Часть третья, последняя. Начало см.: в №№ 247 и 248

 

 

Лихо

(история, рассказанная Светланой Александровной П.)

Эта история произошла через год после того, как я закончила свое театральное училище. А началась еще раньше, на первом курсе.

Общежития у училища тогда не было, иногородние вынуждены были селиться на уголках. Отыскала и я свой уголок – комнатку в восемь квадратных метров на двоих. Вторая – это Анжелика, она училась в каком-то машиностроительном техникуме. Прожили мы вместе все четыре года, и хотя я не всегда понимала и принимала мысли и поступки Лики, она меня считала своей лучшей подружкой.

Вот об этой Лике я и поведу свой рассказ. 

Для начала вы должны себе представить это чудо природы. Я имею в виду не внешние данные, а менталитет. В какой-то индийской сказке я прочла, что в момент зачатия ребенка боги отмеряют ему на предстоящую жизнь причитающуюся ему порцию счастья, любви, энергии и всего прочего. Так вот, когда какой-то там бог отмерял Лике энергию, то у него, по-видимому, дрогнула рука, вследствие чего ей отлилось порций пять с лишком.

Вот цитата из ее характеристики: «…деловая, энергичная, инициативная, настойчива в достижении цели». Можете считать, что документ занизил ее способности в сто-двести раз…

С другой стороны, раз у человека что-то в избытке, то чего-то непременно не хватает. Чего? Я бы сказала так: будь она артисткой, роль Наташи Ростовой ей не предложил бы ни один, даже самый смелый режиссер. Впрочем, судите сами... 

Итак, когда подошел срок, получили мы дипломы и разъехались в разные стороны: я приехала в наш районный Дворец культуры руководителем кружка, а Анжелика попала на крупный машиностроительный завод в областном центре. Весь год мы переписывались, изредка навещали друг друга…

И вот в один прекрасный июльский день приезжает ко мне Анжелика и прямо с порога кричит: 

– Светка! Быстро пакуй свой чемодан: мы сегодня уезжаем!

– Куда?

– Едем отдыхать! Я достала путевку на двоих! Сегодня – день заезда!

– Нет, – говорю, – милая моя Анжелика, из твоей затеи ничего не выйдет…

– Это почему же?

Стала я ей о своем Виталике рассказывать. О том, что я уже засватанная невеста, что наши родители – мои и Виталика – уже сговорились и распределили, кто и что будет покупать к свадьбе и так далее…

– Фигня все это! – кричит Лика. – Раз вы еще не расписаны, то ты – личность свободная, птица вольная…

– Нет, – отвечаю, – без разрешения Виталика никуда я не поеду. Не хочу свою семейную жизнь начинать с обид и ссор. Между прочим, он у меня очень ревнивый… 

– Тогда пошли к нему, я сама с ним поговорю! Кстати, и познакомишь меня с ним.

Вы же моего мужа знаете! Тугодумом его не назовешь, но любые решения принимает взвешенно, после тщательного обдумывания всех возможных вариантов… 

Лика уговорила его в пять минут. Учтите, что минимум две минуты ушло на то, чтобы представить их друг другу. Вот так!

В тот же вечер мы оказались в пансионате. Условия там – закачаешься! Неширокая река рядом, лес живописнейший, домики-коттеджи со всеми удобствами, питание отличное. А воздух, воздух! Дыши – не надышишься!..

Столики в столовой были рассчитаны на четверых. Нашими соседями оказалась супружеская пара в возрасте – к пятидесяти поближе, от сорока подальше. Он – Егор Яковлевич – коренастый широкоплечий усач с посеребренными сединой висками. Главная достопримечательность – татуировка на правой руке: якорь, обвитый цепью, под которым надпись: «КЧФ».

– Краснознаменный Черноморский флот! – с достоинством расшифровал эту аббревиатуру хозяин.

Она – Наталья Ивановна – круглолицая добродушная тетушка. Если бы мне понадобилось предложить ей какую-нибудь роль, я без малейших раздумий  остановилась бы на роли «бабушки Арины», сказительницы былин и сказок для детей дошкольного и младшего школьного возраста.

В первую же нашу встречу супруги объявили, что приехали сюда отметить свою серебряную свадьбу. По тому, как они обращались друг с другом – тепло, с юморком – легко было догадаться, что их семейные отношения строились на устойчивой любви и теплой дружбе. Я тогда еще подумала, что нам с Виталиком стоило бы так же строить отношения.

– …Вот так, девчонки! Раз уж судьба свела нас за одним столом, то считайте, что вы обе приглашены на наши торжества. Сегодня-завтра мы с Натой потратим на приготовления, а послезавтра… Вечерком переберемся на остров, разожжем костерок… Шашлычки будут, раков наварим, моя Наталка такой кулеш сотворит – пальчики оближите! Как вы на это смотрите?  

Мы смотрели очень положительно!

– Значит так! – решительно подключилась Лика. – Вино и пиво мы берем на себя. К шашлыкам пойдет красное вино – это я знаю. К ракам – обязательно пиво… И никаких возражений! Не покупать же нам со Светкой по поздравительной открытке! Сегодня же купим белое сухое вино – шашлыки будут нежнее и слаже, если мясо вымачивать не в уксусе, а в вине. А послезавтра на ужин не пойдем: пока угли в костре подоспеют, пока шашлыки изжарятся… Есть такое поверие: на юбилее свадьбы первый тост должен быть оприходован до захода солнца – я не допущу, чтобы нарушались народные традиции!..

Егор Яковлевич с лукавым любопытством посмотрел на Лику и усмехнулся в свои усы:

– Вот где бой-девка! Учись, Наталка, и завидуй! Она нам такую свадьбу закатит, что мы с тобой ее надолго запомним! Эх, Анжелика, тебя бы – да боцманом ко мне на тральщик! Вот где порядок был бы! А вражеские мины она бы за полмили одним своим взглядом подрывала!

Отличительная Ликина черта – исполнение всего, чего наобещала. И вино она купила, и пиво… И свадьбу нашим новым друзьям такую закатила, что они на всю оставшуюся жизнь запомнили.

Двое суток протекли без приключений, если не считать того, что один из двух дней мы потратили на перестановку мебели в нашей комнате: Лике не понравилось, как стоят кровати, стол и тумбочки, как висит зеркало, как начищены краны в душевой и так далее. Думаю, что после нашего отъезда персонал ликвидировал наши «усовершенствования» дня три, не меньше… После наведения в нашем домике «порядка» сходили за три километра в соседний поселок за вином и кое-какими продуктами, потом еще дважды смотались туда же в магазин за пивом – подружка рассчитала, что норма на каждого участника событий составляет три литра. Итого двадцать четыре бутылки пива. Потом искали по соседним коттеджам, у кого есть свободное место в холодильнике, чтобы все это припрятать. Вечером у нас только и хватило сил, чтобы доползти до коек…

Только на третий день мы с Ликой впервые появились на пляже.  

Пристроились под тенистым кустиком, чтобы в первый же день не обгореть – до этого на акклиматизацию у нас времени не было, – Лика достала колоду карт, и принялись мы с нею играть в «дурачка». Народу, как ни странно, на пляже было совсем немного.

Минут через пятнадцать пришел на пляж Егор Яковлевич. Сам. Почему я не обратила на это внимания? В том смысле, что сам пришел, без Наталии Ивановны!

Раздевается наш «капитан», как заочно окрестила его Лика, до плавок и достает из пластикового пакета надувной круг. Садится на теплый песочек и начинает этот детский круг надувать…

Лика брезгливо посмотрела на сей пейзаж и говорит:

– Моряк – с печки бряк!.. А говорил, что двадцать пять лет во флоте прослужил. Оказывается, за двадцать пять лет он и плавать не научился. Фи!..

