В первый раз я увидел его в редакции радиостанции «Парус» в 1964 году, куда пришел работать, закончив университет. Владимир Сидоров только что вернулся в Ростов после  своей сибирской одиссеи. Казалось, что он насквозь пропах ветрами странствий. Володя принёс тогда  рукопись первой повести о строительстве Братской ГЭС и предлагал ее редакции. И в этой повести всё было эмоционально-энергично: и её герои, и их грандиозное дело, и сама атмосфера романтики того, как нам казалось тогда, благословенного времени. Начальство эту повесть   величаво-небрежно «зарубило» - слишком уж она была нестандартна даже для тех хрущевских оттепелевских лет.

И вторая сценка, одна из последних наших  многочисленных встреч. Мы сидим в холле областного архива. Сидоров работал тогда корректором на ипподроме – вычитывал программки скачек. Он показал мне надорванные подошвы  своих изношенных туфель. И тогда я спросил его: « Ну что, когда тебе лучше жилось: прежде или теперь,  в свободные времена?» Он, не задумываясь, ответил: «Конечно же, сейчас! Я пишу то, что хочу и все можно опубликовать!»

Между этими двумя событиями лежала его  яркая, разнообразная жизнь, за которую он успел многое сделать. Каждый из нас «растет» в векторе  тех задатков, которые даются нам природой. В.Сидоров принадлежал к людям, рано начинающим развиваться. Это раннее взросление так и плещет в его рассказах о собственном детстве и молодости. Нет, неслучайно после окончания университета, он, историк, едет в Сибирь осваивать, как он сам говорил «второй университет – писательский» и понимает под этим узнавание жизни в ее самых разных ипостасях, в первую очередь - освоение жизненного опыта. С «младых ногтей», так он называл  пору юности, он хотел заниматься литературой и  сразу ставил перед собой большие, серьезные задачи. Значит, уже  тогда в нем сидел беспоконый по своей внутренней природе  «ген» творчества, он-то и вел его по этим нелегким, но счастливым тропам. Не поиски известности, а тем более денег ведут в таком случае человека  по дорогам жизни – им движет неведомая ему самому внутренняя сила творческого самовыражения.

Начало литературной биографии Сидорова, совпавшее с затухающей фазой «оттепели» и обусловленное ранним  духовным созреванием, проявилось в первую очередь в поэзии. Его стихи своего рода зрелый романтизм. Для меня, его читателя, они  были  интересны тем, что в них он был по-особому узнаваем ( первый признак истинного поэта). В его строках запечатлелись не только время, но и он сам, со своими исканиями, метаниями  и что тоже немаловажно – элементами реального быта. Этим и интересны его стихи сейчас. Они напоминают археологические фрагменты ушедшей эпохи – так точно, образно видел поэт окружающий мир.

Да, его знаменитые строчки - «Целина – это жизнь без бантиков / и рубашка, пропахшая потом, / иностранная слово «романтика» / здесь по-русски звучит как работа» - облетели тогда всю страну. Их писали на вагонах, отъезжающие на целину молодые романтики. Но опять-таки это была не пустая погоня «за туманом», а романтика трудовых буден. Историк Сидоров был реалистом  и в романтике. В высшей степени заслуженно в 1976 году  донской поэт стал лауреатом конкурса «Зеленый лист» журнала «Юность», самого что ни на есть звонко-либерального в те «глухие» времена.

В жизни он со школьной скамьи задавал  себе серьезные вопросы и  пытался найти на них собственные ответы  не только в книгах, но и в самой действительности. Тогда наше недавнее историческое прошлое волновало многих, особенно творческую интеллигенцию и передовое, мыслящее студенчество. Сидоров  не обольщался романтикой именно потому, что был хорошим историком. И вовсе не для  красного словца в биографии, он пробует рабочие профессии путейца, бурильщика, монтажника, прессовщика, слесаря. Испытал он себя и в работе на земле:   трудился  животноводом, прицепщиком, стригалем, штурвальным на комбайне… Заодно он и  себя проверял  на крепость, но  не тела, конечно же, а духа. И экзамен этот, как говорится, с честью выдержал. Он ощущал себя «травой между камнями» (так называется  одна из девяти книг его стихов). Он рос  и самообразовывался  сам как трава, но хотел быть «камнем». И это ему тоже удалось. У него был крепкий, неуступчивый, а порой и резкий характер, и это подтвердят многие, из тех, кто знал его близко. Эта неуступчивость свидетельствовала о его  крепких, надежных убеждениях.

