Крест Бабича

Этот небольшой участок земли вдоль волжского обрыва давно привлекал моё внимание. Диковатый на вид, заросший жёсткими цепкими степными цветами вперемежку с вихрастым ковылём. С одной стороны его ограничивают дачные постройки. Другой он выходит к окраинам старинного села Хмелёвка. Напротив, через дорогу, зеленеет большое ухоженное Хмелёвское же кладбище.

Но с десяток старых крестов, пошатнувшихся ржавых оградок есть и на участке. Один крест на самом краю обрыва виден издалека. Подошёл к нему. Железный православный крест с кружочками на семи концах. Внизу – большая табличка из нержавейки. На ней свежая гравировка:

БАБИЧ ЯКОВ ВАСИЛЬЕВИЧ

5.01.1863 – 27.02.1936

Под моими ногами, всего-то копнуть несколько раз, лежали останки человека, увидевшего свет полтора века назад. Ворохнулось в душе. Судя по датам, воевать Бабичу вряд ли пришлось. Разве только в гражданскую. Но вот голодать на своём не малом веку наверняка приходилось. 

Чем же ты занимался, Яков Васильевич? Рыбачил? Огородничал? Хлеб сеял? Богато жил или бедствовал? Добрая ли у тебя жена была? И работящие ли дети? Очень хочется верить, что жил ты, может, и не без греха, но по-человечески, как всем нам заповедано. Трудился, не покладая рук, встречал, как положено, праздники, заботился о семье. Одним словом, пользовался благом, когда везло, и терпел, когда приходили несчастья.

Поэтому тебя и не забывают. Вот и табличку обновили, и цветы бумажные не чужие же люди принесли. Значит, род твой продолжается.

И тут только пришло в голову, что этот сиротливый уголок земли был когда-то обычным кладбищем. А бугорки, по которым так неудобно ходить, – остатки могил.

Судя по всему, кладбище было устроено на высоком берегу, как и сама Хмелёвка. Скорее всего, участившиеся оползни вынудили хмелёвцев перенести его подальше от обрыва. Потом старое и новое кладбища разделила дорога. И оставшиеся на краю могилы оказались предоставлены сами себе.

Закрапал собиравшийся с утра дождь. Но я побродил между уцелевших надгробий, прочитал надписи, где они сохранились. На самом старом кресте просматривалась иконка божьей матери. На нескольких крестах уцелели фотографии. Один огорожен новыми блестящими цепями. Но большая часть крестов и пирамидок со звёздами клонится к земле.

Проглянуло, наконец, солнце сквозь скопившуюся небесную хмарь. Горячие невидимые лучи вновь обласкали всё живое. Ещё раз оглядел участок, редкие оградки и крест Бабича. Подумалось, а хорошо бы, если через сто лет и мой будущий крест также упрямо смотрел в небо.  

Мамины пироги

Кто пробовал пироги моей мамы, тот на всю жизнь запомнил вкус тающего во рту хорошо пропечённого сдобного теста и всегда ароматной, в меру сочной начинки. 

Казалось бы, не так и трудно испечь пирог. Рецептов хватает в любой кулинарной книге. Составные части, как правило, немудрёные. У мамы это были молоко, сахар, яйца, маргарин, растительное масло, дрожжи, соль, столовая ложка водки, ваниль на кончике ножа и мука. А начинка сгодится любая.

Вперёд, хозяюшки! 

Только вначале, по совету моей мамы, не забудьте вынуть на ночь из холодильника яйца и маргарин. И дрожжи проверьте на солоноватость. И тесто замесите не крутое, а мягкое, чтобы отставало от руки. И дырочку сделайте в центре, когда пирог ещё подходит на противне. А когда вытащите его из духовки, не забудьте накрыть чем-нибудь лёгким.

И ещё с десяток мелочей не забыть бы.

Но даже самое строгое следование рецепту не гарантирует удачи. И приготовленный опытным профессиональным кулинаром пирог не всегда становится украшением стола.

Мама рассказывала, что первые свои пироги она, не дожидаясь прихода со службы отца, выбросила в мусорную корзину. Но моя мама училась искусству выпечки, не жалея сил. Ей нравился сам процесс затевания пирогов. И очень хотелось порадовать близких людей.

