Недавно премьер-министр России Дмитрий Медведев в своей статье, озаглавленной «Новая реальность: Россия и глобальные вызовы» поделился своим видением будущего России. В частности он считает, что впечатляющие показатели двух величайших в истории страны модернизаций  – петровской (имперской) и советской – оплачены разорением, унижением и уничтожением миллионов наших соотечественников. Не нам судить наших предков. Но нельзя не признать, что сохранение человеческой жизни не было, мягко скажем, в те годы для государства приоритетом. К сожалению, это факт. Сегодня впервые в нашей истории у нас есть шанс доказать самим себе и всему миру, что Россия может развиваться по демократическому пути. Что переход страны на следующую, более высокую ступень цивилизации возможен. И что он будет осуществлен ненасильственными методами. Не принуждением, а убеждением. Не подавлением, а раскрытием творческого потенциала каждой личности. Не запугиванием, а заинтересованностью. Не противопоставлением, а сближением интересов личности, общества и государства.

  Вероятно, эта статья отражает взгляды и идеи либерального крыла российского правительства, которые не совпадают с изоляционистскими тезисами Сергея Глазьева. 

  Дмитрий Медведев так определяет пять стратегических векторов экономической модернизации России: Во-первых, мы станем одной из лидирующих стран по эффективности производства, транспортировки и использования энергии. Разработаем и выведем на внутренние и внешние рынки новые виды топлива. Во-вторых, сохраним и поднимем на новый качественный уровень ядерные технологии. В-третьих, российские специалисты будут совершенствовать информационные технологии, добьются серьезного влияния на процессы развития глобальных общедоступных информационных сетей, используя суперкомпьютеры и другую необходимую материальную базу. В-четвертых, мы будем располагать собственной наземной и космической инфраструктурой передачи всех видов информации; наши спутники будут «видеть» весь мир, помогать нашим гражданам и людям всех стран общаться, путешествовать, заниматься научными исследованиями, сельскохозяйственным и промышленным производством. В-пятых, Россия займет передовые позиции в производстве отдельных видов медицинского оборудования, сверхсовременных средств диагностики, медикаментов для лечения вирусных, сердечно-сосудистых, онкологических и неврологических заболеваний.

  Далее Дмитрий Медведев говорит и о путях решения поставленных задач путем стимулирования научно-технического творчества, сосредоточения основных усилий научных учреждений на реализации прорывных проектов, предоставления иностранным компаниям и научным организациям самых благоприятных условий для строительства в России исследовательских и конструкторских центров, приглашения на работу лучших ученых и инженеров из различных стран мира. При этом Медведев подчеркивает, что военно-промышленный сектор уже не является двигателем прогресса в современной экономике.

  Наконец, в статье говорится о реальных издержках импортозамещения, а также приводится критерий его эффективности: возможность экспортировать товары, спрос на них за рубежом. «Вопрос гармонизации отношений с западными демократиями – это не вопрос вкуса или каких-то личных предпочтений тех или иных политических групп. Наши внутренние финансовые и технологические возможности сегодня недостаточны для реального подъема качества жизни. Нам нужны деньги и технологии стран Европы, Америки, Азии. Этим странам нужны, в свою очередь, возможности России. Мы крайне заинтересованы в сближении и взаимном проникновении наших культур и экономик», – отмечает Дмитрий Медведев. 

  Явная слабость статьи – в недоговоренности, в нежелании (или невозможности) быть с аудиторией до конца откровенным. Без серьезного разговора об Украине любые рассуждения об экономическом росте повисают в воздухе. Премьер-министр касается темы недоступности западных кредитов вскользь, не вдаваясь в детали. Но ведь это и есть основной фактор нынешнего кризиса, его характерная черта. И постоянно повторяющиеся слова о глобальном характере кризисных явлений, при всей их справедливости, все равно звучат как мантра и заговаривание зубов. Ведь совершенно ясно, что российский кризис стоит особняком, является политически мотивированным, и анализ глобальных тенденций может кого-то успокаивать, но не решает проблему. Обойден и вопрос о судьбе Российской академии наук и реальной реорганизации науки в России. 

