Васю знали все, но относились к нему по-разному. Одни – их было большинство – считали его дурачком и брезговали с ним общаться. Другие, наоборот, тепло к нему относились и по-своему жалели. И было за что: парень он был мягкий, добрый, отзывчивый, а то, что ему с «клепками» не повезло – так не всем же быть гениями, в конце-то концов…

Вася жил на нашей улице с мамой Дусей в маленькой старенькой хатке. Вообще-то они не местные – родители Евдокии купили для дочери эту хатку, чтобы отправить ее с глаз долой, подальше от того села, где народная молва должна была покрыть общественным позором и тридцатипятилетнюю деваху, умудрившуюся забеременеть, не будучи замужем, и, естественно, ее родителей, которые не сумели воспитать свою дочь в строгости и целомудрии. Не хотела она, народная молва, понять простую вещь: если ты далеко не красавица, если твоя молодость, пригодная к замужеству, пришлась на войну, если с войны вернулись очень даже не все мужики, а те которые вернулись, похватали молоденьких и красивых, как раз к тому времени дозревших, а ты Богом и природой создана для того, чтобы рожать, а тут как раз подвернулся случай… Да что там говорить! Сколько таких обездоленных дусь оказалось на обочине жизни!..

Короче, Вася родился уже здесь, в нашей провинциальной райбольнице. И ростом, и весом – богатырь. Снабдила его природа здоровьем и… не позаботившись об остальном,  умыла руки…

Три месяца – солидный возраст, поэтому подросшего Васю отправили в детские ясли, а мама Дуся устроилась на работу банщицей. Работа, скажем прямо, не самая высокооплачиваемая, но если у тебя есть руки, здоровье и приусадебный участок в шесть соток, то прожить можно.

Ясельный персонал Васю хвалил – ребенок тихий, спокойный, послушный, ест хорошо, проблемы личной гигиены в виде горшка усвоил раньше других – и прочил ему большое будущее. Недалеко от них ушли в оценке Васиных качеств и детсадовские воспитатели (когда Вася подрос и перешел в своем образовании на ступень выше), прибавив к достоинствам мальчика такие параметры как доброжелательность, доброта, старательность и даже – простите за строго научный термин, но не мы его придумали – коммуникабельность. «Правда, – добавляли они к этому, – память его порой подводит. Как только надо на праздничный утренник выучить стишок, пусть даже маленький, так и начинается: по двадцать раз мы с ним повторяем, а назавтра хоть все сначала начинай… Но вы не беспокойтесь, такое нам уже встречалось… Перерастет! У мальчика все еще впереди!». 

Настоящие проблемы у Васи начались в первом классе. Конечно же, в первый класс он пришел, совершенно не умея читать и считать… Ну и что? Таких в те годы было навалом. Не было тогда на заборах и на стенах домов объявлений типа: «Готовим ребенка к школе», «Интеллектуальное развитие детей 3-6 лет», «Пробудим в вашем ребенке все способности и таланты», «Вундеркинд – это запросто!», а были партийные лозунги и призывы: «Слава партии родной!», «Под знаменем Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина вперед, к победе коммунизма!», «Все силы на восстановление народного хозяйства страны Советов!», «Приобретайте облигации трехпроцентного государственного займа!» и им подобные. И работали родители будущих первоклассников в поте лица, и восстанавливали народное хозяйство, и строили коммунизм в одной отдельно взятой стране, и зарплату получали не столько деньгами, сколько облигациями, на которые ничего не купишь… Не до детей многим было, не до их талантов и способностей. Так что к моменту поступления в школу Васю еще дурачком не считали.

Маргарита Александровна, первая Васина учительница, вложила в мальчика весь свой педагогический талант. Она оставляла Васю после уроков, она измалевывала его домашние задания красным карандашом, она рвала на мелкие клочки его тетрадки (обратите внимание: в те времена школьные тетрадки, как и многое другое, были в страшном дефиците), она заставляла мальчика по двадцать раз переписывать одно и то же упражнение… К концу учебного года ее педагогический талант иссяк, она обозвала Васю дураком и оставила в первом классе на второй год. Но надо отдать ей должное – на итоговом педсовете она заявила, что Вася очень старательный, дисциплинированный, чистоплотный, но, возможно, его в раннем детстве уронили головой на кирпич…

Клавдия Петровна, вторая Васина учительница в первом классе, была женщиной мягкой и доброй. Васю она по-своему даже любила и прощала ему некоторые ошибки. То есть, если мальчик, например, из 10 заданных домой примеров решал один, то она, скрепя сердце, ставила ему «тройку». Поскольку к концу учебного года Вася оказался в классе на предпоследнем месте, а не на последнем, то она перевела его во второй класс. Но даже беспредельная доброта учителей имеет свои пределы, посему Вася остался на второй год и во втором классе.