Запомнилось её всегдашнее волнение, ведь любая мелочь могла свести на нет весь труд, начиная с бессонной ночи, поскольку приходилось вставать затемно, чтобы не упустить подходящее тесто. Она всегда оправдывалась перед гостями, мол, тесто не таким пышным оказалось, начинка немного подвела, надо было – вот не догадалась! – сделать по-другому, лучше.

Гости не очень-то прислушивались к этим сетованиям. Они просто наслаждались редким угощением. 

Мы переезжали с места на место, следуя офицерской судьбе отца, менялись наши домашние очаги, но румяные мамины пироги по-прежнему оставались самым желанным лакомством. Они были для нас маленьким семейным чудом, живой сказкой. Как бы ни шли дела, душа согревалась от ожидания очередных праздничных пирогов. Хорошо бы с курагой! Но и с яблоками хорошо, и с капустой…

Мама постарела, пироги затевать ей уже не под силу. Сменщиков, увы, не оказалось. Мы с женой попробовали пару раз и забросили – образ жизни у нас иной, всё что-нибудь мешает.

Жаль.  

Ах, крокусы…

В конце зимы, прихватывающей, как правило, и март, невольно затоскуешь от нескончаемых морозов и снегопадов. И тогда начинаешь всё чаще вспоминать о крокусах. Ждёшь встречи с ними. 

И вот апрель. Утром покрапывало. Но потихоньку тучи разошлись. Голоса птиц оживляют ещё пустынные садовые окрестности. Глазами быстро ощупываешь знакомое место. И вот они, крокусы, выглядывают из чёрной влажной земли. Не подвели. Их ещё зелёные остренькие макушки осторожно осматриваются. Недалеко от них красуются пышными плотными листьями тюльпаны. И настойчивые нарциссы высыпали кружком. Но первыми зацветут маленькие нежные крокусы.

Несмотря на свою малость, крокусы цветут ярко, открыто утверждая своё явление в мир. Это тоже трогает. Жаль, что долгожданное садовое чудо так быстро отцветает. Только что жёлтые и фиолетовые слегка озорные верхушки прямо из земли взмывали к солнцу. И вот они уже завяли, оставив вытянутые со светлой продольной полоской листочки, которые быстро затеряются в общей зелёной массе. В саду продолжает разворачиваться привычный порядок жизни. На смену неустойчивой весне спешит жаркое лето с другими прекрасными цветами.

Но взгляд ещё не раз скользнёт по заветному уголку земли. И прыткую тяпку всякий раз останавливаешь, чтобы не поранить в земле драгоценные луковички. Через год они опять порадуют душу.  

Праздные и беззаботные

Июльский полдень, солнце печёт, видно, опять к дождю. Никитка съел с моей ладони горсть малины, покатал машинку, поездил на велике. Отправился в дачу спать. 

Глядя на него, размышляем с сыном о беззаботности. Решили, что беззаботность – это не отсутствие забот, а отсутствие ответственности за них. И поэтому она возможна только в раннем детстве. Никитка беззаботен, наслаждается праздностью в надёжном окружении семьи. Он делает, что хочет, смеётся, плачет и в ус не дует. А мы всегда чем-то озадачены. 

Впрочем, вспомнив недавно умершего отца соседей по старой квартире, пришли к выводу, что благословенная праздность может осенить и в конце жизненного пути.

Старик доживал один. Дети постоянно звали к себе, но он упорно отказывался. Умер в весьма преклонном возрасте. Он не хватал звёзд с неба, но любил приговаривать, что его желудку хлеба требуется всё меньше, а сердцу по-прежнему не обойтись без всего мира. И всё-таки после смерти жены он предпочитал одиночество, повторяя, что и одиночество составляет компанию. 

В жизни ему приходилось не раз и не два менять род занятий. За давностью лет он уже не мог точно сказать, какое из них было самым важным для него. 

Высокий, сухой телом, со спокойным взглядом выцветших синих глаз на узком лице, он внешне был похож на старинного монаха. Но в бога не верил, считая, что достаточно и одного великого чуда – природы, источника всего сущего. Он был убеждён, что есть только одно место, где человек может жить в радости – на Земле, в кругу семьи и близких людей. И старался не отчаиваться и не терять веру в будущее.

