* * *
Стихи и счастье несовместны...
И если б можно выбирать
Нам было – кто б, скажи мне честно,
Открыл когда-нибудь тетрадь
И написал хотя бы слово,
Смирившись с этакой судьбой?
Чье сердце выдержать готово
Такую пытку над собой?..
Тебя пугает эта ересь?
Я и сама ее боюсь –
И все пишу, еще надеясь
На этот призрачный союз.
И тают, тают понемногу
Моих несчастий облака...
А все стихи – тоска по Богу.
Неизъяснимая тоска.
* * *
За эпохой проходит эпоха,
Небосвод необъятен и нем...
Все не может закончиться плохо –
Потому что иначе зачем
Так дышало – и пело – и жило
Это сонмище света и тьмы,
Рвало струны, надежды и жилы,
Будоража сердца и умы...
Потому что иначе к чему бы
Эта музыка тихо лилась,
Трепетали желанием губы,
И глаза расцветали, смеясь?
Для чего эта глина однажды
Потеряла безмолвный покой –
И просила не влаги, а жажды,
Замирая под властной рукой
В ожиданьи последнeго вздоха
И последнего взмаха резца?..
Все не может закончиться плохо –
Потому что не будет конца.
* * *
Я человек – а значит, ранен.
Не разделяя дух и плоть,
Подай мне слово, Назарянин...
Поговори со мной, Господь.
Я помню, свет сильнее ночи –
Но чем светлее, тем больней.
А чем больнее, тем короче
Ночные проблески огней...
Не различаю гром и шорох,
И в сердце множатся кресты,
На каждом – каждом – из которых
Опять распяты Ты и ты.
Слепые звезды бьются оземь –
И вместо чистого питья
К губам Твоим смеясь подносим
Вчерашний уксус я и я.
Как пересохшими устами
Ты мог меня благословлять?..
Похоже, помнил, что местами
Мы поменяемся опять.
Сегодня я распят и ранен,
Тебя спасая и храня.
Подай мне слово, Назарянин...
Будь милосерднее меня.
* * *
Смирившись с натужным звучанием фальши,
Мы морщились дружно, но двигались дальше,
Учились давить свою нежную мякоть –
Смеясь там, где раньше хотелось заплакать.
Срывали любую случайную завязь,
В столетние сосны упрямо вгрызаясь.
Все золото мира на зуб проверяя,
Готовились выбрать сокровища рая...
Твердили на память ненужную ересь –
По-детски легко и счастливо надеясь,
Что выпадут наши молочные души,
А новые вырастут крепче и лучше.
* * *
Закрывай глаза и считай до ста –
Темнота спасительна и знакома...
Я устала, Господи, я уста...
01, 02... Вызываю помощь.
Я горю, тону, я лечу с моста,
Я расшиблась в сотне чужих аварий –
Объявляй внимание всем постам,
Я уже почти задохнулась в гари...
Этот ветер, ветер-рецидивист,
Он ломает дверь о мои ладони –
Ну, включи сирену, хотя бы свист...
То есть как – пустяк, то есть как – не тронет?
Ты уверен, точно?.. 06, 07...
Все ушли на фронт, разошлись по базам?
Нет, конечно, верю – но чтобы все,
И сейчас, так вовремя, все – и разом...
Сколько там осталось еще до ста?
Досчитаю, выдохну – станет легче.
Я устала, Господи, я уста...
Снова Моцарт. Ясно.
Автоответчик.
* * *
Я буду лучший щенок в помете:
Глаза и уши, душа и хвост,
Приучен к ласке... Ну что, берете?
Вопрос неловок и очень прост.
Я буду самой красивой рыбкой,
Вуалехвостой и золотой.
Такой безмолвной, текуче-зыбкой,
Вполне прекрасной себе такой...
Я буду птицей, большой и белой,
С изгибом шеи и парой крыл...
Да вы не мнитесь, скажите смело –
Вопрос все тот же, какой и был.
Я буду женщиной ясноглазой,
С блестящей, легкой копной волос...
Ну что, берете? Скажите сразу –
Пока вам задан прямой вопрос.
Я буду Богом, небесным телом,
Творцом кружащих, живых планет...
Да кем бы я бы – не в этом дело.
Но вы – берете?.. Ответа нет.
* * *
Как давно по ночам не смыкающим век
не уснуть до полуночи сразу –
так любви не узнать... Просто есть человек
за тебя продолжающий фразу –
и касание мыслей в касание рук
так легко и желанно сводящий,
заостренные копья сгибающий в круг
и слезу замечающий чаще,
чем стекает она с раскалившихся век,
принося облегчение сердцу...
Да пускай, не любовь - просто есть человек,
заставляющий Землю вертеться
вопреки всем законам и стрелкам часов
то быстрей, то почти замирая...
Приходящий на каждый неслышимый зов –
и тебя уводящий от края.
* * *
У любви меняется лицо,
Речь, походка, голос, даже имя –
Могут и глаза в конце концов
Стать неузнаваемо другими...
Что же остается?
Только то –
Где-то там, на уровне молекул –
То неразличаемое, что
Тянет человека к человеку.
Через пепел взорванных мостов,
Сквозь пустыни, выжженные словом,
И руины вечных городов –
Непреодолимо, бестолково,
Против воли – сотни мудрецов
Ни понять не в силах, ни ответить...
У любви по-прежнему лицо
Самое прекрасное на свете.
* * *
Все просто и ясно: мы влипли – и это не лечится.
И давит, и ноет, мутируя в нашей крови...
А жизнь, как вокзал – и судьба, как хмельная буфетчица,
Налив на копейку, десятку содрать норовит.