  На фоне статьи Дмитрия Медведева диссонансом звучат заметки о рамках науки и образования в России. На примере ситуации в Московского Физико-технического института проф. Михаил Фейгельман, зам. директора ИТФ РАН, пишет о сегодняшнем состоянии дел в МФТИ и приводит несколько зарисовок из текущей жизни института. Как известно, вся суть «системы Физтеха» и причина его успеха как ведущего физико-технического вуза страны – в комбинации высококлассного фундаментального обучения физике и высшей математике в «метрополии» (главном кампусе в Долгопрудном) на младших курсах с последующим специализированным обучением по конкретным научным направлениям на «базовых кафедрах», расположенных в различных исследовательских институтах (как в Академии наук, так и в промышленности). Успех этой системы общепризнан (в том числе и за рубежом) и давно уже привел к появлению ее аналогов в ряде других вузов (прежде всего стоит упомянуть Новосибирский и Нижегородский университеты).

  Ниже – хроника недавних эпизодов (2015 год) необъявленной войны ректората МФТИ против базовых кафедр и преподавателей МФТИ вообще.

Май. Распоряжение проректора по учебной и методической работе Дмитрия Зубцова предоставить полные комплекты документов всех базовых кафедр МФТИ на следующий учебный год к 1 июня 2015 года. Примерно к 5–7 июня документы собраны, общий их вес в распечатанном виде измеряется многими килограммами. На их сбор потрачены, в общей сложности, сотни человеко-часов работы квалифицированных сотрудников.

10 июня. Зубцов отменяет свое предыдущее распоряжение. Теперь все подготовленные документы предлагается выбросить за ненадобностью, ибо «всё будем делать иначе».

Конец июня. На еженедельном совещании заместителей деканов факультетов Дмитрий Зубцов заявляет: впредь в планы педагогической нагрузки кафедры не следует включать часы за руководство научно-исследовательской работой (НИР) студентов 4–6-го курсов и аспирантов. На руководство НИР будут заключаться отдельные договора: на каждого студента или аспиранта с их руководителем – и ректоратом напрямую. Неудивительно, что на настоящий момент (15 сентября) не заключено ни одного такого договора (а их должно быть, согласно «плану», несколько тысяч). Объявив эту «реформу», ректорат де-факто декларирует, что научная работа студентов не входит в содержание их учебы. То есть отказывается от основного принципа «системы Физтеха». Поясняя смысл своих действий, ректорат заявляет о «неэффективности многих базовых кафедр», но никаких конкретных данных на этот счет никогда не было представлено даже Ученому совету МФТИ, не говоря уже о более широких кругах сотрудников. Не исключаю, что некоторые базовые (как и некоторые общеинститутские) кафедры и следовало бы закрыть или существенно реформировать, по существу дела. Но разбираться с каждой кафедрой по существу ректорат и не пытается. Вместо этого происходит издевательство над всеми базовыми кафедрами без разбора.

14 июля. Ученый совет факультета общей и прикладной физики (ФОПФ) принимает решение, в первом пункте которого – обращение к ректорату о разъяснении его позиции об изъятии НИР из преподавательской нагрузки. Прошло два месяца, ответа нет никакого.

Июль. Распространен для подписания новый вариант «трудового договора» между сотрудниками-совместителями МФТИ и проректором Д. А. Зубцовым. В нем обнаруживается замечательный пункт, цитируем его целиком: 2.2.4. Не делать без предварительного согласования с Работодателем какие-либо заявления и не передавать документы или информацию о Работодателе и его деятельности третьим лицам (за исключением случаев, предусмотренных действующим законодательством) и средствам массовой информации.