 Егор Яковлевич пошел в воду, так нас и не заметив. В одной руке у него спасательный круг для детей ясельного возраста, в другой – какая-то веревочка, что ли… Вот он вошел в воду до пояса, по плечи. А вот и поплыл, держась одной рукой за круг.

Лика прокомментировала это действо так:

– Хоть бы не позорил свой Краснознаменный Черноморский флот! Вечером напьемся, и я ему скажу, чтобы он впредь свою наколку с якорем лейкопластырем заклеивал перед тем как в воду зайти… А то даже мне перед людьми стыдно за неплавающих морячков.

– Лик! Пошли и мы в воду!..

– Ага!.. Чувствуешь, что сейчас дурой останешься! Нет, милая, сначала доиграем, а потом пойдем!

Мы доиграли. Лика, как и обещала, выиграла…

– Вот теперь пошли!

Вода теплая, хорошо прогретая, прозрачная и чистая. Мы с Ликой немножко поплавали, затем устроили «морской бой», обрызгивая друг друга, а напоследок улеглись у самого бережка, где вода была теплее парного молока.

Анжелика опять взялась осуждать нашего «капитана».

– Тоже мне моряк: «Плюнь мне на грудь – без моря жить не могу»! Вот ты, Светка, сколько ты училась плавать? Недели три? И я тоже. А он за столько лет не научился! Давай мне сюда этого капитана – я его за три часа научу! Кстати, где он?

Мы приподняли головы, огляделись по сторонам. Лика охнула: метрах в трехстах от нас ниже по течению одиноко плавал красный детский надувной круг. Егора Яковлевича поблизости не наблюдалось…

– Ой, мамочки! Утонул! Светка, капитан наш утонул!..

У меня похолодело все внутри.

– Не может быть… Наверное, он переплыл на тот берег, на остров, а круг случайно уронил…

– Дура ты, Светка! А как же он без круга назад переплывет?

Я и сейчас готова признать, что я дура: метрах в пятистах от того места, где мы находились, был понтонный мостик от пансионата на остров. Но я тогда об этом подумала не сразу.

– Все равно, давай покричим. Может, отзовется…

– Давай!

Мы побежали по тропинке вдоль берега в направлении медленно плывущего круга.

– Егор Яковлевич! Егор Яковлевич!

Никто не отозвался. Тут я вспомнила о мостике.

– Лика! Давай на остров сбегаем! Может он там где-то, место для костра выбирает?

– Так он еще вчера выбрал! Ты что, забыла? Сегодня же за завтраком мы об этом с ним говорили!

– А вдруг передумал? Другое место решил найти?

– Ладно! Давай!

Мы, наверное, с полчаса бегали по острову и орали:

– Егор Яковлевич! Егор Яковлевич!..

Но и на острове никто не отозвался…

Когда мы выскочили на берег, то оказалось, что круг уплыл вниз по течению далеко-далеко…

– Вот и все, – сказала Лика. – Пошли, заберем его вещи, отдадим Наталье Ивановне. Администрацию тоже надо поставить в известность…

На пляж мы возвращались молча. Гнетущая тоска подступала к горлу, хотелось заплакать, но слез, как назло, не было…

Лика взяла в руки брюки, футболку, сандалии с втиснутыми туда носками, и мы поплелись в сторону пансионата.

Сначала мы подошли к директору. Рассказали все, показали вещи. Подошло еще несколько сотрудников. Начались разговоры:

– Надо бы перекрыть сетью вниз по течению, возле поворота. А то унесет далеко, как его потом оттуда тащить?

– А где сеть?

– Так уже давно нет ее. Еще в позапрошлом году списали и выбросили. 

– Не выбросили, а старый завхоз себе домой забрал.

– Так сбегайте, заберите назад ради такого дела…

– Куда бежать? Его же в прошлом году посадили. С конфискацией. Так что и сеть-то тю-тю…

– Тогда придется звонить воякам. Пусть помогут.

Позвонили в одну из близлежащих войсковых частей.

– Через двадцать минут будут… – со вздохом сказал директор. – Будем искать, а то вода теплая, через несколько часов начнет разлагаться… Вони будет, как прошлый раз... Девочки, отнесите-ка эти вещи жене, то есть вдове… А я чуть позже медсестру подошлю – она сейчас в столовой пробу снимает. Обед-то мы по этому случаю отменять не станем…

Хитрый директор хотел, чтобы мы сообщили жене о гибели нашего «капитана» – на себя он такое деликатное дело возложить не смел.

Лика поговорила настолько «деликатно», что дальше некуда.

Когда Наталья Ивановна открыла дверь на наш стук, Лика через порог отдала ей вещи:

– Вот, возьмите. Это вещи Егора Яковлевича.

– А сам он где? – удивилась ничего не понимающая Наталья Ивановна.

– А сам он утонул. Уже послали за военными, будут искать…

Наталья Ивановна побледнела и медленно опустилась на стоящий рядом табурет. 

– Как же так?! Такого не может быть!.. Кто видел?

– Мы со Светланой видели. Правда, поздно сообразили… Да и плаваем мы не настолько хорошо, чтобы спасать можно было.

– Егорушка мой! О-о-о-о!… – заголосила Наталья Ивановна.

Вдруг она побледнела еще больше и схватилась за сердце.

– Светка, беги за медсестрой! А я пока водичкой буду отпаивать!

Когда мы с медсестрой прибежали, Наталья Ивановна уже лежала на кровати – энергичная Лика успела ее туда оттащить. В данный момент она учиняла допрос:

– У вас дети есть? Давайте адрес! Нужно срочно отправить телеграмму. Вы же одна не справитесь. Это первое. Потом я съезжу в город, в бюро ритуальных услуг: гроб надо заказать и все, что в этих случаях полагается…

Наталья Ивановна стонала, но еще силилась что-то сказать.

Медсестра сделала Наталье Ивановне укол, а по прошествии десяти минут решила, что больной нужна срочная госпитализация. Она послала меня в административный корпус:

– Скажи директору, чтобы позвонил в «скорую». Желательно, чтобы прислали кардиологическую бригаду…

 На обратном пути я видела, что Лика, уже переодевшаяся в более-менее приличную одежду, мчалась в сторону военного городка: там находилось ближайшее почтовое отделение.

Минут через двадцать прибыла машина «скорой помощи», и Наталью Ивановну отправили в стационар. Наталья Ивановна беспомощно сопротивлялась и, плача, просила:

– Оставьте меня здесь… Я хочу видеть моего Егорушку…

Фельдшер же, воткнув ей в вену иглу системы, бросил водителю короткое:

– Поехали…

Когда я вышла из домика, то удивилась тому, насколько пустой и безлюдной была территория пансионата, несмотря на то, что приближалось время обеда. Зато на пляже стояла огромная толпа. Я отправилась туда.

Оказалось, что приехала военная машина с солдатиками срочной службы. Командовал ими толстенький прапорщик. Часть солдатиков уже разделась до трусов и, получив от прапорщика команду, полезла в воду. Солдатики ныряли, проверяя дно, и постепенно перемещались вниз по течению.

Другие солдаты сгрузили с машины большую зеленую маскировочную сеть, свернутую в рулон. Забросив ее на плечи, как бревно на знаменитом ленинском коммунистическом субботнике, они бегом кинулись по тропинке в лес…

Толпа гудела, как растревоженный улей. Люди делились версиями события и своими фантазиями:

– Пьяный был «в дым»… Захотелось старому козлу перед молоденькими девочками повыпендриваться, вот и полез…

– Хотел научиться плавать, а круг-то на малого ребенка рассчитан. Вот и не выдержал…

– Да нет! Перегрелся на солнышке, а в воде судорога схватила! Кричал, просил, а никто спасти не смог…

– Ну что вы говорите?! Я уже точно знаю: нырнул и запутался в водорослях! Вон у того очкастого спросите, если мне не верите!..

