Заметки с III-го Всероссийского театрального фестиваля "Русская комедия"

Сказочная быль для детей студенческого возраста

Давным-давно, в некотором государстве, в городе Р. каждое лето гастролировали разные театры. Один, обычно, оперный. Не Большой и не Мариинский, но вполне хороший. (В городе Р. не было своей оперы с балетом, и гастролеры не давали одичать.) И один-два драматических. Даже из столичного города М., бывало, приезжали. Как правило, не первой величины, но тоже неплохие. За лето театралы города Р. успевали так набраться впечатлений, что их хватало до следующего гастрольного сезона. Изредка случались подарки судьбы в виде театра Моссовета, Таганки или Сатиры. Тогда здание театра, где проходили гастроли, брали штурмом, стояли в проходах и сидели на полу.

Своих театров в городе было три с половиной, так что весь их репертуар можно было освоить недели за две. Молодежь предпочитала ТЮЗ. Хотя "идейные" спектакли с тетками в ролях юных пионеров успели отшибить у многих детей интерес к театру, но потом в нем появились режиссеры, что называется - крепкие профессионалы. И актеры бывали такие, на которых зритель ходил специально и даже по нескольку раз на один и тот же спектакль. Опять же репертуар стали подбирать поумнее, поувлекательнее. В общем, ТЮЗ надолго расцвел. Залы других театров тоже не пустовали, ибо на всякий товар есть свой купец. Особенно в провинции, небогатой на зрелища.

Фанатичные поклонники театра при каждом удобном случае ездили в столицу и успевали за неделю прорваться минимум на семь спектаклей, а потом годами хранили билеты, программки и впечатления.

Но все равно летних гастролей любители ожидали с вожделением. Билеты раскупались заранее. Лучший в городе зал наполнялся каждый вечер принарядившимися зрителями. Летние гастролеры устанавливали некоторую планку театрального качества. Пышно выражаясь, формировали эстетические вкусы публики.

А публика в городе Р. была небалованная, благодарная. Она так принимала артистов, что те, побывав раз с гастролями, в последующие годы возвращались снова и снова в жаркий летний город Р.

Потом гастроли кончились. Денег на них не стало. Ну и прочие события судьбоносные изменили жизнь в государстве настолько, что долго было не до театра.

Спустя некоторое время зачастили в город Р. столичные артисты, группируясь по три-четыре, с декорациями в одном чемодане. Громкие фамилии и названия театров заставили простодушную провинциальную публику платить немалые деньги за билеты на спектакли, которые официально именуются антрепризой. Между собой же актеры называют это "чес". Халтура, попросту говоря.

Планка свалилась на землю. Не публика тянулась теперь к высокому искусству, а театр подстраивался под вкусы нуворишей.

Культурный слой нарастает веками. Одичание происходит стремительно. Успело вырасти поколение, в большинстве своем не представляющее, зачем он вообще нужен, этот театр. И в новое, небывало роскошное здание оперы они не ходят. Многолетний антракт между приездами оперных театров на гастроли и появлением своей оперы в городе Р. пришелся как раз на тот период их жизни, когда складываются эстетические предпочтения. Возможности полюбить оперу у них просто не было. (Исключение - студенты и выпускники музыкальных учебных заведений, разбавляющие юными лицами основную массу оперной публики, значительная часть которой посещает новый театр, особенно премьеры, потому, что это стало престижным. Впрочем, это тоже неплохо.)

Тут город Р. обернулся из провинции в столицу региона. И начали в нем проводиться разные театральные фестивали - то Минифест, то "Русская комедия".

Максимум восемь из тринадцати

По причинам объективным, но не связанным с искусством, на фестивали в Ростов приезжают театры, которые захотели участвовать и смогли найти деньги на поездку. Предварительный отбор театров и спектаклей не производится. С этим приходится смириться, но тогда лучше бы назвать фестиваль "Русская комедия" скромнее: не "всероссийский", а, допустим, "фестиваль российских театров". А то приехали два театра из Москвы, один из Питера, остальные - кому ехать недалеко: Ставрополь, Воронеж, Таганрог, Новочеркасск. Плюс четыре ростовских театра. Это что - вся Россия? Нерепрезентативно, как говорят социологи.

