Наука есть социальный феномен. С того момента и до той поры, пока возникло и существует общество, познание будет разделено на индивидуальное и общественное. Индивидуальное познание суть цепочка взаимосвязанных элементов, состоящих из: 1) восприятия познаваемой реальности и 2) примирения новой реальности с существующим опытом путем нахождения её места (усвоения) в иерархии познаваемого. С обособлением человеческого существа от остального животного мира в сущности познания не изменилось ничего, кроме методов его реализации. Если восприятием окружающей реальности занимается любое сознание в силу своей природы, то с процессом её усвоения вопрос существенно изменился. Главенствующим методом реализации познания у животных был и остается эмпирический, который они вполне успешно реализуют при помощи органов чувств. Человек обособился прежде всего возникновением логического или рационального метода познания, который был успешно сформулирован в работах Аристотеля и других ученых древности и продолжает существовать до сих пор.

   Между тем, а точнее, одновременно с этим, у человека появился либо человеку лишь дано было сформулировать еще одно особое средство познания, назовем его условно – вера. Будучи плохо отражаемой познающим умом, вера была понятием куда менее осязаемым, чем иные инструменты познания, и не могла похвастать такой же обособленностью, как разум и чувства, но нитевидно пронизывала их так же, как цемент связывает кирпичи, обеспечивая несущую способность здания познания. Действительно, сложно себе представить действенность эмпирических знаний без веры в соответствие действительности мира, данного нам в ощущениях. Точно так же тяжело представить эффективность логического мышления без веры законы логики.

    Во избежание семантических расхождений, следует сделать важные оговорки. Во-первых, следует избегать отождествления веры с её религиозным, сакральным контекстом, ибо он сужает феномен веры как свойства человеческой природы до её конкретных проявлений. Во вторых, понятие веры в данном контексте рассматривается безотносительно к объекту познания и представляет собой способность к иррациональному расширению опыта за счет новой реальности. И в третьих, следует разграничить понятие веры с одной стороны, и допущения, предположения, гипотезы – с другой. Допущение предусматривает дальнейшее доказывание, а вера в доказывании не нуждается.

  История науки показывает что отношение к вере, как к методу познания было различным. На протяжении нескольких столетий в средневековой Европе вера была ключевым элементом познания, обеспечивая лидерство религии среди школ познания и являясь базисом для развития средневековой метафизики. Иные инструменты познания успешно существовали, но служили вспомогательными для основного метода. Так, схоластика использовала логический метод для доказательства религиозных догм и тем самым через рациональный метод познания усиливала веру в Бога. С другой стороны, веру в высшие силы эмпирическим путем обеспечивали все творческие школы средневековья (живопись, музыка, скульптура и проч.). Религия, как единственно истинная школа познания, стала насаждаться государством. Любая попытка умалить веру как инструмент познания, выдвигая на первый план рациональный или эмпирический инструмент, быстро входила в глубокое противоречие с европейскими ценностями того времени и была пресекаема настолько жестко, насколько велика была общественная опасность позиции автора.

 Сказанная однажды фраза «двум богам служить нельзя» послужила катализатором изменений европейских обществ. По мере брожения ослабилась религиозная энергия как ключевая ценность европейских сообществ. Сначала в Англии, в силу особой судьбы её церкви, а потом и в остальных странах, начался процесс освобождения общественного сознания от вектора веры как ключевого коллективного интереса. Опустевшее в душах масс место, быстро стал занимать интерес к накоплению. На этом фоне появляется удивительный религиозный симбиоз лютеранства, приравнивающий труд к праведности, а попутно, как бы невзначай, оправдывающий стяжательство, выводя его из списка грехов. Результаты долго не заставили себя ждать - массы стали обогащаться. 

  Веками сосредоточение помыслов народов Европы на вере давало внушительные, но в целом малозаметные для рационального глаза результаты – основные личные и общественные достижения в этот период находились в сфере невидимого. Изменение вектора сосредоточения на материальное, привело не менее внушительным плодам, но уже в материальной сфере. По мере роста благосостояния, в той же последовательности – сначала в Англии, а потом во Франции, США, Германии, России – стали зреть глубокие социальные взрывы, изменившие общественный порядок в угоду новым ценностям. Народы стали чувствовать свое участие в управлении, приняты конституции, церковь утратила свою руководящую и направляющую роль, появились права человека, в том числе свобода мысли, совести, вероисповедания.

   Новая общественная мораль не могла оставить в стороне и судьбу доминирующей школы познания, которая  поступила со своей предшественницей ничуть не лучше, чем европейские революции XVIII–XIX вв. с правившими тогда режимами. Вера не только была лишена краеугольности, но и вообще объявлена крамольным, ложным методом познания, который не имел права на научность. Настоящим взрывом в этом смысле производят работы Огюста Конта, вручившего метафизике черную метку и объявившего рациональное познание венцом в природе методов. А наука в свою очередь, быстро заняла роль религии, обеспечив себе государственную защиту и забрав у религии право на монополию познания мира.

