Главная
Главная
О журнале
О журнале
Архив
Архив
Авторы
Авторы
Контакты
Контакты
Поиск
Поиск
Обращение к читателям
Обращение главного редактора к читателям журнала Relga.
№05
(407)
21.07.2023
Творчество
Лампада в памяти горит
(№6 [108] 02.05.2005)
Автор: Нина Огнева
Нина  Огнева
*   *    *
Мне здесь знакомы все окрестности,
исповедимы все пути
в углы, где черт с испугу крестится,
а дети ходят «пур ле пти»...
Пройду меж домом и оградою,
на окна тусклые взгляну,
где сноп шелков уже не радует
карниза звонкую струну.
Пройду покойно и невесело,
в обход просторной мостовой,
туда, где гроздь с перилец свесилась
в просвет меж дымом и листвой.

Нет, я не то, чтобы забывчива:
за упокой моих харит
ядреней злого ока бычьего
лампада в памяти горит.
Горит светильня неустанная
в неопалимой глубине –
меж строк на цыпочки привстану я,
чтоб стать устойчивой вполне,
и вскользь окину полог хмари я,
на резкость глаз не наводя:
светится купол планетария
головкой медного гвоздя,
с афишных тумб свисает клочьями
былых аншлагов береста,
меж пней жестянка приколочена
к запястьям дряхлого креста,
глася и всякому, и «якову»,
что штраф, мол, с вас, и – хода нет,
мальцам вкусить в охотку якобы
кровящий горечью ранет.

Что ж, так неспешна не по лени я –
не мне на кончике пера
трястись в потугах изъявления
неукротимого «ура!».
Мне благость на сердце не лепится,
и лечь мешает в колею
такая, в сущности, нелепица,
как противление вранью.
И шаг мой надвое не делится;
а взмыть над грунтом не велит
такая, в сущности, безделица,
как притяжение земли –
не с тем бреду, на ощупь шаря я,
в каком таком-то там году
на черном шёлке полушария
проектор высветил звезду,
в каком таком-то там безгрешная
моя судьба опалена? –
Метнуть на кон: орлом иль решкою
мне нынче выпадет луна?
Однако – вздор: в карман наловится
сто пуд речного голыша,
пока мелькнет в окат перловицей
ее бельмастая душа…

А впрочем – пусть, какая разница –
что ярь звезды, что лоск лампад:
во всех ветрах мне горько блазнится
мой календарный листопад.
И я иду, – ни благ, ни почестей
не ожидая от пути,
поскольку до смерти мне хочется
до смерти заживо дойти:
за пядью пядь, немного вкось и вниз –
не разлепляя вязких стоп,
кострам пророчествуя к осени
листвы нетоптаной потоп.
Такой уж выпало мне крест нести –
поскольку в профиль и анфас
мне здесь знакомы все окрестности
и распорядок лунных фаз.

Так, с перебоями в моторе я
у слов в кильватере иду
туда, где трубы крематория
у планетария в виду:
то вплавь, то вкривь, то в кровь, то пашнею,
не зная вехи и межи,
ниц, с мерзлой топью в рукопашную,
да вдох застуженный мозжит!
Мозжит меж верою и истиной,
под гулким тремором ребра,
где завтра молится неистово
в подол оглохшему вчера,
где, вкось оскалившись окалиной
какой-то хвори – вот напасть! –
библейский плод, в немом раскаянье,
мне в ноги силится упасть.

*   *    *
Замещается зябь пашней,
завершается сев жатвой,
межполосных мышей шашни,
да стерня под стальной жаткой.
Бойко лопасть волну мелет,
раззвенелась косой мачта
корабля, что, сойдя с мели,
парусами как лунь машет –
куролесит шайтан-ветер,
от натуги гудят тросы,
нынче райской моей цвети
на подмену – листвы осыпь:
завершается миг плоти,
воплощается век буквы,
в небесах колесит клотик –
чертит абрис родной бухты;
так шалят угольком дети,
так елозят пером старцы,
вьются полозом лоз плети,
обретясь в бытии танца,
звонкой гроздью полны вёдра,
блесткой искрой полна полночь;
чай, в раю круглый год – вёдро? –
Не печалуйся по мне, полно! –
Отпирается в рай дверка –
у пружинки крутой норов! –
словно ворот, скрипит вертел,
пухом выдоха – жесть норда.
Опустело небес око –
дрогнув, века обмяк купол.
Мне пристало теперь токмо
синей сойкой – в дубов купы.