– Зачем мне твой очкарик? Бухарь он, утонул по пьянке!..

– А ты не суди по себе! Сам ты бухарь! Уже третьи сутки не просыхаешь!.. Инсульт у него в воде случился – вот что я скажу!..

– А ты мне не тыкай! А то и тебя тут искать будут!..

Мне от этих разговоров стало тоскливо и больно. День серебряной свадьбы, и на тебе…  Повернулась я на сто восемьдесят градусов и поплелась в пансионат. Уже завернула было на дорожку, которая ведет к нашему домику, а потом вдруг подумала: «А заперта ли дверь в домик Натальи Ивановны? Вдруг у нее вдобавок ко всему что-нибудь из ценных вещей пропадет?»

Решительно изменила направление и пошла, ускоряя шаг. Перед последним поворотом уже бежала, еще шаг, и…

Я остановилась как вкопанная: на крыльце домика сидел Егор Яковлевич, живой и невредимый, у ног его лежал детский надувной круг, а в двух огромных авоськах копошились раки… Десятки, сотни раков…

– Света, это ты? Вот хорошо!.. Случаем, не знаешь, где моя Ната? А то пора уже в столовую идти, а я тут голый сижу. Ключа на щитке нет. Одежонку мою какая-то сволочь на пляже сперла, представляешь?.. Там, говорят, какой-то бухарь утонул… Ты ничего об этом не слышала? Кто он – наш, отдыхающий, или чужак какой?.. Когда в воду входил, то на пляже полтора человека было, выныриваю – толпа человек сто…

Я ойкнула, зарыдала и бросилась ему на шею…

– Ты чего, Светочка? Что случилось, а, девочка? Тебя обидели? Успокойся… Все будет хорошо… – он погладил меня еще мокрой рукой по голове.

– Это же вас ищут…

– Меня?! – он отодвинул меня на расстояние вытянутых рук, чтобы посмотреть мне в глаза: уж не вру ли я ненароком? От изумления у него глаза распахнулись шире, чем рот. 

– Да. Мы с Ликой увидели плавающий без вас круг и решили, что вы утонули…

– В этой луже?! Да я ее одним махом переплыву, причем не поперек, а вдоль!

– А куда же вы делись?

– Нырнул… Чтобы не дергаться вверх-вниз, я вот этой резиновой трубочкой пользуюсь: привязываю ее к надувному кругу, а другим концом в рот вставляю. Так я могу часами под водой плавать, не всплывая на поверхность. Я же обещал, что к вашему пиву будут мои раки? Вот, полюбуйся, какие красавцы! Ради них я и полез в вашу вшивую речку…

– Ой, а Наталью Ивановну в больницу отвезли!

Лицо капитана враз посуровело.

– Где больница? 

– Не знаю… Где-то не очень далеко, потому что «скорая» очень быстро приехала. 

– Что с ней?

– Сердце…

– Так, Света, не в службу, а в дружбу: пойди, скажи директору, что утопленник уже всплыл, и ты его собственными руками откачала. Тебе за это медаль дадут. «За спасение утопающих» называется. Раз ты спасла меня, чемпиона КЧФ по плаванию вольным стилем, но она будет приравнена к ордену Красного Знамени. А я – в больницу, к Наташеньке…

У ворот пансионата обычно стояло несколько частных машин. Водитель одной из них отвез Егора Яковлевича к жене. Я потом часто пыталась представить себе, как выглядел муж, пришедший в одних плавках в больницу проведать свою жену … 

А я разыскала в толпе директора пансионата и объяснила, что паника была ложной. Директор передал эту радостную весть прапорщику на ушко. Прапорщик отреагировал вслух, и очень громко. Речь его длилась минут десять, но ни одно слово я процитировать здесь не смогла бы без ущерба для своей репутации. Толпа слушала выступление знатока солдатского фольклора с превеликим вниманием. Наиболее смелые словосочетания встречались аплодисментами и возгласами одобрения как со стороны мужчин, так и со стороны женщин. Некоторые из последних целомудренно опускали глазки, рдели (от стыда или от удовольствия?), но уши не затыкали и не уходили…

Кто остался доволен исходом событий, так это солдатики. Их досыта накормили в столовой пансионата блюдами, о которых в солдатских столовых и не слышали. А за что? За прекрасный отдых на реке, где они от души накупались…

Обедала я одна. Анжелика к тому времени еще не вернулась из почтового отделения. Как оказалось впоследствии, она послала сыну Егора Яковлевича заверенную телеграмму о гибели его отца. Что она нагородила телеграфистке, я не знаю. Знаю, что для заверенной телеграммы текст ее должен быть напечатан на бланке учреждения с подписью первого лица и печатью. Ничего этого не было и в помине.

Мало того, Лика послала телеграмму с оплаченным ответом. И сидела, ждала, пока этот ответ придет. Сын у Егора Яковлевича был сообразительным молодым человеком: он через справку узнал номер телефона почтового отделения, откуда была отправлена телеграмма, сумел даже дозвониться и (бедняга!) поговорил с Анжеликой, расспросив у нее все подробности трагедии. После чего, давясь слезами, отправился в путь за телом отца. Бывшие сослуживцы Егора Яковлевича делали последние приготовления и сочиняли надгробные речи. Во флотской многотиражке был напечатан краткий, но очень содержательный некролог… Не удивляйтесь: заверенная телеграмма в таких случаях является официальным документом, равносильным свидетельству о смерти.

Егор Яковлевич появился перед ужином. Конечно, он был уже не в плавках. На нем, как на корове седло, сидела старая ношеная солдатская форма без ремня и без знаков различия…

– Все в порядке! – отчитался он. – Ната меня как увидела, так сразу и ожила. Сказала, что я сделал ей самый лучший подарок, какой только можно было придумать в день серебряной свадьбы. Кажется, я ее понимаю. Сказал ей, что я ее тоже люблю! Врач утверждает, что для верности Нату придется еще пару дней проколоть всякими сердечными снадобьями. Так что наши торжества отодвигаются в недалекое будущее. Кстати, а куда подевались наши раки?

 – Вы меня извините, Егор Яковлевич, но я их выпустила назад в реку. Варить я их не умею, да и ни к чему они сегодня… 

– Это ты молодец, Светлана! Нечего добру пропадать. Через пару деньков я их назад выловлю…

Он выудил из кармана брюк ключ от домика:

– Знала бы ты, Светик, что я только что от директора выслушал! Какие слова, какие междометия, какие эпитеты! Спрашиваю его: «Что я противозаконного сделал?». Он стал хватать ртом воздух от возмущения. Наверное, целую минуту так задыхался. Потом подумал и говорит: «Ничего». Потом еще подумал и сказал: «Ну, я этим цвыгалкам покажу!». Я так понимаю, что в его представлении «цвыгалки» – это вы с Ликой. Так что готовьтесь морально и физически к предстоящим экзекуциям… Кстати, а где Лика?

– Я так думаю, что пошла на почту вашим родственникам телеграммы рассылать. 

– Это зря!.. Подожди меня здесь, я сейчас переоденусь, – он брезгливо потеребил брюки, – а потом ты мне покажешь, куда идти. Надо будет дать отбой всем, кто поверил в мою преждевременную кончину.

Я села на низенькую скамейку у крыльца и стала ждать. Первой на горизонте появилась Лика. Деловая до безобразия. Села между мною и крыльцом и затарахтела, не дав мне и рта раскрыть:

– Так! Телеграмму я отправила, их сын уже в пути. Думаю, завтра к обеду будет здесь. В случае чего, – если меня еще не будет – ты его встретишь. Я взяла билет на восьмичасовый автобус, дома переночую, чтобы завтра пораньше быть в похоронном бюро. Думаю, что гроб надо заказать не самый дорогой, но и не самый дешевый…

– И что же ты собираешься в том гробу перевозить – картошку, капусту или сосновые шишки? – на крыльцо вышел морской офицер в форме (удивительно красивая форма!). Даже я не сразу признала Егора Яковлевича.