В дни фестиваля люди, которые не имели возможности пойти хотя бы на один спектакль, мне часто говорили: "Счастливая, повезло тебе!". Тем, кто только слышал или читал о фестивале, я и хочу сказать: не жалейте, что вас не было с нами.

Программа была составлена странным образом: спектакли шли одновременно на двух городских сценах. Даже жюри не имело возможности увидеть все тринадцать спектаклей - максимум восемь.

Мне удалось успеть на семь спектаклей. Из них один - детский: "Кошкин дом" в кукольном театре. Он к "Русской комедии" причислен по касательной. Мне вообще было не до смеха: под впечатлением пожара у кошки я полспектакля вспоминала, хорошо ли выключила утюг и газ. Куклы - это хорошо, но их нужно сравнивать с куклами же.

Остается шесть спектаклей из двенадцати. Как было выбирать, если в один вечер, например, на сцене театра Горького шли "Песни нашего двора" (театр "У Никитских ворот", Москва), а на сцене Молодежного (ТЮЗ) - "Леший" А. Чехова (Драматический театр им. Чехова, Таганрог)? Большинство, конечно, предпочло москвичей. Я тоже, о чем жалею. Но об этом потом.

Кто и для кого пишет рецензии, или Гамбургский счет

Пока шел фестиваль, в городских газетах появлялись заметки об отдельных спектаклях. Фестиваль закончился, теперь пошли итоговые статьи. В одних весьма квалифицированные театральные критики очень компетентно разбирают, сравнивают и оценивают спектакли. В других бойкие репортеры пишут ахинею, путая Воронеж со Ставрополем, театр со столпом ("Александрийский" вместо "Александринский"), нагромождая штамп на штамп и употребляя слова, смысла которых не знают. Но вопрос у меня один: кто адресат этих статей? Если зрители, которые были на фестивале, то у них уже сложилось свое мнение. Для сверки почитать, что ли, совпадет ли своя оценка с журналистской? Если же это для прочих читателей газеты (которых во много раз больше), зачем им рецензии на спектакли, которые они все равно не смогут увидеть?

В одном американском фильме после первого показа какого-то шоу артисты не расходятся, клубятся, шумят и т.п. Думала, просто отмечают премьеру. Оказалось, ждут выпуска газет в полночь. Оперативность фантастическая: посмотрели - оценили, написали и в газете напечатали, все примерно в течение часа. Кто-то притащил кипу газет, артисты кинулись искать отзывы на только что прошедший спектакль. Вот тут началось ликование. Критики единодушно одобрили шоу. Это означает, что будет зритель, будет успех, будут сборы. Если бы обругали - спектакль пришлось бы снять: зритель не пойдет.

В США у критики задача чисто конкретная. Дать потенциальному зрителю ориентировку - смотреть или не смотреть. Приговор окончательный. Публика верит только критикам. Именно поэтому они должны писать объективно и независимо. Ну и разбираться в предмете, само собой. Любая ангажированность или некомпетентность - и критик выйдет из доверия читателей, что уронит авторитет газеты, тираж упадет и прочие ужасы.

Вернемся к нашим отечественным рецензентам. Не знаю, сколько театров сейчас в Москве. Раньше говорили: "Без малого тридцать, а с Малым - тридцать один". Думаю, сейчас намного больше. Газет и журналов масса. Можно, наверно, прожить сочинением рецензий. Критика как основная профессия - это радость сугубо столичная.

В городе, где три с половиной театра, заниматься только рецензированием их постановок - умереть от голода. Писать о гастролерах? Или о прошедшем фестивале? Мы вернулись к вопросу "А для кого?". Ответ на него на российской почве далеко не так однозначен, как в Америке.

Художественный руководитель одного из ростовских театров опубликовал статью под названием "Критик театру - друг, враг, брат?". Он восхищенно вспоминает местных корифеев театральной критики былых времен. Я тоже помню их статьи. Там раздавались оценки всем артистам и постановщикам, производился искусствоведческий анализ и т.п. Неясно было только одно: это в самом деле так хорошо, что нужно все бросать и бежать в театр? Несколько раз поверив рецензиям, посетила театр Горького, потом долго отплевывалась. В дальнейшем верила только отзывам надежных знакомых. Впрочем, и это не гарантия.

