России нужен мир 

   В Воронеже каждую неделю проходит пикет ЗА МИР.

   Там очень внятно ощущается, что России НУЖЕН МИР. Россия погружена в конфликт с соседней и очень родственной Украиной, это бессмысленно, неправильно и безнравственно. Россия вошла в конфронтацию со многими из своих соседей и с большой частью всего окружающего мира, это опасно и против ее интересов. В таких условиях Россия не может развиваться.

   Кто и в чем бы ни был виноват вокруг нас, в этом страшном и бессмысленном конфликте мы, как граждане России, должны в первую очередь думать о том, что происходит у нас, что делается в России и что делает Россия, а не погружаться во вредное занятие бесконечного перекладывания разнообразной вины на других, кто близко или далеко.

   Не может развиваться Россия, погруженная в конфликты вокруг себя и стоящая на грани конфликтов внутри, готовая вести вокруг себя войну, - холодную, пропагандистскую, гибридную или какую-то еще. Эти конфликты опасны для всех, но огромную угрозу они таят для российских граждан, для всех, – и для тех, согласен со всем тем, как оно есть, и для тех, кто дезориентрован и не может понять, что происходит, и для тех, кто высказывает свою собственную точку зрения. Пока нет мира и нормального развития, градус опасности не снижается.

   России НУЖЕН МИР, чтобы найти преемственность по отношению ко всему лучшему, чтобы пойти путем здравого сочетания традиций и общественного и технологического развития. Несмотря на все неизбывные исторические потери, это возможно. Последствия негативного опыта преодолеть очень трудно, но возможность всегда остается. Легкомысленно или же высокомерно и цинично утверждать, что такое невозможно в принципе. Всеобщего счастья, к сожалению, никогда не будет, но Россия может стать нормальной доброй страной.

   И в качестве первого шага в этом направлении - РОССИИ НУЖЕН МИР!

  Церковь и общество

   В отношениях государства, российского постсоветского общества и институтов Русской православной Церкви все могло бы быть иначе, если бы не поиск конъюнктуры и не бесконечная любовь к сваре. И надо понимать и ощущать, что организационно и культурально сегодняшняя Русская Церковь (с какой бы буквы ни писать название организации с центром в Москве, а не глобального и вселенского союза людей с Богом в земной жизни и вечности) - это не естественное и непосредственное продолжение Российской Церкви времени империи и эпохи Патриарха Всероссийского Тихона, – это и не Московская Патриархия позднесоветского времени, это другая организация, другое воспитание, другая культура... В чем-то сегодняшнее может быть лучше и теплее, чем то, что было когда-то (если судить не по сенсациям в СМИ и не по официальным громовержным заявлениям, а по тому, что происходит в реальной жизни на огромном географическом просранстве и в богатейшей сфере реального духовного поиска людей), но во многом оно, разумеется, "мельче", примитивнее, более двусмысленно, и оно опасно глупо на фоне разлитого моря проблем, конфликтов, истерик везде и повсюду.

  Глупое, злое, вздорное – как будто нарочно, очевидно. Доброе, самоотверженное, трогательное – спрятано. Беда и тяжесть забыта, прошлая или сегодняшняя. Бесхозные “Спасы-на-картошке”, которые так стоят с 1930-х годов и о которых кто-нибудь один заботится на селе… Бедные приходы, где молодой еще священник живет в покосившейся избе, ездит к лежачим прожившим совкокую жизнь прихожанам на “Жигулях” первой модели и не уезжает в город просто потому, что не может бросить людей… Всё это – обратная сторона столичной парадности и публичной полемической агрессивности. Такова жизнь…

   "Разводка" церковных организаций с общественными движениями, с большинством граждан - крайне серьезная угроза состоянию всего общества. Общественный вектор сегодняшнего московского православия мог бы и должен бы быть незаменим для поиска мира, общественных компромиссов в стране и вокруг нее повсюду и во всем, где они только возможны без отказа от фундаментальных нравственных принципов, для "открытия" страны вместо превращения ее в сварливую осажденную крепость.

  Конечно, у нас завышенные ожидания: о. Александр Мень четверть века назад предостерегал от этого, высказывая очень большую тревогу о том, как проявят себя укоренившиеся в советской системе церковные институты в условиях новой свободы. Но и свободы-то не наступило… Время прошло, и если и осталась какая-то внешняя свобода для таких институтов, то – более, чем двусмысленная. И боюсь, что есть чья-то сознательная провокация в том, на церковные структуры накладываются не просто бюрократические функции, но роль жесткого публичного репутационного  регулятора, судьи. 

