Эволюция и фатум
...а наш удел – он свыше нам подарен, грядущая размечена стезя. Простите, я не ваш, маэстро Дарвин. Мне вашей эволюции – нельзя. К орангутангам не тяну ладошки, ничем не принижаю жизнь свою и принимаю в час по чайной ложке фатального подхода к бытию. Печально – не в свои садиться сани, с анодом глупо путая катод. Мне близок свод вокзальных расписаний: твой поезд – этот. Мой, скорее, – тот. Не стая мне в душе излечит раны, и все, что суждено, – мой личный рейд. Не суйте через прутья мне бананы, а то заметит это доктор Фрейд. Я причащен и к взлету, и к паденью, мне свыше дан мой собственный НЗ. Не буду думать, что прямохожденью обязан я каким-то шимпанзе. Я не хочу быть просто биомассой, бессмысленно отсчитывая дни... Себя не полагая высшей расой, я все ж в приматах не ищу родни.
Хирурги, мореходы, рикши, гейши... Устроен мир сложнее ритмов ска. Идея выживания сильнейших мне как-то совершенно не близка. Я лично на другую ставлю карту, смягчая по возможности углы. Спартанцы, заберите вашу Спарту, где сбрасывают слабых со скалы. И, без различий расы или нрава, коснувшись неба, уперевшись в дно, имеем мы особенное право испить все то, что нам судьбой дано. Традиции у нас различны, быт ли, обычны мы иль вышли в мокрецы... Маэстро Дарвин и геноссе Гитлер звучат порой как братья-близнецы. Порой каприз, небесный грохот дробный творит то Торквемаду, то Басё... Но в основном – мы все-таки подобны. Различия – в деталях. Вот и все.
Но мы – не снег, спадающий по скатам январских крыш в суровые года. И я никак не вижу слово “фатум” синонимом “безволья”, господа. В основе соответствуя стандарту, мы строим в одиночку свой Парнас. Нам набросали контурную карту. Ее раскраска – целиком на нас. И мы – не во владениях Прокруста, и нет резона “брать под козырек”. В пределах обозначенного русла мы можем плавать вдоль и поперек. Да-да, мы ограничены, не спорю, но хватит всем сполна нейтральных вод. Одно различно: кто-то выйдет к морю, а кто-то обдерет о дно живот. Страшней всего, когда душа больная истаяла во фразе: “Се ля ви!..” – Создателю навязчиво пеняя на недостаток счастья и любви.
* * *
Приходи ко мне (с приветом или без)
рассказать, что солнце село (или встало).
Будь кем хочешь: герцогиней де Шеврез
или ярою фанаткою "металла".
Просто будь! – хоть подколодною змеёй,
хоть колдуньею, коварною и злою...
Нам с тобой давно не светит аналой,
нас и близко не подпустят к аналою.
Мне бы только чтобы рядом... До конца.
До заслуженной награды иль расплаты.
Я сорвал с себя погоны гордеца
и разжаловал себя в твои солдаты.
А солдат не умоляет о любви –
ждёт приказов, о года стирая ноги...
Только пальчиком прохладным надави
на звоночек у дверей моей берлоги.
* * *
Мы – в людском и птичьем гаме, словно в море – острова.
Всё – как в глупой мелодраме, лишь трудней найти слова.
Нет банальнее сюжета, хоть с каких смотри сторон:
убывающее лето, ускользающий перрон.
Наше время, наша Мекка, наш закат и наш рассвет...
До конца больного века целых двадцать долгих лет.
Между нами столько света в предзакатный чуткий час!
И Ромео, и Джульетта ненамного младше нас.
Рвется люд к пустой плацкарте. Знать, планида такова;
и застыл на низком старте скорый поезд "Минск - Москва",
и звучат пустые речи: мол, пиши, мол, будь здоров...
Я тебя уже не встречу в этом лучшем из миров.
Кто-то в отпуск, в Ялту-Сочи, кто – к отеческим гробам...
Из динамиков грохочет нечто бодрое про БАМ.
В горле – ком. Заплакать, что ли, компромисс найдя с тоской?
Я не знал доселе боли, а тем более – такой.
Что ж, прощай, моя царевна, счастья первого исток.
Поезд обло и стозевно мчится к чёрту, на восток.
Остается лишь устало поискать ответ в себе:
"А" упало.
"Б" пропало.
Что осталось на трубе?!
