Отечественный ученый М. М. Субботин акцентировал то, что гипертекст представляет собой соединение смысловой структуры и технических средств, а это дает нам возможность осваивать структуру смысловых связей и осуществлять переходы между взаимосвязанными элементами [1]. Во всех работах, посвященных гипертексту, так или иначе, выделяются следующие его отличия от печатного текста — нелинейность, открытость (незавершенность), фрагментарность, множественность, мультимедийность. Безусловно, феномен гипертекста актуализирует размышления о читательском восприятии и вновь заставляет переосмысливать историю формирования культуры чтения, роль читателя и роль аудитории в современной массовой коммуникации. 

Читатель гипертекста все время должен совершать выбор — открывать ему, активировать ту или иную ссылку или нет… Этот выбор сопрягает множество смыслов, заставляя их резонировать друг с другом, и тем самым творчески трансформирует информационную структуру гипертекста в смысловую, которая, однако, не является единственной и никогда не может быть исчерпывающей для данного текста. Является ли данный способ коммуникации в акте восприятия читателем гипертекста чем-то совершенно новым, принципиально новым, а значит ранее не свойственным чтению печатного текста?.. Конечно, читатель в акте коммуникации с гипертекстом имеет возможность в отличие от читателя печатного текста реализовать свой диалог с текстом непосредственно в гипертексте, оставляя интерактивный комментарий, усиливая тем самым характеристику его множественности. Более того, этот диалог может еще также включаться в коммуникацию с другими читателями данного гипертекста. В эпоху Интернета способ общения с текстом модифицировался технически, но по сути своей данный технологичный способ коммуникации опирается на прежний принцип диалогичности. Тогда возникает следующий вопрос: является ли чем-то сущностно новым фрагментарность, нелинейность чтения (вследствие гиперссылок, порой уводящих читателя от информационной структуры гипертекста)?..

Обратимся к истории культуры чтения, тесно связанной с историей формированием массовой коммуникации.

В раннем Средневековье чтение осуществлялось преимущественно в монастырях, и монастырская методика не предполагала диалогического общения с текстом. Хотя, бесспорно, над текстом (Священное Писание) думали и размышляли, но текст воспринимался как абсолютная Истина, не подлежащая постановке вопросов. При этом книги читались вслух, в голос, иначе было невозможно понять смысл текста, написанного, так называемым, «непрерывным письмом» («scriptio continua»), т.е. без промежутков между словами. Монастырское чтение было соответственно коллективным, медленным, длительным по времени и похожим как бы на общую ритуализированную медитацию (читать нужно было, как писал один историк, ради спасения души), Священное писание заучивалось наизусть. Целью такого чтения было породить общую, единую, цельную «точку зрения» на картину мира. 

Чтение книг в Средневековье показывает тенденцию к порядку и последовательности, упорядоченности знаний, что в дальнейшем в культуре эпохи Просвещения станет одним из оснований идей рационалистического познания мира. 

С появлением университетской и школьной системы образования меняется метод чтения. Как пишет исследователь Жаклин Амесс [2], возникает необходимость легко находить в книге нужные отрывки, не пролистывая весь том от начала до конца, соответственно текст начали дробить на части, нумеровать параграфы и т. д. Университетская схоластика перешла к комментированному коллективному чтению, с толкованием книг. Однако, как отмечают многие исследователи, это чтение не было построено на диалоге в полном смысле этого слова, и не имело цель глубокого проникновения в текст, скорее речь шла о логической формализации, упорядочении информации. Большинству студентов не хватало знаний для истинно глубокого понимания, например, трудов Аристотеля, в ходу были сборники цитат, антологии. С помощью таких компилятивных книг легко можно было вступать в диспут, оперируя теми или иными цитатами и фрагментами без глубокого знания и чтения первоисточника, оригинального текста. Университеты как раз и практиковали такие методы. 

Ж. Амесс, анализируя тот исторический период, заключает: «Систематическое и последовательное медленное чтение какого-либо сочинения (…), уступило место чтению отрывочному и дробному. Преимущество этого способа заключалось в том, что он обеспечивал возможность быстро ознакомиться с избранными отрывками, но не требовал глубокого проникновения в текст и усвоения всего изложенного в нем учения» [3]. И даже многие преподаватели не обращались к оригиналам текстов, используя сборники цитат и сведений по той или иной теме (во многом это было обусловлено и тем, что доступ к оригиналам был ограничен высокой стоимостью книг, а также из-за недостатка достаточного количества копий).  