Попросту говоря, администрация сообщает сотрудникам: «Мы будем творить что захотим, а вы – молчать в тряпочку». Никаких официальных решений какого-либо органа управления МФТИ по поводу введения п. 2.2.4 неизвестно. Зато известно, что процитированный выше фрагмент договора нарушает законодательство Российской Федерации: работодатель запрещает разглашение любой информации о нем, что противоречит перечню информации, которая не может составлять коммерческую тайну согласно Закону РФ о коммерческой тайне. Другой замечательной особенностью этого договора, подписываемого преподавателем и заведующим кафедрой, является «прочерк» в указании доли ставки преподавателя (для совместителей < 0,5) – ни тот ни другой не знают толком (после изъятия из нагрузки часов за НИР), чему равна эта доля…

31 августа. Кафедра высшей математики МФТИ проводит традиционное собрание перед началом учебного года и обращает внимание Д. А. Зубцова на незаконные пункты трудового договора. Получает ответ в стиле «ничего менять не будем, а если не нравится – идите в суд».

1 сентября. Учебные планы всех кафедр давно (в июне) представлены в учебный отдел и ректорат, но до сих пор не подписаны. И вообще, нет никаких утвержденных документов по учебному процессу. Такого в МФТИ еще не было никогда. Ответственный (а фактически – безответственный) в ректорате по этому вопросу – проректор Дмитрий Зубцов.

2 сентября. Четыре руководителя базовых кафедр ФОПФ направляют ректору письмо с протестом по поводу текста трудовых договоров. Ответа нет.

4 сентября. Физтеховская ячейка профсоюза «Университетская солидарность» направляет ректору официальный запрос на тему незаконных пунктов трудового договора. По состоянию на 13 сентября ответа не поступало.

8 сентября. Заместители деканов всех факультетов МФТИ, в течение уже нескольких предыдущих недель вносящие, согласно указаниям Зубцова и учебного управления МФТИ, в компьютерную систему «1С» данные по рабочим учебным программам всех базовых кафедр за три года (новый учебный год и два предыдущих), внезапно узнают, что 2/3 этой работы делать не следовало, так как теперь «вышло послабление» – вносить данные только за текущий год. Здесь надо заметить, что в составе учебного управления МФТИ несколько десятков сотрудников. Чем они занимаются, неизвестно, но огромного объема работа по внесению данных в систему «1С» лежит на десяти заместителях деканов факультетов по старшим курсам.

9 сентября. Ректорат продолжает настаивать на заключении отдельных трудовых договоров с каждым руководителем НИР, причем отдельный договор – на каждого студента или аспиранта кафедры, по-прежнему не включая эти часы за НИР в педагогическую нагрузку кафедр. При имеющемся уровне менеджмента в МФТИ это означает неизбежный длительный хаос, тем более что на кафедрах никто не видел даже и проекта этого нового типа договора. Понять происходящее на основе рациональных соображений никому не удается.

11 сентября. Учебные планы кафедр на всех факультетах по-прежнему не подписаны. Преподаватели-совместители (их в МФТИ более тысячи!) не оформлены на работу и денег не получают. Но, конечно, все вышли к доске с 1 сентября – студенты ведь не виноваты в неадекватности ректората…

  Таким образом, ректорат (а точнее, персонально Дмитрий Зубцов) без каких-либо решений Ученого совета или иных коллегиальных органов МФТИ начал радикальную «реформу» системы Физтеха, которая практически выливается в невиданный доселе беспорядок, если не сказать погром. По какой причине канд. физ.-мат. наук Д. А. Зубцов считает возможным диктовать свои условия сотням профессоров Физтеха? Лишь потому, что оказался по недоразумению на должности проректора?

