Зазеркалье

Я ждал из зазеркалья знака
и вот, увидел в глубине,
как тень, возникшая из мрака,
безмолвно тянется ко мне.

Я сделал шаг навстречу тени,
и, расступившись предо мной,
стена мерцающих видений
сомкнулась за моей спиной.

И я спустился в мир фантомов,
где бродят души без одежд,
где воздух плавится от стонов
моих несбывшихся надежд,

где время движется по кругу,
ухмылки злобной не тая,
где тени смотрят друг на друга
в холодной мгле небытия,

где память оборотнем рыщет,
где ужас прячется в тиши,
где я стою на пепелище,
среди руин моей души,

где дух во тьме рыдает глухо,
и где несбывшимся маня,
судьба, как ласковая шлюха,
глядит с улыбкой на меня.

              * * *

Благословенье ли, проклятье,
но в череде ночей и дней
тоски холодные объятья
меня сжимают все сильней.

И мне не вырваться из круга —
в дневном бреду, в кошмарном сне,
смерть — похотливая подруга,
бесстыдно ластится ко мне.

            Воин

Я — воин рати Люцифера,
исполнен ярости святой,
вселенной огненная сфера
трепещет под моей пятой.

Мой меч определяет сроки,
покой даруя навсегда,
плету я времени потоки,
чуму впускаю в города,

караю, милую, прощаю,
воспоминания дарю,
уничтожаю, разрушаю
и вновь вселенные творю.

Но Духа грозное величье
надоедает иногда,
и вот, меняю я обличье
на человечье, и тогда –

в плену мечты и наважденья,
среди измятых простыней,
схожу с ума от вожделенья
к любимой женщине моей! 

         Колдунья

…кораблик к берегу причалил,
я слышу поступь легких ног –
колдунья в облачке печали
ладошкой трогает песок.

Она ступает мне навстречу,
летит улыбка перед ней,
и плавно в ночь стекает вечер
под шёпот гаснущих теней.

Я опускаюсь на колени,
не шевелясь и не дыша,
и рядом с ней незримой тенью
плывёт в ночи моя душа…

         
               * * *

Я на коленях перед Вами
стою, навечно полонён,
колдуньей с грустными глазами,
летящей по песку времён…

     Борису Пильняку

Ни ритм, ни метр уже не строим,

чеканной рифмы не куём.

Скрипим пером блудливым, коим

бумагу пачкаем. Внаём 

сдаём расстроенные лиры,

незрячи, немы и глухи…

Не смеют, что ли, командиры

нам запретить писать стихи,

заставив перейти на прозу,

где, без забот и без труда,

несутся сани по морозу,

выходит Лиза из пруда, 

деревни мимо проезжая,

слетает шляпа с головы,

и мчится тройка удалая

среди некошеной травы, 

заводят в тёмные аллеи

следы невиданных зверей,

и расчищает пропилеи

в забытый храм архиерей.

В чужбине свято наблюдаю

родной обычай старины

и не спеша иду по краю

давно погашенной Луны…

        Анне Барковой

Боги жаждут... Будем терпеливо

ждать, пока насытятся они.

Трут намок. Раскрошено огниво.

Вязнут в плоти зубья шестерни. 

Рвётся пряжа. Атропос зевает.

Энио таращится в окно.

Над пустыней солнце замирает,

покрывает пыль веретено.

Трубный рёв обрушивает стены

и плывёт, угрюма и страшна,

раздвигая тушей клочья пены,

в низком небе мёртвая луна.

Похоть душ взывает и взыскует,

похоть тел сиренами поёт,

и Форкида смертная тоскует,

в безнадёжный ринувшись полет. 

В борозде, ползущей вслед за Кадмом, –

по иному нам не суждено, –

задыхаясь в мраке безотрадном,

прорастает мёртвое зерно.