  Испытывая необходимость как-то прикрыть образовавшийся срам пустоты от развенчания веры, ученые (Риккет) заменяют этот инструмент познания очевидностью. Альтернативное логическое суждение на этот счет выглядело так: что для всех очевидно – то и должно приниматься на веру. Критерии этой очевидности упирались в субъективное восприятие научным сообществом, а значит, обладали относительной познавательной ценностью. Разумеется, вера в этом случае оставалась на своем месте, но при помощи такого посягательства сделалась невидимой для последующего развития науки, извлекаемая извращенным прологическим общественным умом из научного оборота.

   Последовательное уничтожение из сферы критического анализа всего, что не способны воспринимать наши органы чувств, очень быстро радикализировало познание в сторону вульгарного материализма, распространившись в обществе во всех сферах. В сфере юриспруденции позитивизм стал заменять естественно-правовые течения, в философии материализм успешно затмил идеалистические концепции, в истории формационный подход стал вытеснять цивилизационный, и т. д. Успешно прошагав вплоть до 20 века, именно ответвления этих идей в форме коммунизма и нацизма стали венцом такого подхода, обнажив весь его античеловеческий оскал. Приведя к ужасающим последствиям, мировой войне, миллионам жертв, эти режимы в основе своей имели материалистические идеи, позитивизм в законодательстве и глубокую бездуховность последователей. Неудивительно, что европейская мысль, начиная с середины ХХ века связывала тяжкие гуманитарные последствия Второй мировой войны с утратой важных элементов познания, что привело к появлению постпозитивизма как течения в науке, противопоставляющего себя позитивизму.

   Один из представителей постпозитивизма Томас Кун в одной из своих работ «Структура научных революций» отвергает доселе существовавший подход к науке как процессу непрерывного накопления знаний, предлагая теорию научных революций, которая разделяла научное развитие на парадигмы, сменяющие друг друга. Научное развитие внутри каждой парадигмы весьма устойчиво, ибо зиждется на едином базисе. Замена одного базиса на другой запускала новую парадигму в науке, которая, будучи основана на иных принципах, обладала качественными отличиями.

  В этом смысле представляется весьма важным идею Куна применить и к эволюции методологии науки, которая, сменив метафизическую парадигму на позитивистскую, вовсе не закончила свое развитие, как считал Огюст Конт, а нуждается в последующем развитии, способном обеспечить науке недостающую полноту познания. Трудно предсказать, какие формы примет эта новая парадигма, но одна из её характерных черт вырисовывается уже сейчас – перезагрузка методов научного познания.

  Применение рационального метода как самостоятельного инструмента познания заключается прежде всего в том, что любое доказательство в силу своей природы, представляет собой цепочку умозаключений, в которых заключения выводятся из предпосылок. В свою очередь, эти предпосылки в рамках рационального познания также нуждаются в доказательствах. Таким образом, субъект познания сталкивается в бесконечной цепочкой доказательств, что превращает процесс исключительно рационального познания в утопию. Для этого в любых доказательных теориях появляется набор аксиоматических утверждений, то есть факторов веры, на которых и строится дальнейшая цепочка доказательств, порождая все многообразие познаваемого мира. Такой подход на сегодняшний день полноценно представлен лишь в математических теориях, а метод применения аксиомы в качестве фундамента для дальнейшего рационального познания называется аксиоматическим методом. При этом особое внимание заслуживает то, что аксиомы определяют характеристики познаваемого пространства, представляя собой некий базис, фундамент для дальнейшего рационального знания. Незначительные изменения в этом базисе способны создать совершенно новое, непротиворечивое пространство, как это видно из геометрии Лобачевского, которая отличается от геометрии Евклида всего одной аксиомой.

   С другой стороны, основные элементы эмпирического метода (наблюдение, измерение и проч.) основаны на функционировании органов чувств и исходят из аксиоматичности целого ряда факторов, располагающихся между познающим и познаваемым – объективности и статичности органов чувств, неизменности восприятия объекта познания разными субъектами, как между собой, так и во времени и пространстве. Никто еще не доказал, что то что мы чувствуем соответствует действительности, следовательно лишь принятие этого факта за аксиому позволяет выстраивать на основе этого последующие знания. Стало быть, мы должны принять существование аксиоматического метода в основе эмпирического так же, как и рационального.

   Таким образом, также как три основных цвета образуют при различных смешениях все богатство красок мира, так и три метода познания – рациональный, эмпирический и аксиоматический – образуют триединство методов, использование которых в разных пропорциях и порождает все разнообразие школ, претендующих на познание окружающего мира. И если, к примеру,  религиозная школа познания в системе своих методов усиливает аксиоматический метод в сравнении с эмпирическим и рациональным, то научная школа имеет особенностью  использование аксиоматического метода в размерах, минимально необходимых для целей своего познания. При этом представляется что кризис современной науки заключается не в том, что аксиоматический метод используется мало или не используется вовсе, а в том, что он игнорируется наукой как самостоятельный инструмент познания.

  Главным, отличительным признаком такого подхода от ряда работ и школ, прославляющих внерациональные и внеэмпирические подходы к познанию, является не создание или признание школ, альтернативных нынешней науке, попыток примирения их или нахождения им нового места, а более критический взгляд на уже существующую науку, постоянно использующую аксиоматический метод в качестве инструмента познания, но пока неспособную это признать.

_______________________

© Акопов Владимир Александрович