У меня есть ответ на вопрос режиссера. Критик театру - зритель. Но не простой, а квалифицированный. Простой зритель опишет впечатления одним словом. Профессиональный зритель, то есть критик, может так написать, что откроет публике глаза на спектакль. И более того. Помню, какое впечатление в студенческие годы произвел на меня сборник статей знаменитого критика прошлых лет Ю. Юзовского. Это высшее достижение критики - когда статья является самостоятельным произведением литературы - и запечатлевает словами момент творчества, который не передают ни фото-, ни кинопленка. Но такие таланты в области критики появляются почему-то реже, чем талантливые режиссеры и актеры.

Сегодня профессию театрального критика, кажется, отменили. Теперь его называют "журналист, пишущий на театральные темы". Ладно, пусть так, лишь бы дело знал. Но в эту компанию нахально влились репортеры, которые в театральном искусстве понимают примерно столько же, сколько любой зритель с мороза. Тут даже не специалист, а обычный читатель заметит, что журналистка берется писать про "Евгения Онегина", а сама попала в оперу впервые в жизни. И восклицает недоуменно: "А где же белокурый Ленский а ля Николай Басков?" . Бедняжка и фильмов-опер не видела, да и Пушкина не читала ("...и кудри черные до плеч"). Вот такие нынче "критики". Кое-что они слышали и потому уверены, что лучший режиссер - Виктюк, лучший художник - Шилов, а уж лучше оперного певца, чем Басков, свет не видывал.

Но ведь и серьезные, знающие критики пишут свои статьи, видя перед собой в качестве читателя, скорее, не тех, кто смотрит из зала на сцену, а тех, кто на сцене. Ну а театральные люди уверены, что рецензии пишутся для них. Они уверяют, что ждут от критиков откровенного анализа и глубокой оценки их работы. Не верьте! Только восхищения хотят они. И это понятно и естественно. Но критик, который пишет, адресуясь к людям театра, пусть именуется театроведом и публикует свои статьи в профессиональных изданиях. Или в театральной стенгазете. Статьи же, адресованные публике, господам артистам лучше не читать. Их тонкая душевная организация слишком болезненно отзывается на любую тень неодобрения. Им это вредно, и лучше играть они от этого не будут.

На семинаре критиков во время фестиваля как-то упомянули о "гамбургском счете", по которому мы, участники, вроде бы судили о спектаклях.

Не все знают, поэтому поясню. Виктор Шкловский в 1928 году опубликовал сборник литературно-критических статей "Гамбургский счет", объяснив смысл названия в программной статье. В то время была популярна цирковая борьба. Но в цирках борцы жулили и ложились на лопатки по приказу антрепренера. Однако раз в год в трактире в Гамбурге все борцы собирались и боролись по-настоящему, при закрытых дверях и занавешенных окнах, долго, некрасиво, тяжело. Там устанавливался истинный класс борцов. Выражение "гамбургский счет" сразу стало крылатым. Его применяют для оценки произведений искусства без скидок и уступок, с предельной требовательностью.

Есть ли у нас сегодня "гамбургский счет" в оценке театра? Есть, наверное. Но ведь для него нужно знать сильнейших "борцов". Для этого как будто и собираются фестивали. Но где ж тут - лучшие? Большие режиссеры где-то далеко. А мы - на дне и слышим эхо, доносящееся с поверхности: "Васильев... Додин... Някрошюс... Фоменко... Гинкас...". Может, и в провинции живут где-то выдающиеся таланты, у которых нет денег, чтоб выбраться "в Гамбург" и помериться силами.

Даже в Москве, где доступны для обозрения любые театральные шедевры, "тусовочность" вынуждает критиков считаться с вещами, к искусству не относящимися. Читаешь столичную прессу - все выдающиеся, великие, на худой конец талантливые; очередной спектакль - шедевр. Смотришь сам - ну и лажа!

Когда-то я имела счастье бывать в "Современнике" Ефремова (еще на площади Маяковского), а потом по инерции спустя сколько-то лет посмотрела ряд спектаклей в том "Современнике", где главным режиссером стала Галина Волчек. Критика писала о ней в восторженном духе. Но мне было с чем сравнить. И сорок тысяч критиков не могли бы заставить меня поверить в ее режиссерский гений. Гамбургский счет сработал.