– О! Здравствуйте! – обрадовано бросила через плечо Лика и вновь повернулась ко мне, чтобы продолжить свою скороговорку. Но не успела она и рта раскрыть, как глаза у нее округлились до размера блюдца.

– Ты видела? – шепотом спросила она у меня.

– Я и сейчас вижу.

– Это же Егор Яковлевич, да? – шепот стал еще тише.

– Думаю, что это он. Нет, точно он!

Тут Лика сидя подпрыгнула и очутилась к капитану лицом, а ко мне спиной.

– Так… Так… вы что… не утонули?

 – А тебе что, очень хотелось, чтобы я утонул? – усмехнулся в усы Егор Яковлевич.

– Нет, но… А как же быть? Наталья Ивановна в больнице, сын на пути сюда… Я уже билет до города купила…

– Так что ты предлагаешь? Может, мне пойти и утопиться? Чтобы, значит, твой билет не пропал…

– Нет, зачем же? Живите… А почему вы не утонули?

– Ладно уж, бой-девка! – спустившийся с крыльца Егор Яковлевич по-отечески потрепал Анжелику по голове. – Говорить ты уже научилась, действия предпринимать тоже. Тебе бы еще научиться сначала думать – тебе цены не было бы! Вот давай для начала подумаем, что еще можно исправить…

Исправить ничего не удалось – сын уже был в пути. Телеграмму отца, отправленную вечером этого же дня, он получил через неделю, после того как вернулся назад в Севастополь.

Чуть ли не до утра я пыталась «прочистить мозги» Анжелике. Но слушать она совершенно не умела: если ей какая-нибудь мысль попадала в ее единственную извилину, то там навечно и оставалась. «А что я не так сделала?» – вот и все, чего мне удалось добиться. Пришлось прибегать к угрозам. Только под этим соусом удалось утром отвести ее в больницу с извинениями Наталье Ивановне. 

Вот уж кто воистину светлый человек! На месте Натальи Ивановны девятьсот девяносто девять женщин из тысячи затаили бы на нас с Ликой смертельную обиду на всю оставшуюся жизнь. А она растрогалась, взяла нас за руки со словами: 

– Не казните себя, девочки! Все обошлось – и славно! Если уж мое сердце ошиблось, и я поверила в смерть Егорушки, то вам и вовсе простительно. Я ведь понимаю, что вы старались поступить честно и добросовестно…

После этих слов Анжелика уверовала в свою правоту на сто один процент.

Однако она резко пересмотрела свою политику, как только увидела Андрея – сына Егора Яковлевича и Натальи Ивановны. «Когда я с ним говорила по телефону, мне показалось, что ему лет семнадцать-восемнадцать» – призналась мне Лика впоследствии. А сыночку-то было двадцать пять или около того! И был он, как и его папочка, морским офицером, только званием поменьше (я в морских чинах не очень понимаю, но помню, что у сына на погонах было три звездочки, но маленькие, а у папаши – две, но большие).

С того мгновения, когда Андрей сошел с подножки автобуса, у Лики началась Великая Эпоха Покаяния. Как же: сорвала с места такого бравого офицера! Ей сразу же стало стыдно за свое неправильное поведение, и она покраснела.

Андрей выслушал информацию о происшедшем событии из уст отца и прокомментировал ее одним словом:

– Лихо!

Лика опять покраснела.

А как она искренне извинялась за свою нечуткость перед Натальей Ивановной там, у костра, когда мы все-таки дожили до торжеств, называемых серебряной свадьбой! А уж перед Андреем она не столько извинялась, сколько извивалась! Обратите внимание – мужчины были уже в «гражданке», а вне формы Андрей выглядел не лучше и не хуже всех остальных молодых людей его возраста. И, тем не менее, Лика находила такие слова покаяния, с таким чувством их произносила, что Андрей не раз и не два произносил, покачивая головой:

– Лихо!

Не знал бравый моряк, что слово это – «лихо» – может быть не только прилагательным, но и существительным. Ну и, естественно, накликал на свою голову…

Шашлыки под винцо да раки под пивко мешали Анжелике найти наиболее удачные слова для Андрея, стало ее от этого знобить. «Я сбегаю к себе за кофточкой». А знаете, как страшно в лесу в час ночи? Андрей вызвался ее проводить. Не исключаю, что они сбились с асфальтированной тропинки, ведущей к мостику через протоку, может, ключ в замок долго не вставлялся или замок заело...  Короче, со своим путешествием едва ли в час уложились.

Когда мы под утро вернулись в свой коттедж, посмотрела я на смятую Ликину койку, но ничего не сказала. Лика перехватила мой взгляд, посмотрела на меня с вызовом, но тоже ничего не сказала. Но по ее настойчивой просьбе стала я в кинозал ходить, фильмы старые поцарапанные смотреть. И так всю неделю, пока Андрей не отправился домой, в Севастополь.

Сразу же после отъезда Андрея Лика ударилась в воспоминания. Стала она припоминать их встречи и пришла к выводу, что не все слова покаяния она Андрею сказала. Решила досказать. Соврала Егору Яковлевичу и Наталье Ивановне, что у нее на работе проблемы возникли, и на пять дней раньше нас уехала. Вот что странно: билет взяла до Севастополя, а ее машиностроительный завод с проблемами совершенно в другом городе расположен…

 Есть такая угроза: «узнаешь ты, почем фунт лиха!»

Фунт. Четыреста граммов. Ма-аленький кусочек!

А если все лихо целиком? В полном объеме?

Вслушайтесь: «Лика»… «Лихо»… «Лика»… «Лихо». Похоже?

Я думаю, в данной ситуации – очень!

А «лихо» – это «беда», если кто не знает.

Мы с Ликой больше не встречались – приблизительно через полгода она в Севастополь перебралась на ПМЖ, – но некоторое время переписывались.

Уверена, что не только Андрей, но и его «старики» получили лиха сполна. А мне их, право, жалко: хорошие ведь люди!.. А еще мне жалко первую жену Андрея и их сына, хоть я их никогда в жизни не видела…

 

Яшка и Кудряшка

(история, рассказанная Александрой Петровной К.)

 

Это случилось в тот год, когда мы всей семьей переехали из солнечной Одессы сюда. Мой Константин пошел работать машинистом компрессорной станции, а мы с сыном Яшкой бездельничали. Я – до шестнадцатого августа, а Яков – до первого сентября. 

В июне, конечно, работы у меня было по самую макушку – сами понимаете, что один переезд равносилен трем пожарам и двум наводнениям. В июле жизнь вошла в нормальную колею: я вела наше незамысловатое домашнее хозяйство и готовилась к учебному году. В Одессе я все десять лет преподавала чистую биологию, а тут меня взяли учительницей химии. Пришлось кое-что припоминать по сохранившимся после института конспектам, приобретать дополнительную методическую литературу. 

Яшке же предстояло раззнакомиться с соседскими ребятами, завести новых друзей, войти полноправным партнером в их игры. Казалось бы, в семь лет это несложно сделать, но, как сами понимаете, без трений не обходилось. В тот раз мое чадо пришло со сбитыми коленками и красиво подбитым глазом. Оказалось, что Яшку поставили вратарем в ответственном футбольном матче между мальчишками Мельничной и Степной. И мой красавец умудрился пропустить самый ответственный гол при счете 12:12. Коленки он сбил, стараясь в красивом падении удержать мяч, а фингал под глаз ему поставили за то, что он этот мяч не удержал.

