тайники боли, чтобы пометить их серебряными маркерами иголок и дать бой в одиночку...

Бумага была тёплой на ощупь, почерк не по-медицински разборчивым, содержание вмещалось в три строки. "Дорогой друг, извините, скоропостижный симпозиум. Искренне рад Вашему выздоровлению. Мои наилучшие пожелания Медвежьему Семейству. Мысленно всегда с Вами..."

Откуда он знает про медведицу? И что за "медвежье семейство"? Это кого он имел ввиду?.. Проводник почувствовал, что примерзает к скамейке и что пора ехать, мчаться, лететь сломя голову в горы. Как же он соскучился! "Алло, когда там ближайший борт на Грозный? Завтра? Во сколько?.."

Зима хорошенечко потрепала базу, снесла несколько старых деревянных коттеджей, свалила вышку на КПП, засыпала лавиной технику, и только армейский душ являл собой символ стойкости тела и духа - он работал. Сразу по прибытии Проводник тоже впрягся, но пока что только в строительные работы в пределах периметра. Весна припозднилась, она хоть и выбросила первоцвет на солнечных лощинах, но до середины гор еще не добралась. И  Проводник все мрачней поглядывал на тропу, превратившуюся в горную речку (Вертолет мне, вертолет! Какую бы причину сочинить, чтобы полетать над Машкиным ущельем?).

И причина возникла сама по себе, причем весьма серьезная. Она называлась "сдуло с вершины вышку связи к чертовой матери", а без связи никак нельзя - ни своим, ни чужим. Как же их разговоры прослушивать без связи? Проводника взяли на борт как нечто весьма необходимое в таких обстоятельствах, и он торжествовал сугубо изнутри, ничем не выдавая себя снаружи. Он не отрывал глаз от бинокля, благо с погодой подфартило, но ничего интересного, по крайней мере для себя, не видел. 

Вертушка зависла-таки над вершиной, связисты выудили вышку тросом с крюком из снега, один из них спустился по тому же тросу и кое-как примотал проволокой опору - до лучших времен. Связь возродилась, повод был исчерпан, настроение Проводника скатилось к нулю. Этот ноль размещался в районе солнечного сплетения и казался дырой, сквозь которую сквозит. И если ее не заткнуть...

Между тем ручьи скончались бурно и быстро, зелень заполонила горы, цепляясь корнями за все, на чем можно выжить, отстрелялись боевыми в небо майские праздники, а от Машки - ни весточки. Проводник знал за собой склонность к саморазрушению, но чтоб до такой степени... Он стал все чаще ночевать на деревьях, выбросил пилюли и купил у местных трубку, которую внаглую раскуривал у ночного же костра, разведенного на территории, контролируемой боевиками. Командир сначала смачно матерился, потом ласково, по-отечески журил, потом махнул рукой, но рапорт, однако, не накатал...

Она появилась внезапно - средь бела дня, отощавшая, голодная и... не одна. У Проводника подкосились ноги, когда она приближалась к нему короткими перебежками, явно кого-то поджидая и подзывая почти собачьим повизгиванием. Он ожидал увидеть ухажера-монстра, но - кто это, Машуля, заполз под твое брюхо? Неужели твой? А где папочка, где этот злобный кобелина? Поматросил и бросил? Или сама выгнала? Ничего, как-нибудь переживем... А теперь жрать!

Видимо, она шла долго и издалека. Когда иссякла съедобная часть рюкзака, Проводник наведался в тайник, брошенный бандитами при отступлении и еще не опечатанный своими. А Машка все никак не могда насытиться. Малыш несколько раз припадал к брюху, отваливался и засыпал, не испытывая ни малейшего страха перед человеком. Человеком вообще или только перед ним? Ему хотелось взять на руки этого дитеныша, зарыться лицом в его светлую курчавую шерстку, ощутить молочный запах его мордашки, но он терпеливо ждал, когда Машка догадается о его желании и сама передаст малыша, что называется, с рук на руки. Или не передаст. В конце концов, это ее материнское дело...

Медвежонок сам сделал выбор. Он игриво подкрался к сидящему на камне Проводнику и уткнулся носом в его ладонь. Там тоже тепло и пахнет мамой. А если повыше? Ой, мамочка, а у него есть глаза. А почему он не лохматый? А лицо у него соленое, хочешь попробовать? Я уже...

И желание Проводника сбылось. В то лето сбылись многие его желания, кроме одного: превратиться в медведя. Ну и ладно, можно и так быть вместе. Как там говорил Целитель? Любимые всегда возвращаются. И так ли это важно, в чьем обличии они вернулись. Жаль, далеко не многим дано их опознать. Некогда...лень...боязно... незачем...нечем. 

__________________________

© Леончик Эллионора Раймондовна