  Если кому-либо удается задать вопрос представителям ректората о смысле всего происходящего, можно услышать, что мотивацией является желание навести порядок в расходовании денег базовыми кафедрами и стремление сэкономить бюджетные средства. Насколько можно понять из открытых источников, Минобрнауки выделяет на учебную работу МФТИ около 1,5 млрд руб. в год. Из этих денег на оплату работы преподавателей-совместителей со всех базовых кафедр (а таковых имеется около 110) остается, по нашим оценкам, не более 5% (на «стандартную» базовую кафедру обычно приходится от двух до двух с половиной полных преподавательских ставок; средняя величина оплаты такой ставки – примерно 20 тыс. руб. в месяц, то есть в среднем – 50 тыс. руб. в месяц на всю (!) базовую кафедру, где работает порядка 10 высококвалифицированных научных работников (это меньше, чем зарплата одной секретарши в ректорате); умножая на 10 учебных месяцев в году и на 110 кафедр, получаем примерно 55 млн руб. в год; добавив обязательные социальные выплаты к зарплате, доберемся до 75 млн руб. в год).

  Резюмируем: за 5% от всех расходов МФТИ на учебную работу базовые кафедры обеспечивают обучение всех студентов специальности (это и спецкурсы, и практические исследования), а заодно и публикуют около 70% всех научных работ, выходящих с аффилиацией МФТИ.

  Возникает естественный вопрос: зачем весь вышеописанный сыр-бор? Ведь в любом случае, даже если ставить своей целью «экономию средств», результат будет ничтожен. Вероятнее всего, дело тут в стремлении «начальников» к бесконтрольной власти. Сотрудники базовых кафедр, будучи в МФТИ совместителями, относительно независимы от ректората. Для некоторых членов ректората сама эта мысль, по-видимому, труднопереносима: они хотят иметь дело лишь с целиком им подчиненными безгласными холопами. Вот и нашли способ власть показать, чтобы «эти умники с баз» знали, что они «никто» и права голоса не имеют. В самом деле, студентов ведь не бросишь, а значит, «умники» будут работать на любых условиях.

«Крик души» проф. Михаила Фейгельмана показывает, что политика ректората, откровенно хамская по отношению к реально работающим ученым и преподавателям (не только на «базах», но и в «метрополии»), скоро даст свои неизбежные плоды. А еще через несколько лет сильные абитуриенты об этом узнают, и поступать в МФТИ перестанут. Последствия «культурной революции» попытается исправить уже другой ректор, но он, скорее всего, не справится. В других вузах ситуация еще более скверная, просто в МФТИ пока еще осталось кому кричать о происходящих безобразиях. 

Да, это частные реалии науки и образования в России, но они весьма показательны. Чего же не хватает в российской науке, чтобы успешно внедрять в производство изобретения и разработки ученых? Возможно, ответ кроется в механизме взаимодействия между этими двумя сферами. Как он формируется в России, что такое трансляционные исследования и как учиться на опыте западных коллег рассказал руководитель программы инноваций Центра предпринимательства и инноваций Сколковского института науки и технологий Дмитрий Пебалк. Он рассмотрел, как взаимодействует наука и бизнес на примере инновационного центра Оксфордского университета в Англии. Центр сформулировал 4 тезиса о взаимодействии науки и бизнеса. 

1. Университеты и коммерческие предприятия – это очень сильно отличающиеся структуры.

2. Новые интересные идеи возникают в науке. Однако если университет не обладает сильным офисом трансфера технологий, то вероятность того, что изобретения будут эффективно переданы в промышленность, невелика.

3. Университет должен занимать активную позицию при взаимодействии с промышленностью. Не стоит ожидать, что бизнес будет приходить с проблемами сам.

4. Технология сама по себе – это издержка. Технология начинает приносить прибыль тогда, когда уже внедрена, а на ее основе выпускаются реальные продукты.

  Процесс передачи знаний для апробации всегда состоит из нескольких этапов. Само слово «инновация» значит разные вещи для разных людей. Для научных сотрудников и технических специалистов инновация – это введенный в употребление новый или значительно улучшенный товар или услуга. Для бизнесменов инновация – это создание нового знания, которое можно перенести в реальный сектор экономики. В «Сколково» я услышал такое определение: «Инновация – это проданная новизна».

