Жуткий сон наяву. Жара в июне сорок первого. Белоруссия в огне, люди шли на восток, по разбитому Могилевскому шоссе. В том аду дети взрослели не по дням, а по часам...

Александр Ясинский рассказывает о войне так, как будто это было вчера. С ним беседует журналист Диана Стуканова.

Биографическая справка:

Александр Ибрагимович Ясинский родился 20 июля 1929 года в Минске.
Участник партизанского движения в годы Великой Отечественной войны. В 1946 году окончил ремесленное училище, в 1949-м – Минский финансовый техникум, в 1953 году – Ленинградский финансово-экономический институт, аспирантуру института экономики АН БССР. Работал контролером-ревизором КРУ Минфина СССР в г. Барнауле, затем старшим контролером-ревизором КРУ в Минске. С 1962 года – зам. начальника научно-исследовательской лаборатории экономики СНХ БССР, с 1965-го – главный экономист СКБ Минавтопрома СССР. С 1970-го проживает в Тольятти, работает на АВТОВАЗе: прошел путь от заместителя начальника финансового управления завода до директора по экономике. Награжден орденом Трудового Красного Знамени.
В течение нескольких лет был вице-спикером Тольяттинской городской думы.
Последние годы возглавляет Совет ветеранов ВАЗа.

– В сорок первом мне было 12 лет, и я захватил в своей малолетней жизни два периода войны. Первый – это отступление. Я был тогда в пионерлагере, километрах в восемнадцати от Минска.

Наши войска отступали, выбираясь из «котла». Они шли рядом, через наш лагерь.

Почти весь персонал пионерлагеря разбежался, все хотели побыстрее удрать. Удирали, потому что знали, как немцы обходятся с еврейским населением. (А у нас как раз лагерь был от кожгалантерейной фабрики имени Куйбышева, работали там в основном татары и евреи).

– Значит, вы, дети пионерлагеря, были предоставлены самим себе?

– Сами выбирались. В компании нас было пятеро пацанов. Мой десятилетний брат Борис, я и еще трое ребят. Мы «драпанули» из лагеря, пошли домой, в Минск. Помню, нашли пулеметные ленты и стали искать наших солдат, чтобы получить за это «высочайшую похвалу». Они, конечно, не обрадовались, наподдавали нам и предупредили: «Не ходите дальше. Там – немцы».

– Вам было страшно?

– Никакого страха не было. Мы же домой возвращались! Дошли до местечка Смеловичи, где всех беженцев собирали на ночлег в синагоге. Младшего брата я там оставил. А мы с ребятами решили идти дальше.

Так мы дошли до линии фронта. Смотрим: в чистом поле у немцев привал. Орудия, танки. Ходят немцы в шортах, бреются, пьют кофе.

Нас допрашивал офицер. Говорил он по-русски абсолютно чисто. Может, был из наших эмигрантов. Задал роковой вопрос: «Юде?» Среди нас был Голдштейн, мальчишка характерной внешности. Но мы ответили: «Нет, татарин».

Сейчас я уже удивляюсь, какие мы тогда были ушлые и подготовленные. Взрослые нам внушали: «Не говорите, что вы – пионеры». Мы закопали красные галстуки в лесу.

Нас очень пугали немцами. (Конечно, пропаганда во время войны нужна. Но иногда это была не пропаганда, а «пугаловка», неумная, прямолинейная).

К удивлению, нас отпустили. Мы прошли второй эшелон немцев. И еще один... Там нас напоили кофе. Жара стояла неимоверная. Мы сами попросили у немцев пить. Дали нам кофе вместо воды. (Боялись, но пили. Думали, что кофе отравлен.)

Сутки мы плелись. Подошли к окраине Минска. Там был поселок знаменитой шоколадной фабрики «Коммунарка». Подошли к «Коммунарке» – и началась стрельба. Мы не знали, в чем дело. Немцы орали на всех, не ясно, из-за чего. Мандраж охватил, будь здоров.