Критик - лазутчик зрителя в стане театра. И лучше всего ему быть для театра Мистером Икс. Покупать билеты в обычной кассе за свои деньги. Писать под псевдонимом. Не светиться в "тусовке". Не вступать в личные контакты ни с какими артистами и режиссерами, вообще ни с кем из театрального мира. Только так он сможет сохранять независимость суждений.

Но так у нас не бывает. Зато если кто-то, особенно в небольшом городе типа Ростова (конечно, небольшой, ведь все друг друга знают!), рискнет прямо и откровенно изложить свое мнение в газете, ему могут позвонить с угрозами, могут и фейс начистить, а то - обвинят, что его подкупили. Это все истинные происшествия...

Мы любим петь и смеяться, как дети

Психологи (в США, кажется) провели как-то эксперимент. В двух студенческих группах сказали, что им прочитает лекцию преподаватель из Англии. Одну группу предупредили, что преподаватель очень серьезный и строгий, а другую - что лектор отличается блестящим остроумием. Затем один и тот же человек прочитал в обеих аудиториях одну и ту же лекцию с одинаковым выражением лица и интонациями. Первая группа сидела, замерев; после лекции студенты сказали, что лектор действительно очень суровый. Вторая заливалась смехом, а потом все восхищались истинно английским тонким юмором лектора. Так действует установка.

А в Ростове на афишах - театральный фестиваль "Русская комедия". Дана установка: посмеемся! И зрители радостно хохочут на всех спектаклях. Просто потому, что хотят порадоваться. Но если публика выходит из зала довольная, не жалея о потраченных деньгах и времени, значит, все в порядке? Фестиваль удался?

Опросов я не проводила, но во время действия то и дело озиралась по сторонам. Веселые лица, оживление по любому поводу, аплодисменты. Так и есть, народ в восторге. Что ж делать козью морду по поводу невзыскательности публики? Театру удалось поднять ей настроение. Разве это не оправдывает все усилия организаторов и участников фестиваля?!

"Песни нашего двора" в постановке Марка Розовского в программке названы хитом последних театральных сезонов. Нет, успех сокрушительный, это точно, сама свидетель. Но не соучастник.

На сцене натянуты веревки с предметами одежды, стоят и лежат корыта и прочие атрибуты коммунального быта. Зрители восхищаются узнаваемостью и подлинностью деталей оформления. Критики-то могли бы заметить, что это все заимствовано, вторично, видено во множестве спектаклей и фильмов. Грубо карикатурные "соседи" и выглядят, и ведут себя приблизительно, неточно. Когда на сцену из зала вылез потанцевать мужик из публики, это оказалось вроде появления живой кошки. Он был натуральный парень из того самого двора, а все прочие - любительская подделка.

"В этом спектакле звучат шлягеры 30-60-х годов, большинство из которых никогда не исполнялось ни со сцены, ни с эстрады, но которые, тем не менее, известны всем", - это тоже из программки. Вот где вышел облом: я из этих песен три четверти услышала впервые - какие-то "Красное-зеленое", "Туфельки", "Стаканчики", "Тити-мити"... Потому на меня не подействовал ностальгический гипноз. А зал, судя по реакции, помнил их с детства или с юности. Радость узнавания - испытанный прием воздействия на аудиторию. Такие воспоминания, такие чувства воскресают! Только очень холодный взгляд видит вкусовые провалы, самодеятельные ухватки, монотонную манеру исполнения и пр. Все действо по настроению напоминало ретро-вечер бардов "Песни ХХ века", особенно когда зал по призыву Марка Розовского запел "Плыла, качалась лодочка" (кстати, эта песня, да еще три-четыре вправду хороши, потому что написаны талантливыми композиторами и поэтами; прочие песни, как говорится, не представляют художественной ценности, в лучшем случае - этнографическую). Сразу бы предложили подпевать всем песням, то-то было бы весело. В виде апофеоза уже после концерта - пардон, спектакля - зал слился в экстазе, спев хором "Виноградную косточку". Уж совсем она не из "нашего двора", и сам Окуджава хорового исполнения своих песен не одобрял. Но зрители ушли домой в состоянии размягченно-счастливом: побывали в прекрасном прошлом, попели, повеселились от души.