Отрывочность и дробность чтения исследователи-историки рассматривают в основном не как достоинство, а как определенный недостаток. Та же Жаклин Амесс говорит о том, что в системе образования в тот период наметилась тенденция к упрощению. «В книге больше не ищут мудрости, как это делали монахи при чтении духовных книг. Первейшей целью читателя становится знание. Чтобы прийти к нему, необходимо иметь определенное количество ключей, позволяющих быстро отыскать отрывки, которыми предполагали воспользоваться»[4]. Амесс констатирует, что такие сборники цитат были всего лишь хранилищами текстов и не побуждали читателя к творчеству. Но всё-таки можно предположить, что в некотором смысле, такое чтение было комбинаторным и оно, конечно, давало возможность не глубокого проникновения в смысл источника, но возможность комбинировать знания, что проявляло уже определенные игровые моменты работы с текстом, а значит и творческие. Такие игровые и комбинаторные моменты (чтение как игра в лабиринт, калейдоскоп, коллаж, мозаику, складывание пазлов) сегодня, безусловно, являются очень важным фактором восприятия гипертекстов в Интернете. Игра активизирует воображение и творческую индивидуальность. И например, если исследовать феномен гипертекста в контексте постмодернизма, то совершенно невозможно обойтись без анализа его игровой природы (наряду с его нелинейностью, фрагментарностью и пр.), чтение как игра служит порождению собственного текста через выстраивание новых смысловых связей между читаемым текстом и ранее прочитанными текстами.

И хотя обозначенные объективные факторы возникновения сборников, антологий, цитатных книг, несомненно, предопределяют формирование такого фрагментарного, дробного чтения, смеем предположить, что это явление было еще вызвано не только необходимостью адаптации текста, для удобства обращения с ним, для упрощения его смысловой структуры, но было также обусловлено и как таковой, органичной способностью читателя к восприятию нелинейного (фрагментарного) представления информации. Но тем не менее изобретение книгопечатания прежде всего утверждало феномен именно линейного чтения, соблюдения последовательности, поэтапности, упорядоченности в восприятии цельной смысловой структуры текста. Собственно, чтобы понять книгу, нужно было ее прочесть от начала до конца, чтобы в восприятии выстроилась взаимосвязанная, многоуровневая смысловая структура. 

Факт создания цитатных книг показывает нам, что, с одной стороны, без естественной способности к дробному чтению цитатные книги не могли быть понятыми и востребованными, а с другой стороны, в этом явлении в какой-то мере обнаружилась органичная способность человеческого мышления преобразовывать разрозненную информацию во взаимосвязанную совокупность, смысловое множество. 

Со временем ситуация менялась, чтение вслух уступило безмолвному чтению про себя. Исследователь Пол Зенгер в работе «Чтение в позднем Средневековье» отмечает, что в уставах библиотек уже XIV века было требование тишины (он также подтверждает это анализом устройства библиотек и архитектурного строения). В это время приватное чтение стало доминирующим. Он также делает вывод, что публичное чтение уже служило не задачам образования читателя, а поддержанию «богословской и философской ортодоксии», тогда как приватные чтения «поощряли критическую мысль, способствовали развитию скептицизма и интеллектуальных ересей»[5]. Любопытно, что именно с превалированием приватного чтения на полях и прочих свободных местах на книжной странице читатели стали оставлять дополнительные сведение и цитаты, а в некоторых случаях это были комментарии, иными словами это был след внутреннего диалога с текстом. Но читающая публика как таковая (а не только монастырская и университетская) появилась только тогда, когда на свет появились печатные издания, и в том числе, подчеркнем, периодические.

М.Г. Маклюэн в своей знаменитой «Галактике Гутенберга» говорил о том, что Средние века не знали ни индивидуального авторства, ни читающей публики в современном значении данных слов. «Лишь спустя два столетия с момента изобретения печатного дела человечество смогло овладеть приемами поддержания единого тона или позиции на протяжении всего прозаического произведения»[6]. Маклюэн считал, что огромную роль в формировании читающей публики сыграли публицистические выступления Джозефа Аддисона, которые публиковались в еженедельниках «Болтун», «Зритель», «Блюститель». Ученый пишет, что «до Дж. Аддисона автор не ощущал необходимости или потребности в том, чтобы выдерживать единую установку в отношении рассматриваемого им предмета или единый тон по отношению к читателю»[7]. 

Эссе Аддисона выражали именно мнение, позицию, взгляд на какое-либо явление, событие, факт (от взгляда на биржу до рассуждений о чудовищных женских кринолинах). Ярко выраженная и четко обозначенная авторская позиция провоцировала отклик, реакцию. В аддисоновских журнальных публикациях читатель уже находил для себя не фиксированное знание, а живой современный интеллектуальный материал для размышлений, провоцирующий на выражение своей точки зрения. 