  Что происходит сейчас? Посредников между бизнесом и наукой не стало. Университеты и научно-исследовательские институты пытаются закрыть эту брешь. У кого-то из них есть экспериментальная база, кто-то пытается ее создать. У них также есть возможность оказать авторское сопровождение. Проблемы начинаются на этапе отраслевой документации. А самая главная сложность заключается в понимании процессов, которые идут на производстве. Сегодняшние крупные промышленные предприятия (многие из них входят в состав международных корпораций) не распространяют информацию о своих внутренних процессах. Невозможно туда просто зайти, понять, как они работают, почитать техническую документацию и регламенты. Каждая из сторон пытается закрыть образовавшуюся брешь. Университет пытается взять на себя функции отраслевого института, а предприятия создают свои R&D-центры.

  Это не уникальная ситуация для России. В свое время многие страны испытывали похожие сложности и искали решение проблемы финансирования науки. Однако мы несколько выбились из тех тенденций, которые сейчас возникают в мире. Мы оперируем такими понятиями, как «фундаментальные исследования», «прикладные исследования» и «НИОКР». У нас совершенно не в ходу словосочетания «трансляционные исследования» и «proof of concept». Эти два термина не имеют в России даже четкого определения. Трансляционные исследования имеют исторические корни в биотехнологиях и биомедицине. Очень многие российский институты используют этот подход. Речь идет о трансляции достижений, которые реализуются на фундаментальном уровне, и их перевод в лечение пациентов. Также «трансляционных технологиями» называют распространение лучших практик, которые передаются научному сообществу для более глубокого изучения.

  «Мое авторское определение proof of concept, отмечает Дмитрий Пебалк,  – это ранние внедренческие исследования. Это такая организация научных исследований, в результате которых вопрос о практическом применении ставится в самом начале. Это подход, который помогает поддержать апробацию концепции через создание образца к созданию прототипа. Это начальный этап прикладных исследований, который не претендует на то, что он обязательно дойдет до стадии опытного производства. Наиболее вероятно, что на этом этапе появится лишь прототип, который можно показывать инвесторам и представителям промышленности. Такой прототип может становиться точкой обсуждения».

  Фундаментальные исследования и НИОКР довольно сильно отличаются. У их создателей разная мотивация, разные требования к инфраструктуре. Для тех, кто занимается фундаментальной наукой, техническое задание – это редкость. Открытие нельзя создавать по заказу. Это результат научного творчества. Однако если поручить инженеру провести НИОКР без технического задания, на выходе вы можете получить непредсказуемый результат. Это может быть что-то гениальное, но совершенно неподходящее для вашего бизнеса. Трансляционные исследования и proof of concept – это компромисс, который соединяет эти два мира. Мотивация трансляционных исследований – это изменение мира. Это ближе к фундаментальным исследованиям. С точки зрения инфраструктуры им нужна научная лаборатория. В трансляционных исследованиях техническое задание формулируется в начале, но может несколько раз меняться по ходу реализации проекта. ТЗ меняется не вследствие воли ученого, а вследствие разговора с потенциальными заказчиками.

  Proof of concept – это первая фаза, с которой можно начинать разговор с компанией. Бизнес готов разговаривать, когда есть образец или прототип. Ученые обычно предполагают, что нужно начинать переговоры, когда есть только концепция или идея. Но компании это не интересно.