Ностальгические воспоминания о славных прошлых временах в последние годы эксплуатируются в хвост и в гриву. Всевозможные "Старые песни о главном", "Старый телевизор", "Старая квартира", древние советские фильмы, "В нашу гавань заходили корабли" - кажется, их по телевизору смотрят все. Театр "У Никитских ворот" подключился к ностальгическому каналу двумя спектаклями. Первый - "Песни нашей коммуналки" - он привозил на прошлый фестиваль. Второй привез сейчас. Говорят, в Москве он идет прямо во дворе и производит совсем иное впечатление. Возможно... Но на сцене...Театрализованный концерт - это еще не спектакль. Статус профессионального театра-студии (1987) и даже государственного театра (1991) не превращает самодеятельность в профессионалов, подобно тому как звания академика или доктора наук, которые сейчас получают все кому не лень, не гарантируют, что это настоящий ученый.

Сватовство вурдалаков

Тень ильфопетровского театра Колумба повисла над сценой с первой минуты спектакля "Женитьба" (питерский Академический театр драмы им. Пушкина, гордо именующий себя Александринским). В "Двенадцати стульях", как вы помните, Агафья Тихоновна спускалась по проволоке, протянутой через весь зал, балансируя зеленым зонтиком с надписью "Я хочу Подколесина". В петербургском театре ее - в свадебном платье, с растопыренными руками и ногами - протащили по воздуху над сценой, подвесив к тросу. У Ильфа и Петрова "женихи были очень смешны, в особенности - Яичница. Вместо него выносили большую яичницу на сковороде". У питерцев тоже было - обхохочешься. Яичницу загримировали под Собакевича. Моряку Жевакину приклеили клоунский нос, мерзкий до чрезвычайности, что делало особенно смешным его недоумение: "Или во мне какой-либо существенный есть изъян, что ли?". Подколесин восклицал: "Где ж седой волос?", снимая при этом платок с абсолютно лысой головы.

Но главное впечатление - так сказать, образ спектакля, - создавалось с помощью оформления. Сложная конструкция в виде трансформирующегося дома с башнями, - пыльного, мрачного, поросшего каким-то длинноволосым мхом, - была главным действующим лицом и напоминала замок, где живет Дракула. Действующие лица выглядели персонажами из фильма про оживших мертвецов: и грим, и одежда, и движения - ни дать ни взять вурдалаки. Агафья Тихоновна в конце, спутав "Женитьбу" с "Вием", легла в гроб, как это делают вампиры на рассвете. Согласно жанру фильмов об упырях, был там один живой молодой человек - почему-то загримированный под Гоголя, но весьма бесцветный, который слонялся по сцене, мешал персонажам и говорил вместо них часть реплик. Текст комедии Николая Васильевича, видимо, всем страшно не нравился: его сократили беспощадно, но все равно он казался несмешным, поэтому его произносили скороговоркой, с ужимками, трудно было разобрать слова. Впрочем, некоторые фразы, долетавшие до зала, вызывали смех. Зрители явно знакомились с произведением Гоголя впервые в жизни.

Критикам спектакль понравился, они рассуждали о трагичности и мистичности мировосприятия Гоголя, поминали сочинение Мережковского "Гоголь и черт". Вот бы удивился Николай Васильевич такой трактовке. Он-то был уверен, что написал бытовую комедию. А что обозначил в подзаголовке "совершенно невероятное событие", так это иронически усмехаясь.

Унылый балаган

Это определение можно приложить к большинству спектаклей, увиденных на фестивале.