Он полюбил слушать шум летнего дождя и, если оказывался на даче одного из сыновей, всегда выходил на веранду, усаживался на лёгкое складное кресло и долго сидел ещё после дождя, вдыхая свежий чистый воздух, вспоминая, может быть, свой сад, в котором когда-то был счастлив.

На склоне лет он научился отвлекаться от всего внешнего, раздражающего и погружаться в душевное спокойствие. Иногда, напротив, его взгляд, казалось, пытался проникнуть в глубину событий и предметов. Видно было, что он испытывал от этого удовольствие.

До последних своих дней он вёл дневник, много читал, смотрел по телевизору исторические реконструкции, документальные фильмы о животных и растениях, сушил на зиму огородную зелень, заваривал чай с мятой.  

Рождение молчуна

Семья съехала из сада, и у Владимира Петровича сразу испортилось настроение. Несколько дней он жил один и вдруг поймал себя на мысли, что его перестали раздражать громкие крики, плач и смех соседских детей, бывало, достававших его во время обеденного отдыха. Напротив, ему стало их не хватать. С соседями было не так пустынно. А пустынность подваливала к вечеру, потихоньку попугивая. 

«Я один и свободен!» – успокаивал он себя.

Молодые японцы уходят в модное домашнее затворничество. И считают себя не одинокими, а находящимися в уединении. Вот и он нашёл уединение, к которому давно стремился. И куда более комфортное, чем у японцев, им и уединиться-то по-настоящему негде. 

Впрочем, одиночество или уединение – и то, и другое выматывало душу, в этом Владимир Петрович не мог не признаться самому себе.

К тому же при разговоре у него стал садиться голос. Раньше такое случалось, но редко, он и не задумывался на этот счёт. С утра прокашлялся и вновь зажурчал словесный ручей. А поговорить он любил, только повод дай. Любого мог переговорить. Правда, с возрастом он стал умерять свой речевой пыл. И даже жалеть, что был так часто не сдержан: «Кому нужна вся эта болтовня?» 

Пробуя в беседке вино нового урожая, он заметил, что говорит здравицы вполголоса, чуть не шёпотом. Если ты за столом один, чего шуметь-то? 

Но проблема была не в том, что он один, а в том, что он не мог быть один. Не было у него такого навыка. Не стоял он за станком целыми сменами, не крутил баранку днями напролёт и в высоких кабинетах не сиживал в пугающей тишине. Напротив, всегда был с людьми, в коллективе.

Много лет назад зубной врач посоветовал ему жевать всеми зубами, не жалея подлеченных, поскольку любой человеческий орган в бездействии умирает. 

Неужели хрипотца появилась в голосе от того, что он стал меньше говорить? 

Владимир Петрович попробовал отвлечься просмотром телепрограмм, послушать других, если уж самому не с кем поговорить. Не помогло. Говорить захотелось ещё меньше – мир настойчиво погружался в очередную бессмысленную борьбу, угрожая отнять последнюю надежду на спокойную жизнь.

Оставалось только молчать, дожидаясь возвращения семьи, звонков. 

Или самому возвращаться в городскую суету, чего ему совсем не хотелось.

Умыл руки

В начале весны в сад заглянула небольшая ладная серая кошечка. Побродила между кустов смородины с зазеленевшими почками, делая вид, что охотится. Но, не дождавшись моего угощения, замяукала, стала тереться о ногу.

В другой раз она припоздала и только облизнулась, с досадой глядя на мой уход. 

Наступило сытое привольное лето. Заметно прибавилось дачников, всегда готовых угостить от своих щедрот и прохожего, и кошку, неважно чью. Среди белых, рыжих, чёрных и прочих хвостатых и пушистых, шныряющих вокруг, несколько раз показывалась и серая кошечка. 

Однажды я услышал призывное мяуканье возле крыльца. Вышел из дачи и увидел её со встревоженным, напряжённым взглядом.