В это время, на стыке XVII-XVIII вв., в Лондоне насчитывалось великое множество кофеен (более двух тысяч!). Они были необычайно популярны, в них можно было встретить человека любого сословия, и в них бурно обсуждались не только события, новости, но и книги, газетные, журнальные публикации (во многих кофейнях стоимость газет и памфлетов входила в плату за вход). В кофейнях читатели могли общаться с А. Поупом, Дж. Свифтом, Р. Стилом, Дж. Драйденом и многими другими блестящими представителями интеллектуальной элиты. Возник феномен «обратной связи», это был один из важных моментов структурирования массовой коммуникации. Кстати, именно Дж. Аддисон в одной из таких кофеен установил почтовый ящик в форме львиной головы специально для читательской корреспонденции [8]. Невозможно удержаться и не сказать также о французских нувеллистах и памфлетистах в тот же исторический период, хотя они имели дело не с печатным, а с рукописным текстом (оппозиционным по отношению к печатным официальным изданиям). Эти авторы собирались в садах Парижа (причем как у англичан кофейни дифференцировались по интересам — были литературные, политические, теологические, биржевые и пр. кофейни, так и у парижан места сборов нувеллистов различались по тематическим интересам). Чтение текстов новостей и памфлетов превращалось там в коллективные обсуждения, бурные дискуссии, и были «рассадником ереси» и альтернативой официальному общественному мнению (поэтому тайная полиция засылала туда своих агентов). Любопытно, что такая живая форма обсуждения текстов (можно сказать, «клубная») тех времен по сути своей и по принципу диалога практически аналогична современным обсуждениям в социальных сетях в Интернете.

В английских кофейнях не просто пересказывалось содержание текста, но вычленялась и подвергалась дискуссионному обсуждению та или иная позиция, то или иное мнение. Таким образом формировалась определенная культура интерпретации текста, отношения к тексту не как к застывшему слепку, а как к подвижной смысловой структуре, подлежащей рефлективному анализу, толкованию. Как заметили Гульельмо Кавалло и Роже Шартье: «Уважительное отношение к написанному слову, пронизанное почтением и послушанием, уступило место свободному, непринужденному и дерзкому чтению»[9]. Люди читают много, читают дробно, сразу по несколько книжек из самых разных сфер знаний, и всё подвергают критике и обсуждению. То, что станет характерным для читателя в дальнейшем уже в наше время, а именно, когда под рукой находятся сразу несколько книг, читаемых поочередно, фрагментами, но в один и тот же период (а с появлением современных ридеров с электронными книжками, тем более!), — появилось уже в то время.

В конечном итоге, выбор того или иного текста (печатного, телевизионного, радийного и пр.) определяется, как писал в свое время Умберто Эко, «личной идеологической точкой зрения» коммуниканта, даже если эти «его идеологические пристрастия — всего лишь простейшая система ценностных оппозиций»[10], а также он обуславливается всем культурным и социальным опытом читателя (иными словами, коммуниканта), его социально-культурными, информационными и прочими потребностями, и в целом, стратегией читательского, зрительского поведения. В текстах (печатных, электронных) читатель улавливает, распознает, декодирует сигналы, которые говорят ему о возможном интересе для него того или иного текста, его значении и потенциальной ценности. Тексты, как замечал Эко, требуют от читателя определенной компетентности, но также могут и создавать её. 

Современный гипертекст структурно-организационно в определенном смысле схож с печатным, поскольку в нем есть рубрикаторы, заголовки и подзаголовки, разделения на абзацы и прочее, технологически же его отличают экранная форма, а главное — интерактивные связки-ссылки и возможность интерактивного диалога с автором текста и другими его читателями. Понятно, что диалогичность как определенный сущностный принцип чтения текста всегда был свойствен восприятию, и в процессе эволюции культуры чтения вычленялся как основной механизм коммуникации с текстом, о чем мы писали выше. Теперь обратимся непосредственно к принципу организации гиперссылок в тексте и к проблеме восприятия гиперссылок, которая ведет далее ко многим вопросам современной массовой коммуникации. 

Сами по себе гиперссылки неактивны как Смысл, взаимодействующий со смысловой структурой текста и устанавливающий смысловые взаимосвязи внутри текста. Но гиперссылки представляют для читателя возможность сделать выбор смысловой перспективы, направления. Они становятся смысловыми узлами текста, открывающимися читателю как воплощенная множественность, только тогда, когда читатель: во-первых, с помощью этих ссылок устанавливает те или иные внутритекстовые связи; во-вторых, обнаруживает межтекстовые связи, т.е. связи между некоторым множеством текстов; в-третьих, читатель видит внетекстовые связи — отсылки к тому читательскому опыту, что напрямую не связан с гипертекстом, но резонирует в читателе и открывается как значимый смысловой контекст. 