Первая книга стихов Володи Сидорова так и называлась: «Какая теплая земля!» Он, как Антей, никогда не отрывался от земли, не витал в облаках, а  в родной «почве» черпал  силу  для творчества и вдохновения. Но куда поэту без неба?! Ведь оно как  специфическое зеркало,  по-своему невидимо, отражает всё, что творится на земле.

Здесь нужно выделить  еще один  важный   акцент. Я уже упомянул о личностной составляющей его поэзии. Это дело нередкое. Владимир Сидоров был очень глубокой,  независимой, своеобразной   личностью, и это  непроизвольно отражалось, накладывалось на всё, чем он занимался. Как–то Володя сказал, что он  человек «не общественный, не коммуникабельный, не любящий выступать…» И действительно, он не ходил, как сейчас принято говорить, на тусовки, не жаловал всевозможные собрания, но я думаю, причина такого отношения к общественной жизни была другая.  Он недолюбливал саму  эту общественную жизнь, ее  содержание. И это вовсе не значит, что он не умел говорить, публично выступать. Рассказывал он всегда очень ёмко, образно, убедительно. Вообще внутреннее убеждение, самостояние «работало»в нем как бы само собой, помимо воли, так органично проявлялась суть его  личности.

Я считаю его одним из умнейших и образованнейших людей  Ростова своего времени. И смело могу сказать, что старый город в наше время никто не знал так глубоко и широко, как  Владимир Сергеевич Сидоров.  Книгочей и библиофил, он буквально пропадал  в архивах и в библиотеках.  А букинисты  в знак высокого к нему уважения  откладывали для него  стопки старых книг. И это в годы жесточайшего дефицита на книги! Свою замечательную библиотеку он в полном смысле слова  выходил. И я горжусь тем, что он как-то сказал мне: «Слава, моя библиотека для тебя открыта всегда». Настоящий библиофил поймет цену этих слов. Он вообще отдавал предпочтение дореволюционной литературе. «Слава, читай буржуазных историков»,- не раз советовал он мне.

« Не знаю ничего лучшего, чем сидеть в библиотеке и нагребать материал». Теперь и я, идущий по его тропе, в полной мере оценил  эти  золотые слова. В  Донской государственной публичной библиотеке ( а это  официальное название было принято с его «подачи» в годы переименований), а попросту  - в ростовской публичке он был своим, одно время даже работал там в краеведческом и в издательском отделах  и предложил издавать прекрасный альманах «Донской временник».  Но и в архиве он был своим – я видел,  как бережно переворачивал он пожелтевшие страницы подшивок «Приазовского края», «Южного телеграфа»,  «Ростовских-на-Дону ведомостей городской управы»… - и не расставался со своей тетрадкой, исписанной красивым круглым  почерком. Теперь и его собственный архив представляет настоящий клад для краеведов.

 Работал он фундаментально ( в годы брежневского  застоя, когда печататься ему было трудно) он «расписал» и законспектировал всю местную прессу, переворошил архивы. После этого, на такой базе, он мог писать любые книги.

Что привело его в краеведение? Наверное, всё-таки сказалась душа историка. Но не только.  В исторических трудах  он мог  и уходить в подтекст и тонко  расставлять свои «знаки». Он  органично соединял в своем творчестве художественный подход и непосредственное детальное краеведение. В его книгах сотни персонажей. Он вслед за самобытнейшим русским мыслителем  Н.  Федоровым пытался,  «возродить предков». Создание многотомной «Энциклопедии старого Ростова и Нахичевани-на-Дону» и «Казачьей энциклопедии»  - настоящий творческий подвиг. Его  ростовская энциклопедия перенесла немало нападок. Но ведь это – авторская энциклопедия.  Владимир Сергеевич, как искусный «кукловод» умело дергал   идеологические ниточки своих текстов.  Вчитаемся  внимательно в слова его предисловия к первому тому: «Разумеется, слово «энциклопедия» в заглавии следует понимать всего лишь как обозначение жанра, как направленность авторских усилий, но не результат. А стремился автор – нарушить все энциклопедические правила. Если что и не нарушил, то потому только, что не хватило таланта». Элементы иронии здесь - не избыток самолюбования, а суть понимания сложной проблемы. Можно сказать, что диктовал в данной ситуации свои условия сам материал. Владимир Сергеевич рассказывал, как документальная конкретика не ложилась в ткань романа, «материал взбунтовался», и он направил  эти своенравные «потоки» в энциклопедию. Факты стали важнее вымысла.

