Ранним утром 29 июля 1989 года я услышал по радио о том, что заседание  Межрегиональной депутатской группы  съезда состоится в Доме кино. – А вдруг я со своим удостоверением нештатного корреспондента Калужского радио смогу попасть на это заседание? Ведь попал же я в прошлом году с ним на открытие Поместного собора Русской православной церкви! Совершенно невероятно, но попал! Какие чудные пресс-релизы и свои впечатления и переживания я позже передавал в Переделкино Анастасии Ивановне Цветаевой, которая назвала мое путешествие в Троице-Сергиевскую лавру чудом! Может быть, чудо будет и сегодня? Да и автобус 763-й идет к Дому кино почти от нашего дома!, – вот такой букет мыслей возник у меня после радиосообщения. Супруге же Ирине Васильевне, спешившей на работу в журнал “Музыка в школе”, который она сама создавала в свою бытность главным специалистом в Минпросе РСФСР вместе с самим Дмитрием Борисовичем Кабалевским, я решительно сказал: «Ира, я еду в Дом кино, и наверняка там повидаюсь с Ельциным». 

   Ельцин не только вызывал наши симпатии, но и будил во мне какие-то неясные воспоминания, относящиеся к моему детству в эвакуации, когда мы с семьей оказались в Сысерти, в 50-ти километрах на юг от Свердловска. Многие годы позже я видел во сне то дом Черепановых на улице Свердлова, в котором мы жили,  то Бесенкову гору, то Ильинский пруд возле нашего  Кашинского детдома, где мы  с братом Борисом было повздорили, а потом подружились с героем кинофильма “Цирк” Джимом Патерсоном и его братом Томом... Первые же появления  Бориса Николаевича на телеэкране вызвали во мне воспоминания именно о Сысерти, его лицо казалось мне чем-то знакомым, знакомым по далеким временам...

   Милицейский заслон я со своим удостоверением прошел удивительно легко. Толпа у входа в Дом кино скандировала:”Ельцин!Ельцин!” Я оглянулся: Борис Николаевич входил в подъезд почти прямо за мной. Я поздорововался с ним и тут же стал просить у него сказать в микрофон хоть несколько слов для Калужского радио. -Да, но ведь сейчас набегут другие!,- ответил он, и оказался прав: едва я вынул микрофон из кожуха тяжеленного магнитофона Р-5, откуда-то, как из под земли, выросла толпа иностранных теле-и радиокорреспондентов. Я со своей тросточкой и радиоснастями был оттеснен от Ельцина, и печально пошел в зал, надеясь взять реванш за хурналистское поражение здесь.

    Первый ряд, в центре которого сидел Борис Николаевич, был весь занят. Я шел вдоль него уже не надеясь ни на что, как вдруг услыхал немецкую речь.Тут же, по своему обыкновению, задал несколько вежливых вопросов и заодно поинтересовался, надолго ли уважаемые телевизионщики из “эртээль” заняли место в первом ряду. Увидев мою тросточку и как бы извиняясь один из них сказал:-Еще минуты две-три, доснимем  крупный план и будем рады уступить вам место. Так через несколько минут я оказался сидящим через два места от Бориса Николаевича и, оставив на полу у сиденья сковывший меня магнитофон, я , наконец, подошел к Ельцину с вопросом, возникшим в моей голове совершенно неожиданно для меня: - Борис Николаевич, Ваше лицо мне кажется знакомым очень давно, задолго до первых публикаций Ваших фотографий. Не могли ли мы с Вами встречаться раньше, в детстве во время войны, например в Сысерти?

   Ельцин изумленно вскинул брови и сидя  глядя мне в лицо произнес: - Ну,как же! Я как раз с родителями в  42-43 годах был в Сысерти. Лет мне было 12-13, я, конечно, не все помню, но, наверное, что-то было... Конечно было, - поспешил подхватить его признание я, - я тоже не все помню, мне было тогда 5-6 лет, но, выходит, мы с Вами друзья с детства? - Выходит, что так, - весело подтвердил Борис Николаевич, и мы радостно пожали друг другу руки, как бы закрепляя этим веселую шутку, которая вдруг может оказаться правдой.