Я не приваживаю кошек, тем более уличных, мало ли что. Внукам для игр хватает и соседской Аськи, на редкость спокойной трёхцветной красавицы. Поэтому не стал церемониться с незваной гостьей, выпроводил за ворота. Она всё так же настойчиво мяукала и за воротами, заглядывая мне в глаза. И ещё долго мяукала уже после моего возвращения во двор.

Серая кошечка явно нуждалась в помощи. И, едва смолкло зовущее мяуканье, как я стал искать себе оправдания, приговаривая, что безответственно приручать тех, за кого мы не сможем потом отвечать. Только ведь серая кошечка не набивалась в нахлебницы. Она всего лишь просила помочь. Скорее всего, в помощи нуждались её народившиеся котята. Да и прогнал я её, чего уж там, просто потому, что не захотел лишних хлопот.

Этим летом серую кошечку я больше не видел.

Лёгкий стук молотка

Дождь шёл всю ночь и утро. Стоило ему утихнуть, как всегда бодрая воробьиная семейка, деловито чирикая, тут же устроилась на проводе напротив лоджии. Мокрый сад по-своему хорош. 

Когда опрыскивал клубнику, подлетела пчёлка, села на верхний ободок стоящей под краном лейки, чтобы попить. И когда я лейку понёс, она всё ещё пила воду. 

Перед баней сидит, нахохлившись, птенец. Судя по молча порхающему рядом чечету – его. Маленький замерший пушистый комочек в ожидании помощи.

Трясогузка по-домашнему похаживает в беседке, покачивая хвостиком и не обращая на меня внимания.

Уже и зимние яблони доцветают, и поздние жёлтые тюльпаны. 

Хожу, что-то делаю, а сознание витает как бы вне меня, само по себе, со стороны осмысляя мою жизнь.

Не представляю её без садовой зелени, неумолчного щебетанья птиц, ласковых солнечных лучей или умиротворяющего постукивания дождевых капель.

Не могу жить и без постоянных размышлений обо всём на свете, начиная с домашних рыжих муравьёв, так докучавших одно время, и заканчивая загадками Вселенной, не дающих спокойно спать астрономам.

Тянет к мудрецам и талантливой молодёжи.

Недавно весь день переписывался по электронной почте с писателем Ириной Сотниковой из Крыма, сказавшей, что мир изменился везде, в каждой точке, и он больше не измеряется деньгами. Тем временем сварил густую ароматную гороховую похлёбку, и картофель испёк к приходу жены со службы. 

Сегодня я один. Грустновато. Но разве я не винодел? И у меня в погребе нет вина? И вот передо мной бокал с вином, кусок сыра с домашним хлебом. А вино недурное – терпкое, с молодой горчинкой, свежее. И грусть потихоньку испаряется. Вновь ощутил в себе и вокруг сладостный ток жизни. Его легко нарушить лёгким стуком молотка по дереву. И невозможно прервать грохотом железных исполинов, взлетающих с заволжского аэродрома.

Перед заходом солнце напоследок осветило сад. Воздух ещё потеплел. 

Хорошо бы умереть хорошо

Чехов считал, что жить вечно было бы так же трудно, как всю жизнь не спать. Умер он гостиничном номере, вдали от родины и преданных ему друзей. Сказал по-немецки «я умираю», отвернулся к стенке и затих. Сказал по-немецки, потому что умирал в Германии, куда его, спасая, привезла жена. Значит, у его смертного ложа стояли она, чужой ему, по сути, человек, и чужой немецкий доктор.

Какая, казалось бы, разница, где и как умирать?

Почему же так трогают – стоит только дать волю воображению – собственные похороны, поминки с прощальными прочувственными речами? Оплакивание твоей преждевременной смерти близкими людьми размягчает душу, вызывая настоящие ответные слёзы. Может, потому, что ты ещё жив, а это всего лишь игра воображения – безопасная и утешающая.

А хорошо бы умереть хорошо.

В преклонном возрасте, в окружении семьи, в своём доме и без боли, по крайней мере, излишней. И чтобы в здравом уме и без страха. Собственно, вот как Чехов.

И никакого рая не надо. Нажился, хватит. 

Дед, смотри!

Выспавшийся Никитка сидит в ожидании завтрака в беседке, карябает сандалией мою ногу под столом и говорит, что «это чужая соседка».