А это был комендантский час. Уже наступили сумерки... Завершался седьмой день войны – 29 июня. Минск только был занят. Немцы разбомбили город, снесли весь центр вместе с жителями. Кирпич горел! Все полыхало... Самое жуткое – запах трупно-гаревый, невыносимый.

Ужас. Хотя мы уже надышались этим запахом по дороге в Минск. Могилевское шоссе разбомбили. По обочинам лежали трупы, разбитые машины, обозы, подводы... Зудели, роились мухи. Жара была страшная. Это было самое знойное лето, какое мы помнили.

До сих пор все это снится...

– А в это время ваша мама находилась в Минске?

– Да, и мама, и сестра. Причем мама еще в начале войны перенесла операцию... Узнав от меня, что младший брат Борис остался в Смеловичах, она тут же отправилась за ним. Я шел с нею. Хотя из-за боли она далеко уйти не смогла.

Пошел я один. Но уже другой дорогой. Шоссе было закрыто. Немцы «прочесывали» дороги и на шоссе никого не выпускали.

А население двигалось на восток. Народу – тьма. Эвакуация...

Какими-то проселочными дорогами я вышел к Смеловичам. Наши пацаны были там. Боря тоже. Некоторые пионервожатые вернулись, да и родители пришли на помощь. Когда узнали, что я проделал путь туда-сюда, все удивились, я был в их глазах чуть ли не герой.

Обратно я шел впереди, а все – за мной.

Вот такое было начало войны...

– В двенадцать лет вы совершили мужественный поступок...

– Никого не волновал мой возраст. Я сделал дело: вернул маме младшего сына.

– Чего вы все-таки боялись в войну?

– В Минске мы жили рядом с Домом правительства, где в войну располагались немецкие штабы и госпиталь. Восьмого марта 1942-го наши бомбили Минск. Мы не успели даже выскочить в подвал. Летели раскаленные осколки. А когда все кончилось, на деревьях висели останки... С тех пор я всю войну боялся бомбежек. Крестился и молился, когда бомбили.

– Однако вы же не боялись быть связным минских подпольщиков и в дальнейшем партизаном?

– Должен сказать, что начинал я свою «противоправную деятельность» уже в начале июля 41-го. Мое первое «подпольное» поручение состояло в следующем: нужно было вывести из лагеря интернированных одного человека. Кто «сверху» дал команду – этого я не знал. Нам поручили взрослые. Нас было человек семь пацанов. Мы рвали траву возле колючей проволоки лагеря. «Приучили» охрану. Улучили момент, сообщили нужному человеку, где он должен нас ждать. Это был Голанд, председатель фабкома. Мы его вытащили без труда, был он тщедушный... Пошли через руины, вывели его в гетто. Второй раз я выводил его за пределы Минска. Он попал в партизанский отряд Зорина – и там погиб.

Сын его Лева погиб еще раньше, 7 ноября 41-го, во время погрома. Мы жили в том районе, который немцы превратили в гетто. Седьмого ноября был первый погром. Ночью гетто окружили. Многих повезли на еврейское кладбище. На расстрел...

Связным я начал работать в сентябре 41-го. В доме у нас была «перевалочная база», бывали подпольщики, руководители минского гетто. Мне постоянно давали какие-то поручения.

Была у меня даже подпольная «мама» Клара Железняк, по паспорту – Тереза Варенникова. Ее дети погибли во время погрома.

«Заложил» нас один сосед, он в управе работал. Ходить ему далеко не надо было – «СД» было рядом.

Но мы успели убежать. Один подпольщик ждал каждого из нашей семьи, предупреждал: «Дуй на Юбилейный рынок. Домой не ходи».

На рынке нас посадили на подводу и увезли в Западную Белоруссию.

На новом месте я тоже работал связным. Сначала жил отдельно от всей нашей семьи. Затем, в октябре 43-го, вернулся в деревню Гай, где были мама, сестра и брат.

