 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
* * * Как звери, из привычных темных нор мы
* * * Мы ничему не знаем цену, Прощайте, старые кулисы! Я не играю. Я живая. Они для Вас дешевле сора,
* * * Твой камень – изумруд, Не прячь пустую грусть, Бессмыслица нужна, Зелёный небосклон Мой камень – бирюза. Ты – птицелов, а здесь
Стихи под дождём Усталость отодвинь, как шкаф или комод! По нити дождевой, по нити дождевой... Рассеянный гордец! он шпагою своей, По нити дождевой, осколок световой,
* * * Милые дамы смутных времён, Милые дамы смутных времён. Байрону – ревность. Шопену – печаль. Наше молчанье – арктический лёд
Сон о небесном Петербурге
* * * Свете небесный, что рано потух ты?! Жалко мне, мало мне солнечных дней С Тихой, туманной, таинственной бухты Ночь наплывает без звезд и огней Мне ли глядеть на пустые ворота, Мне ли минуты тоскливо считать, Мне ли в часы запредельной дремоты Ветхие нитки в отчаяние рвать?.. Нету мне отзыва, нет мне ответа Только по сопкам летит во весь дух Круглое красное облако – это Свет мой небесный, что рано потух.
* * * С. Ю. Курганову Мой современник Данте Алигьери Сквозь щель пифагорейского числа Увидел смысл в сомнение и вере, Узрел Добро в самораспятьях Зла. С учтивостью протягивая руку Незнаемому другу и врагу, Он родствен лире – или родствен луку Стрела и песня пробуют дугу Между его спокойными зрачками, Где зыблются Голгофа и альков Асфальта не касаясь башмаками, Как темный вихорь между облаков, Он движется – подобное в подобном Себя мы вспоминаем лишь в аду, В неугасимом пламени, способном К великому гончарному труду! P. S. Когда бы мы не умерли тогда, Не стали только словом, только знаком, Полуразмытым контуром следа, Клочком святыни, брошенной собакам, То, кто б из нас узнал себя – в другом, В сосуде без орнамента и глянца И в площадной латыни итальянца, Край света обошедшего кругом?..
* * * Е. Байкаловой Обожженная лампа качнулась – и вскось Улетело твое покрывало Не тревожься. Мир тверд, как слоновая кость. Вот утро. Конец карнавала. Мы прощаемся – мальчики хором поют. Ночь – фиалковой клумбой – увяла. Нам уже неуместно и холодно тут. Утро мертвых. Конец карнавала. На крючок – белоснежною маску греха. Под кровать – каблучки и рубины. Над руинами площади – крик петуха И разорванный плащ Коломбины.
* * * Андрею Вот тебе мои сто сорок свечек И моя дорога из песка Не сдавайся, братец мой кузнечик, Жестяному посвисту листка! Хочешь ли хорошего летанья? Так летают, пальчик уколов Кто же унимает жар скитанья Дымом кем - то выдуманных слов? Если бы прорваться не хотела, Как артезианская вода, Изнутри стрекочущего тела Обоюдоострая слюда, Можно быть хитиновым калифом Царствовать над маревом – в глуши, Мифами объятой, словно тифом Только для очнувшийся души. Панцирь – ненадежная облатка. Полдень щелкнет как змеиный зуб, Промелькнет оранжевая складка Чьих-то улыбающихся губ И в тумане, на краю востока, Встанет тень незримой Каабы, Что влечет любовно и жестоко Всякого, взыскавшего судьбы.
* * * Назло распространившимся заразам,
* * * Лотос-лотос-лагуна-берлога Пепел-водоросль – плачу? жива? Надо мной никого, кроме Бога. Подо мною – вода и трава. Что вы стелетесь, умные змеи? Кто тянулся – давно перерос Боже мой! я ответить не смею На еще не возникший вопрос!.. Ты спроси меня! – или на это Недостаточно родственных прав? Или Богу довольно ответа Предлежащих потоков и трав?!.
Existencia Есть у телеги – колея. Есть у ковра – основа. А у меня есть только я И мыслимое слово. Я наполняю сей сосуд Своим существованьем, И несравним мой странный труд Ни с ковкой, ни с ваяньем. Я не поставлю рядом с ним Резца благое дело: Так только духа горький дым В живое входит тело, Лети, явление ума, Во мрак строки соседней! Свобода там или тюрьма Узнаю я последней. _________________________ © Саввиных Марина Олеговна |
       
|