Возле абрикоса спит в траве ёжик. Притомился на ночной охоте и уснул – зачем топать далеко? Трясогузка качается на ветке Джонатана и одним глазком посматривает на гнездо под застрехой бани, а другим на нас с Никиткой, устроившихся рядом на качалке. 

«Дед, смотри!» – Никитка восторженно показывает на дым из банной трубы, постепенно заволакивающий задний двор. В другой раз он зовёт меня посмотреть на высоко летящий самолёт, на закачавшиеся под налетевшим ветром ветки дубов, на переползающего садовую дорожку чёрного жука…

Никитке только что исполнилось три года. Он в маму ладный, стройный, с волосами рыжевато-пепельного отлива и карими глазами, полными озорного любопытства.

Бегает по просторному саду, заговаривает с соседями, его голосок повсюду разносится колокольчиком. Вот он  подошёл к черешне возле винодельни, обхватил ствол ручонками и попытался потрясти. А вот играет солнечным днём на лужайке за баней в мяч и просится к маме. Хотя ему в саду хорошо, вольно, хватает новых впечатлений. 

Весь вечер косил траву. Умаялся. И Никитка устал, поливая из ведёрка площадку перед дачей. Лёг животом на лавку в беседке и затих. Вместе отдыхаем после рабочего дня в ожидании чая с мятой.

Гуляли уже в сумерках по нижним дачам. В тополиных зарослях раздалось чёткое звонкое щёлканье соловья. Никитка замер, обратившись к незнакомым ему волшебным звукам, потом, испугавшись непонятного света за забором (оказывается, шли девчата с фонариком), закрыл глаза ладонью.

И самый долгий день спрятался в самую короткую ночь.

Когда трёхлетний внук ходит за тобой хвостом («Дед, я тебя не вижу – ты так хорошо прячешься!»), стремится во всём помочь (лестницу приставил к яблоне, он тут как тут: «Я её держать буду!»), зовёт тебя «дружочек мой» – разве ему в ласке откажешь? Вот его нет рядом, а постоянно вспоминаешь о нём, думаешь, чем он занят, чувствуешь невольную вину за то, что сам ты ещё в чудесном свежем саду, а он уже в большом пыльном городе.

Выключил в предбаннике свет, открыл дверь в темноту, чтобы освежиться, и увидел в дверном проёме звёздный ковш во всей его завораживающей яркости. Укрыл бёдра полотенцем, вышел в прохладный тёмный сад – только кое-где сквозь листву пробиваются пятна света. Вокруг сплошное умиротворяющее сверчение.  

Сёмкина душа

С утра я опять в своей зелёной лагуне. Заглянул в беседку, погладил восседающего на отдельном столике глиняного кота Сёмку, посмотревшего на меня, как обычно, с любопытством и доверчиво.

Мне его подарила бывшая сотрудница, провожая на пенсию. 

Первую зиму он провёл в городской квартире, где внуки садились на него верхом, как на лошадку. Кот не возражал, одобряя детские представления об окружающем мире. 

Каждый из нас делает то, что может. Нет в этом ни похвалы, ни укора.

Когда его ласкают, Сёмка едва не мурлыкает от удовольствия, взгляд его веселеет, согревая и собравшуюся в беседке компанию. В саду ему хорошо, хотя, наверное, одиноко в безлюдные долгие дни и месяцы ненастья.

Большие красивые коты, даже глиняные, вызывают уважение. Но порой прямой Сёмкин взгляд смущает, тревожит. Он словно просит о чём-то. Может, в нём временами просыпается душа персидского кота, в память которого он и был поначалу куплен, а потом – подарком – достался мне? 

Глядя в его открытые честные глаза, бывает, задумаешься, что, в самом деле, и слава, и бесславие, в сущности, одно и то же.

Август клонится к осени. Дни тёплые, а ночи уже прохладные. В ещё летнем саду много солнца и тишины. Её не нарушают ни прощальный птичий щебет в соседних дубах, ни бодрый крик далёкого петуха. 

Глиняному коту это всё равно.

Бедный мой Сёмка! 