* * *
«Здравствуй, Катя, мы очень давно не виделись... Проявись, из окрестного мрака выделись. Я боюсь, это сон, и никак не проснусь. У меня ни стратегии нет, ни тактики – я дрейфую громадою льда в Антарктике... Слишком холодно, чтобы растаяла грусть. Без тебя не становятся цифры суммою. Ты одна; о тебе лишь пишу и думаю... Не гадал я вовеки, что выйдет вот так – до дрожания пальцев, бесплотной темени, до потери вдрызг ощущения времени. Невзирая на годы... Такой простак... Помнишь, Рижское взморье вихрилось дюнами; мы тонули в тех дюнах ночами лунными, тлел от кожного жара прибрежный песок... Не сложилось. Взгляды? Предубеждения? – только в сны ушла ты и в наваждения, чтоб оранжевой болью стучать в висок... В нашем будущем, намертво предугаданном, сколько лет прошло – разве знать это надо нам?! Всё равно ходу нет из моей полыньи... В каждом сердце – по трещинке, по картечине... Но не бредить же нам архивными встречами! – позвони мне, как выпадет шанс... Позвони».
«Здравствуй, Лена, ну как мне теперь представиться?! Не уверен, что помнишь меня, красавица... Самомнение, может, подводит меня? Жизнь как зебра, да вот – всё чернее полосы, но как плечи я вспомню твои и волосы – сразу солнце мерещится в серости дня. Это глупости, знаю, пустые благости... Но была же и Ялта однажды в августе, неразборчивый шепот запекшихся губ... Ты счастливым билетом была, избранницей... Не могли мы знать, что от нас останется лишь слепая тоска, возведенная в куб. Помнишь, как ты шептала: «Согрей, согрей меня...» – я бы всё поменял на машину времени, но нигде не найти этих дивных машин. И осталась невзятой вершина горная, да от юности – только воронка черная, ей рукою вдогонку маши-не маши... Всё никак не сроднюсь я с былой ошибкою, с пустотою внутри, с этой почвой зыбкою... Лишь в тревожащих снах мы вдвоем, мы одни... Выбираюсь на свет из липкого ила я, и всего-то прошу об одном я, милая – позвони мне, как выпадет шанс... Позвони».
Он сидит за столом: постаревший, маленький... В ширпотребных часах всё дремотней маятник. Если хочешь грезить – пожалуйста, грезь. В магнитоле Высоцкий хрипит про шурина, ну а в комнате мрачно и так накурено – хоть топор на безжизненный воздух повесь. А в окне славный вид на аллею с тисами... Легче с сердцем, и письма уже дописаны – можно слушать задиристый говор собак, можно пить, говорить, изучать соцветия... Две любви – всё, что было за полстолетия. Он никак не умеет забыть их, никак. Он всё тщится прошедшее в слове выразить: вот и пишет те письма, чтоб завтра выбросить – но слова снова скроют пробоины лет... Он стремится картину создать из абриса. Он не знает судеб и не знает адреса –
просто пишет.
Исчезнувшей жизни вослед.
Ностальгия
туда где ближе облака где слой озоновый плотнее где неприкаянна строка и не поймешь что делать с нею где заключаются пари и осушаются стаканы и смех рожденный изнутри неистребим как тараканы где любопытство как вампир где дефициты в каждой сумке где побеждает время Пирр веселый Пирр во время чумки где слово вещее "судьба" звучит подобно моветону где продается мастурба по два рубля за килотонну где грязь и боль и свет любви где из варяг не выйти в греки где государство словно Вий навеки уронивший веки из журавлей растит синиц фальшиво тренькая на лире где легкий взмах ее ресниц дороже всех сокровищ в мире
а дальше промельк пустоты метель безликие объемы и стерты в памяти черты как у больного после комы и тихо падает листва с озябших крон в прямом эфире на мир в котором дважды два неукоснительно четыре на мир где счастье и беда срослись мгновеньями и кожей где ничего и никогда произойти уже не может где ничего не нужно ждать лишь равнодушно смежить вежды и отдавать за пядью пядь пространство гибнущей надежды и где на шатком рубеже презрев намеренья благие осклабясь тянется к душе голодный демон ностальгии
Минимализм
Когда филе, которое миньон,
отсутствует –
закусывайте салом,
поскольку в силе божеский закон
умения
довольствоваться малым;
простой закон,
имеющий в виду,
что цель – порой не ценность,
а приманка...
Я тоже бы хотел
с небес звезду,
но –
сил в обрез,
и сломана стремянка.
Ну что ж, за неимением звезды
сойдет любая тусклая лампада.
Не нами
пополняются ряды
немногих тех,
кто вышел вон из ряда.
Мы новые
не сотворим миры,
легко застраховавшись от падений
разумным потреблением икры,
любви,
надежды,
гордости и денег.
А мысли о Великом –
просто так
мы сказкам отдадим
и кинозалам...
Пускай полощет ветер
белый флаг
умения довольствоваться малым.
__________________________
© Габриэль Александр Михайлович