  Врочем, независимо от текущего суетливо-агрессивного хода событий, есть важная долгосрочная обязанность: общество должно воспитывать себя в уважении к святыням, которые своим воздвигали, украшали, преображали предки-созидатели, и над которыми потом глумились разрушители. Нужен труд уважения к святыне, а не свара и борьба за права собственности на ценное имущество. Народная обязанность - восстанавливать свое достояние, то, что хамски разрушено, не пришельцами, а нами же в припадках безумия и вражды. Здесь можно и нужно объединяться, а имущественные свары должны уйти, чтобы снова и снова не позорить нас.

  Бессмыленная и беспощадная архаизация, попытка насущных вопросов декоративной бутафорией – это уйдет, неизбежное обновление не за горами. Надо серьезно готовиться. Издевательские бутафории, декорации, - это останется в прошлом, а насущная реальность не даст от себя спрятаться.

  Очень хочется, чтобы, когда не станет места маскам, не сделалось куда страшнее, горьше, печальнее, чем есть теперь.

  Люди Чаплыгина 

  Если хотеть как лучше, - увы, опять и опять может выйти “как всегда”. Но если не хотеть, как лучше, а хотеть, как бы похуже, то и выйдет не “как всегда”, а сильно похуже. Война, нищание, воровство, цинизм по отношению к слабым…

Но, если шаг за шагом снимать хотя бы намеренно создаваемое напряжение, то то можно и на довольно “слабом ходу”, без эпохальных затрат и титанических усилий, - довольно немалого добиться. Попробую рассказать на конкретном примере, высказать такую мою личную “утопию”, в которой объективно не вижу ничего нереального. Другой вопрос - субъективный, человеческий фактор…

   Итак, - Липецкая область, город Чаплыгин (от времени светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова и до 1948 года - Раненбург) и Чаплыгинский район.

   Предположим, восстановлен мир с Украиной, возобновлены корректные и партнерские отношения с НАТО и ЕС, принято ответственное решение не мешать гражднскому контролю над властью, в том числе местной. Что произойдет? Власть не переменится, но на ближайших выборах в районную думу туда пройдет 3-4 (из сорока) независимых и неподкупных депутата, которые будут следить за процедурой и контролировать районный бюджет, и будут в курсе всего существенного, что делают в отношении района федеральный центр и область. Они инициируют прозрачный проект инфраструктурных изменений на территории района и сопредельных ему территориях. Каких изменений? Да вот каких, хотя бы.

  Когда при царе Николае Втором построили Рязанской-Уральскую железную дорогу, которая соединила Москву (Павелецкий вокзал) с Козловом (Мичуринск) и далее, через Тамбов - с Саратовом и южным Уралом, то ее провели из Москвы прямой линией через Раненбург, а потом вышел “крюк” через станцию Богоявленск (Первомайский). Участок, который бы соединял Мичуринск с Чаплыгином напрямую, почти существует, но несколько километров не дотягивает с юго-западной стороны до Чаплыгина. Если соединение доделать, то поезда не будут ходить в обход, и время прохождения от Москвы до Мичуринска по этой трассе станет намного меньше, а значит - по ней можно будет пускать быстрые поезда в Тамбов, Саратов, Воронеж, Волгоград, вообще на юг. Если еще решить вопрос стандартизации электропитания на этой трассе, то она, возможно, может стать скоростной, не хуже той, которая сейчас идет восточным ходом через Рязань. При этом допускаю возможность некоторой разгрузки автомобильной трассы за счет переноса грузов на железную дорогу (сейчас это не работает).

   Что касается автомобильной дороги, то дело выглядит уж совсем очевидно. От Чаплыгина через села Малый Снежинок и Большой Снежиток прокладывается  примерно десять километров асфальтовой дороги, и тогда жители города, района и области и возможные многочисленные гости смогут ехать в южном-юго-западном направлении, не делая пятидесятикилометровый крюк через федеральную трассу. При помощи многочисленных специалистов-историков для гостей делается туристическая программа, в которой все интересно и все правдиво. Ведь был там Меншиков в первой ссылке, ведь жил всю жизнь великий Петр Петрович Семенов-Тянь-Шанский, и детей вырастил тоже - великих. Собственников и менеджеров крахмального завода принуждают сделать так, чтобы не стало смертельно опасных выбросов отходов в атмосферу.

И многое, многое другое.

   Пятьдесят тысяч жителей района, если они умудрились выжить и остаться людьми при Сталине, при Брежневе, при Ельцине и при Путине – в большинстве своем креативные и ответственные граждане, но очень задавленные,  опасливые и разочарованные.

    Они справятся, если перестать их пугать войной и не ставить перед фактом неотвратимости лжи.