Лет двадцать назад попала я в Москве на спектакль "Брысь, костлявая, брысь!" (в театре им. Станиславского, помнится). На сцене все крутилось-вертелось, масса статистов находилась в непрерывном движении, все было ярко, пестро, профессионально. И невыносимо скучно. Спектакль врезался в память именно этим - непонятным - снотворным эффектом. И вот в Ростове в первый день фестиваля был показан "Царь Максимилиан" по пьесе А. Ремизова (Московский театр им. Ермоловой). Давние московские впечатления сразу же всплыли. И не случайно. Режиссер оказался тот же самый - Борис Морозов. Спустя столько лет он остался верен своей однажды найденной манере. Музыка, эффектные мизансцены, трюки, постоянное мельтешение, беготня, текст разобрать трудно. И неудержимо клонит в сон. В чем тут дело? Страшно сказать, но боюсь, что в таланте. Профессионализм его, к сожалению, не заменяет. Режиссер создал артефакт - искусственное образование, очень похожее на настоящее, но нежизнеспособное.

В программке обозначен жанр - "мистерия-буфф". При этом в описании спектакля присутствуют другие определения - "народная драма", "комедия", "трагикомедия", "трагический балаган". Вернее всего было бы его обозначить как выше сказано - унылый балаган. Но критика повторяет "мистерия-буфф", не задумываясь о том, что это не жанр, а оксюморон - соединение взаимоисключающих понятий - изобретенный Маяковским для шокирования почтенной публики, которая хорошо знала смысл обоих слов, в наше время мало кому понятных без комментариев.

Спектакль театра Марка Розовского "Доктор Чехов" составлен из сценок по хрестоматийным рассказам и похож на учебную работу студентов театрального института (если бы не солидный возраст большинства актеров). В середине началась клоунада. В зал спустился унтер Пришибеев и принялся приставать к зрителям - точно как Ян Арлазоров - "Баба, иди домой!", "Всем встать!" и т.п. В цирке клоуны смешнее и пристают не так долго и нудно. Я заснула по-настоящему. Публика смеялась и осталась довольна спектаклем.

Как объяснить то, что унылый балаган имеет такой успех? Может быть, просто тоской по любому веселью? Включите любую передачу типа "Аншлага". Публика падает со смеху, для которого причины нету никакой.

Над чем смеяться?

Только три спектакля про современность было в программе фестиваля "Русская комедия": "Конкурс" А. Галина (Ставропольский театр драмы им. Лермонтова), "Пока я жива" Н. Птушкиной (Ростовский театр драмы им. Горького), "Театр" Н. Коляды (Ростовский молодежный театр). А я не попала ни на один из них. Поэтому приходится верить на слово коллегам-журналистам. На семинаре критиков их, мягко говоря, не хвалили. Говорили, что авторы пьес жизнь либо знают понаслышке, либо видят исключительно в тонах помойки. Ну, значит и жалеть не о чем.

Из остальных спектаклей три - по Чехову, два - по А.Н. Толстому, один - по Гоголю, один - по А. Ремизову.

Только два из них хвалили практически все, кто посмотрел. Первый - "Леший" по ранней пьесе Чехова (Таганрогский драматический театр им.Чехова). Второй - "Театральный романс" по пьесе А. Толстого "Кукушкины слезы" (Воронежский театр драмы им. Кольцова). А поставил оба спектакля режиссер Анатолий Иванов (ему присужден приз за творческое развитие традиций русской реалистической сцены). Не видела "Лешего", к сожалению. "Театральный романс", пожалуй, единственный спектакль, не вызывавший, как прочие, тоскливого недоумения. Хороший профессиональный театр. И смешно бывало местами. Но это благодаря актеру Валерию Потанину (кстати, ему присудили два приза: от жюри и от семинара театральной прессы), тянувшему спектакль к комедии как локомотив. Остальные актеры были чересчур серьезными. А Потанин был таким смешным, потому что вел себя абсолютно современно и даже вставлял какую-то отсебятину из языка сегодняшнего.

Тут мне вот что на мысль пришло: почему это основная часть фестивальных пьес - из прошлого, отстоящего от нас почти на сто лет, а "Женитьба" - так на полтора века?

Вспомнила выдающихся комедиографов. Аристофан и Плавт, Мольер и Бомарше, Шеридан и Шоу, Фонвизин, Грибоедов, Гоголь, Островский, ну и Чехов, наверное. Дальше - с трудом: Маяковский, Эрдман... Что общего в их комедиях? Все - про современную им жизнь. Кто бы во времена Мольера, скажем, или Островского смеялся над пьесой столетней давности? !