Синяк – дело пустяковое, через три-четыре дня все прошло. Хуже было то, что уличная компания мальчишек на него обиделась и велела больше на улице не появляться. Такое случалось и раньше, но, как правило, уже на следующий день его вновь принимали в компанию. На этот раз обида у мальчишек была покрепче, и мой Яшка уже неделю сидел дома, не зная, куда себя деть от безделья.

И до того мой Яков истосковался, что когда соседка Инга пригласила его поиграть в их девчоночью компанию, он согласился, что, в общем-то, для семилетних мальчишек не очень характерно.

Дальнейшие события развивались у меня на глазах. У меня в доме запаривалось тесто на пирожки, а пока оно созреет, я решила позагорать. Поставила себе раскладушку за сиреневыми кустами, уткнулась в свой профессиональный бестселлер «Демонстрационный химический эксперимент в средней школе», и подставила плечи под палящее июльское солнце.

Вот тогда и прибежала Инга:

– Яшка! Будешь с нами играть?

В голосе моего сына особого энтузиазма не наблюдалось:

– А во что? Опять в школу или в больницу? Неинтересно…

– Нет, ты что! Сегодня у нас классная игра – в свадьбу!

– Кукол своих женить будете?

– Ты что?! Вживую!

– Не… Не хочу…

– Яшенька, мы тебя очень просим! Понимаешь, у нас жениха нету! Не может же быть свадьба без жениха!

– Найди кого-нибудь другого! Вон Степку, например…

– Степка уехал в село.

– Тогда Генку…

– Генка в лагере.

– Тогда кого-нибудь еще…

– Все ушли на ставок. Кроме тебя некому…

– Ну, ладно… Что надо делать?

Инга затарахтела:

– Значит, так, слушай…

Через пять минут Яков подходит ко мне и говорит:

– Мама, девчонки позвали меня играть в свадьбу. Можно?

Я, скрывая улыбку, отвечаю:

– Почему бы и нет? Достойная игра…

– Тогда можно, я свой новый костюм надену?

Мы с мужем заранее приобрели Яше школьную форму. Именно этот костюм и имелся в виду.

– Ну, если ты мне пообещаешь, что не испачкаешь его раньше времени.

– Нет, я только на пять минут его надену. Не успею испачкать…

– Ну, смотри…

– Мам…

– Что тебе еще?

– Мне девочки сказали, что я должен невесте свадебный подарок сделать.

– Правильно тебе сказали. Это обязательно.

– А что мне ей подарить?

У меня в шкатулке лежало ожерелье из мелкого янтаря. Когда-то мой первый ухажер сделал мне такой подарок в надежде, что я отвечу на его пылкое чувство. Пока я колебалась в раздумьях, его пылкое чувство ко мне выгорело, но еще ярче воспламенилось к моей однокурснице Ирке. Нравственной ценности ожерелье для меня не представляло, но я его хранила – как-никак, ювелирное изделие.

Я сходила в дом и принесла это ожерелье.

– Возьми, только после игры принесешь назад в целости и сохранности.

– Хорошо.

– Что-то еще нужно?

– Еще кольца нужны, но я их сам из проволоки сделаю. Мама, а можно мы будем играть в нашем саду?

– Играйте. Вон там, на травке под яблоней вас устроит?

– Ага!

Яшка развернулся и побежал.

– Яша, стой!

– Что, мама?

– А кто у тебя будет невестой?

– Откуда я знаю? Мне все равно…

В игре верховодила Инга. Во-первых, она была самой старшей по возрасту – перешла в четвертый класс, а во-вторых, ее мать работала в районном загсе и занималась тем, что регистрировала браки. Теперь вам понятно, какую роль выбрала себе Инга.

Я пошла посмотреть, в каком состоянии находится мое тесто, достала из погреба заранее заготовленный фарш и по пути сделала еще дюжину мелких дел. Когда я вернулась к моей раскладушке, игра была в самом разгаре.

Под яблоней стоял наш табурет, на котором лежала раскрытая школьная тетрадка. По одну сторону табурета стояла Инга с деланно строгим выражением лица. Через плечо она была перевязана неширокой красной ленточкой, что должно было означать наличие у нее особых государственных полномочий. 

По другую сторону табурета стоял мой Яков и держал за руку какую-то малышку лет пяти. Присмотревшись, я узнала пятилетнюю Леночку, жившую за три дома от нас. За вьющиеся мелкими колечками светлые волосы она носила прозвище «Кудряшка». 

За церемонией «бракосочетания» наблюдали еще три девчонки шести-восьми лет, вытянувшиеся по стойке «смирно».

Яков парился в своем шерстяном школьном костюме, надетом поверх белой футболки (эту он сам взял в шкафу, без моего разрешения). Из обуви – старенькие сандалии на босую ногу. Девочка была в беленьком коротеньком платьице, в белых носочках и в белых же босоножках. На голову ей нацепили кусок марли, что должно было символизировать фату.

Инга с интонацией гестаповского следователя из советских фильмов о партизанах вела допрос:

– Гражданин Яша! Ты любишь гражданку Лену?

Яша сдвинул плечами:

– Не-а!

Тут на него зашипели «свидетельницы»:

– Дурак! Ты должен отвечать «Да, без нее я умру!».

Яша дисциплинированно повторил:

– Да, без нее я умру!

– Гражданка Лена! Ты любишь гражданина Яшу?

– Да, без него я умру…

Инга подозрительно оглядела «молодоженов» и строго спросила:

– Гражданин Яша! Ты согласен взять в жены гражданку Лену?

Яша оглянулся на «свидетельниц». Те дружно покивали головами, подсказывая ответ.

– Ладно. Согласен…

– Гражданка Лена! Ты согласна взять в мужья гражданина Яшу?

– Ага…

– Не «ага», дура! Ты же замуж выходишь! Ответ должен быть правильным!

«Невеста» Лена вздохнула:

– Согласна…

А теперь повторяйте за мной:

– Даю честное слово…

«Жених» и «невеста» нестройным дуэтом повторили:

– Даю честное слово…

– Любить…

– Любить…

– Теперь ты говоришь: «гражданина Яшу», а ты – «гражданку Лену»…

– Гражданина Яшу…

– Гражданку Лену…

– До гробовой доски…

– До гробовой доски…

– Если я изменю своему слову…

– Если я изменю своему слову…

– То пусть мне поставят «двойку» по поведению…

– То пусть мне поставят «двойку» по поведению…

Я зажала рот рукой, чтобы не рассмеяться и не сорвать столь торжественной мероприятие.

– И посадят в милицию…

– И посадят в милицию…

– Клянусь!

– Клянусь!

– А теперь распишитесь здесь в тетради. Ты, гражданин Яша, на этой странице, а ты, гражданка Лена, – на этой.

Яша наклонился и что-то написал. За Яшу я не тревожилась – печатными буквами он писал вполне сносно. Как я и подозревала, с «невестой» произошел конфуз:

– А я еще не умею писать…

– Гм… – растерялась Инга. – Ладно, я сама за тебя распишусь.

Инга что-то черкнула в тетрадке.

– А теперь вот вам иголки. Вы колете себе вот этот палец, – имелся в виду безымянный, – и кровью скрепляете свою клятву. Вот здесь и вот здесь, – Инга указала пальцем на подписи «брачующихся».

Яшка у меня парень смелый, он со своей задачей справился без напряжения. «Невеста» захныкала:

– Я боюсь! Мне будет больно!

– А замуж идти не боялась? Теперь ты никуда не денешься! Колись!

Я подумала: «Не дай Бог, из этой девочки вырастет прокурор! Все преступники будут во всем признаваться еще до совершения преступления…».

Лена зажмурила глаза и проколола себе пальчик.

– Ой!

– Ну вот! А ты боялась! Ставь сюда и сюда! Так… Хорошо!