Третья Васина учительница… Но не будем о ней. Если коротко, то за семь лет обучения Вася окончил три класса, после чего стараниями учителей, знакомых медиков этих учителей, знакомых и незнакомых чиновников всех мастей и рангов был признан инвалидом детства с таким мудреным диагнозом, что воспроизвести его без ошибок мы не беремся. В народном исполнении этот диагноз звучит так: «дурачок». Впрочем, и за такое звание государство выделило Васе крохотное, но все же пособие – пенсию.

Тут бы нам и закончить описание Васиной образовательной эпопеи, но для дальнейшего понимания сюжета нам важен один эпизод.   

Мы уже говорили, что Вася был очень коммуникабельным. Что это значит? Это значит то, что если он с кем-либо познакомился, то с этого момента считал, что у него появился новый друг. За семь лет обучения таких друзей только среди его одноклассников набралось более двух сотен. Вот что интересно: если Вася не смог запомнить таблицу умножения и не смог уразуметь, почему «к вам» пишется раздельно, а «квас» – слитно, то всех своих друзей Вася помнил по имени и знал, у кого какие пристрастия и симпатии. И даже спустя много лет он мог вполне внятно объяснить, почему Катя любит яблоки, а Зина – сливы. Угощая кого-либо, Вася никогда не ошибался!

Так вот, если бы построить всех его друзей по силе Васиной к ним привязанности, то оказалось бы, что в первой шеренге шли те, с которыми он пошел первый раз в первый класс. К этим ребятам его тянуло больше всего.

Однажды Вася увидел на двери учительской объявление, что в седьмом «Б» классе будет открытый урок по физике. В объявлении была приписка: «Приглашаются все желающие». Вася воспылал желанием попасть на урок к своим лучшим друзьям. И пошел. И никто его не выгнал. Так Вася просидел целый час на приставном стуле у задней стены физкабинета среди учителей и завучей.

Урок Васе очень и очень понравился. Не ждите от него глубокомысленных рассуждений об оптимальной структуре и соответствии избранных учителем приемов и методов целям и задачам урока – Вася и слов таких не знал. Васе понравилось все, что на уроке показывали: рычаги и передачи, шарниры и эксцентрики, пружины и шестеренки, спусковые и кривошипно-шатунные механизмы. Все это было продемонстрировано на уроке. А самое интересное то, что большинство увиденного Васей было сделано руками его бывших одноклассников! Тут и потешные игрушки, и модели настоящих технических устройств, и полезные приспособления для домашнего хозяйства, и много-много всякого иного интересного.

И все увиденное было Васе понятно! Понятно, как работает, почему так, а не иначе! Понятно, что, зачем и где это все нужно! Зато стало непонятно, зачем и почему надо было и в первом, и во втором, и в третьем классе заучивать столько ненужного, если сразу можно было начать с физики.

После урока Вася подошел к директору школы и попросил перевести его в седьмой класс. Директор обещал подумать, но через месяц исключил Васю из школы «по медицинским показаниям».

С той поры у Васи появилось много свободного времени. Конечно, он выполнял все работы по хозяйству, которые поручала ему мать, уходя на работу. Вася добросовестно мыл полы и пропалывал грядки на огороде, собирал опавшие яблоки и чистил картошку. Но время все равно оставалось. Вот его-то Вася и научился использовать, как говорится, «для души»: кухонным ножом парень стал из щепок вырезать всякие планочки, делать из проволочки шарниры, а из всего этого порой получались весьма даже симпатичные игрушки. То акробат на турнике, то кузнец с молотом и наковальней, то тележка-самокат, которая норовит не вниз съехать, а въехать на гору… Игрушки эти были поводом похвастаться перед друзьями (а их, как вы помните, у Васи было море). Вася буквально расцветал, когда его хвалили, и игрушка тут же переходила в руки оценившего Васю по достоинству.

Мама Дуся усматривала пользу в занятиях сына, она даже купила ему ножовку, стамеску и молоток. Да и друзья-приятели Васе кое-как помогали: кто-то принес ему старенький рубанок, кто-то отдал напильник… Короче, когда Васе исполнилось шестнадцать, у него в сарайчике была уже солидная мастерская с весьма приличным набором и столярных, и слесарных инструментов.

Когда Васе не хватало общения, он выходил на улицу и присоединялся к первой попавшейся компании, будь то компания сверстников или стайка малышей. Как правило, сразу же кто-то получал от Васи очередной сувенир-игрушку, а потом Вася искал себе собеседника или пытался кому-то в чем-то помочь.