  Заседание шло по своему плану. Многие вопросы как бы ждали своего разрешения на следующий день. В перерыве мне бросилась в глаза любопытная комическая картинка: Евгений Максимович Примаков (он тогда дипломатично и миролюбиво представлял на заседании Горбачева) – сам не очень высокого роста, стоял  в зале у авансцены, а со сцены к нему склонился, согнувшись в три погибели, один из сопредседателей заседания Гавриил Харитонович Попов. Я стоял рядом  и сокрушался по поводу того, что не вооружен фотоаппаратом, чтобы зафиксировать эту веселую сцену. - Скажите, пожалуйста, – обратился я чуть позже к нему, – смогу ли я завтра пройти сюда по этому моему удостоверению? - Не беспокойтесь, Вы пройдете даже без него, – многозначительно ответил он.

   На следующий день я пришел  на заседание пораньше, чтобы снова занять место поближе к Борису Николаевичу. На этот раз я был “вооружен и очень опасен”: помимо магнитофона со мной был фотоаппарат с автоспуском и маленькой треножкой, дома на машинке я напечатал стихи-частушки по поводу “партии правящей”, в которых даже были призывы к Горбачеву отречься от власти. Когда я вошел в зал, передний ряд был почти весь занят, но в середине его пустовало два места.

    – Скажите, это , видимо, место для Бориса Николаевича?, – робко и почтительно спросил я у Льва Евгеньевича Суханова, которого знал немного по его работе в Госстрое СССР в качестве помощника зампреда И.И Ищенко и который знал меня по моим работам по совершенствованию конструкций окон для жилых зданий.

    – Да, - улыбаясь ответил он. - А это?  - А это - для Вас, для друга детства Бориса Николаевича, так он распорядился.

   Еще не веря счастью предстоящего общения, я занял свое сиденье. Вскоре появился Борис Николаевич, весело улыбаясь, подошел ко мне и протянул руку. Пожимая ее, я признался:

   - Борис Николаевич, если бы мне позавчера кто-нибудь предрек, что я целый день проведу рядом с Вами, буду беседовать с Вами и смогу Вам выразить свою симпатию, я бы ни за что не поверил, а сейчас я жму вашу руку и признаюсь Вам в симпатии. Ельцин улыбнулся какой-то ребячьей, чуть виноватой улыбкой и крепко пожал мою руку.

   – Пока там идут разговоры, я готов дать Вам интервью. Задавайте вопросы!  Пленку с записью нашей беседы мне опубликовать не удалось тогда, я бережно храню ее и поныне. Помню, что я пожелал ему победы, он тепло поблагодарил меня за добрые слова. Затем я подал ему мои частушки, Он прочитал, рассмеялся, протянул Суханову и произнес: - Лев, сохрани, когда надо будет используем. Сознаюсь, я немного ошалел от такого успешного общения и, видимо, потеряв контроль над собой, вдруг предложил Борису Николаевичу:

  –  А что если мы, как друзья детства сфотографируемся на память? А как же Вы это сделаете?

  – А я поставлю вон там, на краю сцены аппарат на треножку, наведусь, взведу  затвор автоспуска и успею вернуться на место.

    Ельцина эта идея развеселила. Он вовсю улыбался, наблюдая, как я беспомощно извивался у глазка моего старенького “Киева”, пытаясь навести его на резкость, и кивком головы показал в сторону Попова, у ног которого покоилась урна для голосования. Её-то мне и не хватало! Тихонечко уволок я урну из-под Попова, быстро навел, нажал спуск и помчался на место...

  Как потом выяснилось, на шести из семи кадров у меня была вытянутая от ожидания щелчка аппарата физиономия, на седьмом я выглядел более или менее благополучно рядом с улыбающимся, но еще не ведающим своей судьбы, будущим первым Президентом России. В перерыв ко мне подошла будущая первый пресс-секретарь Ельцина, тогдашний активный член его команды очаровательная Валя Ланцева и сказала:

  - Владимир Владимирович, вы нам понравились, мы считаем Вас своим. Расскажите намного о себе. Я выполнил ее просьбу, не догадываясь, для чего ей это.

   - У нас к Вам просьба. Борису Николаевичу нужно дописать книгу, а условий сейчас нет. Не могли бы Вы помочь найти ему где-нибудь под Москвой домик для работы?

     Я стал лихорадочно соображать, чем бы помочь.