– А теперь, уважаемые супруги, обменяйтесь кольцами.

Яков добродушно протянул Лене медное колечко:

– На!

– Гражданин Яша! Вы должны сами надеть кольцо на тот палец гражданки Лены, который она проколола, чтобы кровь побыстрее перестала течь!

Яков вздохнул:

– Давай сюда руку!

– Так! Теперь гражданка Лена!

Яков пренебрежительно отмахнулся:

– У меня уже не течет!

– Все равно! Так надо, чтобы не начало нарывать!

– А! Ну, давай!

«Невеста» с трудом натянула проволочку на палец «жениха».

– Внимание! От лица Союза Советских Социалистических Республик я объявляю гражданина Яшу и гражданку Лену мужем и женой! С этой минуты вы должны всегда быть вместе, защищать и оберегать друг друга, помогать в учебе и в жизни. Уважаемые товарищи! Мы стали свидетелями рождения новой советской семьи. Давайте все вместе пожелаем им здоровья, большого человеческого счастья и скорейшего прибавления семейства!

Я опять зажала рот рукой, хотя суконно-казенный стиль загсовских спичей (а Инга явно позаимствовала свой ритуал у матери – слишком много было в ее речи жаргонных словечек советской бюрократии) должен был вызывать не смех, а слезы.

Инга сделала знак рукой, и нестройный хор «свидетельниц» запел:

– Там-там-та-та-там, тара-там-тара-там!

При хорошем желании можно было в этой мелодии угадать намек на «Свадебный марш» Мендельсона.

Инга махнула рукой, и «оркестр» смолк.

– Теперь самое главное! – торжественно провозгласила она. – Горько!

«Новобрачные» уставились на распорядительницу.

– Чего стоите? Целуйтесь!

Яшка запротестовал:

– Не, мы так не договаривались! Не буду!

– Надо, гражданин Яша! Иначе у вас детей не будет! 

– Не надо мне детей! Я не хочу больше жениться!

– А тебе и не надо больше жениться, ты уже женатый! Ты поклялся и кровью расписался! Все! Теперь ты должен выполнять свой супружеский долг!

Я чуть с раскладушки не свалилась!

– Какой еще долг? – Мой Яшка явно оторопел.

– А такой: теперь вы должны целоваться, обниматься и спать в одной кровати!

– С какой это стати?

– А твои папа и мама спят в одной кровати?

– Ну!

– Ну вот! Раз муж и жена, значит, спят в одной кровати! И целуются! У тебя папа и мама целуются? 

– Ну!

– Вот и ты должен целоваться!

Яшка нехотя наклонился и чмокнул свою «невесту» в щечку. Я видела, чего ему это стоило!

– Неправильно! Целоваться надо в губы – это раз! Целоваться надо долго – это два! При этом надо крепко обняться – это три!

– А мои мама и папа так не целуются!

– Это потому, что ты уже родился. А пока детей нет, целоваться надо долго. Яшка, не зли меня! Я знаю, что говорю! Гражданин Яша, я дала команду «горько». Исполняйте! А мы со свидетелями будем считать до десяти.

Яков приценился к «невесте». 

– А носы куда девать? Они же будут цепляться!

– Дурак ты, гражданин Яша! Ты наклоняешь голову немножко в одну сторону, а гражданка Лена – в другую. Тогда носы мешать не будут.

– Откуда ты знаешь?

– А я у мамы на работе это тысячу раз видела!

– Инга, а может, не надо?

– Что «не надо»?

– Целоваться! Мы же понарошку женимся. Это мы так играем…

– А кровью расписывались вы понарошку? Если бы понарошку, то можно было и водой расписаться. Ленке понарошку больно было? Ленка, тебе было больно?

– Ага… У меня до сих пор пальчик болит…

– Вот видишь! Короче: вы обнимаетесь и целуетесь в губы, а мы с девчонками считаем до десяти! Граждане Яша и Лена, приготовились! Я считаю до трех! Раз! Два! Три! Горько!

Яшка и Леночка довольно ловко обняли друг друга и соединились губами.

– Раз… Два… Три… Четыре… – считали девчонки и в такт прихлопывали в ладошки.

На счет «десять» парочка распалась. Судя по красным лицами, они все это время не дышали. Если бы процедура продолжилась хотя бы до пятнадцати, то «новобрачные» точно попадали бы в обморок.

По команде Инги все заорали:

– Поздравляем! Поздравляем! Поздравляем!

«Невеста» в испуге схватила моего Яшку за руку.

– А теперь, уважаемые супруги, вы должны обменяться свадебными подарками! Гражданка Лена, ваш подарок!

«Гражданка Лена» достала из карманчика медаль «За отвагу» своего покойного дедушки и нацепила Якову на лацкан пиджака. Я мысленно поаплодировала: лучшего «свадебного подарка» не придумаешь! И, главное, как он соответствует совершенному Яшкой подвигу!

– Гражданин Яша! Теперь ваш подарок!

Яков достал из кармана ожерелье, надел Леночке на шею и старательно завинтил на затылке замочек.

Девчонки сначала онемели. Я внутренне даже загордилась произведенным эффектом: «Моя идея!». Потом девчонки оттолкнули моего Якова в сторонку и стали рассматривать подарок, теребя его пальцами. Одна из них безапелляционно заявила:

– Яшка! Следующий раз на мне женишься!

Вторая аж подпрыгнула:

– А потом на мне! Договорились?

Ты смотри: за Яковом уже очередь из невест выстраивается! Ну и ну!

И тут мое чадо становится в позу и изрекает:

– Ни на ком я больше жениться не собираюсь! Мы с Кудряшкой кровью расписались. Если я теперь женюсь на другой, меня посадят в милицию. И вообще, раз я сказал, что ее люблю, значит, люблю, и никого другого любить больше не буду.

«Ого!» – мысленно восхитилась я сыном.

Инга вновь взяла инициативу в свои руки:

– Все правильно! Если гражданин Яков решит жениться на другой, то и свадебный подарок будет другой. Только учтите, на другой он женится только тогда, когда его законная жена разрешит ему второй раз жениться.

Та, которая первой «положила глаз» на ожерелье, подскочила к Леночке:

– Кудряшка! Разреши Яшке на мне жениться!

Тут Леночка вздергивает свой подбородок вверх и чеканно произносит:

– Ни-ког-да!

Подскакивает другая:

– А на мне?

– Ни-ко-му! Теперь Яша мой! Правда, Яшенька?

– Правда! Инга сказала, что я должен свою жену защищать. Если кто-нибудь из вас будет к ней приставать, то получит в глаз! 

Одна расхныкалась:

– Это нечестно! Яшка должен был на мне жениться! 

Теперь «жена» встала на защиту «мужа»:

– Да? Ты же побоялась! Мы тебя вон сколько уговаривали! Не захотела – не надо! И без тебя обошлись!

В моей душе – бурные несмолкающие аплодисменты, переходящие в овацию!

Инга все-таки навела порядок: 

– Граждане! Товарищи! Теперь у нас по плану свадебное застолье! Быстро мне соорудили свадебный стол!

Девчонки кинулись к кустам, где у них были припрятаны игрушечные тарелочки, настоящие черешни, ранние яблочки и нарезанный мелкими кусочками хлеб. Яков пошел снимать шерстяной костюм – пот с него лил градом. А я отправилась лепить пирожки – тесто подошло. 

Время от времени я поглядывала во двор: игра продолжалась. В качестве «свадебного стола» выступила старая клеенка, расстеленная прямо на траве, о закуске я уже рассказала, а вместо шампанского дети пили компот.