Медленная жизнь

Проезжая с сыном в поисках грибных мест поймой реки Медведицы недалеко от Лысых Гор наткнулись на расстраивающийся социально-экологический центр. Несколько лошадей в загоне, небольшие парники тут и там, первые жилые постройки и большая, очевидно, общественная, решётчатая беседка на выезде. Здесь собираются жить горожане, желающие слиться с природой. 

В Пермской области деревенский блогер Сергей из Оверят упорным трудом и смекалкой возводит дом-мечту, с любовью разворачивает большое хозяйство. В прошлом у него бесцельная суетливая жизнь, отупляющая офисная работа. 

А в чилийской глуши американский миллионер обустраивает местность для тех, кто предпочитает не гоняться за длинным рублём, а спокойно трудиться, размышлять и наслаждаться течением неповторимого случайного бытия.

Человек меняется медленно, и бог его знает, как это происходит.

Выехав из Саратова, в пригородном посёлке увидел мальчика, играющего на лужайке перед домом. Он бросал мяч, за ним с радостным лаем гонялся резвый упитанный пёс, пытаясь схватить его пастью, тот выскальзывал, мальчик смеялся, бил по мячу своей быстрой ножкой. Они бегали по зелёной траве, забыв обо всём на свете, а с веранды, глядя на них, улыбалась мама малыша. Вот оно, подумалось, счастье.

Перед спуском к дачам осмотрелся. 

На освободившихся от снега склонах Хмелёвских обрывов уже начали сходить куски древней породы. Что там под ними, да и в них самих? Надо бы покопаться, может, удастся, наконец, найти зуб акулы, жившей здесь миллионы лет назад. 

Садовый лес завлекает, расслабляет. Птички попискивают в гнёздах, скучновато, видно, высиживать птенцов. Яблони в цвету. Винограды пушатся – больше там, где солнечнее, теплее. 

Мангал заправлен. Старинный абхазский кувшин для вина уже украсил стол в беседке. Жду жену, детей и внуков.  

Славное Бордо

Жизнь – материя вязкая, далеко не всегда удаётся отвлечься от ежедневных хлопот, чтобы оглядеться, задуматься не только о хлебе насущном. И уж тем более написать книгу о своём жизненном пути с трудами, заботами и любовью, осветившей и укрепившей его. 

И вот такая книга у меня в руках. Я в гостях у её автора, много послужившего, видевшего и испытавшего. Ему за 80, он статен, черты его лица правильны, благородны, годы только смягчили их.

Мы сидим за столом, накрытым белой скатертью. Белым чехлом накрыто и моё кресло «для почётных гостей». Хозяин угощает меня тушёной сёмгой и Бордо. 

А на Волге уже начал таять лёд.

И Бордо – славное!

Хозяин ходит по своей большой опустевшей после смерти жены квартире, рассказывает, спрашивает, подсаживается к столу и всё читает, читает из своей книги то, на что ему очень хочется обратить моё внимание. Читает чистым, хорошо поставленным голосом, а по его щеке то и дело скатывается одинокая слеза. Он извиняется, смахивает её, и опять читает, и новая слеза наворачивается. 

Что поделаешь? 

Душа не может всё время взмывать вверх. Ей тоже нужны передышки. И она снижается, вводя человека в уныние. Но потом, отдохнувши, опять дарит ему надежду, вновь тянет его вверх, к свету.

Говорят, что человеку нужно многое, весь мир. Но достаточно и малого. Скромного сада на высоком волжском берегу и островка напротив, над которым развеян дорогой прах, как было завещано. Ведь в этом тихом, родном уголке необъятной Земли прошли лучшие дни твоей и её жизни.

А Бордо и в самом деле славное!

Наш разговор прерывает звонок сына с Ямала.

Хозяин показывает фотографию дочери сына – красивой молодой женщины с улыбающимся младенцем на руках. Фотографиями улыбающихся детей, внуков и правнуков заставлены все полки.

Считается, что русские любят вспоминать, но не любят жить. А рядом со мной читает вслух свою книгу русский человек, который и жить любил и любит, и вспоминает об ушедших годах с любовью, хотя всякого хватало.

Славное, славное Бордо!

_________________________

© Бирюлин Виктор Владимирович