   - А подошло бы Переделкино , вернее, Мичуринец? По протекции Анастасии Ивановны Цветаевой я жил там в прошлом году после неудачной операции глаза на даче сестер Исаевых, дочерей знаменитого мичуринца Сергея Ивановича Исаева. Может быть, я съезжу туда?

   - Конечно, Владимир Владимирович, наверное, подойдет!

  На следующий день я был на даче, но на ней никого не застал, двери были заперты. Что делать?! Тут я вспомнил, что рядом на улице Довженко получил в это лето Булат Шавлович Окуджава, с которым мы не только были знакомы с 1952 года, но и дружили с 85-го, когда вместе съездили на 125-летие пятой калужской школы. Калитка на Довженко,11, была не заперта, я вошел на участок, постучал в дверь дома. Булат Шавлович был изумлен:

    - Володя, какими судьбами? Я рассказал ему все, что произошло в последние три дня

   - Для Бориса Николаевича мне ничего не жалко, я бы, пожалуй, впустил его сюда. Но ведь здесь сейчас черт ногу сломит, ступить нельзя! Нужен ремонт. Я тебе советую вернуться на дачу Исаевых и дождаться хозяйку. Уверен, скоро вернется!

   Дача снова была закрыта, и я на этот раз пошел попытать счастья у Анатолия Наумовича Рыбакова. Когда мой двоюродный дядюшка Константин Алексеевич Соловьев, архитектор и  бывший высокий чиновник из отдела внешних сношений Моссовета, узнал, что мы живем в Мичуринце совсем рядом с его фронтовым другом Анатолием Наумовичем Рыбаковым, он , попросил передать тому письмо с просьбой прислать ему книгу “Дети Арбата” с автографом. Из письма Анатолий Наумович узнал, как, впрочем, и от меня, что Константину Алексеевичу осталось жить считанные месяцы: рак... Книгу он тут же послал, успев мне рассказать о том, как жена Константина Алексеевича Ольга Александровна Грибова, врач от Бога, дважды спасла ему жизнь на фронте: один раз - вытащив с того света, проведя невероятно сложную операцию, другой - отказавшись доносить на него особистам, угрожавшим ей известно чем (я узнал об этом после войны у нашего комдива Прусса).

  Мы подружились с ним: Анатолий Наумович тепло поздравил меня с днем рождения подарив одну книгу мне, а другую ­– другу моему Исе Шейнису. Я дал ему прочитать уникальные мемуары бывшего адьютанта Троцкого по работе с молодежью, человека с феноменальной памятью Александра Ивановича Боярчикова, и он был ими потрясен. Когда  спустя год я рассказал ему то, что и Окуджаве, он мне ответил почти то же, что и Булат, посоветовав то же: «Владимир Владимирович, думаю, Вам надо дождаться Исаевых».

  На этот раз  мой визит был успешным. Главный пивовар России Валерия Сергеевна Исаева была дома и, узнав о предмете разговора, сразу произнесла: «Для Бориса Николаевича мне ничего не жалко! Я уезжаю в отпуск - целый месяц дача в его распоряжении!»

  Вернувшись в Москву, я позвонил Вале Ланцевой в гостиницу “Москва” о результате поездки, и  на следующий день в условленном месте на Киевском вокзале мы  с Ириной Васильевной встретились не только с Валей, но и с Наиной Иосифовной.

  Невысокого роста, стройная, в белой легкой кофточке, очень простая  и откровенная в общении, Наина Иосифовна сразу же привлекала к себе, вызывала симпатию. В  электричке мы сидели с ней рядом и вели почти получасовую беседу и о делах политических (наши взгляды полностью совпали), и о делах житейских. По нашей просьбе она рассказала о Борисе Николаевиче, о семье. Я в свою очередь, зная, что ничто строительное ей не чуждо, рассказывал ей с увлечением о моем изобретении гидроэлектростанции (теперь я имею патент) и о других своих изобретениях. Быстро пробежало время.

  Хозяйка уже ждала нас и радостно приветствовала гостей. В прошлом году на этой даче побывали и Анастасия Ивановна Цветаева, и ее подруга по заключению Эда Юрьевна Урусова, знаменитая актриса ермоловского театра, и Ирин отец Василий Антонович Пигарев, сам будучи заключенным спасший жизнь Эде Юрьевне,  вместе с другом Федей Поповым забрав ее с лесоповала. Но принимать у себя Ельциных!