Но повторим, сама по себе гиперссылка лишь потенциально является импульсом для коммуникативной активации ее читателем. Она может становиться направляющими, ориентирующими на, так сказать, добавочное, избыточное чтение (которое выходит уже за пределы гипертекста как цельной информационной структуры), только в том случае, если для читателя является значимой контекстуально и коннотативно, то есть вызывающей у читателя какую-то ассоциацию с тем, что ему интересно, что его волнует, что резонирует и перекликается с тем, что Эко называл «личной идеологической точкой зрения» коммуниканта. Иными словами, читатель активирует гиперссылку в том случае, если она встраивается или напротив конфликтует с его системой установок, представлений, взглядов, эмоциональных состояний. Словом, ссылка должна взаимодействовать с читательскими информационными потребностями, интересами и системой ценностей. 

В конечном итоге, благодаря гиперссылкам интернет-текст обретает признаки ризомы (нет стержня, есть корневище, т.е. множество переплетающихся корней, среди которых нет главного) — нелинейной, подвижной, конфигуративной структуры. И феномен гипертекста, безусловно, подтверждает то, что массовая коммуникация с приходом Интернета развивается по принципу ризомы и самоорганизующейся системы. И эта самоорганизующаяся система, с одной стороны, стремится поглотить, подчинить читателя, коммуниканта, вовлекая его в водоворот множественной текстовой реальности, делая как бы частью себя, но, с другой стороны, именно нелинейность, ризоморфность этой системы позволяет читателю-коммуниканту выступать активным её преобразователем, пафосно выражаясь, быть демиургом новой текстовой реальности, строить свои модели «картины мира».

 Текст в Интернете выступает как определенная стадия развития массовой коммуникации как системы «медиа-тексты-читатель», поскольку он вбирает в себя, синтезируют, интегрируют все знаковые системы, вообще применимые для построения текста. Гиперссылка в гипертексте, вычленяя некое универсальное понятие, опознаваемое любым читателем, но вызывающим в восприятии реакцию не у каждого читателя, также проявляет множественность и нелинейность ризоморфной текстовой реальности. И хотя гиперссылки могут становиться своеобразными универсальными орудиями пересоздания текстовой реальности, тем не менее без дифференцирующего восприятия читателя гиперссылки как семантическое множество создают поле ошибок, искривлений, искажений, они — хаотичны, неопределенны, потенциально деструктивны для ткани текста. В целом, без коммуникативного участия читателя структура гипертекста с его гиперссылками остается информационной, но не смысловой.

Итак, современный человек живет в тотальной медиареальности, буквально повсюду, везде его окружают текстовые импульсы. Тексты самых разных знаковых систем говорят с ним на каждом шагу. С приходом Интернета тотальный информационный шум, окружающий нас сегодня, может порождать модель хаотичного, недифференцированного читательского поведения. Однако коммуникативная ситуация, в которой находится читатель, а также его информационные, культурные, социальные потребности, заставляют его так или иначе структурировать эту текстовую реальность, совершать выбор. Необходимость выбора в бескрайнем, бесконечном пространстве Интернета создает своеобразное поле напряженности, актуализирующее осмысление читателем собственных информационных потребностей и интересов, а также проблемные вопросы самоидентификации.

Литература:  

1. Субботин М. М. Гипертекст. Новая форма письменной коммуникации / М. М. Субботин // Итоги науки и техники. – Сер. Информатика. – М.: ВИНИТИ, 1994. 

2. Амесс Ж. Схоластическая модель чтения / Ж. Амесс // История чтения в западном мире от Античности до наших дней / ред.-сост. Г. Кавалло, Р. Шартье. – М.: «Издательство ФАИР», 2008. – С. 139.

3. Там же. С. 151.

4. Там же. С. 147.

5. Зенгер П. Чтение в позднем Средневековье / П. Зенгер // // История чтения в западном мире от Античности до наших дней / ред.-сост. Г. Кавалло, Р. Шартье. – М.: «Издательство ФАИР», 2008. – С. 178.

6. Маклюэн М. Галактика Гутенберга: Становление человека печатающего / М. Маклюэн. – М.: Академический проект: Фонд «Мир, 2005. – С. 242.

7. Там же. С. 243.

8. Алябьева Л. Роль кофеен в формировании читательской аудитории  // Алябьева Л. Литературная профессия в Англии в XVI-XIX веках / Л. Алябьева. – М.: НЛО, 2004. – С. 119-132.

9. История чтения в западном мире от Античности до наших дней / Ред.-сост. Г. Кавалло, Р. Шартье. – М.: «Издательство ФАИР», 2008. – С. 38.

 10. Эко У. Роль читателя. Исследования по семиотике текста / У. Эко. – СПб.: «Симпозиум», 2007. – С. 44.

_______________________________

© Красноярова Ольга Валентиновна