 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
* * * Божеству не нужно языка, от людей в отличье и зверья. Математика и музыка — его проза и поэзия. Воздух режущего яблока свист услышит и поймёт оно: от галактики до бублика крутят мир законы Ньютона. Глянув на закат стремительный, колдовством, типично боговым, семицветно в небо вытянет аркансьельку* — регенбогеном*. полиглотничает, умное, не высотками — утёсами. И прибоями — не гимнами — голосит, простоволосое. Одному парить невесело. Долго думало, и вот оно человечка завело себе как домашнего животного. Но они двуполоногие не его внимают мнению... Одиночество убогое не подстать уединению. И тоскует ту тоску — его ум — божествен, но и немощен. Отделил от света тьму, и вот — оказалось, было незачем. ______________________________________
Глаголь* Над Европой давно (и всегда) — закат. А у нас как бы ночь — к утру. Я — носитель великого языка в относительно малом рту. Этот рот — а я им плевал, курил, лепетал, целовался, врал — перевёл на буквы монах Кирилл а Мефодий врубил экран. Мне вложили кондовые Ж, Ч, Щ, чтоб глаголил, шептал и ныл, чтоб надёжно и начисто зачищал католическую латынь. Дали мне трикратно свистящее С, громовое вручили Р — чтобы блюл государственный интерес, либеральных презрев химер. Есть для духа боль и для тела боль: эта с пряником, та — с кнутом. Потому что в начале была Глаголь. И пéтля. Слово — потом. ________________________
Ящер Я окуклился в тугой кокон. Я опутан дорогим шёлком. Я, как кукла, подожду срока, разве — тихий испущу шёпот. На спине нажми бутон — свистну и глазами — хлоп! — из фарфора. Скоро я проснусь удивить вас. А пока у вас ещё фора. Но простонет семь годков с гаком. Потемнеет и рванёт небо. Лопну кожицей, слегка крякну и над Родиной взовьюсь в гневе. Пастью огненной рыгну вящей. Прокукует на часах девять... И взлечу — такой крутой ящер! Стану крылышками бяк! делать.
Декабрь Осень сгинула; скинула с листьями и меня в снега декабря. Сам с собой беседую лично я, как звезда с звездой говоря. Ни патетики, ни сарказма, ни слезы — сколько факт ни жарь. Я же чайник, как было сказано. Закипел — заварки не жаль. Разговор разговор сменяет, но — самовар самовару рознь. То-то суетно, то-то маетно, то-то боязно — не всерьёз. А кругом дела — настоящие: Украина бурлит, РФ!.. Мне же — гласные да шипящие всё мерещатся нараспев. Хорошо на язык их пробовать и, приняв коньячка стопарь, отдыхать душой и утробою и вдыхать ароматный пар.
Антоновка Август на осень оставил смог. Но не густой, и я смог отладить слёгший – полёгший под сленгом – слог в тексте – костистом (лишь звука ради). Мой звукоряд весь октябрь зяб – как у барона рожок, как зяблик – к на?шим баранам возврат – в рюкзак, празднуя – в обществе спелых яблок! И – залился?! – Так поют щеглы – быдлу, смердящему перегаром... (Крайние меры помочь могли б малым сим – мылом. Мылом малым). А мимо со свистом то лес, то гарь, желтея песочно, ведь осень, осень! Столовая. Кладбище. Бар. Бар крикливые виллы. Чёрнополосен, белый шлагбаум проплыл во мгле, где кудри торфяников длили тленье. Огонь, огорошен водою, млел. Клесты, краснорожи, с рябин слетели. Пора бы и мне дожидать снегов, сося что попало в глухой берлоге. Лелеять надежду, беречь любовь, пригубить эзопов язык для пробы. Но рельсы, как сёстры, бредят Москвой. Антоновки вздох все следы попутал... И я возвращаюсь домой – герой, плодами не? перегруженный путник.
Уроки музыки Когда разучусь сочинять стихи (точнее, так и не научусь), появятся новые пастухи у стада моих беспризорных чувств. Они выразительно щёлкнут бичом, басовым ключом синтезатор вскрыв, и я, в невежестве уличён, сжимая воображаемый гриф, забросив грифель, курсор, перо, забыв про телесную суть любви, пущусь вдоль додекафонных троп вписаться в звенящий струны извив. И пусть мои пальцы сведёт артроз, склероз переварит в дерьмо мозги — пусть я не дорос до стихов и проз, во тьме не видав ни единой зги — но ноту за нотой зубрю, дикарь, листа партитуры мусоля клок. Изжелта-чёрн ноябрь-декабрь. Грозным Бетховеном бредит ЛОР. С севильского что ль свихнувшись ума, ухо замылил цирюльник злой, Музыки муза глохнет сама — замерь, имбецил, децибела звон. Утлого слуха сух абсолют. Быт полосат словно клавиш ряд. Со всхлипами флейт переборы лютнь флиртуют, да и со всеми подряд... Но топот стад заглушит дуду — пастушью, пастырскую: облом! И я на круги на свои пойду, скрипя суставами и пером. Ах, стая чувств, опрокинь блокпост! Верни первозданную власть перу. Забей (на всё!) поэтичный гвоздь, точку в пустыне, где я, как труп — лежу, и наг (то есть просто гол), хладный в ладонях не мну глагол.
* * * Когда без видимых причин (не годы же причина!) я вижу вдруг, что — всё: конец надеждам и мечтам, что я, как поп, непогрешим и больше не мужчина, что я уже напрасно ЗДЕСЬ, пора мне быть бы ТАМ, что лыс и глуп я, и — толстяк среди лихих и тощих, что никому-то я не мил, беззубый крокодил — я вынимаю изо рта заветный молоточек, который в урну уронил безумный Даниил. Я был расплакаться готов скупыми м. слезами, но молоточек прозвенел, и я повеселел. Итак, да будет молоток, производящий заумь — крушащий воздух и металл, звенящий децибел!
Цирк Пора, пожалуй, в цирк, в программе наше время.
Отладка ...из грехов своей родины вечной ___________________________ © Воловик Александр Иосифович |
       
|