  Валерия Сергеевна накрыла чудный стол, у нас нашлась бутылочка вина, потекла добрая беседа. Наина Иосифовна обратила внимание на прекрасные оконные переплеты веранды, и Валерия Сергеевна поведала ей историю о том, как Сталин распорядился выделить дачный участок другу и ученику Мичурина Исаеву, выведшему более 30 сортов яблонь для средней России, и потом  весь поселок назвали “Мичуринцем”, как завхоз МХАТа, строивший ему дачу спас списанные декорации”Вишневого сада” и встроил их в эту самую веранду ...

  Когда поздно вечером мы выходили с Наиной Иосифовной из станции метро “Белорусская”, оказалось, что здесь идет проливной дождь. По телефону  Наина Иосифовна попросила зятя Лешу захватить два зонтика: один для них, другой для нас с Ирой. Нам достался прекрасный японский зонтик Бориса Николаевича. Так на целых полгода я стал “Лордом-хранителем” зонтика будущего Президента России.

  Мы довольно часто перезванивались с Наиной Иосифовной по телефону. Хотелось поддержать эту мужественную женщину, на которую свалилось бремя  не только быть первым советчиком мужу, но вместе с ним и с семьей переживать постоянную угрозу жизни. Наши отношения переросли в хорошие, бескорыстные, дружеские. От нее в то время мы узнавали  правду о происходивших с Ельциным  опасных событиях: “барселонская  история” с вынужденной посадкой  самолета и операцией позвоночника, история с автомобильной аварией, которая была явным покушением на Бориса Николаевича, попыткой выбить  его из седла,  и многое другое.

  В то время я занимался пропагандой идей Александра Леонидовича Чижевского, и один из энтузиастов аэроионификации по Чижевскому Борис Сергеевич Иванов изготовил для меня занедорого настоящую “люстру Чижевского” генератор и излучатель отрицательных ионов кислорода с огромным положительным воздействием на организм. После того, как позвоночник Ельцина претерпел очередное “воздействие”, я позвонил Наине Иосифовне и прочел ей по телефону целую лекцию о Чижевском -“Леонардо ХХ века” и уговорил взять у меня напрокат “люстру Чижевского для Бориса Николаевича и всю имевшуюся у меня литературу, в том числе и подлинник второго тома “Отчета “ Чижевского по этой теме, полученного мною для калужского музея у его друга Б.А.Дъякова. Люстру надо было особым образом укреплять в пространстве, приспособлений у меня для этого не было. Каково же было мое удивление, когда Наина Иосифовна рассказала мне, как она инженерно решила эту задачу: сделала из длинной палки консоль, закрепив ее конец на книжном щкафу с помощью большого числа книг, а на свободном конце подвесила “люстру”. Не знаю, оказала ли солидное влияние на здоровье Ельцина “аэроионизация Чижевского по методу Ельциной”, но вскоре он вновь  был в строю.

   Время президентских выборов  1991 года застало меня в Пятигорске, в санатории “Машук”, куда я попал уже во второй раз по линии ВОС. Я активно включидся в кампанию, участвовал во всех мероприятиях города, на которых выступал, призывая отдать голоса за Бориса Николаевича, рассказывая немного и о его главной и сплоченной команде - семье. Романтизм того времени бродил и в моих жилах: для постоянной агитации за Ельцина я прикрепил на моей шапке ту самую фотографию, где мы рядом с Борисом Николаевичем сидим в Доме кино. О том, как проходили выборы в Пятигорске поспешил позвонить Ельциным домой. По голосу Леши и Тани понял, что все складывается хорошо.

