Окончание. Начало см.:

Часть 1. 1988-1989 см.: http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/w...;level1=main&level2=articles

Часть 2. 1990: http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/w...;level1=main&level2=articles

   1991

   После того, как официально выступил Горбачев и заявил, что нельзя допустить подмены законно избранных органов власти Литвы со стороны «каких бы то ни было комитетов и фронтов», ситуация вернулась в мирное и политическое русло. С полной очевидностью победил народ Литвы в лице его законного Верховного Совета и правительства. Напоминанием о боевой ситуации остался охраняемый спецназом центр телевещания, с которого велись странные, имеющие очень мало отношения к жизни, советские передачи на литовском языке. Такие известные промосковские деятели Литвы (сторонники СССР), как Владислав Швед и Октябрь Бурденко, отказались от продолжения своей линии. Проведенный вскоре всеобщий опрос жителей Литвы на предмет их отношения к независимости имел очевидный и легко предсказуемый убедительный результат.

   На улицах Москвы с точки зрения содержания уже ничего делать было не нужно. Но оставалась тема российской (и московской) политической интриги и публичной расстановки всех акцентов таким образом, чтобы наиболее известные российские деятели из числа команды и сторонников Ельцина и противников Горбачева не оказались слегка политическим аутсайдерами на фоне недавней спонтанной народной демонстрации. Был созван митинг солидарности с Литвой так, чтобы это было уже мероприятие под эгидой руководства России. Там были официальные выступления деятелей «первого ранга», хотя Ельцина не было. Лично для меня это мероприятие обернулось очень важными на всю жизнь знакомствами с Николаем Медведевым, самым дипломатичным (и очень эффективным) литовским народным депутатом СССР, и Эгидиюсом Бичкаускасом, который был и депутатом, и официальным представителем Литвы в Москве. Знакомство произошло благодаря недоразумению. Один важный организатор официального российского митинга сказал мне, что приехали в поддержку несколько десятков человек из Тулы, и он просит меня пойти в представительство Литвы договориться, чтобы их поселили там в гостинице, так как им негде жить. Я пошел туда. Прошел к Бичкаускасу, он сказал, что да, конечно, без проблем. Вернулся к важному руководителю, сказал, что все в порядке. Он мне вдруг в ответ: ты ничего не понял, никто такой задачи не ставил, никто ничего не просил, все решено. Я говорю, как же так, это выглядит как бред, мы же только что говорили, я же эту просьбу уж точно не выдумал, в какой положение ты меня ставишь перед Бичкаускасом. Он ответил примерно в том плане, что это мои проблемы.  С ощущением большой неловкости я опять пошел к Бичкаускасу, чтобы извиниться за допущенную суету. Пришел к нему опять, говорю, что кто-то что-то не так понял, я прошу прощения, отмена. Он ответил, что все нормально и что приглашает меня приходить просто так всегда и в любое время, и что вообще мы будем друзьями. При входе в его кабинет сидел Николай Медведев, который попросил меня, чтобы организаторы вывесили лозунг, который,  будучи не очень броским, по его мнению, мог бы принести конкретную пользу для ситуации. Я просьбу транслировал, мне ответили, что уже это слышали, - и, насколько я знаю, ничего не сделали: во время митинга все было заполнено «понятными» броскими и бессмысленными лозунгами.

   Вскоре Горбачев провел заседание Совета Федерации СССР, на котором присутствовал, как было напечатано в московском протоколе, Председатель Верховного Совета Литовской ССР В.В.Ландсбергис. Было объявлено о быстрой, уже на лето шедшего года, подготовке нового союзного договора – полном преобразовании СССР в сторону конфедерации, при этом с выходом из него всех тех, кто вообще не хочет состоять в объединенном государстве. Политически вопрос будущего Балтии был, казалось бы, почти решен. Напряжение вокруг именно балтийского вопроса спало, - оно полностью и решающим образом переместилось в Москву.

    События в 1991 году дальше развивались стремительно, но это уже не относилось специально к балтийским республикам. Убийство служащих недавно созданного таможенного поста Медининкай потрясло цинизмом и жесткостью, но оно не имело прямого отношения к политике. Путч ГКЧП чуть не перечеркнул все планы для всех без исключения, но он провалился, и балтийские республики сразу же получили официально признанную всеми независимость. И три дня под ГКЧП продемонстрировали и напомнили, насколько взаимосвязаны общественные и политические обстоятельства, насколько важна общность и солидарность людей даже там и тогда, когда, казалось бы, уже взят курс на раздельное существование: по отдельности избежать крупномасштабной беды невозможно, невозможно решить «свой вопрос» помимо других.

1992-1994. Послесловие

   После вступления в силу договора Беловежской Пущи и отставки Горбачева практически сразу же всех политически затмила “новая и неведомая” Россия. “Проклятых вопросов” политической философии, связанных с СССР, уже почти никто не задавал. Как-то разом забыли историю, вместо нее осталось три-четыре фразы о плохой коммунистической диктатуре и о российском народе и Ельцине, которые ее победили. Триумфализм послужил наркотиком от тревог и вопросов о будущем и от размышлений о “цене вопроса” окончания холодной войны и смены политического режима в СССР. Западная советология как сложная и требующая опыта и знаний часть политологии, социологии, экономики и практической политики просто перестала существовать. Российская угроза взамен советской всерьез не рассматривалась, и одновременно, в отличие от СССР, Россия не рассматривалась всерьез как пространство возможностей. Чтобы сбросить груз ответственности Запада за Россию и постсоветское пространство, “было решено” насколько возможно восхищаться Россией, избегать любых острых углов, понемногу баловать российское начальство и при этом избегать углубленного осмысления проблем России, в той или иной степени отгораживаться от народов России и постсоветских государств. С Советским Союзом, наверное, все было бы существенно иначе, но без него получилось так: так было легче.