Я предполагаю, что В.Сидоров ушел с головой в историческое прошлое еще и  потому, что эта сфера давала ему немалые возможности для отражения своего мировоззрения. Оно ведь, как и талант, непроизвольно  рвется наружу. Пришло время нового краеведения: переоценки фактических ценностей, открытия архивов,  свободной  авторской мысли, в чем особенно и был силен Сидоров.

Ведь долгие годы Владимир Сергеевич, как и многие шестидесятники, а его с полным правом можно отнести к этой  когорте «ниспровергателей», находился  «между двух огней»: критического неприятия действительности и любви к России . Если очень дотошно прочитать его дилогию «Темерник», посвященную революционным событиям  в этом бунтарском уголке Ростова, то можно увидеть, как и в чем проявляется его увлечение старой Россией. Нет, он как реалист, ее не идеализировал. Да и за что ее идеализировать? «Золотого века позади нас не было», - говорил он мне в одной из наших бесед. Но большевизм, как силу, через колено ломающую историю и саму Россию, он не принимал. 

Один лишь небольшой пример того, как умело  расставлял он свои оценки – роман-то издавался в советское время.  Во время шествия  революционно настроенных рабочих по Большой Садовой, в поле его зрения попадает здание городской Думы. От параллелей автора с «тортом»  - один шаг до  кулинарии. И автор намекает  читателям на  то, какие «блюда» готовились здесь  позже, в годы «царствования»  в этом  здании обкома КПСС.

Но и когда Сидоров осуждает репрессии тридцатых годов, он не отстраняется от истории, не перечеркивает её, а как бы примеряет на себя. «Я читал в газетах 1937 года высказывания рабочих о врагах народа. Здесь же приводились слова и нашего брата – писателей. Многих из них я хорошо знал.  Как мне их осуждать, ведь я не знаю, как бы повел себя сам в то страшное время?» Да, человек не рассчитан природой на жесткие пытки, он  старается выживать. Кого винить, кого оправдывать из тех, над кем висел меч кары? Ведь и сам Гамлет так долго не начинает мстить за смерть отца, потому что начинает понимать: все вокруг  в той или иной мере причастны к этому преступлению – кого карать?

История вообще не совсем то, что потом описано в идеологически отшлифованном тексте. И Владимир Сергеевич приводит пример из … фантастики -  описание битвы норманов  с англо-саксами в одном из удивительных рассказов К.Саймака «Иммигрант». Даже здесь Сидоров оставался поэтом. Потому, что истинными поэтами бывают не по дням и часам, а всегда. Подивимся же  тому, как уживаются в  одном человеке такие разные плоскости и сферы… «Прошлое, - писал Сидоров,- как инопланетный мир. Однако в отличие от мира Клиффорда Саймака или Рэя Бредбери,где нашей инициативы недостаточно для контакта, тут  всё дело в нас. Прошлое надо только услышать. Оно не шлет к нам «летающие тарелки», но любит и всегда зовет нас» . Вот и скажи-ка , дорогой читатель, чего в этой мировоззренческой  установке, напоминающей кредо, больше: логики или поэзии?

Его критическое отношение к социализму было обусловлено  жесткой поступью этого строя, в частности, и  неприятием цензуры, с которой истинно творческий человек, никак не хочет мириться, ибо такая власть наступает ему не только на горло, но и на сердце, что пожалуй еще драматичнее, так как давит внутренний мир творца. Здесь «нежится» и начинает бросать первые ростки зерно современного либерализма. И в этом контексте фигура Владимира Сергеевича в чем-то и драматична. Ведь он прожил при советской власти большую часть своей жизни. И она становится символом времени и  духовных поисков истинных российских интеллигентов, потому что среди современных либералов немало таких, которым  чихать на Россию, её историю и её современные проблемы. А В.С.Сидоров, повторю эту важную мысль, Россию любил!