И вновь разбежавшись, разъехавшись в разные стороны
В десятый – и сотый – а может быть, в тысячный раз,
Кружа и петляя, вернемся сюда очень скоро мы –
В то место, которое создано только для нас.
И здесь, в суете, на прокуренной старенькой станции,
Мы снова помянем, разлив по стаканам Агдам,
Улыбку твоей бесконечно наивной Констанции –
И честь мушкетеров, и преданность ветреных дам.
И в звоне стаканов нам шпаги былые послышатся,
Салфетка заменит батистовый тонкий платок...
И мы не поймем – то ли поезд за окнами движется,
То ль вся эта станция, дав на прощанье свисток,
Со мной и с тобой отправляется в даль несусветную,
Избавив от муки сплошных расставаний и встреч,
Туда, где жива еще наша любовь беззаветная –
И нежность ладоней на теплом пристанище плеч...
* * *
Я любила тебя, как умела –
Ты шептал, что не видел таких...
Но расходятся слово и дело,
Как обычно бывает у них.
Ах, дуэлей подобных немало,
И причина у них не нова...
Я меж дулами часто стояла,
Защищая от смерти слова.
Но всегда получалось навылет,
И всегда побеждали дела...
То ли пули особые были,
То ли дырочка в сердце была.
* * *
Бьют часы на старой ратуше
Будто клювом какаду
Я не то, что журавля уже
Даже аиста не жду
Я расчесываю волосы
И смотрю себе в окно
Все посадочные полосы
Заросли уже давно
Лебедою и антеннами
Kто-то смотрит евроньюс
Кто-то плачет внутривенными
Я обычными боюсь
Вдруг испорчу день синоптикам
Обещали ведь весну
И стою, как рыба с зонтиком
Губы трубочкой тяну
Бог с тобой, какие нежности
Так, задумалась чуть-чуть
О тебе, о неизбежности
Ни взлететь, ни утонуть...
* * *
Опять ты, простушка-пастушка,
Грустишь над руном золотым,
Пока над твоей деревушкой
Свивается кольцами дым?
Пока догорает все то, что
Еще не пустили под нож...
То песни былинкам поешь, то
Опомнившись, нежно зовешь
Беспечных своих подопечных,
Ладони ко рту приложив –
И только любимый увечный
Ягненок откликнется: «Жив»...
Тебе ли пасти их по склонам
Высоких, обветренных гор?
Клянусь запоздавшим Ясоном,
В отаре твоей недобор...
То плетью хлестнет, то сожмется
Обвившая сердце лоза...
И щурят заблудшие овцы
Прозрачные волчьи глаза.
* * *
Кто мог лететь – тот улетел...
Остался тот, кто смог остаться –
Избрав освистанный удел
Непроходимого паяца,
Ловца снежинок на язык –
Непозволительно горячий,
Творца немыслимых интриг
За право честной неудачи.
Кто мог лететь – тот был таков...
Порой сомнительное счастье –
Чудесный звон былых оков
И лунный свет дее-причастья...
Есть право – худшее из прав –
Суметь однажды возвратиться,
К обломкам прежних переправ
Склонить растерянные лица –
И там, где сходит вдруг на нет
Размытый след осенней кисти,
Принять парад своих планет
На мавзолее вечных истин...
* * *
Как переиначили потери
Все, что было ясно и знакомо...
В детстве ты всегда была за Джерри,
А теперь ужасно жалко Тома.
Может, перемкнуло что-то в клеммах,
Или ты сломалась и устала?..
Ты же так любила Бэкингема,
А болеешь болью кардинала –
И, всего-то выросшая втрое,
Часто превращаешься в зануду.
Раньше Гамлет был твоим героем,
А теперь обидно за Гертруду...
...Но одно ни времени, ни вкусам
Неподвластно – было, есть и будет:
Так же свежи раны Иисуса,
Так же нет прощения Иуде.
* * *
Проходя по следам, часть которых уже занесло,
Тихой музыки шлейф среди свиста ветров различив, мы
Вдруг окажемся там, за оградой отчетливых слов,
За границей полей, в запредельности ритма и рифмы –
И замрем, осознав, что попали сюда неспроста,
В этот миг, в этот час – в невозможные яви и дали...
Что за пологом сна и за белою кромкой листа,
Может, именно нас так давно и томительно ждали.
* * *
Пока есть место музыке одной,
Не жалуйся напрасно и не сетуй,
Что дирижер стоит к тебе спиной...
Достаточно приглядываться к свету
На лицах музыкантов, наблюдать,
Как палочка летает невесомо –
И музыку вбирать, как благодать,
Как весточку желанную из дома
Покинутого, кажется, навек –
Но ждущего свидания с тобою...
Не жалуйся напрасно, человек,
Что дирижер стоит к тебе спиною.
Он обернется, только отзвучит
Все то, что им намечено, до ноты...
Прекрасен – и ничуть не нарочит.
Такой, каким и выдумал Его ты.
* * *
Когда-нибудь я вспомню эту зиму –
И улыбнусь, и вовсе не пойму,
С чего мне было так невыносимо
И так печально было почему.
И сосчитаю все твои улыбки,
Что расточались щедро и светло –
Как этот снег, вещественный и зыбкий,
Летящий прямо в черное стекло...
Когда-нибудь, из будущего лета,
Из небывалых дней я загляну
В больной февраль прощающийся этот,
В его зрачков немую глубину –
И не пойму, за что такое счастье
Так незаметно было мне дано,
И захочу опять сюда попасть – и
Лететь, как снег в раскрытое окно...
