РЕПЛИКА,  УСЛЫШАННАЯ НА  ШОУ-КОНКУРСЕ  КРАСОТЫ

 

 -  Ну как  же воспеть мне ее,

долговязую голую эту

мисс-звезду,

                       до костей

обнаженную целому свету?!

Молча смотрят глаза, да и сердце молчит

у художника и у поэта:

стандартные руки, стандартные ноги

и жесты все

                       по трафарету…

 

А там – оглянитесь –

в далекой

                  ночной

                                царскосельской метели

юный Пушкин не спит,

шепчет, шепчет,

                             дрожит

                                           и садится в постели.

Нет подружки-луны в небесах –

то хмельной, то больной, то лукавой.

Всё черно, всё бело, всё черно, всё бело…

«Дым иль слава?!

Ах, пусть будет, что будет, и путь

пусть завален,

                          засыпан

                                          и зáлит,

но увидеть бы завтра  её

вновь

             в аллее той дальней

иль в зале!

 

Нет! Пусть лучше на мраморной лестнице                                                                    с маршем высоким

 край тяжелых одежд

 приподнимет  она  

                                ненароком!

 

Боже мой, боже мой, край одежд

лишь на миг приподнимет – 

точно молния  что-то мелькнет,

 обжигая, под ними!…»

 

Пораженный застыл юный Пушкин,

упав на подушки,

как простреленный

светом тем завтрашним

                                      ножки мелькнувшей…

 

 

 

                      ЕСЛИ  Б  ТОЛЬКО  СОБАНЬСКАЯ…

 

Хорошо было Пушкину! 

Не терзала его «перестройка».

Только письма вскрывали.     

 Да Собаньская нежную страсть предала.

Продала.

 

Да веселая вольная жизнь довела

до Киева-Змиева,

до Михайловского села.

Царь журил его. Ну и только.                

 

 Да, но как же горька онемевшая Речка Черная!

Почему не встала завесой, дымом?!

Почернели снега на четыре стороны.

Почему не поднялись дыбом?!

 

И  красна на снегу эта кровь африканская!

Сумасшедшей русской метелью звенящая!

Не бледнеющая, горящая!

Господи, если б только Собаньская!

 

 

 

                    ПУШКИНСКИЕ  МОТИВЫ

 

                                                                … мы будем старые хрычи, жены наши   

                                                                 - старые хрычовки, а детки будут славные, 

                                                                          молодые, веселые ребята…    

                                                                                         А.Пушкин – П.Плетневу, 1831 

 

                                                            К  Г.Ц.   

 

Это Пушкин нас тешил, как мог,

а что было, не всё было мило.

По бренчащим железкам дорог

нас железная носит кобыла.

 

А что будет – нам вряд ли постичь:

мы – из свары, толпы и тусовки.

Так держись, друг мой, старый мой хрыч!

Но – прости – я еще не хрычовка!

 

Я совсем не коварна и зла.

Я тебе напишу, как Татьяна.

Только  - нет: не дано, не смогла.

Нынче писем не пишут. И странно,

 

что так много пережито  мной,  

и уж мало -  до пиковой дамы,

но опять я всё жду, дорогой:

жду подсказки над крайней чертой

из какой-нибудь пушкинской драмы…

 

 

 

                ПРОНИКНОВЕНИЕ

              Памяти  четы  Пушкиных

 

И любовь я  его, и смерть.

Его страсти – и явь, и сон.

И не смейте, не смейте посметь

сомневаться, что я – это  он.

 

Его кровный родимый ямб –

мой сердечный врожденный ритм.

Где-то Гёте, Шекспир, Хайям…

Он один – у меня внутри.

 

И пусть странно вам будет знать:

я – она. Это чудо: она и он!

И легко мне ему писать

под безжалостный бег времен.

 

Я горю африканским огнем.

Я моложе наук и врак.

На мне шляпа с белым пером.

И на мне черный, черный фрак.

 

На мне нить серебристых бус…

Это жизнь – нас троих - кольцом.

Что мне смерть! Я её не боюсь.

Мы бессмертны, раз мы втроем.

 

 

 

                                  ОСЕНЬ

 

                               …осень чудная, и дождь, и снег,

                              и по колено грязь.

                                      А.Пушкин. Из письма к П.А.Плетневу

 

Какая осень чудная! И дождь, и снег, и грязь.

А Болдино холерой запечатано.

Ах, Пушкин, как я вспоминаю Вас

со всеми Вашими нездешними печалями:

 

дороги заперты, и ропщут мужики.

Нужна им воля вольная. Холера,

конечно, им страшна. Но это – за грехи.

И прав Господь бывает все ж, наверно.

 

А мне за что-то нынче только хлябь

дана в такую осень: ни Метели,

ни Выстрела в душе. На лужах серых рябь.

Мой Белкин увалень и нежится в постели.