   Где твой Брат?

   До Сталина слово «брат» в русской обыденности почти универсально имело положительную (ну, или нейтральную коннотацию), авраамистическую, христианскую, европейскую. Было также употребление этого важного слова с подковыркой, как иллюстрация какого-то большого обмана (как у Достоевского в "Братьях Карамазовых”), но для какого же слова её нет?

    Что произошло в условиях сталинской монолитности и его патриотизма? Как крайняя и пугающая разобщенность стала обозначаться этим страшнеющим словом? Моя гипотеза (и я слышал это мнение от тонко чувствующего человека того времени) состоит в том, что корни надо искать, в том числе, в семинарии, где Сталин учился, где уловил немало внешнего, дисциплинарного, косно и формально следующего из древних традиций, и где одновременно утверждался во враждебности к божественному началу.

    В древности в христианстве, особенно на востоке, возникла традиция старчества, - искренняя, простая и сложная одновременно, плохо и трудно понимаемая вне своего подлинного контекста, в других условиях и в другую эпоху. Смысл этой традиции немного переложил для понимания широкой публикой именно Достоевский и именно в «Братьях Карамазовых». Старший, опытный брат, обычно монах, доверяя духовным возможностям младшего брата, берет на себя за него ответственность перед вечностью и перед временными обстоятельствами, а младший брат, доверяя опыту старшего, принимает на себя откровение во всем и следование той дорогой, которую показывает старший. Какие-то малые элементы таких отношений бывает, что складываются между людьми в самых разных ситуациях, ну, хотя бы, в семье, и имеют фрагментарный и подвижный, меняющийся характер. В буквальном же смысле и в полной мере это – особый мир, крайняя редкость, в принципе не для всех, а только для тех, кому это оказалось дано органично, в нужное время и в нужном месте, да и в нужной мере, не насильственным образом, без налета ультиматумов и шантажа. Человек должен оставаться сам собой, а не играть роль – вот основа отношений доверия. Такие отношения ситуационно – не всегда, но временами, могут вести к внешним парадоксам, когда старший брат с младшим обращается парадоксально, и как бы абсурдно: высказывает странные с виду просьбы, поручает что-то, а потом быстро отменяет и т.д. Это может выглядеть странно, ни в коем случае не может и не должно служить универсальным примером, примером для чьего-то подражания. Основа – доверие и чувство меры. И каждый случай отношений между людьми - особый, уникальный, не поддающийся формальному описанию и обобщению.

    «Институционализированные» отношения старшего и младшего братьев были редки всегда, были редки в последние столетия и, естественно очень редки сейчас. Вдобавок такие отношения, если они складываются, то еще и чаще всего привязаны к какому-то подобающему для такого месту. Ходячая вульгаризация ничего, кроме вреда, принести не может, - ни в чем, а тем более в таком особом «формате». Но ее, этой вульгаризации, основанной на самоутверждении, как раз бывает немало. И чем выше и тоньше жизненная проблематика, тем страшнее ее вульгаризация. Подмена любви и доверия чем-то «похожим» ведет к разрушительным последствиям. Безответственное, а тем более холодное «использование методов» в условиях подмены сути отношений делает из «брата» манипулятора и убийцу. И еще – высоким нравственным началом – веры, братства, любви, –нельзя пользоваться, его нельзя рассматривать как фактор житейской пользы, как фактор личной безопасности. 

    В России, возможно, еще в  XIX веке сложилось несколько иначе. Традиция старчества нередко сводилась исподволь к зауженному «мистическому рационализму», к своеобразному практицизму. Уследить за этим трудно, так как в вопросе таких отношений всегда очень много личного, да еще и привязанного к «кодам» эпохи, но, пожалуй, можно заметить, что возник такой «разворот» этого феномена, когда доминирующим становится неограниченно жесткое восприятие: угрозы поджидают нас со всех сторон и на каждом шагу и вовне человека, и внутри, в душе, а «старец» нужен для того, чтобы охранить послушника от какой-нибудь страшной жизненной ошибки. Временами как бы получается, что человек, ощущая крайнюю сложность и опасность жизни вокруг себя, решает «договориться с Богом»: я Тебе, Боже, даю послушание вот этому некоему «старцу» и безграничную дисциплину, а Ты мне в ответ, уж пожалуйста, за такое понимание ситуации, подаруешь безопасное и относительно, насколько возможно в этих условиях, благополучное бытие моим родственникам, окружению, семье и лично мне, грешному. 

   На месте безграничного сокровища духа оказывается что-то провинциальное, гетто, субкультура. Тогда легко вообще теряется содержание, остается метод, а дальше остается “ролевая игра”, изображение человеком самого себя. То, что призвано в глубокой подлинности формировать шаг за шагом саму суть человеческой личности, нельзя использовать в порядке «ролевой игры»: получится кощунственный первертыш, когда личность – это одно (или вообще нет её), а роль – совсем другая, причем разная в зависимости от обстоятельств и формата «социальной группы». Происходит подмена воспитания дрессировкой, максималистическое намерение не зависеть от мира, людей, обстоятельств оборачивается крайним конформизмом. Это тонкая грань между нравственным подвигом добра и тоталитарной моделью, которая – само зло.

   Когда святой пятого века много лет «поручает» ученику поливать мертвую палку в пустыне, а через годы, через прожитую жизнь эта палка вдруг расцветает – это результат веры в Бога, Творца всего, который из ничего творит добро, чему захочет – может дать расцвести, любви к человеку, который способен воспринять крупицы, осколки, отблески творческого гения и, если он действительно хочет быть настоящим, не ложным, то становится способен «транслировать» эти лучи на какие-то фрагменты окружающего мира. Когда злодей, чиновник, неграмотный фельдфебель раздаёт нелепые и противоречивые команды, он решает задачу поддержания порядка в социальной группе и самоутверждения, задачу циничную и абсолютно противоположную творчеству с любой буквы, а окружающих себя людей он калечит. Кем он при этом называется, - бандитом, кумиром большой или маленькой толпы, командиром, корпоративным менеджером, генсеком, «духовным наставником» - это частности, не столь уж важные по сути. Он насилует и навязывает свою волю, безысходно ломает под себя. «Расставляет все по своим местам»…

      Я не поклонник Михаила Афанасьевича Булгакова, но он, несомненно, был человек страдающий и масштабный, и его творческий поиск был масштабен и парадоксален. Внешне держась расположения Сталина, придумал, как через пьесу о Сталине как раз попробовать вывести свой образ жизни и творчества за рамки сталинской обрыдлости. Сталин этот «ход безысходности», конечно, разгадал и устроил психолгическую «воспитательную» экзекуцию, после которой человек плана М.А.Булгакова подняться уже не мог в принципе,  и ему оставалось только личностно распадаться, сдаться банальностям и вскоре умереть в них. Сталин дал Булгакову право сформировать творческую группу, дал всей этой группе командировку на Кавказ, и работа могла получиться при внешней преданности вождю независимая и творчески умопомрачитальная. А уже в поезд Сталин прислал телеграмму, что всё отменяется. Для М.А.Булгакова это был конец без лагеря и расстрела.

    «Игумен, смиряющий гордыню». Про такую модель поведения Сталин, возможно, узнал в своей семинарии,  где что-то читал, где кого-то вдел в такой роли, а, очень может быть, с помрачением, трагедией для своей души, испытал на себе. И стал применять, для самоутверждения и отмщения за унижение. Внешне чем-то похоже, и для сословия некоторых людей «строгой храмовой дисциплины» даже привлекательно. «Да, жестокий, диктатор, но это же вам не бесшабашный безумец Хрущев…» Когда планомерная жестокость – «не грех» или не столь большой грех по сравнению с невежественным кощунством, то, при сохранении дисциплинарной формы, вся парадигма того, что принято называть словом благочестие, рушится полностью. Аскетическая одежда диктатора делает его не лучше, а еще хуже. И советский маршал, реально или мифически носивший с собой по фронтовым ставкам православную символику, не стал от этого подобен Федору Ушакову: если я не ошибаюсь, у Ушакова главное достоинство было, что у него в боях среди своих практически не было потерь… 

    Не христианство, не Европа, а какая-то громадная евразийская секта с конфуцианским пониманием братства, семьи, народа, коллектива, с главным гуру и безответственными исполнителями из псевдо-арийских романтических мифов. И хотя это во многом коренилось в подспудных агрессивно-охранительных течениях «старой России», оттуда выросло, тем не менее, оно непомерно далеко от общей картины «старой русской жизни», которую дает, в том числе, столь трудно воспринимаемая классическая литература: принципиально иные «репутационные приоритеты». Манипулирование и внушение. Человек ответственно добрый подменяется волевым, сильным, ловким. Остальное – дело техники… Октябрь 1917, потом сталинская диктатура, потом – «далее – везде»… Попытки выстроить обратный ход ведут все туда же, потому что касаются лишь внешнего, механистичного. Впрочем, пока есть усилия, остается и шанс, что будущее не останется сплошь жестоким, тоскливым и бездарным.

__________________________

© Коган-Ясный Виктор Валентинович