Туда часто наведывались партизаны. Ночевки, дневки... Надо сказать, что местные жители встречали их приветливо. Но были и среди них обозленные люди. Они-то и выдали фашистам, что партизаны у нас на дневке...

Как раз я пошел проверить обстановку и увидел, как идет целый обоз полицаев. Они были поддавшие, сильно орали. Я скатился по снегу, скрылся. Успел сообщить о непрошеных гостях одной группе партизан... А в деревушке партизан предупредить не смогли.

Немцы под горку спустились – и с ходу забросали дом гранатами. Началась стрельба. Партизаны выбежали на снег белый, каждый виден был как на ладони. Верхом их догоняли. Перебили всех. Дом сожгли.

Пришлось спешно уезжать. Мама, брат и сестра покинули деревню. А я еще остался со своими «подпольными родителями». Вскоре вывезли нас в другую партизанскую зону.

Стал я проситься на Большую землю, то есть за линию фронта. Была у меня мечта – попасть в Суворовское училище. Просился-просился, но ничего не вышло. Пришлось здесь работать. Это были партизанские будни...

– Как сейчас, через полвека с лишним, вы воспринимаете опыт войны?

– Никакого особого опыта я не приобрел, между прочим. Приобрел характер.

– Война обнажает суть любого человека. Либо ты побеждаешь страх...

– …либо станешь предателем.

Я видел многое. Расстрелы, казни. Помню, как люди шли на виселицу, не дрогнув.

– И не было тех, кто плакал и просил помиловать?

– Было и такое... Видел, что вытворяли немцы. Видел, как наши расправлялись с предателями. Тоже расстреливали и вешали.

Я научился не бояться. Так вели себя все партизаны. Научился резать правду-матку. Конечно, потом это выходило боком. Ни перед кем я не лебезил, не подхалимничал. Никого ни о чем не просил для себя.

– Как и когда закончилась для вас война?

– Мы с мамой пошли к нашему минскому дому. Нас даже не допустили в дом. Оказалось, что там жил герой, командир партизанского соединения, председатель Президиума Верховного совета Белоруссии Козлов (его именем потом была названа одна из центральных улиц Минска).

Шел я по Минску – встречные улыбались. Вид у меня был лихой. Иду в пилоточке, во френче, галифе, сапогах. Со знаками различия партизанской бригады. На мне – карабин, пистолет, две гранаты... Это было в августе, а Минск освободили еще в июле 44-го. Конечно, юный партизан насторожил военных. Вызвали майоры охрану. Пришел караул. Хотели, конечно, меня разоружить. Я – за оружие: «Не подходи!»

И нас с мамой под охраной увели назад, в лес. А там уж всех разоружили. Со злости я успел две гранаты побросать в озеро. Был я зол оттого, что меня не пустили в родной дом. Живет, видите ли, там герой... И настолько был я разъярен, что возненавидел всякое начальственное высокомерие.

– Разумеется, из-за войны вы не могли учиться. Как наверстывали упущенное?

– Конечно, я понимал, как отстал в учебе. Самолюбие у меня было. Стал заниматься, много читал. Штудировал науки в Ленинградском финансово-экономическом институте.

– Что изменилось в наших людях после войны и Победы?

– До войны – мелкотравчатый был народ, доносили друг на друга, «грызлись». А война будто сказала: «Нет, ребята, так жить нельзя, все это называется предательством». После войны уже был сплоченный советский народ. Когда из Германии возвращались войска, они проезжали через Белоруссию. Был советский солдат. Не различались они по национальности. Фронтовое братство охватило всю армию.

Да и в самой Белоруссии было братство. Триста тридцать тысяч белорусских партизан – это не просто армия. Это люди с особым характером. Партизанским...

____________________________
© Ясинский Александр Ибрагимович
Стуканова Диана Николаевна