*   *   *

Привычен и к хуле и к похвальбе 

Пишу и небылины и былины.

И  родину свою ношу в себе,

Как ветеран войны осколок мины.

А в ней луга, омытые росой,

Разливы рек и старый парк с грачами.

Но как она болит перед грозой

И ноет полнолунными ночами!

Опять дожди и грозы за дверьми,

Опять луны мистическое скерцо.

Осколок мучит так, что чёрт возьми!

А удали – и разорвётся сердце.

*   *   *

А время – сквозь запреты и препоны

Вне правил, установок и словес.

Вот, стали частью тела телефоны -

Таков сейчас технический прогресс.

Прогресс. Но, тают на щеках снежинки. 

Как прежде, учат дети алфавит.

И женщины рожают по-старинке,

И смерть, как прежде, старцев не щадит.

А между тем, в предчувствии открытий

Несётся век, как мальчик, во всю прыть. 

Ах, было бы о чём поговорить им.

Ах, было бы им с кем поговорить.

концерт в аллегро маэстозо

Декабрь - в аллегро маэстозо,

Но временная связь  жива.

И вот, никольские морозы

Плетут на окнах кружева.

Звезда катится с небосвода

Во двор колечком золотым.

И запах похоти и пота,

Как нафталин, неистребим.

Ложится в междурамье вата,

Чтоб уберечь от сквозняка,

И кроют вьюги белым матом

Тугие петли большака.

В складчину скудные банкеты,

Гитара, старый анекдот…

Пустой, как фантик без конфеты,

Висит на ёлке Новый год,

Чтоб вечер, гнусно зубоскаля,

Скучал неведомо о ком.

И “Тили-тили, трали-вали”, -

Пел снег под женским каблучком.

Послевоенная пивная

Засаленные лодочки пилоток,

Муар колодок, и блевоты дух.

Обсасывают остовы селёдок

Небритые философы пивнух.

Они давно ушли в иные дали,

И хрипловатый голос их угас.

Но главного они не рассказали.

Всё потому, что пощадили нас.

*   *   *

Нынче осень выдалась гнилая.

По утрам туманы. Между тем

У домов в рабатках зацветают 

Пуговки корейских хризантем.

Тяжесть туч да запахи грибницы.

У дороги клён, как помело.

И подлётыш соколиный тщится

Встать на неокрепшее крыло.

*   *   *

Пить вино и гадать до рассвета

На удачу по левой руке,

И приметы прошедшего лета

Завязать в узелок на платке.

И не помнить ни взгляда, ни слова,

Ни литого кольца с бирюзой,

Чтоб когда-нибудь встретилась снова 

Эта женщина с русой косой.

московское ополчение

У времени особое теченье

За скучной календарною строкой.

Вот август. И Москва. И ополченье

Проходит по испуганной Тверской.

А голуби скучают на карнизе.

У памятников  шепчут тополя,

Что девять из двенадцати дивизий

Собой укроют стылые поля.

А это, несомненно, к урожаю.

Слепит глаза небес голубизна.

Оркестры оглушительно  играют

О том, что смерть за Родину красна.

Прекрасной даме

Дышало взморье прянными ветрами,

День занимался и сгорал до тла.

Но это всё о той Прекрасной даме,

Что мимо незамеченной прошла.

Но это всё о ней тяжелобёдрой,

Улыбчатой, и  рыжекудрой, и… 

В романсах расплывались клавикорды 

И хрипли от восторга соловьи.

Но окна спален щурились сонливо,

Стирались и старели башмаки,

И жизнь летела камушком с обрыва,

И сердце заходилось от тоски.

И всё-таки провозглашались тосты

В пространстве фарсов и житейских драм.

И осыпались ночью, словно звёзды,

Следы невстреченных Прекрасных дам.

февраль

В багажнике скучает без работы

Совковая лопата. Снега нет.

Туманно. Окна влажные от пота,

А в окнах  мутный, медленный рассвет.

Машин подслеповатых вереница,

Над ними туч тяжёлая гряда.

И хочется, как мальчику, влюбиться

Неведомо в кого и навсегда.

*   *   *

Распахнут полуночный полог, 

Чтоб виден был планетный  ход.

И астроном, как стоматолог,

Заглядывает бездне в рот. 

Скучает книжка под подушкой,

Луна на реку пролита.

Мерцает ёлочной игрушкой

Моя картонная звезда.

Больных в кроватях лихорадит,

Ждёт осени поблекший сад,

О предстоящем звездопаде

Младенцы в роддомах кричат.