 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ ЧАСТУШКИ Снёс сосед мой пол-овина трактором по-пьяни, а вторая половина — в перспективном плане. Снёс сосед мой пол-овина — нет ни стен, ни крыши, но остался пол овина, а под полом мыши. Я играю в поло, вина я не пью который год. Не сносил я пол-овина, снёс совсем наоборот. Крикну, а пропо: «Лови, на! Раззудись, моё плечо! Если снёс ты пол-овина, жизнь не кончена ещё!» Мы с соседом не повинны, раны зря не бередим: если взять две половины, то получится один — один — эх да их — овин на двоих!
АТАВИЗМ …Отзыв на мой фейсбучный роман завершается надеждой, что я, автор, удержусь от атавистического желания перенести его на бумагу. Вот оно, значит, как — АТАВИСТИЧЕСКОГО! Сергей Чупринин Ну да, бумага — это атавизм, и я, как прогрессивный организм, не стану доверять стихи бумаге. Живу в сети, не тратя время зря на книги, коих, честно говоря, я не встречал ни в винном, ни в продмаге! А в книжном магазине выбор есть, но цены, цены — не про нашу честь — кусаются. К чему мне книжки эти, коль две бутылки я купить могу за вашу книжку и не быть в долгу, ну, а читать — бесплатно в интернете! Листать странички нынче не резон. Я обрастаю шерстью, как бизон, лишь только протяну к бумаге руки. В глазах туман, в мозгу моём затор, но я упрямо пялюсь в монитор. Понадоблюсь — ищи меня в фейсбуке!
ПОХВАЛА МАРАЗМУ
Бороться с маразмом? Уволь, молю! Я вслед за Эразмом маразм хвалю. Сознанья миазмы — мой чёрный нал. По воле маразма я их изгнал. Кивнул мне разум — и был таков. А нынче — маразм, «Корабль дураков». Мне мой маразм ближайший друг. Забыл я разом про всё вокруг. Разумным фразам махну рукой. Виват, маразм!.. Ты кто такой?
ДЫМ В ШТАНАХ Об этом, конечно же, знал Дидро и предупреждал Танах: седина в бороду ? бес в ребро!.. Но что происходит в штанах? А в штанах, увы, абсолютный штиль (знать, туда не добрался бес), растаял воск, догорел фитиль, и хозяина ждёт собес. Что ж, губу закатай и зашей карман: ты давно уже стал седым, ? и хоть бес в ребре, а в штанах туман – то ли облако, то ли дым. Но коль ты поэт, посылай всех нах, не тушуйся, держи удар, сочини поэму про дым в штанах ? бес пропьёт с тобой гонорар.
СЕРАЯ РАДУГА Мы думали: успеется ? отмоем, очистим пыль, которая, как мгла, вползла и поначалу тонким слоем запорошила души и тела. А пыль меж тем осела и расселась, развеяла себя из-под полы, и навязала зренью тлен и серость, и по-хозяйски заняла углы. Она внедрилась, втёрлась и пролезла, к дверям отмычки подобрав, как тать, и семь оттенков серого любезно нам разрешила радугой считать. Стряхнуть бы пыль, пока ещё не поздно задать вопрос и получить ответ. Но мы страшимся, что проступит грозно сквозь камуфляж наш настоящий цвет. Ну, а пока в пространстве обозримом – все как один и все за одного. И, кажется, под общим серым гримом нам будет проще жить, чем без него.
ПЛУТОН Автоматическая межпланетная станция New Horizons 14 июля 2015 г. впервые в истории приблизилась к Плутону. Миссия New Horizons запущена в 2006 году, в том же году, когда статус Плутона был понижен до «карликовой планеты». Сообщение на сайте NASA
Плутон теперь не планета. Из каталога планет изъяли его астрономы, хотя и послали зонд. Но в списке номенклатурном Плутона, однако, нет, на что он плюёт с орбиты — его не возьмёшь на понт. Всего лишь отняли звание, не имя — а это пустяк, это формальность сущая, в общем-то, ерунда. Хуже мальчишкам-солдатикам, с ними управились так: убили, лишили имени, они в пустоту, как звезда, летят со своей планетой наезженной колеёй, под безымянными крестиками вытянувшись во фрунт, и, постепенно сливаясь, становятся сами землёй, которая не планета, а попросту серый грунт. Этим мальчишкам билеты в космосе не нужны. Куда им теперь податься без званий и без имён? Разве что в царство Плутона, спрятав мечи в ножны, разве что в царство Плутона, хотя он и отменён…
ПО ПОРЯДКУ НОМЕРОВ …вырастает из пепла Четвертый Рим, еще не опознанный Третьим Римом. Ефим Бершин Все эти Династии номер Эн, Империи, Римы, Рейхи, шли бы вперёд, не зная проблем, но создают помехи человечки, которые портят вид, не знают, чего хотят, так что приходится их давить, топить, как слепых котят. Их слабый писк заглушают грома гордых имперских побед. А они на подошвах, как бахрома, висят и марают след. Кто эти они? Да ведь это ж мы ? послушники и творцы. Мы возводим стены своей тюрьмы, а думаем, что дворцы. Мы сами сапог, и сами наст. Себя растоптав в пыль, мы знаем: история нас предаст, использовав, сдаст в утиль. Но наша беда и наша вина, что думать мы не хотим, что сорвавшись вниз и достигнув дна, мы веруем, что летим. В надежде, что над судьбой воспарим и вновь устремимся вверх, из себя мы строим Четвёртый Рим, но кончим, как Третий Рейх. И только одно нас может спасти от нашей имперской судьбы, что мы человеки и, Боже прости, по-человечьи слабы. Единой воли народных масс не сыщешь и днём с огнём. И если держава споткнётся о нас, мы, может быть, поживём.