   Балтийские государства уж точно перестали быть в фокусе мирового внимания, что было и неожиданным, и уже непривычным. Россия была для них не оккупант СССР, а союзник, в каком-то смысле освободитель от Союза (о чем полюбили говорить некоторые чиновники российского МИДа, который занял место советского на Смоленской площади). При этом Россия проявляла “номенклатурное” барство и присущую ему пропагандистскую скандальность. Активно и бессмысленно использовался “русский вопрос”. Не глядя на детали, тонкости и различия, не стремясь к реальному результату, а лишь разогревая страсти, новый российский официоз, проявляя себя худшей частью советской номенклатуры, грубил странам Балтии. Так себя вел далеко не весь российский официоз образца 1992 года, но именно это поведение было наиболее заметно, а с осени 1992 года оно стало стилистически и политически доминирующим. Тогда появились “российские” ценности в противовес “общечеловеческим, тогда оказалось, что “мы своих не сдаем” и не дадим чернить “нашу репутацию”, даже если речь идет о том, что погибли десятки людей.

   Но действия Литвы, Датвии и Эстонии сразу после их международного признания я не могу назвать самыми мудрыми. Крайне категоричная резолюция Верховного Совета Литвы о невступлении в какие бы то ни было постсоветские политические структуры на всю дальнейшую перспективу отрубила пространство для маневра и возможности балтийских стран влиять на происходящее в СНГ, и прежде всего на Россию и ее международное поведение. Предвидя возможную будущую ремилитаризацию и реимпериализацию России, следовало действовать в каком-то ином ключе, нежели просто говорить России: мы вас уважаем, мы даже благодарим, но уходим от вас вообще, совсем и навсегда. Я думаю, как раз на основе трезвых ощущений реальности надо было стараться создавать иную атмосферу взвешенного участия, наблюдения, оппонирования, выполнения роли геополитического “моста”.

   Внутренняя жизнь балтийских государств была в это время, естественно, очень сложной и весьма трудной. Но одну важную задаче они решили: все провели рациональную конституционную реформу и первые свои «европейские» выборы.

   Где-то около года никаких признаков границы Литвы на железной дороге еще не существовало. Лишь появившиеся две дополнительные короткие остановки  сравнительно не в далеке от Вильнюса были «сигналом» появившейся границы (и появился там обходчик поездного состава, который внимательно осматривал колесные тележки). Потом на границе Белоруссии и Литвы стали проверять документы, появились длительные пограничные стоянки. Но документом оставался старый советский паспорт.

   В 1993 году должны были произойти два почти совпадавших по времени символичных события очень разной природы: полный вывод с территории Балтии бывших советских (ставших российскими) войск и визит в три страны Папы Римского Иоанна Павла Второго.

   Насколько я знаю, завершение вывода войск из Литвы хотели отметить красиво, с цветами и присутствием Альгирадаса Бразаускаса – только что вступившего в должность первого президента «новой Литвы». Но не получилось: российское министерство обороны, когда уже вся техника была полностью погружена на железножорожные платформы, осуществило ритуальный скандал (не помню, что послужило поводом) и сказало, что вывод войск отменяется. Страсти накалились, вместо торжественных проводов стали говорить о возможном применении силы. Через неделю после назначенного срока войска все же (альтернативы не было) уехали. Проводы были формальными и сухими.

   Визит Папы представлялся (и был) огромным событием. О подготовке к нему очень много говорили. Говорили, в частности, о возможности неконтролируемого наплыва людей из всего бывшего СССР, в первую очередь из России, об угрозах безопасности и порядку.. Много писали о возможности ограничения въезда, о новых мерах пограничного контроля. Но ничего такого не случилось. К приезду Папы я въехал в Литву по моему старому советскому паспорту. Какого-то особенного наплыва людей не заметил. Много было, но не слишком как-то. По сравнению с ожиданием все производило скорее «камерное» впечатление. Я пошел с пригласительным билетом, который мне дал о. Альгитмантас Кояцкас, на мессу на площади в Каунасе. Туда пришло несколько десятков тысяч человек, но это не были «миллионы» и не было «помрачения рассудка». Папа служил просто и скромно, как обычный католический епископ или священник, вел себя как обычный человек.

   Через месяц президент России издал неожиданный и крайне двусмысленный указ о роспуске российского Верховного Совета, и вскоре в Москве разразилось страшное и трагическое силовое противостояние, унесшее жизни почти двухсот людей. Жизненная и политическая реальность опять кардинально изменилась.

   Вскоре балтийские государства (без Папы Римского) ввели въезд по заграничным паспортам и визам. Некоторое время вместо визы могло действовать заверенное приглашение. Вскоре стала только виза. С пару лет ее можно было получить либо в посольстве, либо на границе. Потом стало возможно только в посольстве. (Въезд в страны Центральной Европы еще долго оставался без визы по приглашениям). Середина 90-х – мультикультуральному гуманитарному пространству бывшего СССР пришел конец.

   На территории России в это время полыхала «первая чеченская война». Кризисы и горячие точки, часть которых появилась еще в конце 80-х, стали знаковым явлением периферии всего постсоветского пространства, к которому Балтия имела уже лишь косвенное отношение, которое на нее влияло сравнительно мало и на которое балтийские государства уже почти вовсе не могли повлиять.

______________________________

© Коган-Ясный Виктор Валентинович