«Ты для себя лишь хочешь воли»,  - эти пушкинские слова из поэмы «Цыгане» можно считать ключевыми для понимания либерализма.  Ведь либеральные свободы даются всем: не только творцам, но и тем, кто использует свободу не на благо людей, а в первую очередь для себя, в том числе и преступникам, бандитам и т.д.  Перефразирую немного слова Плеханова: «История России еще не смолола муку для отечественного либерализма». К сожалению, конечно, но  что тут поделаешь – таков исторический процесс… Не судить же его за это, что, впрочем, так бездарно, грубо, прямолинрейно делает один из российских телевизионных каналов.

Да, настало время, когда В.С.Сидоров мог писать всё, что хотел. И писал всё, что хотел. Чего стоит его «Крестная ноша» о трагедии донского казачества! Эти кровью написанные судьбы десятков тысяч людей, он пропустил сквозь  свое сердце. Не будем забывать – сердце поэта!

И казалось бы - виват, долгожданная свобода! Но свобода творчества стала и свободой ( даже в первую очередь) денежного мешка, для держателей которого   серьезная литература отодвинулась  на последнее место, да по-моему вообще исчезла из поля их внимания, алчного лишь к золотому тельцу. Кому сейчас нужны стихи, которые читают два процента из тех двух процентов людей , которые вообще берут в руки книги? Вот и осталось недоизданной  знаменитая  авторская энциклопедия старого Ростова  Владимира Сидорова, а ведь  книг такого типа, думаю, нет ни в одном  крупном городе России.

Владимир Сергеевич был человеком мысли, ее  ремесленником, разумеется, в лучшем, высшем  смысле этого  слова, мастером, подвижником. С ним всегда было интересно общаться, потому что он учил не только  фактами, событиями, но и самим  подходом к истории. И мне кажется, что книги его интересны ещё и тем, что в них дышит сидоровская история, его видения и оценки  исторических деяний предков.

Когда отмечалось его 60-летие, я провел с ним большую беседу на радио. Разговор получился крупным и, как мне кажется, глубоким. Думал повторить его через десять лет: как же сказались  бурные события  этого времени (или безвременья?) на  нашей жизни, на нас самих. Но не получилось… Со смертью в диалог не вступишь… И вот теперь я нашел старую  расшифровку записи  прямого эфира. И ахнул! Насколько  актуально было всё то, о чем мы тогда говорили. И решил привести некоторые фрагменты той беседы с небольшими уже современными комментариями.

« Владимир Сергеевич, ты много занимался ХIХ веком. Что отличало людей того времени, есть ли какая-то  связующая нить, подчеркивающая особенности их существования, образ мыслей, настрой, отношение к миру?

В.С. «Есть, бесспорно. Если проблему суммировать и  не говорить , допустим о разнице в бытовом, материальном окружении (тогда не было автомобилей, телевизора и т.д., а эти вещи оказывают заметное воздействие на психику, психологию), а свести разговор к чисто человеческому уровню, я бы ответил так. В ХIХ веке не было реальной угрозы уничтожения человечества. Но тем не менее люди жили в ожидании конца света, в страхе перед гневом Божьим, высшим и божиим  судом. Они нереальные вещи переживали чрезвычайно реально. Не все, конечно. Человек ХХ века, живет, когда существует угроза тройного уничтожения цивилизации: в ядерной войне, от СПИДа или экоцида ( экологической опасности). Но поразительно, что люди практически игнорируют эту реальную угрозу». 

«Так, может быть, технический прогресс, «убивший»  Бога,  заодно снял  и эту пелену страха? Ведь, «если Бога нет», то не только все дозволено, но и бояться нечего?»

«В.С. Получается, так...»

Когда мы заговорили о временах массовых репрессий в СССР,  В.Сидоров стал размышлять  о природе человека, не оправдывая его, а стараясь понять и выявить его сущность.