Трагические или драматические события находят отклик и сочувствие зрителей века спустя. Не то с комическим. Есть, конечно, какие-то вечные поводы для смеха, но их тоже нужно перенести на современную почву. Иначе не смешно. Или смешно по-другому и далеко не так, как современникам.

Смех над близким, хорошо знакомым во все времена составлял суть комедии. Тот же балаган разговаривал с публикой на ее языке, с ее активным участием и сочувствием. Сегодня это жанр этнографический, как бы ни пытались нас убедить в его праве на жизнь. "Царь Максимилиан", опубликованный в 20-м году прошлого века, базировался на дореволюционной народной комедии и сейчас понятен только узкому кругу специалистов, но и они вряд ли бурно хохочут на спектакле.

Текст "Женитьбы" весь построен на бытовом материале начала XIX века. Без комментариев сегодняшний зритель не поймет того, что публика гоголевского времени считывала автоматически. (Простой пример. В списке действующих лиц обозначено - "Яичница, экзекутор". Спорим, 99 процентов зрителей решили, что Яичница кого-то наказывает, может, сечет нерадивых чиновников. Между тем, экзекутором в дореволюционной России называли чиновника, наблюдавшего за внешним порядком в канцелярии, типа завхоза; по латыни это слово означает "исполнитель". Это я не сама такая умная, а после спектакля посмотрела в словаре.) И не зря постановщики так порезали текст. Несовременно, непонятно, неблизко - несмешно. Зачем же брать старинную комедию как повод для постановки то ли драмы, то ли трагедии?

Задумалась я над всем этим и давай приставать к критикам. А они мне начинают, как ребенку, объяснять, что сквозь старую комедию постановщик показывает нашу жизнь. Оказывается, унтер Пришибеев, который выдергивал из публики жертвы и отдавал залу приказы, показывает нам, что пришибеевщина жива поныне и мы по-прежнему готовы подчиняться тупой силе. Да уж, просто глаза открыли... И что, ради этой свежей мысли мы терпели четверть часа дурацкой клоунады?

Нет, выбор дореволюционных комедий определяется совсем другой причиной. Совковая эзоповщина - вот что это такое. Не нужно напоминать, чего стоило в советские времена поставить на сцене современную комедию. Маяковский и Эрдман -недаром список прервался на них. Их судьба стала назиданием для всех, кто посмеет и осмелится "осмеивать советскую действительность". Прорывались на сцену единицы, сегодня рассказывают, как их комедиям цензура обрубала ручки-ножки. Про одобрявшиеся и дозволенные свыше комедии на уровне "Стряпухи" говорить не будем. Традиция русской комедиографии прервалась.

Ну и придумали безопасный вариант. Классику цензура запрещать не решалась. Вот и ставили старые и древние комедии с намеками на современность, подмигивая залу и показывая фиги в кармане.

"Проклятая пора эзоповских речей, литературного холопства, рабьего языка, идейного крепостничества!". Это не я, это Ленин В.И. восклицал, правда, по поводу царского времени. "Пролетариат положил конец этой гнусности, от которой задыхалось все живое и свежее на Руси". Ну да, как обычно у В.И., с точностью до наоборот.

"Перестройка положила конец этой гнусности!..." - воскликнули бы мы лет десять назад. Кроликов выпустили из клетки и сказали: "Можно бегать!". Но бурный поток современных комедий почему-то не хлынул. Театры ставят вроде бы комедии, но какие-то маловысокохудожественные, с юмором ниже пояса, или чернушные, или с приставкой траги-. А многие предпочитают привычную эзоповщину.

Где ж они, наши Гоголи и Щедрины? Все откочевали в эстрадный сольный жанр?

А вот книжечка, вышла в Ростове, в 2000 году. Автор - местный литератор Александр Хавчин. Называется "Гейша, или Святое дело". Это пьеса в двух действиях. Комедия! Из современной жизни. Без чернухи и порнухи. Смешная. Кто бы взялся поставить?

Может, и другие авторы где-нибудь в провинции пишут или уже написали комедии - смешные и злые, остроумные и сатирические, про нас с вами... И на следующем фестивале мы их увидим. Нужно добавить всего одно слово к названию - "Современная русская комедия"

_____________________________

© Наталья Смирнова