Лучше всего Васе удавалась роль «каталки», то есть инструктора езды на велосипеде. Как это делалось? Очередной «курсант» садился на велосипед, Вася брал этот велосипед за руль и за багажник, а затем давал команду «Крути» и разгонял машину до приличной скорости. Сильный и выносливый, он мог так бегать часами. Как только Вася чувствовал в руле появившуюся уверенность рук «курсанта», он руль отпускал, придерживая велосипед только за багажник. А когда чувствовал, что «курсант» держит равновесие, то отпускал и багажник. Но все равно бежал рядом – как бы для психологической поддержки. Рано или поздно зрители начинали кричать: «Все! Хорош! Сам едет!», и гордый своими успехами курсант дальше катил без чьей бы то ни было помощи. 

Обычно одного-двух Васиных уроков хватало даже для самых трусливых. 

Сам же Вася велосипеда не имел – не тех достатков была его семья – и ездить на велосипеде не умел. Если кто-нибудь из бывших Васиных курсантов предлагал: «Вася! Хочешь покататься? На, держи!», Вася тушевался и отнекивался:

– Не-а! Мне нельзя. Вдруг на кого-то наеду… И насмерть… А? А меня даже не посадят в тюрьму. Я – как это? – неподсуден – вот!

И, как правило, после этих слов грустнел и вскоре уходил.

Так шли годы. Бывшие Васины одноклассники кончили школу. Кто-то поступил учиться, кто-то устроился на работу, парней призвали в армию – все шло своим чередом. Повзрослевшие друзья-приятели влюблялись, заводили семьи, рожали детей… И только в Васиной жизни не происходило никаких изменений. То он возился с хозяйством по дому или огородику, то что-то мастерил в своем сарайчике, то – уже взрослый небрежно бритый дядя – появлялся среди малышей и под их радостный визг разгонял велосипеды с очередными «курсантами».

А еще Вася ходил в кино на дневные сеансы, на детские. Один-единственный здоровенный дядя сидел в самом заднем ряду, но выражением лица и реакцией на происходящие на экране события ничем не отличался от остальных зрителей.

На работу Васю никуда не брали. Одно время он махал метлой на местном базарчике, но, по-видимому, его интеллекта не хватило даже на такую работу. А насчет семьи… Сами понимаете – кому такой нужен?

– А он вообще способен любить? – судачили соседки. – Умом он как дитё малое… Он, поди, и слова такого не понимает – «любовь».

Ничего, конечно, эти кумушки в любви не смыслили. Потому что была у Васи любовь, была. Любовь такая, что у бедняги сердце начинало биться сильнее и в груди становилось тепло-тепло, когда он ее видел. Точно так, как когда-то в детстве, когда мама Дуся приходила забирать Васю из детского садика. И звали эту Васину любовь редким по тем временам именем Кира.

Девочка у соседей родилась, когда Вася в первый раз пошел в третий класс. Но, как и полагается, Вася не обратил на это событие ни малейшего внимания. Впервые Вася увидел ее, когда ей было лет пять-шесть. Кира с подружками перебрасывалась в своем дворе мячиком, и вдруг мячик перелетел через забор и упал в Васин огород. 

– Дядя, дядя! Отдайте нам наш мячик! – кричала девочка.

Вася услышал ее голосок и вышел из своего сарайчика.

– Дядя! Наш мячик упал в ваш огород. Отдайте его нам!

Вася разыскал среди картофельной ботвы желто-красный резиновый мячик, подошел к забору, отделявшему его участок от соседского, и подал находку девочке. Девочка приняла мяч, но не сразу побежала к подружкам, а на какое-то мгновение задержалась.

– Меня зовут Кира, – сказала она, – а вас как?

– Я – Вася.

Девочка удивленно распахнула глаза.

– Мама говорила, что вы – дурачок! Это правда?

– Ага.

– Мама, наверное, пошутила… Никакой вы не дурачок, вы – умный! – сказала девочка и побежала к подружкам.

Васю много раз называли дурачком в глаза и за глаза. И взрослые, и дети шептали ему это слово в спину. Не раз родители кричали своим детям из-за заборов:

– Колька, бегом домой! Ты что, не видишь, что Васька-дурачок пришел?

– Олька! Ты чего с дураком разговариваешь? Сама дурой стать хочешь?

– Сенька! Если этот дурак тебе велосипед поломает, я с тебя шкуру спущу, чтобы с дураками не якшался!

А Вася за всю свою жизнь еще ничего не сломал…

Бывало и так, что кто-нибудь из взрослых подходил к Васе с угрозами:

– Если я тебя еще рядом с нашими детьми увижу, я твою дурную башку оторву!

Вася по своему физическому развитию мог бы этого ретивого папашу одним ударом в землю на три метра вглубь загнать, но Вася еще никогда никого не бил, а поэтому втягивал голову в плечи и уходил домой.

Хотим мы этого или не хотим, но Вася знал, что он  – дурак. 

И вдруг нашелся один-единственный человек, пусть даже совсем еще маленький, который сказал Васе, что он не дурак, он – умный! Разве можно не полюбить такого человека? Никак нельзя, никак…

Вот так и жил Вася в окружении двух любимых женщин. Одна из них – родная мама. А другая – девочка Кира.

С тех пор самые лучшие свои поделки, самые забавные игрушки, самые красивые сувениры Вася делал для Киры.

Со временем девочка подросла и сама убедилась в том, что Вася – больной человек. Добрый, заботливый, но… И тем не менее, никогда в своей жизни она Васю дурачком не обзывала, ни в глаза, ни за глаза.

А Вася… Вася, притаившись где-нибудь, ждал, когда Кира выйдет на улицу погулять или будет возвращаться со школы. Завидев ее, выходил навстречу и с улыбкой протягивал очередной свой подарок.

– Кира…

Никаких других слов он ей не говорил. Только одно: «Кира…»

Беда случилась, когда Кира перешла в восьмой класс. 

Районное начальство, естественно, не без указания свыше, устроило жителям райцентра внеочередной праздник – выставку достижений сельского хозяйства. На стадионе в срочном порядке возвели десятка три фанерных павильона – по количеству колхозов и совхозов в районе, – велели каждому председателю натолкать в них самое привлекательное из урожая нынешнего года, приукрасить все это плакатами и лозунгами. А чтобы привлечь на стадион побольше народа, установили и пару дюжин лотков. Чтобы народу было чем насладиться: пирожными ли, мороженым ли, пирожками с ливером или повидлом, а то и бутербродом со шпротами. А это, скажете вы, уже не просто деликатес, это – закуска! И будете правы, потому что с этих же лотков продавали на разлив и вино, и водку, и даже вовсе уж дефицитное летом пиво «Жигулевское». 

Но это все для мужиков, – скажете вы, и опять окажетесь правы. А чем можно привлечь женщин? И тут заботливое районное начальство все «провентилировало»: на стадион съехались со всех сельских магазинов потребкооперации машины с верхней, нижней и прочей одеждой, а также с товарами первой необходимости вплоть до посуды.

Кира с родителями тоже была на стадионе. Но девочка уже устала от жары, от суеты, а родители все еще стояли в нескольких очередях за товарами. Пожалели они дочь и отпустили беднягу домой.

До дома оставалось всего ничего, когда к Кире пристали трое крепко подвыпивших парней. Сначала они просто стали задевать девочку, а когда та резко ответила одному из них, перешли к угрозам. Стали за руки хватать, теребить и тискать…

Вот тут-то Вася и услышал крики девочки. Он выскочил из своего сарая на улицу и тотчас бросился на помощь. 

Обидчиков он узнал сразу – они не входили в число его друзей, но в свое время учились в той же школе, что и он. Тут-то и пригодилась бы Васина физическая сила, если бы он сразу пустил в ход кулаки. Но, увы, ума не хватило…

– Беба, Тарзан, Кузя! Не надо… Не трогайте Киру…

– А мы и не трогаем. Видишь, она сама к нам пристает, – парень по кличке Кузя медленно подходил к Васе. – Молодая, да видно из ранних… А ты иди, Вася, иди отсюда, а то видишь… – Кузя показал левой рукой куда-то вверх за спину Васе.

Вася обернулся и задрал голову. Кузя выхватил из правого кармана пиджака кастет и ударил Васю по затылку.

У Васи все поплыло перед глазами, он потерял сознание и упал лицом вниз, прямо в дорожную пыль.

Очнулся он только на следующий день, уже в больнице.

– Ничего страшного, – сказал присутствующий тут же врач. – Небольшое сотрясение мозга, но несколько дней мы его здесь продержим.

– С ним можно сейчас побеседовать? – спросил чей-то знакомый голос.

– Не больше пяти минут, – ответил доктор и покинул палату.

Оказалось, у Васиной койки был старый, еще по первому году в первом классе, товарищ, Толя Коваленко. Теперь Коля был в милицейской форме, поверх которой наброшен белый халат.

– Здравствуй, Толя! – сказал Вася.

– Здравствуй. У меня мало времени, поэтому, Вася, постарайся отвечать мне быстро и точно. Кто тебя ударил?

– Не знаю. Их было трое. Тарзан, Кузя и Беба. Они обижали Киру. Я хотел за нее заступиться. А потом я упал и ничего не помню.

– А что они делали?

– Тарзан и Беба держали Киру, а Кузя шел ко мне и говорил, что Кира плохая. А я Киру давно знаю. Она хорошая. Можешь сам у нее спросить. Она плакала, а мне это больно.

– Во сколько это было?

– Я не знаю. Я был в сарае, а там нет ни часов, ни радио. Я делал Кире паровозик.

– Хорошо, Вася. Ты мне хорошо помог. Спасибо тебе. Выздоравливай, а потом мы еще поговорим…

Толя ушел, а Вася долго лежал с закрытыми глазами и думал о том, как сделать так, чтобы из трубы Кириного паровозика шел дым. Так ничего и не придумав, он заснул.

Вася пролежал в больнице еще пять дней. Каждый день к нему приходила мама Дуся, приносила что-нибудь вкусненькое поесть, и каждый день почему-то плакала.

– Мама, не плачь. Мне уже не больно. Я даже вставать могу и ходить.

– Да-да, сынок. Ты у меня молодец, ты у меня умница! Ты скоро уже поправишься.

– Мне нужно быстро поправиться. Я хочу доделать Кире паровозик. А еще я хочу, чтобы из трубы шел дым. Я обязательно придумаю.

– Конечно, Васенька, ты обязательно придумаешь – я знаю, – говорила мама сквозь слёзы.

После выписки Вася тотчас же отправился в свой сарайчик доделывать паровозик. А еще через три дня мама Дуся заставила Васю тщательно обмыться, нарядила его в чистую белую рубаху и почти новый коричневый костюм.

– Сегодня праздник, да, мама? Мы пойдем в гости?

– Нет, Васенька, сегодня не праздник… Сегодня девять дней Кире. Пойдем помянем ее светлую душу.

– Как девять дней? Кира уже большая, она будет учиться в восьмом классе…

– Нет больше Киры. Похоронили девочку. А нас с тобой позвали, потому что ты хотел ее спасти… Но не сумел…

– Кира умерла? Почему? Разве она болела?

– Нет. Ее изнасиловали…

– Что это значит?

– Кто-то ее так обидел, что она не могла больше жить. Она повесилась.

Такое не укладывалось в голове.

– А как же теперь паровозик?

– Оставишь себе на память о Кире. Она же тебе нравилась, правда?

– Да, она мне и сейчас нравится.

Мама погладила Васю по голове.

– Добрый ты у меня, хороший. И за что только тебя Бог обидел?

Не сразу Васе дошло, что Киры больше нет на этом свете. Вокруг трагедии ходило много слухов. Если Вася догадывался, что речь идет о Кире, он пристраивался где-то поблизости и внимательно вслушивался в то, о чем говорят люди.

Люди же говорили о том, что милиция нашла трех подозреваемых в изнасиловании, но доказать ничего не могут. На них указал Вася-дурачок, но Вася свидетелем быть не может, потому что юридически он считается недееспособным, и его показания никакой суд во внимание не примет. Хорошо, что девочка оставила предсмертную записку, а то подозреваемые в один голос утверждают, что эта малолетка была гулящей. Мол, с кем она там снюхалась – неясно, но все эти трое ни при чем. А имен никаких в записке не было, видно, девочка своих насильников не знала.

Говорили люди и о том, что Вася-дурачок хотел насильникам помешать, да они его за это чуть не убили. Но заявление у Васиной мамы в милиции не приняли. Сказали, что это он сам споткнулся, упал и ударился затылком о камень. А врач, между прочим, говорил, что у Васи на затылке четыре ранки в один ряд на одинаковом расстоянии друг от друга. Где вы такие камни в нашем городе видели? 

Еще люди поговаривали о том, что у подозреваемых отцы – большие шишки. Сейчас они пишут жалобы во все инстанции вплоть до Москвы. Дескать, это враги народа оговаривают их невинных чад, чтобы скомпрометировать отцов перед лицом Советской власти, которой они преданы душой и телом.

Потом люди говорили, что следователя, который ведет дело об изнасиловании и доведении до самоубийства, уже третий раз меняют. И каждый раз при передаче из дела исчезают какие-то важные бумажки.

Еще позже люди стали говорить, что всех трех подозреваемых отпустили на свободу прямо в зале суда за недостаточностью улик. Но те, кто был в зале, в один голос утверждают, что все трое вели себя так нагло, что у порядочных людей не осталось и капли сомнений в том, что насильники – именно они. А еще они как будто наперед знали, чем закончится для них суд.

Весь город – а это тысячи людей – знал подонков. Следователи тоже знали, но сомневались. Зато советский суд – народный судья и два народных же заседателя – в полчаса установил, что подонки – не подонки, а нормальные советские строители коммунизма. И это при том, что по драке двух соседей следствие идет не менее полугода и еще год-полтора судятся. А здесь всего-то за месяц во всем разобрались… 

Вася слушал все эти разговоры и, как говорится, мотал на ус. Пусть не все слова он понимал, но общий смысл улавливал.

Все точки над «і» в Васином сознании поставил разговор с Толиком Коваленко. Они встретились вечером в городском парке случайно. Толик был, по-видимому, малость поддавший и не в форме, поэтому и разговорился.

– Знаешь, Вася, – говорил Толик, – бывают времена, когда я тебе просто-напросто завидую. Ты многого в этой жизни не знаешь и не понимаешь, поэтому счастлив. Я в школе учился хорошо, все годы с похвальными грамотами, институт с красным дипломом закончил. И в школе, и в институте мне талдычили о всеобщем равенстве, о всеобщей справедливости, о примате закона. А в жизни… Справедливость у тех, у кого в руках власть. И они этой справедливостью вертят, как цыган солнцем. Понимаешь, о чем я?

– Нет, – честно признался Вася.

– Вот и хорошо. Так и живи дальше. А я буду тебе завидовать.

– Ты мне говорил в больнице, что будешь еще со мной говорить. Ты хотел поговорить о Кире?

– Да. Только что с тобой разговаривать, если тебе по закону верить нельзя! Сердцем понимаю, что ты говоришь правду, а закон говорит – не верь! А я знаю, что ты и врать-то не умеешь…

– Мама мне всегда говорила, что надо говорить только правду. А почему закон против сердца? Что тебе еще сердце говорит?

–  А сердце мне говорит, что те трое подонков, о которых ты мне в больнице рассказал, и есть настоящие преступники. Они! Больше просто некому… Ты сам посуди: в полвторого девочка ушла со стадиона, а в два двадцать ее родители уже из петли вытаскивали. Пятьдесят минут! Минус, как минимум, десять минут на дорогу домой. Только мою арифметику никто и слушать не желает… Если по справедливости, то я бы этих сволочей своими руками расстрелял. Но они на воле, а при встрече буквально мне в лицо плюют.

– Мама говорила, что плеваться нехорошо.

– Правильная у тебя мама, Вася. Передавай ей от меня привет… Ну, пока! Я пошел жить дальше…

Это было в субботу.

В воскресенье Вася пошел в кино на детский сеанс. С некоторых пор Васе нравилось видеть в фильмах разные механические приспособления, копии которых он потом изготавливал в своем сарайчике. Тот раз в фильме показывали какое-то средневековое побоище. Ратники там были вооружены арбалетами. Вася понял принцип действия этого древнего оружия. А еще у Васи появилась цель и смысл жизни…

Жаркий август сменяется теплым ласковым сентябрем, после чего наступает умеренно зябкий октябрь, а в ноябре уже дуют злые ветры, льют бесконечные холодные дожди, а проблески ясной погоды знаменуются утренними заморозками. 

Два месяца Вася без устали трудился в своей мастерской. Если и отвлекался, то лишь затем, чтобы выполнить очередное поручение мамы Дуси или посетить в школьном дворе свалку металлолома, в который раз отыскивая нужную железяку. Васе нужна была стальная полоса. Сталь должна быть очень прочной, но очень гибкой. А еще ему нужен был прочный металлический трос. Хотя бы полметра. И хорошо отшлифованные направляющие тоже нужны. А еще спусковой механизм, но принцип его работы Вася знал еще с открытого урока физики. И хорошие стальные спицы. Три штуки. Короче, много чего нужно, желательно очень качественного.

Первый вариант арбалета был готов через десять дней. Но стрелы, пока еще деревянные, летели совсем недалеко. Спустя еще неделю на том же ложементе был построен второй вариант. Взвести арбалет было очень тяжело, но стрела летела уже метров на двадцать. Еще неделю спустя был придуман оригинальный механизм взвода тетивы, теперь на перезарядку оружия уходили считанные секунды. Но стрелы были хиленькие…

Первого ноября родители Киры подали заявление в милицию о том, что какой-то негодяй украл из их сарая почти новый велосипед. Его в свое время купили для дочери, но в середине августа девочка ушла из жизни. Заявление приняли, послали на место происшествия наряд, собака-ищейка побегала-побегала по двору, но проливной дождь ночью смыл все следы, и милиционеры ушли ни с чем.

Четвертого ноября соседи помогли Васе похоронить его маму Дусю. Женщине на работе стало плохо, но в городской бане на тот момент телефона еще не было, а пока бегали в ближайшую контору, пока машина скорой помощи добралась по размокшей грязи до места…

Шестого ноября поздним вечером Анатолия Коваленко срочно вызвали на службу. Всю ночь он вместе с коллегами из прокуратуры и экспертами провел на ногах. И безрезультатно…

А дело было так. 

Около девяти вечера Серж Кузякин, известный в тесных кругах под кличкой Кузя, возвращался домой. Темень стояла кромешная, поэтому пришлось буквально тащиться по грязи. Кузя шел и думал о завтрашней демонстрации и о том, какой будет явка подведомственной ему комсомольской организации на такое важное политическое мероприятие, как празднование очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. С некоторых пор его авторитет пошатнулся, некоторые просто стали его сторониться… И все из-за той малолетки. Но суд ведь снял с него все подозрения, снял! Чего им еще нужно? Раз судом ничего не доказано, то ничего и не было. Ни-че-го! Кстати, а конфетка та была весьма и весьма… Сладенькая… Серж привык везде и во всем быть первым. Тогда он тоже оказался первым…

Сзади послышалось характерное чавканье грязи – кто-то Кузю догонял.

– Кузя! – окликнул его хриплый голос.

Кузя обернулся. На фоне серых туч, издали подсвечиваемых огнями железнодорожного вокзала, маячила какая-то тень. Кузя полез в карман за фонариком, но достать его не успел. Тень произнесла:

– Кира…

В следующее мгновение Кузин череп как будто взорвался изнутри, все вокруг рассыпалось миллионом ярких искр и погасло. Навеки…

В районе половины десятого из пригородного поезда вышел молодой человек. Друзья его звали Бебой – по инициалам. Беба торопился домой рассказать о том, что буквально сегодня на семинаре по научному коммунизму он выступил с блестящим рефератом на тему «Моральный кодекс строителя коммунизма». Доцент поставил ему пять баллов и пообещал поблажку на экзамене. Кстати, в свое время этот доцент подписал Боре блестящую характеристику, которая была зачитана на суде и принята во внимание. В приватной беседе доцент намекнул, что бабы есть бабы, и рождены они для того, чтобы жизнь мужиков стала сказкой, а сказка – былью. Поговаривают, что некоторые студенточки очень даже сказочно пересдают ему экзамены…

Вдруг впереди на слабоосвещенной улице появился силуэт какого-то мужика в плаще с капюшоном. Беба попытался обойти его стороной, но силуэт произнес одно только слово:

– Кира…

Беба еще успел расслышать какой-то непонятный свист, который и поставил в его моральном кодексе последнюю точку.

Тарзан (а официально – Тарас) как раз очередной раз ссорился с отцом. Отец обзывал своего сына кобелем и ругал за то, что на него поступила пока еще устная жалоба на то, что он обрюхатил очередную свою пассию.

– Еще не затих шум по поводу той малолетки, которую ты с дружками поимел в августе, – кричал отец. – Ты на что рассчитываешь? На то, что я тебя всю жизнь покрывать буду? Даже если захочу, то больше не смогу – в райкоме и так на меня все косо смотрят. Первый так и заявил: вмешиваюсь в последний раз. Не вмешается – тебя посадят. Тебя посадят – мне каюк! И с должности, и из партии вылечу пулей. Делай с ней что хочешь, хоть женись, но чтобы шума не было! Не было! Слышишь?

В этот момент раздался стук в окно.

– Кого это еще в такое время принесло? Уже одиннадцатый час! Поди открой. Если это ко мне, то скажи, что я уже отдыхаю…

Тарзан вышел в коридор и спросил сквозь дверь:

– Кто там?

– Это я, – услышал он в ответ. – Там Кузя тебя зовет…

Тарзан открыл дверь, а в следующее мгновение ему в глаз влетело что-то острое и блестящее.

– Кира… – это было последнее, что он успел услышать и осознать.

Три трупа в течение одной ночи, как раз в канун праздника. Один и тот же почерк: острая стальная стрела в глаз. Сила – ужасающая, череп пробивает почти навылет. Шансов выжить после такого ранения – ноль. Анатолий Коваленко, старший лейтенант милиции, которому поручили начать следственный действия, схватился за голову: все трое были фигурантами судебного разбирательства по одному и тому же делу. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что это месть за ту девочку, Киру…

Кто мстил, кто? Родителей девочки проверили сразу, обыск производили до самого утра – ничего! Тарзана нашли со стрелой в голове минуты через две после убийства, тот еще дергался в агонии. Отец погибшего позвонил в милицию и дал наводку, кого в первую очередь надо проверить. Наряд – срочно к родителям Киры. И что? Спят оба, одежда на вешалке сухая… Нет, родители девочки не причастны. Кто тогда, кто? Необычен способ убийства – раньше стрел ни в районе, ни в области не водилось. Ножи, топоры, пули, бутылки, кирпичи, булыжники – все было, только никаких стрел не было…