В.С. «В каждом из нас борются Бог и дьявол, всякий человек - пёстрый. Но всё-таки в этой пестроте есть известный   предел, черта, переступать которую какой ты себе ни враг, переступать нельзя. Эта черта: можешь ли ты идти по головам, по людям или не можешь? Если да, ты в моей терминологии – людоед. Таких немало, кстати. Если ты не можешь, то какие бы недостатки у тебя ни были – это всё в пределах нормы». 

Так , высшим гуманизмом, понимая и принимая все недостатки человека, «проверял» он  природу человеческой натуры. И, думается, это,  безусловно, верный постулат, ибо иначе  трудно представить свою жизнь среди подобных себе. Единственное, что может быть следует  уточнить: не в каждом идет борьба Бога и дьявола. В разных людях, в разной степени сосуществуют  самые разнообразные свойства и качества  человеческой природы. И есть такие  индивидуумы, которые являются прямыми «агентами дьявола», идущие не только по головам, но и «по головам детей», другие же, - «людьми  Бога» , а во всех остальных проявляются бесконечные степени и  варианты  этой «борьбы».

Этим гуманизмом Владимир Сергеевич  мерил не только человека, но и общественные процессы, крупные исторические события, историю и время вообще. И в таком случае его заботили уже проблемы культуры.  Ибо культуру он понимал, как квитэссенцию человеческой   цивилизации, которая требует безусловной защиты, особенно  в наше время и особенно в России. Вот тут –то и раскрывался масштаб его личности, диапазон видения  актуальнейших проблем  времени.

В.С. «Прошлое всегда живет в настоящем. Мы зачастую воспринимаем прошлое, настоящее и будущее немножечко механически. Для нас это три какие-то отрезка, разделенные жесткими перегородками, причем, не только на бытовом уровне, но и на уровне академической науки. В этом есть, конечно, свои преимущества. Такой подход важен для анализа и синтеза. Чтобы предмет исследования рассмотреть поглубже, его надо выделить из окружающего. Но, выделяя его, мы обрываем какие-то важные связи. Соотношения  между прошлым, настоящим и будущим гораздо сложнее. Мне кажется, что эти три временные сферы сосуществуют. Что такое прошлое? Это нечто прошедшее, но не уничтожившееся, а существующее в свернутом виде. Вот , как скажем, зародыш в чреве матери за девять месяцев проживает всю биологическую эволюцию человека, точно так же  в нашей жизни соприсутствует наше прошедшее. Но в настоящем  в свернутом виде уже существует и будущее. 

Что в сегодняшнем времени есть из прошлого? Очень многое.  В частности, и непосредственная необходимость вернуть кое-что из прошлого. Вот мы говорили о двух составляющих среды обитания - о природе и культурной среде. В наши дни они обе страшно дистрофичны, бескислородны, обезвожены. А позади нас была культурная среда, разрушение которой, а тем более ее потеря, ощущается особенно остро. И стоит вопрос о восстановлении большого количества культурных памятников, духовных объектов. Я  имею в виду храмы, исторические памятники, это прошлое, актуализированное, т.е. переживаемое сегодня…»

В.С.Сидоров в значительной степени имел в виду  разрушение духовной культуры, а точнее ее идеологическую политизацию в советские времена. Но если памятники старины сейчас восстанавливаются, более остро встает вопрос воспитания духовной культуры внутри  человека, культурного образования новых поколений. Эта философия времени дает «ключ» для понимания многого из того, что происходит с нами сейчас, так настоящее в прямом смысле слова на только «растет» из прошлого, но и еще долго «переваривает» его. 