Боги жаждут... Так поднимем чаши

за судьбу, которая свела,

оболочки сброшенные наши –

в никуда бредущие тела…

      Борису Корнилову

      …и Ире Корниловой 

Цепочкой на снегу следы босые,

вонзились в небо черные столбы.

Чудовище голодное – Россия –

с рычанием взметнулось на дыбы. 

Я молча бьюсь в его когтистых лапах,

и мне в лицо наотмашь, сквозь пургу,

летит, звеня, застывшей крови запах

следов, навечно выжженных в снегу. 

А ты идёшь, почти что невесом,

на вьюгу глядя отрешённым взглядом,

и вологодский, с грудью колесом,

тебя лениво тыкает прикладом.

Овчарки лижут капли на снегу,

топорщатся от холода погоны,

а ты сидишь один на берегу

и молча дожидаешься Харона.

И, омочив в потоке рукава,

ты на воде вычерчиваешь что-то,

и медленно плывут твои слова,

втекая плавно в вечности ворота. 

В холодном сквере шелестит позёмка,

и я, присев на каменной доске,

с твоей душой беседую негромко,

захлёбываясь в собственной тоске.

        Николаю Клюеву

              (Две страны)

Я умер! Господи, ужели?!

Но где же койка, добрый врач?

И слышу: «В розовом апреле

Оборван твой предсмертный плач!»

Н. Клюев

Есть две страны: одна – больница,
другая – кладбище. Сквозь них
проходит тусклая граница
меж миром мёртвых и живых.
 
Палата. Небо. Крематорий.
Холодный ветер. Чёрный дым.
Конец придуманных историй.
Дудинка. Вологда. Нарым.

Петля. Елабуга. Марина.
Икон угрюмых тёмный ряд,
свеча в потёках стеарина,
невесты траурный наряд.

Сметает звезды холод лютый,

И, лунным светом залита,

она встаёт в костёр, раздутый

у опалённого креста. 

Застенок. Дыба. Персть земная.

И, как насмешка над судьбой,

врата распахнутые рая

в сиянье бездны голубой. 

Взлетает к небу вопль беззвучный,

Фенрир грызёт земную твердь,

И, поднимая меч двуручный,

в холодной мгле крадётся смерть.

Но, бредя, что-то шепчет миру,
раскинув веер горьких слов,
поэт, омывший кровью лиру,
под гул глухих колоколов.

    To Lady Victoria Jane 

Части речи и слова части –

мы играем с судьбой в лото,

задыхаясь под игом власти

двух – Эвтерпы и Эрато. 

Выползает из тьмы измена.

Окрик гневный, тоскливый плач –

Каллиопа и Мельпомена.

Сапожок испанский. Палач.

Слово, вздёрнутое на дыбу,

слово, брошенное в костёр,

слово, спрятанное под глыбу,

мысли плакальщик и суфлёр. 

Клио, Клио, твоим упорством

замыкается Мiр в кольцо.

Крючкотворством и стихотворством

переломанная берцо-

вая кость. Ножевая рана.

Опалённый порохом лоб.

Нет Урании без Урана.

Впрочем, Талия есть, но чтоб 

Полигимния с Терпсихорой

оставались в ряду сестёр,

пусть им будут всегда опорой

плаха, дыба, петля, костёр. 

Им не ведать стыда и срама,

не стесняйся и не перечь –

из комедии выйдет драма,

а из драмы – пустая  речь. 

Привлекая твоё вниманье,

на костёр возведут – и что ж?

Есть Вселенная. Мирозданье.

Есть перо. В просторечье – нож.

     Иммануилу Великовскому 

Так что ж, выходит все сплетается в изгибе

нелепых кривошей и сколиозных спин?

Шаманы-горбуны, шуты в янтарной глыбе,

бредут туда-сюда и я бреду, один, 

наперекор судьбе, не ведая закона,

пространств, времён и тел порвавший кандалы.

…Оболганная дочь Ехидны и Тифона

пытается взлететь с крошащейся скалы…

______________________

© Молодый Вадим Амиадович