  Вернувшись в Москву после победы Бориса Николаевича на выборах, я попал в новый водоворот событий. Долгие мои исследования истории рода Гончаровых, связанных с Пушкиным, привели к тому, что в начале 90-го я разыскал и организовал встречу в Москве  всех Гончаровых, которых знал, с доктором Николасом Гончаровым, по-русски Николаем Трофимовичем и его супругой, живущими в США. Встреча была теплой, запоминающейся, и Николай Трофимович упросил меня помогать ему в его делах в России, в частности, в делах связанных с реставрацией деятельности дореволюционной ИМКИ (YMCA - Ассоциация христианской молодежи и семьи, известная в 110 странах мира). 27 июня  1991 года вся делегация ИМКИ  США, которую возглавлял Николай Трофомович, собралась у нас дома Помимо Николая Трофимовича и его сына Пола (Павлуши) с американской стороны были Скотт Сейдел, текстильный магнат, родственник знаменитого Тэда Тернера, Фред и Хелина Ханна, Адриан и Фрэн Моуди из Атланты и , наконец, бравый ковбойского вида лихой американец Джо Вуттэн оттуда же. Накануне об этой встрече я позвонил Наине Иосифовне. Оказалось,  она еще никогда не встречалась с живыми американцами, и я с удовольствием  пригласил ее к нам на встречу.

  - А можно со мной будут Леша и Валера, - спросила Наина Иосифовна. 

  - Конечно!

     В нашей небольшой по американским стандартам комнатке мы, как ни странно, уместились все. Наина Иосифовна сидела рядом с Николаем Трофимовичем, который стал главным переводчиком встречи. Ира блеснула кулинарным искусством и полуичла от госте признание, что если бы она хотела разбогатеть, ей надо открывать ресторан на Бродвее. Шли один за другим чудные тосты. Мы с Джо Вуттэном подготовили импровизированный концерт: под мою балалайку и его гитару все дружно пели и “Клементайн”, и “Май Бонни”, верхом же концерта было сочиненное мною  “Русско-американское поппури” в исполнении нашего дуэта. Было ощущение, что все знают друг друга сто лет. Наконец, слово дали Наине Иосифовне, ведь она уже две нежели де-факто была женою Президента России. Она произнесла великолепную речь, в которой выразила радость по поводу того, что американцы  такие простые и доступные люди и с ними так легко общаться. Завершая речь, Наина Иосифовна произнесла здравицу в честь гостей и пожелала рзвития добрых взаимоотношений между нашими народами. Ирочка вовсю снимала встречу на видеокамеру, и мы поныне храним  драгоценные кадры этой исторической встречи.

  Наина Иосифовна не однажды бывала у нас в гостях. Летом того же 91-го я вручил ей уникальные воспоминания упомянутого ранее Александра Ивановича Боярчикова и взял у нее обещание прочитать эту толстую рукопись, добавив  шутя, что обещанного можно ждать три года. По разным обстоятельствам рукопись вернулась ко мне от нее именно через три года.

  Утром в день путча я позвонил домой Ельциным, телефон не отвечал. Позвонил на дачу. Встревоженный голос Татьяны подтвердил, что они все живы, но все очень опасно. - Нет ли у Вас в Москве факса, по которому мы могли передать сейчас  обращение к гражданам России в связи с путчем? Я назвал номер факса одного предприятия и сообщил, что немедленно еду туда, чтобы размножить обращение. Увы, оказалось, что КГБ прервал передачу по факсу на середине, и мне досталась лишь одна страница. Позже, перед моей поездкой в США по приглашению ИМКИ, на этом, еще не выцветшем листочке факсбумаги Наина Иосифовна, Таня и Лена собственноручно подтвердят историю этого документа. Мы  с Ирой бережно храним видеозапись нашего визита к Ельциным накануне той моей поездки. На пленке Ниана Иосифовна и Таня. дополняя друг друга, рассказывают о первых минутах утра 19 августа и первых словах Президента России:

  - Это неконституционно! Женщины, дайте же Президенту его носки!” А далее - рассказ о страшных подробностях тех дней.