В последнее время его жизни мы чаще общались по телефону – к сожалению, пришла пора, когда время стало цениться на вес жизни.   С возрастом   творческие планы начинают громоздиться, как льдины в большое половодье. А река жизни все уносит и уносит их… Самый последний звонок был накануне его смерти. Я как обычно что-то уточнял у него по текущей работе над  очередной книгой, он всегда охотно делился  самородками из своей кладовой краеведческих сокровищ. Его голос был как всегда спокоен, в нем не ощущалась ни тревоги, ни аффектации. А ведь люди, добровольно решившие уйти из жизни, вынашивают свою мысль, живут с ней… Представляю, какая эта была ноша! Значит, он был и со мной и где-то уже так далеко, куда нам, живым, путь  пока заказан. Что ж, своей смертью он только подтвердил, что  был мужественным человеком и в литературе, и в быту и вообще в жизни. Остались  у меня все его книги с автографами, в которых он тоже отражался очень своеобразно. Ах, как легка, прямо-таки грациозна была  иногда ирония в этих надписях.  Мы, с моей женой Леной представали перед ним то в виде  «земельных лордов» ( дача!), то  сказочными персонажами… Приведу лишь один пример такой подписи на первом томе его собрания сочинений. «Лене и Славе Смирновым – с любовью. «Генсеку партии Смирновых/ И первому секретарю/ Свое рифмованное слово/ (Плюс с нерифмованным) дарю» ( тогда Лена занималась «строительством на Дону» партии Смирновых, а  я ей помогал: Смирновы тогда, по данным многих социологических исследований, вышли на первое место  ( по количеству) в стране, оттеснив Ивановых, Петровых, Поповых, Ковалевых…)

Я всегда был благодарен  Володе Сидорову за поддержку моих стихов. Уж кто-кто, а он–то хорошо знал, что такое  такая поддержка. Началась она еще в годы, когда мои стихи  просто не могли выйти книгой по определению – они не совмещались с советской идеологией  стилистически ни в каких своих гранях, да и в тематических тоже. Ибо я был, пожалуй, и остаюсь «человеком неба». ( А какое там воспитание нового человека – цель и смысл социализма  может быть на небе?) Но он сказал: «Будь я Марксом ( издателем, разумеется – В.С.), я бы тебя сразу опубликовал». И действительно, когда он стал выпускать журнал «Донская волна» , он открыл один из номеров большой подборкой моих стихов. А позже, уже  в бесцензурные времена, он, подрабатывая корректором в одном издательстве, вычитывал гранки с моими стихами. И как обычно ставил в конце: «Молодец!» Меня удивляло его внимание к моим стихам – ведь они были совсем иного духовного сопряжения -  стихи о  борениях внутреннего мира автора, который так далеко отстоял от «исторической вселенной» Сидорова в своем «восточном» мировоззрении. Значит, в разных духовных сферах всегда есть нити , связывающие различные умы и души.

Да, долгое время мы с Владимиром Сидоровым были не только старыми добрыми товарищами, но и единомышленниками, хотя  мысли эти жили в нас по-разному.  Под тяжелым, неопровержимым  давлением действительности я стал смотреть на вещи  по-иному, а это привело к корректировке  мировосприятия. Я не знаю, изменил  ли бы  В.С. Сидоров  свое видение нашей сегодняшней жизни, если бы оставался среди нас..  Наш любимый Булат Окуджава ведь изменил, сказав перед смертью: «Не за то мы глотки драли».  Мыслей В.Сидорова мы не узнаем никогда, потому нам неведома концовка эволюции его духа. Единственное, что можно сказать с уверенностью : он был честным человеком  во всем и главное с самим собой. В этом я убеждался не один раз. И никогда Владимир Сергеевич не питал никаких иллюзий. Какая сила духа  нужна для этого!

 Смерть его была неожиданной, как выстрел. Как-то он сказал мне: «Бог держит меня в своей горсти…», относя эти слова к лучшим годам своей работы. Что-то не сложилось…  Лучше Окуджавы не скажешь: «Так природа захотела. Почему? Не наше дело. Для чего? Не нам судить» . А крушение миросозерцания – это драма не только идей. 

Краеведческие книги оказываются более долговечными, чем художественные. Они, как нектар, отлеживаются, чтобы со временем превратиться в мед. И поэтому книги Владимира Сергеевича Сидорова работают в полной мере для тех, кому небезразлична отечественная история, славное былое Дона, прошлое удивительного города Ростова-на-Дону, которому  наш писатель, по его же словам,  «объяснился в любви» этими книгами. А мы, его читатели, в свою очередь, объяснимся в любви Владимиру Сидорову, чьим творчеством по праву может гордиться донская литература, да и вся культура в целом.

__________________________

© Смирнов Владислав Вячеславович