Седьмого утром все районное начальство на трибуне, принимает демонстрацию трудящихся, а в райотделе – совещание за совещанием. Плюс куча милицейских, прокурорских и прочих чинов из областного центра. Судмедэксперты, баллистики, криминалисты… В местах обнаружения трупов перемесили, руками перетерли всю грязь, опросили всех соседей, родных, знакомых и незнакомых. Эксперты что-то там подсчитали и выдали на-гора: масса стрел такая-то, скорость влета в череп такая-то, следовательно, оружие убийства обладает такой-то мощностью, что может обеспечить только пороховой заряд или какое-то другое взрывчатое вещество… Судмедэксперты, со своей стороны, кричат: следов пороха не обнаружено, следовательно, если и стреляли, то с большого расстояния. Баллистики: в темноте обеспечить высокую прицельность стрельбы с большого расстояния невозможно, а характер повреждений свидетельствует как раз об обратном – точки входа во всех трех случаях практически одинаковы…

Восьмого – следствие не сдвинулось с места ни на миллиметр. Вечером Анатолий, не спавший почти двое суток, отпросился домой хотя бы на пару часов. Начальник райотдела отпустил его до утра. А в восемь утра девятого Анатолий, как только явился в райотдел, попросил слова:

– Я, кажется, догадался. Пусть прокуратура даст ордер на обыск дома вот по такому адресу…

Ордер был выписан немедленно, и через двадцать минут Анатолий уже стучал в дверь Васиной хатки. Никто не отозвался. Пришлось выламывать дверь. Потом – разбивать окна, потому что вся хатка была наполнена угарным газом, и ждать, пока проветрится. И только потом следственная бригада и понятые вошли вовнутрь…

Вася лежал в своей кровати и, казалось бы, спал. К стене над изголовьем обыкновенными канцелярскими кнопками были приколоты две фотографии. На одной из них – мама Дуся. На другой – девочка лет пяти-шести. «Кира» - догадался Анатолий. Любимые женщины Васи. Васи-дурачка.

Рядом с кроватью стоял табурет, а на табурете лежал последний шедевр несостоявшегося технического гения – арбалет.

– Граждане понятые, прошу вас сюда. В вашем присутствии мы изымаем…

У стенки под окном стоял пропавший из сарая соседей велосипед. Из заднего колеса аккуратно были вырезаны ровно три спицы – больше Васе и не нужно было. Ведь это были те времена, когда спицы к велосипедным колесам делали из великолепной стали.

Эксперт отошел от кровати, кивнул в сторону Васиного тела:

– Этот уже неподсуден.

Анатолий, помедлив, отреагировал:

– Он и раньше был неподсуден. Он всегда был неподсуден. Но при всем при этом он был человеком добрым и справедливым.

– С чего вы взяли?

Анатолий показал на приклад арбалета. Там большими буквами было вырезано: «СПРАВИДЛИВОСТ».

Ну да, Вася-дурачок никогда с грамматикой не дружил. А со справедливостью – дружил.

– А насчет доброты что?

– Я его раньше знал. Мы с ним вместе в первом классе учились.

В результате обследования пришли к выводу, что Вася, осознав ужас содеянного, решил покончить с собой, а поэтому закрыл заслонку печи с еще горящими углями и заснул вечным сном, надышавшись угарным газом.

Но даже эксперты ошибаются. 

Вася и не собирался расставаться с жизнью. Просто он не умел пользоваться печью. Пока мама Дуся была жива, печь она топила сама, Васе не доверяла. Только она знала, когда заслонку уже можно закрыть, а когда еще нельзя. Сын этого не знал.

– Зачем ты железку засовываешь? – как-то спросил он у матери.

– Это затем, чтобы до утра в хатке тепло сохранилось. А если заслонку не закрыть, то мы с тобой к утру замерзнем…

Умирая, мама Дуся не знала, что этим самым своим поступком она тоже обрекает на смерть своего совершенно неприспособленного к взрослой жизни сына. 

…В тот вечер шестого ноября Вася продрог, очень продрог. Ему хотелось согреться. Он затопил печь – не раз видел как мама Дуся это делает. И ему удалось! Но в хатке все равно было холодно. А чтобы стало теплее, решил Вася, надо закрыть заслонку…

Что вы хотите? Это же Вася, Вася-дурачок… Инвалид детства. Недееспособный. 

Васю похоронили соседи – никого из Васиных родственников не нашли, даже дальних. Но всегда, пока были живы родители Киры, его могилка была ухожена, а в день поминовения кто-то заботливый клал на могилку пару печенюшек, пару конфеток и ставил штофик с водкой, накрыв его кусочком черного хлеба. 

К чему бы это? Ведь Вася ни разу в жизни спиртного в рот не брал… Нельзя ему было. Недееспособен потому что.

Ну и что? Зато неподсуден...

_____________________

© Кашкин Юрий Иванович