Яшка и Кудряшка, как полагается молодоженам, сидели во главе «стола». Как раз против них пристроилась Инга, которая продолжала управлять игрой. Девочки по очереди вставали и произносили тосты, при этом каждая из них вручала «молодоженам» свой подарок. После каждого тоста Инга командовала «Горько!», «молодожены» вставали и начинали целоваться…

Первым моим порывом было усечь их «пылкую любовь», но после некоторых колебаний я решила не вмешиваться. Соответствовало ли мое решение канонам педагогической науки, я не знаю и по сей день. Последний кадр «свадебного застолья», виденный мною, сопровождался хлопком и числом «двадцать» в хоровом исполнении. Судя по «молодоженам», они уже приспособились и могли достоять хоть до ста…

Пока я пирожков налепила, пожарила, посуду перемыла, полы подтерла, день подошел к концу. Когда я вышла во двор перевести дух, солнышко уже готово было скрыться за крышей соседнего дома.

Девчонки разошлись по домам, остались «молодожены» и Инга. Да и та уже стояла у калитки и посылала «молодоженам» прощальный воздушный поцелуй. Яков взял Кудряшку за руку и подвел ко мне:

– Мама, а мы с Кудряшкой поженились…

– Поздравляю, я видела, как вы играли. Хорошо, мне понравилось… 

– Мама, мы решили, что мы поженились на самом деле.

– «Мы решили» – это кто?

– Я, Кудряшка и Инга. Поэтому Кудряшка будет жить у нас. А спать мы будем вместе. У меня на кровати места хватит.

– Нет уж, дорогие мои! Для того чтобы вы поженились по-настоящему, нужно, чтобы вам в паспорте поставили настоящий штамп…

– Мы Ингу попросим, и она нам поставит!

– А где вы настоящие паспорта возьмете? 

И тут вижу я, как в огромные голубые глаза Леночки наворачиваются настоящие слезы. Екнуло у меня сердце, и я опять рискнула на поступок, сомнительный с точки зрения советской педагогики.

– Давайте договоримся так: сегодняшний ваш праздник мы будем рассматривать как репетицию настоящего праздника, который, если вы не передумаете, состоится тогда, когда Леночке исполнится, самое меньшее, восемнадцать лет. До этого времени я вам всякие репетиции запрещаю! Договорились? А чтобы вы отнеслись к тому, что сегодня произошло, серьезно, то я разрешаю Лене оставить себе на память тот подарок, который ты ей вручил. Подарок дорогой, он стоит больших денег. В шутку таких подарков не дарят, вам понятно?

Кудряшка улыбнулась сквозь слезы и сказала:

– Тогда пусть у Яши остается мой подарок. Чтобы и ему было не понарошку.

– Нет. Ожерелье мое, я могу разрешить его подарить кому угодно. А медаль дедушкина. Ты у него разрешение спросила?

– Нет, дедушка умер.

– Тогда ты тем более не можешь никому ее подарить. Давай договоримся так: когда вы вырастете и если захотите по-настоящему пожениться, то ты подготовишь какой-нибудь другой подарок, свой – не чужой.

Уговорила. Игра закончилась мирно и спокойно.

Дальше можно было бы рассказывать и рассказывать! Яша как вбил себе в голову в семь лет, что он должен свою Кудряшку беречь и защищать, так этот гвоздь по сей день вытащить не может. Да и голубоглазая красавица с той поры считает Якова своим мужем. Сколько Яшке за нее шишек наставили, сколько над ними насмехались, сколько дразнили!

Есть у меня подозрение, что они еще репетиции своей свадьбы проводили, но наверняка ничего утверждать не могу. В позапрошлом году в ноябре Кудряшке исполнилось восемнадцать лет, а в декабре они с Яшкой расписались. Я так понимаю, чтобы достичь своей многолетней цели: улечься в одну кровать… 

Но это я так, шучу. У них все получилось гораздо серьезней и солидней. Чтобы вы поняли, о чем я говорю, намекну: годовщину своей супружеской жизни они справляли через семь месяцев после свадьбы, седьмого июля. Тринадцатую годовщину со дня свадьбы…

Вот так. Чем не мистика?

 

Туман

(история, рассказанная Николаем Ивановичем Р.)

 

Женщины, понятное дело, имеют особую предрасположенность к мистике. Даже в простейших случаях, когда какому-то явлению можно найти вполне научное объяснение, они предпочитают уповать на вмешательство каких-то таинственных сил. Если вы хотите послушать действительно мистическую историю, то послушайте меня.

Итак, что было?

Был я. Тогда я был учителем в сельской восьмилетней школе. Жил, как полагается холостяку, на квартире – с понедельника по субботу, а субботу и воскресенье я проводил дома, с родителями, а это почти в ста километрах от места работы. Добираться до дому было непросто: электричка плюс автобус с настолько несогласованными расписаниями движения, что на дорогу в один конец уходило шесть часов. Чтобы сэкономить время на передвижение в пространстве, я приобрел себе мотоцикл ЯВА-250.

Итак, был мотоцикл. А раз у тебя есть колеса, то ты сразу превращаешься в извозчика: «Николай Иванович, отвезите, пожалуйста, в районо этот отчет!», «Николай Иванович, будьте добры, смотайтесь в область, купите двадцать листов ватмана». И так далее, и тому подобное. Честно признаться, я особо и не упирался. Ездить я любил, причем не просто ездить, а ездить с ветерком, благо мой «моторчик» выжимал до ста тридцати. Короче, гасал я на своей «явочке» с превеликим удовольствием.

Была снежная зима. Вы, наверное, помните тот год, когда за январь и февраль нанесло снега в полтора человеческих роста? Едешь по дороге, как по коридору – слева стена снега, справа стена снега, разве что, въехав на вершину холма, увидишь пейзаж шире двух метров. Надо отдать должное дорожникам: бульдозеры и снегоочистительные машины работали всю зиму, так что на заносы не приходилось жаловаться не только водителям грузовиков, но и нам, мотоциклистам. Оно и понятно – снег снегом, а молочко с ферм вывозить надо, надо это молочко в бутылочки разливать, в сметанку-сливки-маслице-творожок превращать и населению крупных городов продавать. Поскольку население должно нормально питаться вне всякой зависимости от погодных условий, даже если эти условия неблагоприятные. 

Потом был март. Февральские минус десять-двенадцать медленно и верно приближались к нулю. Снег стал темнеть, усаживаться, рыхлеть. То есть, все шло так, как и в былые годы, только снежный наст был потолще. И вдруг – резкое потепление: до плюс двух. Небо опустилось на землю, тучи сели на снег. А если туча сидит на земле, то мы наблюдаем туман.

Итак, был туман. Такой густой туман, что в трех метрах уже ничего не было видно. В такой туман, естественно, на мотоциклах ездить не принято. Молочные цистерны, вынужденные в силу производственной необходимости ездить в такую погоду, еле ползли, включив фары и время от времени похрюкивая своими клаксонами.

А теперь главное: был сон. Внимание, дорогие мои подружки детства, – вещий сон! Что самое удивительное, я заснул в учительской. Даю честное слово: такое со мною было первый и последний раз в жизни! Третьего урока у меня не было, я воспользовался моментом, чтобы заполнить свою горячо любимую тетрадь для поурочных планов на завтрашний день. И вдруг меня так сморило, что я буквально упал лицом в тетрадь и вырубился. 

И снился мне фрагмент из знаменитого в те годы фильма «Фантомас». Помните, когда коварный Фантомас отпустил журналиста (роль Жана Марэ) с его подружкой в автомобиле с испорченными тормозами, сломанной коробкой передач и с неработающей педалью газа? Так вот, вместо журналиста там сидел я и, обливаясь потом от страха, вертел руль, пытаясь вписаться в каждый поворот горной дороги. Вдруг вижу – дорога ведет на пригорок. Я, естественно, воспользовался моментом, чтобы погасить скорость. Итак, я еду вверх, а скорость не падает! Вдруг – дорога кончается, а дальше многокилометровая пропасть. Мое авто взлетает в воздух, переворачивается мотором вниз и… Я проснулся. Лоб покрыт холодным потом, руки дрожат, а во рту пересохло… Мерзкое ощущение, должен я признаться! Глянул на часы – а спал-то я всего каких-то пять-десять минут. Фу! До начала четвертого урока я едва успел привести себя в порядок.