  В середине декабря 1991 года наш молодой друг Кристиан Штеккер пригласил нас с Ирой отпраздновать Рождество в Гейдельберге. Время в России было тяжелое. Наина Иосифовна, узнав о нашей предстоящей поездке, попросила меня и Иру помочь активизировать гуманитарную помощь из Германии в Россию. Так мы и наши друзья в Гейдельберге, Манхейме и других городах Германии стали представителями Комиссии по гуманитарной и технической помощи при Президенте России, впоследствии – при Правительстве России. Нам с Кристианом и его друзьями, Хайде фон Лет, Йоганном Петерсом, Моникой Мэрле и другими пришлось много поработать. Я писал письма с просьбой о гуманитарной помощи  и отправлял  их по факсу на фирмы, выступал на радио и телевидении, организовывал публичные выступления. В газете “Райн-Неккар-Цайтунг” вышло несколько статей с моими фотографиями м заголовками “Доверенный представитель Ельцина просит помочь россиянам”. В конце февраля из разных городов Германию пошли несколько караванов с гуманитарной помощью, в сборе которой мы с моими друзьями приняли участие, а с одним краваном из пяти грузовиков и микроавтобуса с гуманитарной помощью, собранной нами совместно с  благотворительной организацией “Арбайтер-Самарите-Бунд” мы с  Кристианом и Хайдой фон Лет выехали в Россию через всю Европу сами. Не буду описывать здесь всех подробностей этого путешествия, всех приключений, скажу только, что по приезду я сам доложил Наине Иосифовне о результатах поездки, в том числе и о том, что сам, кажется, надорвался, что-то случилось с сосудами мозга, язык стал  двигаться с трудом... Так я попал в знаменитую “кремлевку”, ЦКБ, где провел более двух месяцев, солидно подлечился, сбросил 14 килограммов и окреп. Там же я успел  прооперироваться по поводу поврежденной в молодости боксом носовой перегородки, то-есть, благодаря Наине Иосифовне был не только спасен от инсульта, но прошел капитальный ремонт здоровья. Но самым памятным переживанием в ЦКБ были встречи с интересными людьми. Целый день мы провели там вместе с Галиной Сергеевной Улановой, которая, узнав, что я занимаюсь историей родов Пушкиных и Гончаровых, рассказала мне об ее удивительных встречах с потомками Пушкина за рубежом, о дружбе с художницей Натальей Сергеевной Гончаровой и многих других событиях ее легендарной жизни. Бережно храню ныне фото с Галиной Сергеевной.

  А встреча со старым другом Николаем Николаевичем Осокиным, известным юристом, который, как оказалось, за несколько лет до того перенес клиническую смерть и видел из-под потолка, как его  друг хирург копошится в его грудной клетке и при этом страшно материт бригаду, допустившую роковую ошибку! А многие встречи с Петром Петровичем Глебовым, которому я рассказывал тайны его семейства, слышанные мною от его родни Эды Юрьевны Урусовой и ее племянницы – знаменитого врача Екатерины Алексеевны Фадеевой, которой Петр Петрович когда-то делал предложение руки и сердца. Я и поныне благодарю Наину Иосифовну за ее спасительную и плодотворную помощь.

  А с Борисом Николаевичем мне посчастливилось повидаться “живьем” неожиданно для меня в ноябре 1994 года на встрече его с творческой интеллигенцией. Способствовал моему участию сам академик Дмитрий Сергеевич Лихачев, пригласивший меня и правнука А.С. Пушкина Григория Григорьевича Пушкина, с которым я не только дружил , но и коему был личным секретарем и спонсором. По болезни Григория Григорьевича мне пришлось идти на встречу одному. В перерыве я подошел к Борису Николаевичу.Он узнал меня и крепко пожав мою руку спросил:

  - С какими проблемами здесь? Я рассказал ему о поручении Григория Григорьевича выступить здесь и попросить Ельцина о встрече с ним.  Дмитрий Сергеевич написал мне уже записку, встречу я поручил готовить Илюшину, держитесь в курсе у него, А выступление Ваше  будет в Грановитой палате во время обеда.

  Мы с Дмитрием Сергеевичем шли в Грановитую, держась друг за друга. Только через два года во время встречи на его квартире в Питере в его 90-летний славный юбилей выяснилось, что у него, как и у меня , не видит правый глаз, а левый с солидной катарактой, и он по той же самой причине держался за меня, полагая, что я вижу лучше... Нас посадили рядом с Борисом Николаевичем, его – рядом справа, меня – через Наталью Фатееву и Виктора Владимировича Илюшина  – слева.

  После моей “пушкинской” речи, в которой я рассказал, кстати, и о своей недавней поездке в Лондон и встрече в Букингемском Дворце, я подошел к Борису Николаевичу. Мы с ним обнялись, чокнулись бокалами и расцеловались. А в память о первой  нашей встрече я передал ему ту самую фотографию, в создании которой он принимал самое деятельнон участие...

_____________________________

© Соловьев Владимир Владимирович 

Фото из архива автора: