Предисловие переводчика 

    Так сложилась моя австралийская жизнь, что всё, чем бы я ни занималась, так или иначе связано с пропагандой (не побоимся этого слова в данном случае) русского языка и русской культуры в Австралии. 

  Я приехала в Австралию в 1997 году из России, из Москвы. Радиожурналист. Работала переводчиком, преподавала русский язык в колледже, несколько лет проработала на общественном радио Западной Австралии. Последние годы работаю на Радио SBS. Надо отметить, что организация эта уникальна, подобной ей нет больше ни в одной стране мира. SBS - государственная теле- и радио-корпорация, которая представляет многонациональную (или мультикультурную, как сейчас принято говорить) Австралию. Вещание Радио SBS идет в эфир на 68-ми языках мира. 

  Сегодня я рада представившейся возможности познакомить русских читателей с известным журналистом и писателем Кеннетом Куком, одним из ярких представителей современной австралийской литературы. Литературы, с которой - увы - российский читатель пока практически не знаком. 

  Мне хотелось бы представить Вашему вниманию несколько историй из его сборника коротких рассказов. Наткнулась я на эту книгу совершенно случайно на книжном развале. Сработала детская привычка открыть книгу в конце или где-то на середине и начать читать. Есть книги холодные. Официальные. Может, шрифт не тот. Может быть, что-то ещё. Но такую книгу закроешь и без необходимости (например, для школы) читать не будешь. Она не греет. А есть и другие. Их страницы как бы приглашают, притягивают. Стоит вот так “въехать” с середины книги - и всё. Эта книжка – твоя. 

Прочитав первый рассказ, я сразу поняла, что это мой автор, моя книга. Более того -  на этот раз я хочу быть не только читателем. Я должна поделиться своим открытием с друзьями.   

   Несколько слов о самом авторе. Кеннет Кук родился в 1929 году в Лакемба, в Новом Южном Уэльсе. Прославился своими ранними произведениями: “Проснуться в страхе” и “Коала-убийца” (трилогия). По книге “Проснуться в страхе” позднее был сделан фильм.

Его произведения по разнообразию стали отражением его жизни. Он работал журналистом в компании ABC, был продюсером и писал сценарии фильмов, стал одним из основателей новой политической партии, открыл первую в Австралии ферму бабочек и опубликовал, по крайней мере, 23 книги. Умер Кеннет Кук от сердечного приступа в 1987 году, находясь в одной из своих экспедиций неподалёку от того места, где родился.  

Кеннет Кук любил жизнь и радовался жизни. Его юмор не тот, какой мы привыкли называть типичным английским или австралийским. Его юмор – особенный. Он - добрый и человечный. 

  Я связалась с издателем Маргарет Ги, чтобы получить разрешение на перевод. И написала ей, что Кеннет в своём творчестве напомнил мне произведения О. Генри или в чём-то Дж. Джерома. В ответном письме Маргарет заметила: ”... Кеннет был похож на Хэмингуэя... ...он был больше, чем жизнь. Для меня было большой честью быть знакомой с ним лично и опубликовать три его последние книги... “

Добавлю от себя: и для меня огромное удовольствие и не меньшая честь  - представить русскому читателю этого талантливого жизнелюбивого писателя. Человека, влюбленного в природу Австралии, в людей, населяющих эту страну. И ещё мне бы хотелось, чтобы читатели увидели: мир, в котором мы живём, гораздо меньше, чем мы себе представляли и нас учили. А люди в разных уголках земного шара похожи друг на друга гораздо больше, чем мы думали... 

Тина Васильева, Перт, Западная Австралия. 

 

 

Кеннет Кук. Три рассказа

 

Как не надо угонять машину

 

Никто и никогда не угонял машину в местечке Теннант Крик по одной простой причине - угонять ее некуда. 

Разумеется, можно отправиться на юг или на север, или же выбраться на одну из проложенных к овцеводческим станциям дорог. Если вы решите ехать на юг или на север, то полиция будет вас спокойно поджидать на дороге в двенадцати банках пива от места преступления (время, за которое можно выпить дюжину банок пива – это именно та мера длины, которой измеряется расстояние в этих краях). Если же поехать по одной из частных фермерских дорог, то рано или поздно доедете до ее конца, ну а дальше ехать просто будет некуда. 

Угонять машину в этих краях попросту непрактично.

Вот почему я так удивился, когда, выйдя из бара в Теннант Крике, обнаружил, что моя машина исчезла. 

В то время у меня был джип Тойота Ленд Крузер - ветхий автомобиль, который мне достался в счет платы за сценарий от одного стесненного в средствах кинорежиссера.

Я стоял на ступеньках бара. Мысль, что моя машина пропала, никак не укладывалась у меня в сознании. Вдоль улицы стояло несколько джипов, однако все они были разумного цвета хаки. Мой джип был розовый с желтым. Не в моём вкусе, однако, именно так он был раскрашен к съёмкам одного фильма. К тому же капот у него был разрисован фиолетовыми ромашками. Опознать такой автомобиль не составляло особого труда. И, тем не менее, джипа на месте не было.

Нет, точно его украл какой-то сумасшедший. Ключ я оставил в замке зажигания, однако все так делают, потому что никто и никогда не угонял тут автомобиль. 

Несколько минут я стоял, открыв рот, время от времени бормоча что-то бессвязное. Я впал в полное отчаяние. Отнюдь не из-за потери Ленд Крузера, что, честно говоря, было бы для меня некоторым облегчением, а из-за того, что в автомобиле остался портфель с рукописью только что законченного романа. Копии не существовало. Кто-то не просто украл у меня машину, украл мою не слишком шикарную одежду, пишущую машинку, несколько ружей и кое-какие мелочи - он украл у меня целый год работы.

Бросившись обратно в бар, я объяснил свою дилемму бармену и получил в своё распоряжение телефон, чтобы звонить в полицию.

До сих пор вспоминаю этот телефонный разговор с некоторым смущением.

Я сказал: ”Послушайте, я звоню из бара в Теннант Крик. Кто-то угнал мой Ленд Крузер.”

“Не порите ерунды”, - сказал полицейский.

“Да, правда, говорю вам! Я запарковался у входа в бар около получаса назад, а сейчас машины нет на месте”.

“Пойдите ещё раз посмотрите”.

“Да, говорю вам - не может быть, чтобы я ошибался. Мою машину ни с какой другой не перепутать”.

“Все джипы одинаковые”.

“Только не мой. Он розовый с жёлтым и на капоте у него нарисованы фиолетовые ромашки”.

После долгой паузы полицейский произнёс:

”Что?!”

“Он розовый с жёлтым, и с фиолетовыми ромашками на капоте”, - повторил я, слегка запинаясь.

“Очень хорошо, сэр”, - сказал он, (любой полицейский может произнести слово “сэр” так, что оно будет звучать, как оскорбление). - “Я объявлю джип в розыск. Регистрационный номер  автомобиля?” 

Я безмолвствовал. Регистрационные номера машин никогда не задерживались у меня в голове. В своих многочисленных поездках по австралийской «глубинке» мне тысячу раз приходилось заказывать номер в мотеле. И каждый раз приходилось бегать проверять номер машины, чтобы заполнить несчастный бланк, который мне вручал портье. 

“Боюсь, я не знаю номера”, - сказал я извиняющимся тоном.

Пауза.

“Вы что, не знаете номер собственного автомобиля?”

“Ну... я просто забыл его. Но саму машину не спутать ни с чем – она розовая с жёлтым и....”

“Ну да”, - сказал полицейский. - “И с фиолетовыми ромашками на капоте. Послушай, приятель, ты что, шутить надо мной вздумал?”

“Да нет же, уверяю вас! Я просто вообще не запоминаю номера машин. Признаю – машина выглядит необычно, но она была так раскрашена для “Власти – цветам!” Я...”

“Для чего?”

“«Власть - цветам». Понимаете, один режиссёр ....о, Господи, можем мы поговорить об этом  позже? Понимаете, в машине осталась рукопись романа и я...”

“Чего там осталось?” - спросил полицейский.

Я на собственном опыте начинал постигать, почему иногда Истину невозможно объяснить Закону. Более того, я начинал чувствовать себя в чём-то виноватым. Сделав глубокий вздох, я стал говорить медленнее.

“Послушайте, офицер”, - произнёс я. - “Позвольте мне все объяснить. Я сочинитель, я пишу...”

“Это уж точно... сочинитель... Ладно, позвони мне, когда вспомнишь номер машины.... сэр”.

И он повесил трубку.

Я продолжал в замешательстве смотреть на телефон, когда бармен, который вместе с другими четырьмя или пятью посетителями бара с интересом прислушивался к моему разговору, сказал: ”Слушай, приятель, а ведь ты вовсе и не приезжал сюда на розовой с жёлтым машине с ромашками на капоте”.

“А?”

“Ты приехал вон в том джипе”.

Он махнул рукой в сторону двери; за ней был виден джип цвета хаки. С тошнотворным ужасом я понял, что джип стоит ровно на том месте, где запарковался я.

“Это не мой автомобиль!”

“Ты приехал на нём”, - сказал бармен.

Я беспомощно обвёл глазами бар.

Почтенного вида пожилой работник с овцеводческой станции, сидевший рядом со мной, важно кивнул: ”Точно, приятель, ты приехал на этой машине”. 

Остальные, с таким же важным видом, закивали в знак согласия. 

В смятении выполз я из бара и уставился на джип, пытаясь из полного хаоса в мыслях выстроить хоть какое-то подобие порядка.

Бесспорно было одно – этот чужой Ленд Крузер запарковал тут один из посетителей бара. Все, кто сидел в этом баре, сошлись на том, что это был я. Но это не был мой джип.

Ну, конечно же, все ясно! Должно быть, я вышел из бара в Пауэлл Крик, что находится выше по дороге, по обычной своей рассеянности сел в чужой Ленд Крузер (ключ, разумеется, был в замке зажигания) и на нём отправился в Теннант Крик. За рулём какого именно джипа ты сидишь, разницы нет никакой - они все одинаковые в управлении. 

Если вы столь же рассеяны, как и я, то легко поймёте, как это я умудрился сесть в джип цвета хаки, когда мой собственный выглядел настолько эффектно. Могло случиться и так, что я подсознательно как бы “забыл” расцветку своего автомобиля по вполне понятным эстетическим соображениям. Я задумался о том, как стану объясняться с полицией, которая, несомненно, и без того растревожена. Если проанализировать ситуацию, что я натворил? Трудно, не зная меня, поверить в то, что я по ошибке, самым невинным образом взял и уехал в чужой машине, которая столь вызывающе отличается от моей собственной. Полиция меня не знала.

И тут я заметил, что на заднем сидении Ленд Крузера кто-то есть.

О, ужас - это был голубой хилер! Ужас – потому что ты можешь обманывать, лгать, морочить людям голову, дебоширить и нападать на них, но рано или поздно ты будешь прощён. А вот если ты украл у мужчины собаку, то в этом случае тебя ждёт только одно - беспощадная вражда и месть. Страшнее этого проступка может быть только одно – отказаться с ним выпить.

Как, чёрт возьми, я сумел проехать пятьсот километров и не заметить собаку на заднем сидении? Этот вопрос будет вертеться на языке у полиции. Бесполезно объяснять, что по природе я очень рассеянный человек, не слишком наблюдательный, что чувство обоняния у меня отсутствует и что эта чёртова собака, скорее всего, всю дорогу спала.

Это всё надо было как-то уладить. Я снова направился к телефону звонить в полицию.

“А, это снова вы...”

“Да, я. Слушайте, к вам поступал запрос об угнанном джипе?”

“Да”.

“Ну... понимаете, это я просто по ошибке. Я его взял потому, что.. ну, я просто думал, что это  мой джип”.

“Взял его? А я думал, что это был ваш автомобиль”.

“Да нет, я не о той машине говорю“.

“О какой это той машине?“

“О той, которую я думал, что её украли“.

“О чём же, чёрт возьми, вы тогда говорите?“

“О той, которую украл я – то есть, которую я взял по ошибке“.

“Розовая с жёлтым и с фиолетовыми ромашками“, - лаконично завершил полицейский.

“Нет!” - с отчаянием в голосе ответил я, - “цвета хаки и с собакой на заднем сидении”.

Последовало долгое молчание, а потом он спросил: ”Вы пили сегодня, сэр?”

“Нет, хотя... да, пил. Но немного. Понимаете, я думал – о, чёрт, поймите, это серьёзно! Давайте я объясню всё сначала. К вам поступал запрос об угнанном джипе?" - я выглянул за дверь. – "Регистрационный номер JQH 133?”

“Нет”, - односложно ответил полицейский. 

“Слава Богу!” - я повесил трубку.

Бармен и все, кто был в баре, сочувственно уставились на меня. Они здесь вообще очень снисходительны к чудакам.

Соединившись с баром в Пауэлл Крик, я объяснил бармену, что произошло.

“Передайте владельцу, чтобы он сидел в баре и никуда не уходил. Я сейчас приеду. И что я хорошо заплачу за причиненное ему беспокойство”.

“Ты слегка опоздал, приятель. Они все уже отправились за тобой вдогонку”.

“Что?! Кто?”

“Джек, и Билл, и Томмо. Ты там вместе с телегой прихватил собаку Джека. Надо сказать, Джек чертовски зол. Они должны быть с минуты на минуту".

“Я их здесь подожду,” - пролепетал я.

“Что ж, готовь белый флаг, потому что у Томмо при себе ружьё”.

Я повесил трубку; меня начала бить крупная дрожь.

Бармен открыл бутылку пива и выставил её на стойку бара: ”За счёт заведения”. 

Это был очень благожелательный бармен. Как правило, они все тут такие. Особенно они добрые, когда ты попал в беду. Можно подумать, что до этого мне не приходилось попадать в настоящую беду.

Едва я успел поднести бутылку к своим трясущимся губам, как раздался визг тормозов, хлопнули двери автомобиля, и трое самых свирепых, самых крупных, отвратительных и рассерженных мужчин, каких мне только приходилось встречать в своей жизни, ввалились в бар. Их переполнял такой энтузиазм, что они, пытаясь войти все одновременно, застряли в дверях. Пока они протискивались сквозь эту дверь, я боролся с искушением завопить и бежать куда глаза глядят. Это моя обычная реакция при виде опасности. Бежать, однако, мне было некуда.

Все, кто был в баре, не шевелясь, наблюдали за тем, как трое огромных мужиков бились на пороге бара: остальные посетители - с молчаливым интересом, я – оцепенев от ужаса.

Троице, наконец, удалось пробиться сквозь дверь. Одеты они были в чёрные майки – парадная форма одежды в тех краях. Один из них, которого я идентифицировал как Томмо, потому что он размахивал древним, громадных размеров, ружьём, закричал голосом, подобным рёву круизного теплохода, идущего прямо на скалы: ”Ну, кто из вас, мерзавцев, ЭТО СДЕЛАЛ?”

Он обвёл сидящих в баре яростным взглядом.

Он увидел местных парней, пьющих своё пиво – кто в чёрных майках, кто голый по пояс, в шортах или джинсах, в рабочих башмаках, некоторые босиком, обветренные и поджарые.

Потом он увидел меня: полный, серые фланелевые брюки, белая рубашка, спортивные туфли.

Больше вопросов не было.

Я и взвизгнуть не успел, как был прижат к стойке бара. Джек и Билл держали меня за руки, а дуло ружья упиралось прямо в живот.

“Звони в полицию”, - сказал Томмо, ни к кому персонально не обращаясь. Эти слова были музыкой для моих ушей - по крайней мере, меня не казнят на месте.

Рано я обрадовался.

“К черту полицию”, - сказал Джек, а может, Билл. - “Отлупим его, как следует, и забудем об этом. Меньше проблем”.

“Погоди, я схожу, проверю, как там Титч”, - сказал человек, державший мою левую руку, давая тем самым понять, что он Джек. Он отпустил меня, вышел из бара к своему Ленд Крузеру и через несколько минут появился снова, с собакой на руках.

“Вроде в порядке”, - с неохотой сказал он. Собака дремотно разлеглась на стойке бара. Она производила впечатление слишком уж летаргического животного для такой сильной привязанности. Обычно рабочие собаки, которых столь высоко ценят здешние жители - это проворные, умные и подвижные создания. Эта же спала, пока угоняли машину её хозяина и продолжала спать в течении всей пятисоткилометровой поездки. И тут она снова собиралась заснуть. Эти смутные посторонние мысли неясно мелькали в моём охваченном ужасом мозгу.

“Послушайте!” - взвизгнул я, - “я могу все объяснить. Это была ошибка, честное слово!”

“Украсть у человека собаку!” - рявкнул Джек. Судя по всему, собака была ему столь же дорога, как мне моя рукопись. Ни один из нас и не вспомнил о машине.

Томмо ткнул в меня дулом ружья, которое вдавилось на палец в мой тут же подтянувшийся  живот.

“Да не крал я вашу собаку, честное слово! Я сел в машину просто по ошибке, а моя так и осталась стоять у входа в бар. Это ж просто ошибка, такое может случиться с кем угодно! Послушайте, я уже пытался объяснить все это полиции – вот эти ребята могут подтвердить -  я был уверен, что это мою машину украли!“

Не могу сказать, что моё красноречие их убедило, но, наверно, я выглядел искренним. Может, слёзы и не струились у меня по щекам, но готов спорить - глаза мои увлажнились.

Томмо слегка расслабился и немного отодвинул дуло упиравшегося в мой живот ружья. Палец его оставался на спусковом крючке, и я с трепетом представлял, как буду выглядеть, если этот палец дрогнет.

“Лучше позвонить в полицию”, - сказал он. - “Если этот парень и вправду с ними разговаривал, то это может – ну... сам понимаешь...” 

Понятно, что он имел в виду – если я разговаривал с полицейскими, то моё избитое до бесчувствия, окровавленное тело может в будущем представлять для них некоторые проблемы.

“Ладно”, - согласился Джек и набрал номер полицейского участка.

Разговор шёл примерно так:

“Здорово, Мик. Джек говорит”.

Пауза.

“Как поживает твоя миссус?”

Пауза.

“Всё потихоньку, а?”

Пауза.

“Да...а... тоже ничего...”

Пауза.

“Угу... Всё так же...” 

Ни одна из его реплик нисколько меня не успокаивала, потому что Томмо машинально ввинчивал дуло ружья всё глубже в моё тело, а Билл рассеянно продолжал откручивать мне руку.

“Ну... что ж... как есть, так есть...”

Очень долгая пауза.

“Ну да чего уж там, Мик”.

Пауза ещё длиннее.

“Ладно, я чего звоню, Мик... это... ну, насчёт того парня, что стащил у меня собаку”.

Этого я уже не мог вынести.

“Не крал я его собаку!” - взвыл я. Ружьё Томмо вдавилось мне в живот сильнее, а Билл вывернул мне руку гораздо дальше, чем я считал  возможным, дабы напрочь открутить её. Я затих.

“Ладно... старина Мик”.

Пауза.

“Да... а... я понимаю, но этот парень – какой-то городской чудик – толкует, что он вроде с тобой разговаривал”.

“Угнанный Ленд Крузер. Номера не знаю. Фиолетовые ромашки?”

Долгая и очень задумчивая пауза.

“Ладно, Мик. Всё понял. Ну, всего, бывай”.

Джек повесил трубку.

“Псих”, - сделал вывод он. - “Пошли -выйдем, зададим ему лёгкую трёпку. Мы тут с ним вместо выпивки только драгоценное время теряем”.

Выражаясь языком этих людей, “лёгкая трёпка” означает избивать тупыми предметами до бесчувствия, однако, без нанесения тяжких телесных повреждений.

“Помогите!” - заорал я.

Поразительно, но эхом моему воплю стал долгий скорбный вой собаки, Титча. Пёс перекатился на спину, задрал все четыре лапы в воздух, а язык вывалился набок. 

“О Господи, моя собака!” - запричитал Джек. Подбежав к Титчу, он упал возле него на колени, бормоча что-то утешительное.

“Если этот негодяй...” - начал Томмо.

“Не-а”, - сказал справедливый Джек. - “Его уже несколько дней так крутит. Ну, дружище, что случилось? А, Титч, ну, скажи, ну, в чём дело, приятель?”

Меня нисколько не удивило, что мужик, который готов был с радостью изувечить меня, был настолько безутешен при виде больной собаки. Напротив, в приступе сообразительности, которая сменила острый страх (что иногда со мной случается), я увидел свой шанс выбраться из этой истории. Дело в том, что я неплохо разбирался в собаках и в собачьих болезнях. В своё время я потратил целое состояние на услуги ветеринаров по лечению  несчастных животных, которые время от времени привязывались к моей особе. Риск был огромный, однако, вполне разумный. 

“Совершенно понятно, что с собакой,” - заявил я таким авторитетным тоном, на какой был только способен, учитывая моё придавленное положение.

Джек взглянул на меня.

“Что ты имеешь в виду?”

“Да вы что, разве сами не видите, что это клещи! У него же явная интоксикация”.

“Чёрт тебя подери”, - сказал Джек. - “Ты что, думаешь, я идиот? Да я всего его осмотрел, каждый дюйм!”

В этом я нисколько не сомневался. Тем не менее, мне приходилось и раньше видеть таких собак - поэтому был шанс, что я окажусь прав. Есть места, куда люди никогда не догадываются посмотреть, есть ли там клещ.

Джек смотрел на меня с этаким пренебрежительным ожиданием. Совершенно невозможно, чтобы субъект вроде меня мог предложить что-нибудь дельное – казалось, думал он. Однако ради больного Титча он готов был рискнуть.

Собака снова застонала.

“Проверьте ему пасть, прямо у губы; верхняя и нижняя челюсть - и с внутренней стороны и с наружной”, - сказал я.

Джек взглянул на меня, словно бы раздумывая, не является ли всё, мною сказанное, тщательно  обдуманным планом побега или замыслом погубить беднягу Титча. Потом он медленно повернулся к собаке, бережно, словно в люльке, устроил её голову в своих руках и начал осматривать пасть.

Для меня это был лишь ничтожный шанс, однако симптомы совершенно совпадали с признаками интоксикации от укуса клеща. По крайней мере, я выиграю немного времени. А собачья пасть – одно из тех немногих мест, куда люди никогда не заглядывают в поисках клещей. 

Давление на мои живот и руку слегка ослабло - Томмо и Билл, не отрываясь наблюдали за Джеком и Титчем.

Джек осматривал собаку очень долго и внимательно. Наконец, мы услышали: “Чёрт меня подери!”

“Клещ!?” - вскрикнул я. В душе у меня забилась надежда.

“Заткнись”, - буркнул Джек. - “Поглядите на это!” - обратился он к своим приятелям. 

Томмо с Биллом целиком сосредоточили своё внимание на Титче, лишь  ружьё, которое  держал в руках Томмо, продолжало небрежно указывать в мою сторону.

“Глядите, что это”, - сказал Джек. - “Видите - кость застряла. Вокруг уже всё воспалилось. Так вот в чём дело! Господи, вот повезло, что я это обнаружил. Бедный пёс и дня бы не протянул”.

“Ты помочь-то ему сумеешь?”- крикнул Томмо.

“Ну конечно!”- беспечно отвечал ему Джек. - “Сейчас просто рассеку это место, а потом отвезу его домой и накачаю пенициллином”. 

Что ж, должен отметить, что современная медицина для животных в австралийском буше шагнула вперёд, по сравнению с временами моего детства.

“Да, приятель, чертовски повезло, что ты обнаружил эту кость!” - сказал Билл.

“Эй!..” - уныло проскулил я. “Это я её нашел, я!.. Ну ... более-менее”.

Джек взглянул на меня, перевёл взгляд на своих приятелей, потом опять посмотрел на меня, потом на Титча и снова на меня.

“Твоя взяла”, - произнёс он наконец. - “Пойдём лучше выпьем пива”.

Томмо зачехлил ружьё, а бармен начал разливать всем пиво.

Я знал, что теперь мне ничто не угрожает, потому что северяне не станут с тобой пить перед тем, как избить до бесчувствия.

По общему молчаливому согласию я заплатил за пиво.

Такие мужчины суровы, но справедливы, или справедливы, но суровы – с какой стороны смотреть.

Они даже подбросили меня до моей машины.

 

 

Страуса любить невозможно

 

Страус – птица дьявольская. В его глазах - круглых, противных и безжалостных - отражается вся его сущность. Единственное выражение этих глаз – ненависть и презрение ко всему живому в целом, и ко мне, в частности. Еще он лягается не хуже верблюда, а клювом может раскрошить камень. 

В своей жизни мне лишь однажды посчастливилось встретиться со страусом, но эта встреча напугала меня до такой степени, что, скорее, я предпочту иметь дело со свирепым коалой, чем с ним.

По странному совпадению, я оказался нос к носу со страусом стараниями того же сотрудника Службы охраны парков и дикой природы, который несколько лет назад привёл меня в когти коалы. Доктор Мэри Энн Локер была очень приятной в общении женщиной. Однако работать с ней оказалось сущим адом из-за её глубокого убеждения, что животные, без всякого сомнения, гораздо более полезные существа, чем люди.

Я столкнулся с ней в Музее Южной Австралии через пару лет после приключения с коалой-убийцей. И, поскольку мои шрамы уже зажили, я не повернулся и не убежал при виде её, как следовало бы поступить. Это была коротенькая, пухленькая, кругленькая дама с хорошенькими маленькими ушками, выглядывавшими из пушистых каштановых волос. Она ненамного моложе меня, и вас может подвести общепризнанное мнение, будто взрослые люди благоразумны. Это совершеннейшая чушь! Никакой связи между возрастом и осторожностью нет. Как раз это я и продемонстрировал, приняв предложение Мэри Энн отправиться с ней на поиски страусиного яйца.

“А разве в Австралии где-то кроме зоопарков есть страусы?” - спросил я. 

“О, боже, конечно!” - ответила Мэри Энн. - “Их тут полным-полно. Их завезли в начале века и пробовали разводить из-за перьев. Из затеи ничего не вышло, и страусы оказались на воле. Тут полно мест, где они водятся”.

Выяснилось, что одним из таких мест был Куронг, лежащий к востоку от Аделаиды - роскошный кусок земли, состоящий из песка, морских бухточек и чахлого кустарника. Это место облюбовали водоплавающие птицы, и оно изобиловало пеликанами. Здесь водилось множество и других крылатых созданий; практически все виды, которые только можно себе вообразить.

Это одно из тех редких мест, где южно-австралийское правительство позволяет людям охотиться ради спортивного интереса. Стрелять разрешается только в лисиц и кроликов. И, в данном случае, правительство проявляет поразительную наивность, полагая, что охотники ограничиваются отстрелом только этих вредителей.

Мэри Энн предложила отправиться в Куронг на поиски страусиного яйца.

“А зачем тебе понадобилось страусиное яйцо?” - спросил я.

“Я пишу диссертацию о родственных связях между эму и обыкновенным страусом и поэтому мне надо найти яйцо одного и другого вида, причём в одинаковом состоянии”.

“Ты что, пишешь ещё одну докторскую?”

“Да, пишу”.

“Зачем?”

“Лишняя учёная степень в наши дни не помешает”, - ответила она. 

Что поделаешь, она была учёным. Порода, которую в целом я не выносил, но Мэри Энн относилась к тем редким, лучшим её представителям,  вполне терпимым в обществе.

Это тогда я так думал.

Словом, я оказался вместе с Мэри Энн в её джипе, который мчался через Куронг.

“Смотри, вон как раз бежит один!” - сказала Мэри Энн. Справа от машины я увидел крупного страуса, который скакал через пески, распустив свои перья наподобие потрёпанной черно-белой балетной пачки. 

Это существо походило на старую крашеную балерину, прыгающую перед возмущенными зрителями на длинных тощих ногах.

“Каким это образом ты собираешься подобраться поближе к твари, которая несётся с такой скоростью?”- спросил я.

“А я и не собираюсь”, - ответила Мэри Энн. - “Нам нужно всего лишь идти по его следам, пока не найдём яйцо. Пошли!”

Она выскочила из машины и начала рыться в багажнике. Вскоре она вынырнула оттуда, держа в руке сетчатую сумку и ещё что-то, похожее на большое одноствольное ружье.

“А это что такое?” - спросил я.

“Сетка для того, чтобы нести в ней яйцо. Я бы не хотела лишний раз трогать его руками”.

“Да нет, я имею в виду вот эту штуковину”.

“Это парализующее ружьё”, - сказала Мэри Энн.

“Зачем это оно тебе понадобилось? Ты что, собираешься парализовать яйца?”

“Естественно, нет. Просто иногда страусы ведут себя довольно агрессивно, особенно если ты лезешь к их потомству”.

Вот, когда я понял, что пора отправляться домой. Но, как всегда, прозрение пришло слишком поздно. Не мог же я оглушить Мэри Энн и уехать прочь на её машине? 

Лучше б я так тогда и сделал.

Мэри Энн  запихнула сетку в карман голубого комбинезона, в который была одета, забросила ружьё на плечо и зашагала вперёд. Я последовал за ней. Вскоре мы напали на следы страуса. Они были размером с обеденную тарелку и были очень сильно вдавлены в песок. Было ясно, что здесь пробежала очень тяжелая птица. Я тут же  начал представлять, как аналогичные следы отпечатываются на разных частях моего тела.

“Вот это твое ружьё - способно оно остановить такое животное?” - нервно спросил я.

“О, конечно!” - сказала она. - “Несколько секунд, и страус будет спать. Главное, что ружьё не причинит ему абсолютно никакого вреда”.

Меня совершенно не волновало, будет ли какой-нибудь вред причинен страусу. Гораздо больше меня беспокоило, сколько вреда он сам успеет причинить до того, как свалится. Я бы предпочёл свой старый надёжный 0.303 калибр.

Два часа мы двигались в обратном направлении по следам. Они вели нас, главным образом, по кругу. Наконец, мы наткнулись на гнездо. Там лежало яйцо, размером и формой похожее на мяч для игры в регби. Цветом оно не отличалось от яйца эму.

Мэри Энн опустилась на колени перед яйцом и нежно его ощупала.

“Хороший экземпляр!” - объявила она. - “К тому же птенец вот-вот вылупится!”

Она вытащила из кармана комбинезона стетоскоп и приложила его к яйцу: “Точно! Слышно, как сильно бьётся его сердце. Там внутри совершенно сформировавшийся птенец. Как раз то, что мне нужно! Если мы возьмём яйцо, а позже вернём его на место, то никакого вреда ему это не причинит”.

Она вытащила сетку и протянула её мне.

“Держи её вот так, открытой, а я положу в нее яйцо”.

Поднять яйцо с земли стоило Мэри Энн довольно больших усилий. Я сам был поражён, насколько оно тяжёлое, когда яйцо очутилось в сумке.

“Давай я его понесу, если хочешь”, - сказал я.

“Нет, лучше я сама, его надо нести очень осторожно. Ты лучше возьми ружьё”.

Она вручила мне ружьё, взяла яйцо, и мы направились к машине. 

Мэри Энн шла очень медленно; она несла сумку, неуклюже держа её перед собой обеими руками, чтобы яйцо не ударилось о ноги. В двадцати футах перед ней брёл я.

Раздался жуткий вой, будто в пастуший рог дул верблюд-астматик, и из кустов в двадцати метрах от меня возник огромный страус.

Его голова возвышалась примерно на три метра над землёй, его туловище с раздувавшимися от гнева перьями, было гигантским. Глаза его от ярости сверкали и жаждали крови. Клюв, это смертоносное оружие, был приоткрыт, и тот ужасный звук, который мы слышали, извергался как бы из самого страусиного нутра, поднимаясь по длинной, вибрирующей шее. Его мощные когти рыли землю, поднимая тучи пыли; он уже почти навис надо мною.

Я закрыл лицо руками и завизжал; я всегда так делаю при виде опасности. Однако этому животному до меня не было никакого дела, он  проскочил мимо, хлестнув перьями, как хлыстом, мне по рукам и бросился на Мэри Энн.

Для неё это не было столь неожиданно, как для меня, поэтому она успела повернуться и побежать. Она была довольно резвым созданием, несмотря на свою округлость, и выдала довольно неплохое время, однако куда ей было тягаться со страусом! Он набежал на неё с явным намерением затоптать до смерти, успев до того выклевать ей мозги. 

Даже убегая, Мэри Энн продолжала держать перед собой сумку с несчастным яйцом, чтобы не повредить его. Учёные  - преданные своему делу люди.

Милостью божьей на пути Мэри Энн оказался огромный валун. Всевышний бросил его туда за несколько миллионов лет до всего происходящего. На валун было довольно легко взобраться – и Мэри Энн взлетела вверх, как опоссум. Страус очутился у камня почти одновременно с ней и стукнул клювом по её спине. Но промахнулся и отколол от валуна кусок размером с мою голову. Я содрогнулся, представив, что мог бы сделать со спиной Мэри Энн удар такой силы. Она взлетела на вершину, поднявшуюся выше четырёх метров, и рухнула там, задыхаясь, но по-прежнему прижимая к себе яйцо. А страус в это время тщетно исполнял воинственный танец, вздымая когтями клубы пыли и откалывая клювом здоровенные куски камня. Ногами он отбивал первобытный барабанный аккомпанемент к своему яростному, подвывающему кулдыканью. 

Это была очень рассерженная птица.

Я озирался в поисках подходящего дерева, но страус не проявлял ко мне никакого интереса. Единственное, чего он жаждал - это разделаться с Мэри Энн и вернуть своё яйцо.

Мэри Энн с трудом поднялась, внимательно осмотрела яйцо, и крикнула мне: ”Влепи дротик в эту тварь!”

Тут я вспомнил о парализующем ружье, сорвал его с плеча и попытался разобраться в его механизме. У меня ничего не получалось.

“Как оно работает?”- крикнул я.

“Потяни затвор назад, пока не раздастся щелчок, прицелься и нажми на курок!” - я едва её расслышал сквозь тот ужасный шум, который поднимал страус.

Я нашёл затвор и оттянул его назад. Это оказалось довольно просто. Подняв ружьё к плечу, я пытался навести его на страуса. Но чертова скотина  распрыгалась так, что попасть в него было всё равно, что попасть в шарик от пинг-понга в разгар игры.

“Лучше подойди поближе”, - крикнула Мэри Энн. У меня не было ни малейшего желания это делать. Моё внутреннее «я» твердило мне, что единственное, что я действительно должен сделать, это развернуться и бежать к машине, чтобы уехать за помощью. Мэри Энн в данный момент ничего не угрожало. Хотя кто знает - с тем усердием, с которым страус клевал и лягал валун, где она сидела, камень довольно скоро мог превратиться в груду щебня, а Мэри Энн – в мокрое место. По натуре своей я далеко не герой, но так как всё внимание страуса было целиком сосредоточено на  Мэри Энн, то я счёл вполне безопасным подойти к нему на несколько метров ближе, чтобы попасть в цель.

Удостоверившись, что неподалеку есть дерево, на  которое, если что, я смогу легко взобраться, я приблизился к нему на расстояние десяти метров.

Наведя ружьё на неистовую фигуру, покрытую перьями, я раскачивал дуло в такт с её движениями.

“Стреляй в бедро!” - кричала  Мэри Энн.

Я знал, что, даже стреляя в упор, я вряд ли попаду в него, не говоря об отдельных частях его тела. Тем не менее, я постарался. У меня ушло около пяти минут, чтобы подделаться к такту в движениях страуса, сосредоточившись на его бедре. Наконец, я нажал на курок.

Это было духовое ружьё, поэтому особого шума оно не произвело, но зато отдача от него была  удивительно сильной. 

Транквилизирующий дротик устремился прямо и точно.    

В Мэри-энновское  предплечье.

“Ты -  - “, -  завизжала Мэри Энн, воспользовавшись набором слов, которые я никак не ожидал услышать из уст учёного.

Она выдернула дротик из плеча так же стремительно, как тот вонзился в него. Транквилизатор, однако, уже успел попасть в руку. Эффект был ужасающий. Почти сразу у Мэри Энн начали подгибаться колени. Она крикнула мне: “Сними меня отсюда, ты - - “, - снова продемонстрировав потрясающе богатый словарь. После этого, упав на спину, она начала кататься по земле, издавая странные звуки, которые звучали в унисон с чудными звуками, издаваемыми страусом.

Моим первым побуждением было убраться отсюда подобру-поздорову. Но по здравому размышлению я решил остаться: ведь если станет известно, что я бросил мою учёную хозяйку на милость сумасшедшего страуса, к тому же выстрелив в неё из парализующего ружья, то моя репутация сильно пострадает.

Мэри Энн каталась на вершине камня с такой силой, что рано или поздно рисковала скатиться прямо в когти страуса.

Я снова передёрнул затвор и выстрелил, но, само собой, в цель не попал.

Ничего не оставалось, как проявить героизм, что было совершенно не в моем стиле.

Размахивая ружьём как дубинкой, всей массой своей я рванул к камню. Для себя я назвал это бегом, но на самом деле это походило на неуклюжую рысь. 

Страус повернул голову и лягнул меня правой ногой. Когтем он полоснул по рубашке, сорвав её с меня. В ответ я швырнул ему в голову ружьё и случайно попал.     

Тут страус разъярился окончательно, а мне не оставалось ничего другого, как лезть наверх.

Я услышал, как его ужасный клюв с грохотом ударил в камень прямо у моих ног. В следующий момент я уже лежал, задыхаясь, на вершине, вцепившись в Мэри Энн и пытаясь удержать её наверху.

Она издавала какие-то совершенно необычные звуки, и я не сразу сообразил, что это она просто хохочет. Заходясь от смеха, она каталась по камню почти в пределах досягаемости смертоносного клюва. 

Всё дело было в транквилизаторе. Он попал ей в кровь, и от этого она вела себя, как пьяная. 

Я понятия не имел, что делать, поэтому довольствовался тем, что издавал успокаивающие звуки и не давал ей скатиться в страусиную глотку.

Яйцо, по-прежнему целое, как я заметил, лежало на краю валуна.

Ситуация была тупиковая. Мне ничего не оставалось, как только цепляться за Мэри Энн. Страус не выказывал ни малейшего желания хоть когда-нибудь убраться отсюда. Вся эта история так и будет продолжаться до бесконечности, пока я не умру от изнурения, голода, жажды и стыда –  по отдельности или от всего одновременно. 

Внезапно Мэри Энн заснула.

Сначала я подумал, что она умерла, но пока я лихорадочно нащупывал у неё пульс, она стала громко храпеть. Я оставил её лежать там, где она была, встал и взглянул вниз на страуса.

Он продолжал яростно бить ногами по земле и откалывать от валуна куски - не хуже отбойного молотка.

Я поднял с земли яйцо, все ещё лежащее в сетке, и начал размышлять.

А что, если я сброшу ему вниз яйцо? Может быть, это умиротворит страуса, и он уйдёт отсюда? Хотя, если я его брошу, яйцо может разбиться, цыплёнок внутри погибнет, и всё это спровоцирует ещё более сильную вспышку страусиной ярости.

Так я стоял, дрожа, с яйцом в руке, как вдруг сзади меня проскрипел голос: “Что это ты вздумал делать, черт возьми?”

Я обернулся. Там сидела трезвая, хладнокровная, бдительная Мэри Энн и свирепо глядела на меня.

“Ты в порядке!” - радостно сказал я.

“Естественно, я в порядке”, - ответила Мэри Энн. - “Ты не так уж много и всадил мне транквилизатора. Так что ничего страшного, я вела себя глупо лишь несколько минут. Что это ты собрался делать с яйцом?”

“Я думал вернуть его матери в надежде, что она уйдёт отсюда”.

“Это самец”, - сказала Мэри Энн, педантичная, как всегда.

“Ты хочешь сказать, что она даже не откладывала это яйцо?”

“Это было бы необычно с биологической точки зрения”, - сказала Мэри Энн.

Меня не очень занимала научная дискуссия.

“Хорошо, допускаю, что это ОН, (и будь я проклят, если понимаю, по каким признакам ты это определяешь). Он проявляет сильный отцовский инстинкт по отношению к этому яйцу. Почему бы ему его не отдать? В конце концов, это его яйцо, если оно вообще чьё-то”.

“Только через мой труп”, - заявила Мэри Энн, забирая яйцо из моих рук.

Я воздержался от замечания, что это может произойти раньше, чем она думает.  

“Дай мне ружьё”, - сказала она. - “Я нокаутирую эту тварь”.

Она подчеркнула слово “я”, подразумевая, что я оказался на это неспособен. Разумеется, у неё были все основания так говорить. Она вытащила дротик с транквилизатором из кармана своего комбинезона.

Я показал ей на землю, где страус продолжал обмолачивать ружьё.

“Я швырнул его в страуса, когда лез сюда тебе на помощь”, - сказал я, оправдываясь.

Мэри Энн хмыкнула.

“В таком случае тебе лучше спуститься и подобрать ружьё”, - сказала она. - “Иначе нам придётся остаться здесь навсегда”.

Я взглянул на страуса, чья энергия, по-видимому, была неистощима, и твердо покачал головой.

“Ни за что, Мэри Энн”. 

Вообще я не обладаю даром убеждения, но бывают случаи, когда я способен выражаться решительно. Это был как раз такой случай.

Мэри Энн оценила мою твёрдость, поднялась и начала размышлять.

“Знаешь, что”, - сказала она примерно через минуту. - “Давай так: ты возьмёшь яйцо, соскользнёшь с камня по обратной стороне и побежишь изо всех сил. Страус погонится за тобой, я схвачу ружьё и подстрелю его прежде, чем он тебя нагонит. Как тебе это?”

“Нет, Мэри Энн”, - твёрдо ответил я.

“Тогда какого чёрта!” - сказала Мэри Энн, чья манера выражаться под давлением обстоятельств выказывала прискорбную тенденцию скатиться до трущобного уровня.

“ТЫ берёшь яйцо и бежишь, а Я хватаю ружьё и подстреливаю его прежде, чем он тебя нагонит. Как тебе это?”

Мэри Энн невозмутимо посмотрела на меня.

“Я бы не доверила тебе подстрелить даже резиновую утку в ванной”, - сказала она. Учитывая обстоятельства, в чём-то она была права.

Мы просидели в мрачном молчании около десяти минут. Я не отводил взгляда от страуса, который к этому времени уже стёр в порошок довольно приличную часть валуна.

Если мы будем просто так сидеть здесь, то это только дело времени, пока мы оба свалимся с камня под ударами клюва и когтей.

“Ну, ладно”, - произнёс я обиженным голосом. - “Давай сюда это чёртово яйцо”.

“Будь с ним поосторожнее”, - напутствовала Мэри Энн.

“Ох, заткнись”, - буркнул я в ответ, не чувствуя себя больше обязанным быть чересчур вежливым с Мэри Энн.

Я соскользнул вниз, вцепившись в яйцо, и, не заботясь больше о том, кокну я его или нет,  рванул к машине. Назад я не смотрел, но услышал, как подвывающее кулдыканье прервалось, а затем раздалось снова, более громкое, чем раньше.   

Я услышал надвигающуюся тяжелую поступь огромных лап. 

Мэри Энн тем временем съехала с камня, схватила ружьё, зарядила дротик, которых у неё, видимо, был хороший запас, и начала стрелять, устремившись вслед за нами.

Мимо моей головы свистели дротики. Ясно было, что если я сам не упаду под ноги страусу от изнеможения, то очень скоро буду транквилизирован и превращусь в лёгкую неподвижную добычу. По крайней мере, это будет не больно, успел подумать я.

Земля вокруг меня уже сотрясалась под ударами страусиных лап. Я чувствовал на шее его горячее дыхание. От его кулдыканья темнело в глазах. Я задыхался, изнемогая от усталости. Наконец, на изгибе дороги я обернулся и, когда страус устремился вперёд, собираясь меня прикончить, швырнул в него яйцом.

Скорлупа разлетелась о его ноги. Я остановился и посмотрел - внизу в сетке трепыхался живой и невредимый, лишь слегка оглушенный, страусёнок. Он был довольно крупный. Страусенка каким-то образом оказалось гораздо больше, чем яйца.

Он ухитрился выпутаться из сетки и быстро побежал в кусты. Его отец (я полагаю, что это был отец), кудахча вместо злобного кулдыканья, кинулся за ним следом.

Я стоял на месте, задыхаясь. Гневно размахивая ружьём, ко мне подбежала Мэри Энн.

“Что ты сделал с моим яйцом?” - закричала она, уставившись на сетку с кусками скорлупы.

“Поехали домой, Мэри Энн”, - устало сказал я.

Когда, ну, когда я научусь НИКОГДА не связываться с учёными?

 

 

Колесо фортуны

Терри был худощавый, энергичный мужчина лет сорока с тонкими рыжеватыми волосами, удлиненными бровями и ангельской улыбкой мальчика из хора. Обмануть эта улыбка, однако, могла лишь того, кто не знаком с похожими на ангелов мальчиками из хора. 

Всю свою жизнь Терри пытался разбогатеть. Каждый раз, проезжая через Брум

, я находил его на последней стадии финансового краха. То рухнет рынок по торговле медузами. То буйволы откажутся жевать водоросли вместо того, чтобы стать от них упитанными в считанные дни. То жители Брума никак не могли свыкнуться с идеей по три раза на дню питаться крокодильим мясом.

Когда я вошёл в бар, где всегда можно было найти Терри в четыре часа дня, тот приветствовал меня с большим энтузиазмом, я бы сказал даже с некоторой страстностью, и тут же начал говорить о своём вращающемся ресторане.

Оказалось, что несколько месяцев назад он побывал в Голубых горах, что к западу от Сиднея, и посетил там вращающийся ресторан. Идея настолько захватила его своей новизной, что он тут же решил – стоит открыть подобное заведение в Бруме, и оно будет просто обречено на успех и сказочную прибыль. 

Арендовав стоящий неподалёку от пристани старый склад, Терри перекрасил его и снаружи и внутри, оборудовал там кухню, установил для посетителей вращающуюся площадку, закупил всё необходимое: стулья, столы, скатерти, посуду и прочее - и открыл-таки первый в Бруме вращающийся ресторан.

“Где это ты сумел достать такие деньги?” - спросил я.

“Да, знаешь, в банке был новый менеджер, он недавно в городе, меня еще не знает”, - ответил с улыбкой Терри. Даже я, знавший его как облупленного, ощутил на себе действие улыбки, которую излучало всё лицо Терри. Из глаз его струился чистый радостный свет, меж печально изогнутых губ приветливо сияли белые зубы, а на щеках появились две ямочки, которые ненавязчиво давали понять, что этот человек многое в жизни повидал.

Мне было жаль нового банковского менеджера. Я отлично понимал, почему он не смог отказать Терри в ссуде на его вращающийся ресторан.

“Отлично”, - сказал я. - “Ну, и как двигается дело?”

“Вообще-то говоря, ресторан все ещё не открыт”, - ответил Терри, и я почувствовал, как у меня в животе что-то сжимается.

“Понимаешь, официальное открытие состоится завтра вечером. Придёт весь город. Все важные люди. Вечер будет бесплатный. Я хочу, чтобы все в городе заговорили о том, какое это отличное заведение. А уж потом клиенты повалят сюда толпами. На одних местных жителях можно сделать целое состояние, не говоря уже о туристах. Меньше, чем за год я стану миллионером”.

“Отлично, Терри”, - осторожно сказал я. - “Поздравляю”.

Улыбка Терри погасла, будто цветок закрылся. 

“Есть тут одна загвоздка”, - сказал он.

У меня в животе начались спазмы: 

“Да? И что ж это за загвоздка?”

“Ты понимаешь, у меня на завтрашний вечер не осталось денег, а ещё надо заплатить персоналу и закупить продукты”.

Спазм длился всего несколько секунд. Мой желудок знал мою натуру лучше меня самого.

“Сколько тебе нужно, Терри?” 

“Всего тысячу долларов. Лишь на пару дней. После завтрашнего вечера заведение будет битком набито клиентами, у которых водятся денежки”.

“А ты не можешь одолжить денег у своего приятеля менеджера?” - спросил я.

Терри опустил глаза: 

“Знаешь, его как-то неожиданно перевели куда-то из Брума”.

“Ну, так, значит, в банке теперь новый менеджер”.

“Вообще-то, да, но новый всё время бормочет что-то о том, предыдущем. Говорит, что тот превысил свои полномочия и всё такое. Во всяком случае, мой кредит закрыт”.

“Ты что, не можешь договориться с ребятами, чтобы они поработали в долг?”

“Нет”, - ответил Терри. - “Я уже пробовал с ними поговорить. К тому же местные торговцы не понимают, какая потрясающая идея - мой ресторан. И вообще в Бруме никто ко мне не пойдёт работать, если я не заплачу вперёд, а мне нужны официанты. Готовить я могу и сам”.

Он обезоруживающе улыбнулся. 

Я вынул из кармана чековую книжку.

“И что, тысяча долларов решит все твои проблемы?”

“Вообще-то мне нужны полторы тысячи”, - признался Терри.

Я быстро выписал чек, пока сумма не возросла ещё больше: “Надеюсь, я приглашён на открытие?”

“Конечно!” - сказал Терри. - “Я, как только тебя увидел, сразу хотел пригласить”.

Это прозвучало слегка непоследовательно – не окажись я в баре, никакого открытия вообще бы не было.

Я появился во “Вращающемся ресторане Терри” примерно за час до официального открытия. Мне хотелось увидеть, что они там успели сделать и оценить, насколько реально будет вернуть свои полторы тысячи долларов.

Склад сам по себе был довольно интересное старое здание, однако, как в большинстве складов, окон там не было. Терри выкрасил его в яркие красный и желтый цвета. Такое сочетание Бруму вполне подходило.

Внутри была установлена громадная круглая платформа, которая возвышалась на одну ступеньку над остальным полом. На платформе стояло около сорока отлично сервированных столов, покрытых белоснежными скатертями. На каждом из них уже стояло по несколько открытых бутылок вина. Зал был выкрашен в чёрное с золотом, и обстановку очень удачно дополняли несколько канделябров, которые освещали помещение мягким ресторанным светом.

Всё было удивительно хорошо организовано. И только одна несообразность ставила меня в тупик. Мне хотелось услышать объяснения от самого Терри, и я разыскал его в отлично оборудованной кухне, где он с двумя помощниками приготавливал соблазнительного вида блюда.

“Терри”, - обратился я к нему, - “постоянно меняющиеся красивые виды из окна – разве не это главная идея вращающегося ресторана?”

“Ты это о чём?”

“Ну как тебе сказать... у тебя здесь вообще нет никакого вида из окна. Единственное, что смогут увидеть посетители твоего ресторана - это чёрные с золотом стены. Какой смысл им  вращаться?”

“Ты ничего не понимаешь”, - ответил Терри. – "Дело не в пейзаже за окном, а в новизне. Вот зачем они все сюда придут. До сих пор никто в Бруме не кружился, обедая в ресторане. Я  точно знаю, что им это понравится!”

Я мог бы возразить, что большинству жителей Брума наверняка приходилось есть в дороге: в поезде, самолёте или на корабле. С моей точки зрения это небольшое удовольствие, но мне не хотелось обескураживать Терри.

“Когда ты собираешься запустить платформу?” - спросил я.

“После того, как подадут суп", - ответил Терри. – "Официантки ещё не привыкли к тому, что пол под ногами вращается. Я бы не хотел, чтобы они залили супом кого-то из гостей”.

Гости появились в назначенный час. Как Терри и говорил, всё это были важные персоны в городе. Представители политических кругов отличались дородностью, все как один без галстуков и в сопровождении красивых женщин. Медицину представляли жизнерадостные, беспечные типы в сопровождении дам, увешанных драгоценностями. У юристов (кстати, все до единого мужчины, - в Бруме нет такого понятия, как Движение за права женщин) на лицах сохранялось сдержанно-кислое выражение. Их жены, с лицами, будто вырубленными топором, вели энергичную светскую беседу. Духовенство и средний бизнес, как обычно, представляла пёстрая толпа.

Я сидел за столиком почти в центре платформы и, пока гости рассаживались, слушал их комментарии. Все проявляли большую доброжелательность по отношению к Терри. Однако общее мнение было таково, что затея с рестораном провалится. Все сходились главным образом на том, что только такой человек, как Терри, способен пригласить их во вращающийся ресторан и не предоставить вида за окнами.

Терри всё не появлялся. Он был занят на кухне. А по залу порхали три хорошенькие официантки, которые разносили суп.

Гости благополучно насыщались и пробовали вино, когда, наконец, в зале появился ослепительный Терри, одетый в смокинг. Он шагнул на платформу.

“Дамы и господа!” - объявил он. - “Сейчас вы начнете вращаться!”

Раздались жидкие аплодисменты. Терри благословил толпу улыбкой и кивнул человеку, стоящему у большого рычага возле кухонной двери.

Тот дёрнул за рычаг.

Платформа судорожно дёрнулась, сбив пару бутылок вина, и начала медленно двигаться по часовой стрелке.

Среди гостей раздался взрыв смеха, сменившийся настоящим всплеском аплодисментов.   

Терри вновь одарил улыбкой счастливых посетителей, и появились официантки. Девушки начали разносить утку с грушами - блюдо выглядело восхитительно!

«Терри оказался прав», - думал я. Похоже, гражданам Брума нравится вращаться по кругу, жуя, поднимая бокалы и орудуя ножом и вилкой. Возврат моих полутора тысяч долларов превращался из призрачной мечты во вполне реальную возможность.

Я переключился на вино – довольно неплохой кларет от “Харди”, отметив, что двигающийся пол слегка затрудняет процесс наполнения бокала.

С внешнего края платформы раздавались взрывы смеха. Я увидел мужчину, который попытался налить вина в свой бокал и промахнулся примерно на ладонь. Сидя в центре, я вращался с той же скоростью, что и люди, сидящие у края платформы, однако за одно и то же время они успевали проехать расстояние в десять раз большее, чем я.

Тем временем Терри объяснял механику вращающегося пола группе адвокатов за соседним столиком:

“Источник питания находится во дворе здания. Это восьмицилиндровый двигатель от кадиллака. Электричество подаётся по кабелю к системе шестерёнок под полом. Они двигают вал, который вращает спицы, на которых лежит пол”. 

Он явно заучил текст, не имея даже приблизительного понятия, о чём ведёт речь.

“А кто это для тебя построил, Терри?” - спросил слушавший его рассказ доктор.

“Выдающийся инженер по имени Тони Барретт”, - сказал Терри.

“Старина Барретт, который живёт в лачуге у самого моря?” - спросил доктор.

“Вообще-то, да”, - ответил Терри, будто оправдываясь. - “Выдающийся человек, просто выдающийся!”

“К тому же, законченный алкоголик”, - заметил доктор, выказывая, на мой взгляд, полное пренебрежение к медицинской этике. Что ж, таковы все доктора.

Я с удовольствием разглядывал утку у себя на тарелке, как вдруг почувствовал, что стоит оторвать взгляд от стола, и тут же мной начинает овладевать чрезвычайно странная иллюзия: будто бы это я сижу совершенно неподвижно, а вокруг меня крутятся чёрные с золотом стены. Я поспешно сосредоточился на своей тарелке, успев подумать, что для сидящих у края платформы этот зрительный эффект должен был быть совершенно головокружительным.

Мысли эти стали настойчивее, когда я увидел, как тучный представитель политического сословия поднялся со своего места, постоял минуту, сильно раскачиваясь, а затем нырнул с платформы, рухнув лицом вниз на пол. К нему на помощь бросились две официантки. Я подал знак Терри: 

”Как ты считаешь, эта штука не слишком быстро крутится?”

“Нет, что ты, совсем наоборот!” - успокаивающе ответил он. - “Это ведь именно то, что их так возбуждает!”

“А ты что, разве не видел того парня, который ничком рухнул с платформы?”

“Да, это просто Чика Смайтерс. Он всегда отключается после первой же рюмки”.

Его объяснения вполне  меня удовлетворяли, пока я не увидел, как на ноги неуверенно поднялась матрона средних лет. Оступившись, она ухватилась за первое, что попалось ей под руку - бутылку вина. Сочтя эту опору недостаточно надёжной, она вцепилась в спинку стула. С криком пятилась она к краю платформы, держа в одной руке бутылку и стул в другой. Её спутника, который бросился ей на помощь, спасло только то, что он вовремя ухватился за стол. Однако стул, на котором он сидел, соскользнул с платформы и рухнул на пол. Стало понятно, что столы прикреплены к платформе намертво. В отличии от стульев. 

“Терри”, - произнёс я внушительно. - “Эта штука крутится слишком быстро. Ради Бога, тормози, иначе скоро здесь будет полный хаос”.

“Но ведь мы с тобой не так уж быстро и крутимся”, - ответил Терри. - “Мне тут вполне удобно, а тебе?”

“Это верно, болван! Но ведь мы же с тобой сидим в центре! Те, кто сидит с краю, едут со скоростью около тридцати километров в час. Ради Бога, приятель, тормози, иначе половина твоих гостей закружится до смерти!”

Терри погрузился в размышления. 

“Видишь ли,” - наконец произнёс он. - “Я даже и не знаю, как это сделать. Мы только раз сделали пробный пуск, и я умею только запускать и останавливать платформу”.

“Тогда останавливай её, ради всего святого!” - начал раздражаться я.

“Давай, подождём ещё минуту”, - возразил Терри. - “Похоже, гости получают удовольствие!”

Это наблюдение как будто подтверждала группа из четырёх человек на краю платформы. Раз за разом они нарочно, пошатываясь, вставали на ноги, чтобы затем вылететь с платформы на пол. Одна женщина довела себя этой забавой до потери сознания, и трое остальных, с трудом встав, оттащили её в сторону. 

Мужчины уже что-то сердито кричали, женщины начинали визжать. Степень их испуга, тем не менее, была связана напрямую с расстоянием от края платформы: чем ближе к центру находился обедающий, тем меньше была скорость. Люди, сидящие вокруг меня, смеялись и наслаждались зрелищем.

Один из работников ресторана, вдохновлённый увиденным, вспомнил о музыкальных записях. Ресторан неожиданно наполнился громкими звуками “Песни тореадора” из “Кармен”.

Пока Лучано Паваротти ревел о радостях корриды, платформа ускорила движение.

Всхлипывающие женщины и вопящие мужчины посыпались, словно кегли, с её бортика. Следом полетели покинутые стулья, за ними покатились бутылки, бокалы и тарелки с уткой и грушами.

Мне удалось, наконец, убедить Терри, что это - не идеал работы вращающегося ресторана. 

“Пожалуй, лучше мне эту штуку выключить”, - сказал он.

“Точно!” - я начал пить вино прямо из горлышка бутылки, потому что даже в центре платформы скорость была уже слишком велика, чтобы аккуратно налить вино в бокал.

Пошатываясь из стороны в сторону, цепляясь за тех, кто ещё оставался на своих местах, Терри сумел пробраться к краю платформы. Он спрыгнул, споткнулся, упал, встал на ноги, кинулся к рычагу и дёрнул его назад.

Платформа, которая вертелась на полной скорости, встала, как вкопанная. Все, кроме меня и ещё нескольких человек за двумя столиками в самом центре, повылетали со своих мест или свалились вниз с платформы. На них сверху посыпались бокалы с вином, утки с грушами, хлеб и недоеденные тарелки с супом.

Повсюду раздавались крики и стенания, в которых слышались боль, гнев и потрясение. Они сливались с Паваротти, чей вздымающийся голос вёл свою партию к кульминационной точке.

Постепенно люди начали приходить в себя. Мужчины свирепо ругались, даже женщины сквернословили. 

Вдруг платформа начала двигаться в обратном направлении. Она быстро набирала скорость, и человек двадцать, остававшихся на ней, судорожно вцепились в столы, чтобы центробежной силой их не выбросило на пол. 

Платформа крутилась все быстрее и быстрее. Даже у меня закружилась голова и начало мутить. При каждом новом витке я видел Терри, который сражался с застопорившим рычагом. Из кухни на помощь ему кинулись двое мужчин и повисли на рычаге.

Тот внезапно подался. Что-то полыхнуло у самого его основания, и свет погас.

Паваротти продолжал беззаботно петь. Он уже покончил с “Песней тореадора” и исполнял что-то итальянское о доме любимой матери. Его едва можно было расслышать сквозь вопли, крики и ругательства.

Платформа снова резко остановилась.

В кромешной темноте со всех сторон слышались глухие удары падающих тел. Эти звуки окончательно заглушили Паваротти.

Наконец, прибежали официантки со свечами. Люди начали потихоньку рассортировываться. В мягком свете свечей ресторан походил на Сомму

 в день несчастья.

Люди лежали, распростёртые на полу, некоторые стояли на коленях, обхватив голову, или сидели, всхлипывая. Кто-то с тревогой искал пропавших родственников и друзей.

Между ними бродил Терри, успокаивая и с щедрым энтузиазмом раздавая свои чудесные улыбки.

На этот раз улыбки не помогали. Адвокаты переговаривались между собой о том, какое  возмещение убытков они смогут потребовать. Доктора обсуждали, что для них выгоднее – оказать друг другу медицинскую помощь прямо на месте происшествия или отправить себя на приём в собственные кабинеты. Политики подсчитывали, скольких потерянных голосов им может стоить это происшествие, а духовенство с силой страсти проклинало Господа Бога. Остальные смеялись или стонали - в зависимости от полученных повреждений.

Как это ни странно, никто не погиб. Однако многие из гостей были вынуждены обратиться в госпиталь.

При первой же возможности, я тихо удалился. Я ничем никому не мог помочь. 

К тому же я прекрасно понимал, что мне уже никогда не удастся вернуть свои полторы тысячи долларов.  

Я оказался прав. 

___________________________

© Кеннет Кук - текст

© Тина Васильева - литературный перевод