ЕВРОПА
ПРОЩАНИЕ С МИРАЖАМИ Всё в мире лишь пиар и пудра для мозгов, на уши вермишель, реклама, пропаганда, тотальный суррогат — рецепт его таков: нет подлинника — что ж, муляж себе сваргань ты! Скрывает суть вещей клубящийся туман, в котором ты бредёшь — зачем-то, как бы, где-то — и, обманув других, сам веришь в свой обман, но платишь за него фальшивою монетой. Ты жертва миражей и их творец; надень нехитрый камуфляж, скажи, что вечно с краю та хата, тот мирок, где ты себя как тень наводишь на плетень, плетня не закрывая. Дурман и суррогат, тень на плетень, муляж — зыбучие пески, сыпучие барханы… Без промаха стреляй и, как всегда, промажь и попади в мираж слепой Фата Морганы. Но обострив свой слух, настроив окуляр, попробовав на зуб конкретные детали, ты всё же опознай фальшак и симулякр и реверс золотой, казалось бы, медали. Почувствуй этот вкус, пойми, что вряд ли впрок пойдёт давным-давно просроченная манна, и сам себя спроси, как выучен урок, чтоб лоб не расшибить о твёрдый край тумана. Но виртуальный мир, который тут как тут, — подделки, муляжи, все эти «псевдо», «квази» — реальности тебя уже не отдадут и из князей вернут твоей привычной грязи, той липкой грязи, что реальней, чем мираж, чем лезущие в мозг обломки теле-хлама, чем старый слоган «Не обманешь — не продашь!» — а, может, и продашь, коль хороша реклама.
БИБЛЕЙСКИЙ ПОЕЗД Царь Давид, начитавшись Монтеня, С верхней полки возьмёт Адорно. Леопольд Эпштейн С верхней полки свисая нелепо, в этом поезде длинных веков царь Давид просит корочку хлеба, но делиться Саул не готов. И тогда из купе по соседству посылают ему праотцы, растранжирив последние средства, чай в стакане и плитку мацы. Он глотает, не чувствуя вкуса, он грызёт, не жалея зубов. Тыщу лет ещё ждать Иисуса и раздачу бесплатных хлебов. Поезд мчится по берегу Леты, падший ангел к окошку приник, и бредёт, проверяя билеты, Саваоф, как седой проводник.
ТОЧКА ВОЗВРАТА Наш мир когда-то был рождён по слову или же из слова. Слова истёрлись как основа почти распавшихся времён. И вот, забыв про светофор, везёт в безмолвие изгнанья слова и знаки препинанья сомнамбулический шофёр. Он кто угодно, но не трус, скорее — несколько рассеян, но твёрдо помнит, что на север доставить должен этот груз. Бросая взгляд поверх голов, в край пауз, вздохов, междометий он, как рыбак с тяжёлой сетью, угрюмо тащит свой улов. Дорогой снежною пыля, он, всё ещё владея речью, теряет сущность человечью близ абсолютного нуля. Под ним замёрзший материк, и Бог над ним не безобиден, и мир безлюден и безвиден, поскольку снова безъязык. След шин дробится, как пунктир в конце измятого листочка. И лишь любовь горит, как точка, с которой вновь начнётся мир.
ЧЕРТЁЖ ЛИ? …Думал, жизнь это картина, оказалось, что чертёж. Виталий Введенский Порой абстрактная картина, порой подобна миражу, жизнь, как поток, неукротима и несводима к чертежу. И к ней с вопросом глупым «Чо ты?» не суйся: слишком сложен код. Все наши жалкие расчёты она смешает и собьёт. Не жди, что сверишься с ответом, и не ищи пропавший след, кружась в потоке турбулентном, который сам и есть ответ.
ДВЕ КАПЛИ Узкий лист препарирует каплю, смотри: он разрезал её пополам, будто скальпель, обнаружив, что капля содержит внутри пару точно таких же уменьшенных капель. Их короткая роль до предела проста: превратившись в две линзы у острого края, эти капли, сползая по стенкам листа, в свой черёд препарируют их, преломляя. Искажается смысл, ускользает из рук пониманье единства разъятой природы. Но шлифует две капли седой Левенгук, как когда-то Гораций латинские оды. Он их вставит торжественно в свой микроскоп, винт подкрутит, с огнём неофита во взоре изучая бесчисленных рыбок-амёб и морские сраженья галер-инфузорий. Он открыл этот мир, отодвинул засов и спешит разобраться во всём понемногу. Остальное потом разъяснит Пикассо, сам идущий порой за советом к Ван Гогу. Ну а в каплях бушует нешуточный шторм, порождая научные свары и споры: Гейзенбергу учиться советует Борн, нет конца разногласьям Эйнштейна и Бора. Их поэт примирит, говоря: нацеди молодого вина ? чтоб до самого края ? и сквозь призму стакана беспечно следи, как две капли скользят, на краю замирая. Влажный след повторяет листа кривизну ? знак вопроса, незнания нашего знак ли ? с точкой там, где сливаются снова в одну отразившие небо бездонные капли. ________________ © Вольфсон Борис Ильич |
       
|