После пятого урока я засобирался домой, пакуя в портфель стопки тетрадей. Тетрадей, как всегда, было неприлично много, поэтому я пытался решить неразрешимую задачу: проверку каких из них можно отложить на завтра, если завтра добавится ровно столько, сколько и сегодня. Тут и подошел ко мне директор: «Николай Иванович, у меня к вам личная просьба». Просьба сводилась к тому, чтобы я на своем мотоцикле встретил с поезда его дочь. «Без проблем! С превеликим удовольствием», – самоуверенно заявил я, потому что симпатизировал Танечке и надеялся на ответное чувство. Лишняя встреча с Танечкой давала мне дополнительные шансы.

Итак, я сначала заявил о своей готовности встретить Танечку, а только потом подумал. Татьяна ведь уезжала в Москву! То есть, возвращаться она будет не электричкой, а скорым. Скорые поезда – и это известно всем – останавливаются только на крупных станциях.  А на территории нашего села не станция, а полустанок, где останавливаются только электрички, и то далеко не все. 

А теперь я немного обрисую наши транспортные магистрали.

Район, в котором расположено наше село, – окраинный. В пяти километрах от нас начиналась другая область. Вот на территории соседней области и находилась та станция, через которую проходило полтора десятка московских поездов в сутки. Но железнодорожная связь между нашим селом и той станцией была очень неудобной, поэтому путешествующие в пассажирских поездах жители села уповали на автомобильный транспорт, выпрашивая у председателя колхоза грузовик или персональный «бобик». 

В нашем случае все грузовые машины были в разгоне, а у председателева «бобика» полетела коробка передач.

Итак, мне предстояла поездка на «явушке». По такой погоде – не самое приятное путешествие, но меня грела мысль, что этот подвиг я совершу ради Танечки, и она, может быть, его по достоинству оценит.

Было две дороги. Одна – через райцентр – пятьдесят километров. Другая – «военная» – около двадцати.

Что такое «военная» дорога? Хорошая дорога, построенная еще до Великой Отечественной почти параллельно железнодорожной магистрали. Сразу за нашим селом был железнодорожный тупичок с высокой платформой. Время от времени туда загоняли воинские эшелоны, из эшелонов выгружалась техника и по «военной» дороге двигалась в соседнюю область на полигон. Это ее единственное назначение, а в мирных целях дорога использовалась только жителями нашего села, чтобы добраться до станции. Если, конечно, они не боялись трех километров бездорожья от «военной» дороги до станции.

На пути к цели обе дороги – железная и асфальтовая – пересекали неширокую реку и, следовательно, имели мосты. Железнодорожный мост был капитальным красавцем, стоящим на четырех мощнейших опорах. Отступающие фашисты очень хотели его разбомбить, но не попали. Они попали в автомобильный мост, от которого осталась только крутая подъездная насыпь с двух сторон. Автомобильная дорога, в отличие от железнодорожной, не была стратегически важной, поэтому на месте уничтоженного был поставлен временный мост, как только вновь понадобилось обучать новобранцев на полигоне. 

Потом был выбор: по какой дороге ехать? Тут и думать нечего – по «военной». Доводов в пользу такого выбора было море: дорога короче – налицо экономия бензина и времени, дорога пустая – налицо возможность «надавить на газ» даже в туман, не опасаясь вкатать в асфальт встречный КАМАЗ. Короче, в любом случае – экономия времени, которого, кстати, было в обрез.

Была дорога туда. Отличная поездка, если не считать замерзшего подбородка. Шел со скоростью не ниже ста! А перед мостиком газанул так, что  подъем не преодолел, а буквально взлетел! Точно: метра три летел в пространстве, не касаясь колесами настила!  

Потом была встреча. Увы, похвастаться нечем – сухая деловая встреча на уровне: «Здравствуйте. – Здравствуйте. – Как доехали? – Нормально. А у вас как дела? – Все в порядке». Могла бы, между прочим, взять пример с нашего Генсека, который лез целоваться к первому встреченному и целовал, опять между прочим, не менее трех раз… Приторочили мы чемодан с двумя сумками к багажнику, посадил я свою пассажирку на заднее сиденье, завел двигатель, и мы поехали.

Итак, была дорога домой. Вы возили пассажиров на своем мотоцикле? Если нет, то знайте: сидящий сзади обнимает вас, то есть водителя. Все остальные варианты удержаться на заднем сидении либо неудобны, либо опасны. А теперь ответьте мне на вопрос: какой бы из двух дорог вы поехали на моем месте – короткой или длинной? И с какой скоростью?  

Я тоже так думал. Но Татьяна, оказывается, очень торопилась: «Я хочу успеть к концерту мастеров эстрады!». Это по телевизору, естественно, – наш сельский клуб не видел даже призеров районного конкурса художественной самодеятельности… В итоге Татьяна меня вынудила ехать «военной» дорогой. Еще и торопила: «Скорее, Николай Иванович! Скорее же, мы опоздаем!».

Все равно я из соображений безопасности держал не больше восьмидесяти: туман все-таки. Чем ближе мы подъезжали к реке, тем гуще становился туман. А Татьяна все торопит: «Через минуту концерт начитается! Чего мы тащимся?» – «Сейчас мостик проедем,  и останется два километра. А в любом концерте все равно первые десять минут поют только про партию и про Ленина. К главному успеем», – отвечаю.   

Вот и подъем на мостик! Сейчас ручку газа на максимум и… И тут ко мне возвращается то ощущение, которое посетило меня в моем кошмарном сне. Снова обливаюсь холодным потом, снова терпнут руки-ноги, снова пересыхает во рту. Я сбрасываю газ до нуля, жму на все тормоза, и отворачиваю руль в сторону... 

Мы остановились в десяти сантиметрах от пропасти, внизу которой бурлил-ревел мощный поток воды, стремительно несущий крупные куски льда. В этой ревущей стихи было не узнать нашу тихую скромную речушку без названья, которую в летнюю пору легко мог перепрыгнуть первоклашка. А если и не перепрыгнет, то не страшно – перейдет вброд, не замочив коленок. А сейчас наша речушка сорвала один мост и так сотрясала соседний, железнодорожный, что земля дрожала.

Мы с Татьяной встали с мотоцикла, подошли к самой кромке обрыва и молча стояли минут пять. Я пытался взять себя в руки, но меня всего трясло от мысли о том, что могло произойти, если бы мы вовремя не остановились. Таня, по-видимому, разделяла мое состояние и взяла меня за руку.

А потом мы поехали назад на станцию, чтобы выйти на нормальную и безопасную трассу. Ехал я со скоростью тридцать километров в час, снижая скорость почти до нуля, когда я в тумане распознавал огни встречных автомобилей. Таня сидела, крепко обхватив меня руками. Время от времени она сжимала объятия сильнее – наверное, ей мерещились те же ужасы, что и мне. Когда мы подъехали к столбу с табличкой с названием нашего села, она сжала меня настолько сильно, что я вынужден был остановиться…

Наконец, был столбик. Там, у того столбика, мы стояли долго-долго и целовались…

Домой Татьяну я доставил уже заполночь, когда кончились все передачи. В ту ночь мне снились цветные яркие сны.

Они тоже оказались вещими, но это уже другая история.

__________________________________

Окончание. Начало см. в №№247 и 248 

  ________________________

 © Кашкин Юрий Иванович