 

 

 

                                  ПРОЩЕНИЕ

 

                                      Пушкинскую руку

                                      Жму, а не лижу.

                                             М.Цветаева «Стихи к Пушкину», 1931

 

 

…А  нас простил бы Пушкин, друг старинный,

за наших виршей рваные куски, 

за строфы, что не из каленой глины,

за рифм разбитых черепки?!

 

Такие под руками матерьялы:

всё расползается, огонь в печах погас.

И воздух горький. И дыханья мало.

О только бы простил, не осуждая, нас!

 

 

 

 

                    МАЛЕНЬКИЙ  МОНОЛОГ. ПОЧТИ  РОМАНС

 

Ни брата, ни сестры. Один лишь Пушкин 

и брат, и сват. Дружок и друг.

Что вспомнили? Бокалы? «Где же кружка?»

А я : «…минутное забвенье горьких мук».

Я понимаю, что его терзало, 

и как он понимал, что я пойму его!

Найду в толпе или средь шума  бала…

Мы встретились навек, и больше ничего!

 

 

 

                          К  МОРЮ

 

Сколько раз ты до меня воспето!

Вот стою и слышу шорох крыл

муз

       со всех окраин света.

И тщеславный кто-то для заметы

крылья куцые у берега смочил.

 

Как боюсь тебя коснуться словом,

чтобы пушкинскую тень не прогневить!

Вот плывет она в заре багровой,

простирается на берег, чтобы снова, снова

к шумным водам трепетно склонить

абрис тонкий, силуэт буйноголовый…

 

 

 

                            НАСТРОЕНИЕ

 

Беру перо, сжимаю пальцы и дрожу:

стучится сердце будто вхолостую –

я ничего опять не напишу…

Всё – всуе.

 

Ведь Пушкин всё  сказал за нас.

Перечитать!  Восторгом  захлебнуться

в который раз!

Ожить! Схватить перо…

но задохнуться

в своем пространстве

безвоздушных фраз…

 

 

 

                                   ОЖИДАНИЕ

 

Травы к земле приникли.                       

Листочек звенит на осине,                      

как колокол во Вселенной.                    

Что за спокой великий,                           

Господи, в этой России,                             

клокочущей и смиренной?!                      

 

 Как хлеб, разломилось небо.                                  

 Ливень, как слёзы по коже 

                  земли сухой прокатился.   

 Взметнулась старая верба.                             

 Господи, это, быть может,

 новый  Пушкин на свет родился?! 

 

 

 

                                 К  ЧААДАЕВУ

 

                                                      …Всё перепуталось, и сладко повторять:

                                                          Россия, Лета, Лорелея…

                                                                   О.Мандельштам, «Декабрист»

Как Вы правы!

Страшна история у нас –

как темный сон, как непонятный бред.

Нас Бог не спас.

И Пушкина – оспорить это – нет!

 

И вновь какая-то война

и смута у старинных стен.

Кому-то мало крови на земле –

когда все храмы на крови!

Раскрытый Пушкин на столе:

«Но я не променяю…» -

Как Вы неправы!             

 

Всё перепуталось. И всё – без перемен:

Россия, смута… и как будто

вновь перепуталось: Россия, смута с тенью Брута -

воспоминаний горький плен.

 

 

 

                      ПОСЛЕДНИЙ  ГОД

 

                                           Мне грустно и легко. Печаль моя светла.

                                                                             А.Пушкин

 

...Нет, это не печаль! Печаль светла:

лишь в ТЕ года он был светло печален.

А нынче мгла тягучая ползла.

То, что светилось там, вначале,

теперь мерцало глубоко в груди.

Потом ушло, как Грузия, за дали,

и Речка Черная чернела впереди.

 

И за спиной клубился черный человек,

хотя его все белым называли…

Ещё несовершенный выстрел

жёг слепящий снег

и небосклон седой и  мглистый…

Друзья  ослепшие не слышали, не знали. 

 

Он слышал, знал. Один.

Один он шел не на один.

И всё же, всё же победил.

 

Что? Смерть?.. Мы жизни его больше доверяли.

Она течет…И что-то еще будет с ней…

И с нами. Среди печальных, светлых и далеких дней.

 

 

 

                            ПУШКИН  ЖИВ

 

        Прочла: «был Пушкин некрасив…»

        И вздрогнула – как от удара.

        Поверить – не имела сил.

        Кто написал – слепцом был старым

        и мир давно его простил.

 

        А Пушкин светел и высок.

        Идет в ночи. Друзья уснули.

        И страх меня сбивает с ног:

        кудрей лишь только завиток

        прикрыл в пути ему висок, 

        и нет преград молве и пуле…

 

        Но, слава богу, Пушкин жив!

        Высок и светел, точно небо.

        Кто написал, был просто лжив:

        никто в его не верит небыль!

 

_____________________

   © Кресикова Иза Адамовна