  Вопросы, связанные с регулированием прав на интеллектуальную собственность, неизбежно вызывают проблемы. По мнению Дмитрия Пебалка, решение в том, что центр трансляции технологий должен быть внутри университета. Первым делом нужно найти источник финансирования. У руководства института должно быть понимание того, что такого рода деятельность в конечном итоге окажет содействие росту инновационного потенциала организации. Не нужно гнаться за большими бюджетами. Важно организовать процесс. Поддержку должны получать люди, у которых есть стоящие идеи, но которых пугает необходимость «продавать» ее. Такие центры должны помогать тем, кто колеблется, но все-таки готов чему-то научиться, реализовать проект, наладить связи с бизнесом. Интеллектуальная собственность должна остаться в университете, и ее нужно лицензировать. Первый вариант – лицензировать ее крупным коммерческим компаниям, которые могут стать потенциальными заказчиками. Второй вариант – лицензировать ее сотрудникам университета, которые смогут создать технологический стартап.

  Дмитрию Пебалку вторит ментор Фонда «Сколково», консультант «Сколтеха» и вице-президент по стратегическому развитию группы компаний «Новый Диск» Максим Киселев, рассказывая как лучше всего работать с начинающей start-up компанией: – Если говорить о команде стартапа, то конечно лучше договариваться на берегу, с самого начала. Но с очень ясным и непредвзятым пониманием того, что стартап будет расти. Руководители должны между собой чётко договориться, кто за что будет отвечать, каких людей они возьмут в проект, на каких условиях, и т.д. Потому что в противном случае возникнет масса платформ для конфликтов. Основатели говорят: мы друзья, мы вместе разрабатываем, зачем нам что-то писать на бумаге. Это колоссальная ошибка. События могут разворачиваться самым разным образом, и если не зафиксировать договоренность, то потом совершенно точно возникнут разного рода непонимания и конфликты. Как можно выстроить процесс трансляции спроса на научные разработки от промышленности в вузы? Сейчас эта область явно проблемная, наука работает сама по себе, без ориентации на промышленность. Это очень серьёзный и актуальный вопрос. Последний год в Сколково и с другими институтами развития мы постоянно обсуждаем эту проблематику: как выстроить отношения промышленности с вузами. С моей точки зрения, здесь нет непреодолимых преград, но есть реальная пропасть между промышленностью и вузовскими науками. Как это преодолеть? Здесь проблема с двух сторон. Со стороны промышленности – она не верит и не видит вузовского потенциала в отношении решения конкретных проблем, за исключением вузов, которые заточены под промышленность, например, МИФИ.

  Максим Киселев отмечает, что в России преобладает так называемый внешний локус контроля, то есть ответственность за собственные неудачи пытаются перенести на кого-то другого. Например, у нас в стране всё так плохо, потому что американцы плохие. Человек сам отвечает за те решения, которые принимает. Ребёнка нужно учить делать выбор. В чём, на ваш взгляд, главное различие государственных и частных инвестиций в стартап? Какие плюсы и минусы присутствуют в каждом варианте, для каких проектов они лучше подходят? Государственные деньги всегда связаны с дополнительными бюрократическими нагрузками, чтобы их получить и за них отчитаться. С частными деньгами проще, решения принимаются быстрее, отчётности меньше. Но нужно понимать, что для каких-то отраслей, например, ядерной или космической, подходят только государственные инвестиции, потому что частные деньги просто не придут в нужном масштабе. То же можно сказать и о проектах на самой ранней стадии, тут гранты от государства могут быть полезны. 

  С государственной формой поддержки связана определенная бюрократия, временные ограничители, дополнительная тяжесть оформления и т.д. Государство наименее склонно к любому риску, а в инновациях он всегда присутствует. Поэтому оно хеджируется через громоздкие процедуры. С другой стороны, люди часто ассоциируют с любым государственным проектом коррупционную составляющую.

  Конечно, движение вперед неумолимо. Стоять на месте – значит отставать все больше и больше. И руководители России произносят правильные сентенции.  Но современное состояние российской науки и технологий отнюдь не блестяще, ибо коррупция и произвол чиновников не позволяет реализовывать творческий потенциал молодых ученых и инженеров. И как обидно, что правильные слова Дмитрия Медведева входят в противоречие с российской реальностью. 

________________________