*   *    *
Окончен шторм. Соленый и густой
плевок волны на донышке стакана…
Затравленная зелень океана
в мой трюм определилась на постой.
Оставлена, печальна и больна,
полны песка изорванные снасти;
свершая таинство всесилья над ненастьем,
восходит в призрачном сиянии луна,
и тянутся из трещины в стекле
ее лучей прозрачные волокна –
застынет взор и занемеет локоть,
затлеет шелк на озноби колен:
гори, гори, бестрепетный маяк,
невинных облак милостивый пастырь!
Темна, как ночь, зияет мертвой пастью
в тени бумаг чернильница моя;
я вдаль смотрю, я не смыкаю глаз:
собранье пен – ириды звонкий нерест,
цель – прах, путь – топь, лик – мрак, а вера – ересь,
пятак за груз – полцарства за балласт.
Кричи, ропщи – бесплодна маята:
легли на дно листы истлевших лоций,
что в преисподней гулкого колодца
влекли мой бриг на отблеск маяка;
сгинь, ширь и даль! Померкни, зыбкий сон! –
Туман и мрак, куда глаза ни кинешь;
как ленточка, означившая финиш,
кольцом в силки сомкнулся горизонт –
муссон, пассат, шторм, качка, мертвый штиль –
пусть канет все, пусть разом грянет оземь
соленых волн простуженная озимь,
и злая боль надвинет мель на киль –
окончен путь. Небес оттенок сив,
на стыках черт недвижимого растра
ярится пен серебряная ряска,
взметая звезд полуночных курсив.
Сквозит в окно, цепляются за фал
бессильных строк надорванные жилы,
темь алчных волн законной ждет поживы,
катя громады вод за валом вал;
начертан текст, задраена бутыль,
волне – вассалу верному пассата –
доверен точный пеленг адресата.
Сквозит в окно. Туман, и ветер стыл.

*   *    *
Комната пуста, заперто окно,
чистого листа тлеет полотно,
чуткого пера острие горит,
поступь ног скора, сумрак щек небрит,
сумрак век не стыл, морок сна – в отстой:
– «Мертвой тьмы костыль, не стучи, постой,
не зуди коса за развилкой плеч! –
Не сгорел мой сад, не простыла печь,
не пришла пора – в потаенный скит,
не к тому – пера острие навскид,
не томит нужда – в невозвратный склеп,
нынче нам ражба, завтра – соль да хлеб!..»

Комната пуста, дверь отворена,
поперек листа – не строки струна,
не строфы узор, не бумаги голь, -
ввысь стремится взор, жжет под веком боль;
как нужда – невмочь маята ума,
стынет в выси ночь, жжет под веком тьма,
озноб скул колюч, кровь в висках: «тук-тук»,
льнет рассвета луч к перекрестью дуг,
льнет к плечу перо, льнет рука к листу,
льнет к стопе порог, в стекла сучьев стук,
острием луча горечь губ свело,
за броней плеча вперекос – крыло…

Комната светла, теплится в печи,
догорел дотла огонек свечи,
на крыле зари реет солнца луч,
белый день горит в осиянье туч,
льнет садовый куст к острию столба,
тлеет пламень уст, стынет просинь лба;
как игла остра маята колен,
на крыле костра реет сучьев тлен,
реет тень крыла, льнет к угольям след,
как остра-стрела – ярь бессонных лет,
в жилах кровь густа – медь восковых сот,
на крыле листа реет синь высот…

Комната пуста – под порог ключи,
досчитай до ста, позовут – смолчи,
позовут – не стой, не топчи порог,
под босой пятой стынет пыль дорог,
стынет соль озер меж усталых век,
тщетно ищет взор даль средь частых вех,
ищут дрожь глотка хмельных вин ковши…
Как нужда, сладка маята души.


*   *    *
Всхожу по лестнице.
Мой путь промозгл и крут.
Кропит лузгой разверстое оконце –
рой игл, искрящихся в луче стального солнца.
Глазам невмочь,
да градусники врут,
что нынче – оттепель,
что, снег с дождем мешая,
из дальних мест к нам движется циклон…
Но, стоп нацеленность
стремится под уклон:
погода местная – шайтану дочь меньшая,
а старшая – вот крест! – моя судьба.
В зеркальных плашках плещутся зарницы,
и, право, монгольфьером до границы –
не горше путь, чем в ад.
Но – я раба
пустых затей.
Мой путь тернист, и в ряд
теснятся (прут к пруту) перилец мили:
всхожу по лестнице.
Вмиг ухо истомили
сквозняк и скрип.
Лемурами парят
в чердачном сумраке блескучих искр потоки.
Всхожу.
Полог незримый потолок.
Веду сама с собою диалог
по принципу системы «уоки-токи»:
я – здесь, Я – там.
Чуть истое плечо
упорно следует известным направленьям.
Всхожу.
Как горестно, что судеб оглавленья –
меж строк!
Тепло… Теплее, горячо! –
Окончен марш,
поскрипывает дверь
в сквозных лучах полуденного солнца.
Порог.
Простор.
Стеклянных луж оконца…
Нет, погожу.
Не время, не теперь.

*   *    *
Открывается занавес. Меркнут стоваттные солнца
утомленных лампад в хрустале позолоченных сфер.
Молодая вдова опочившего в бозе гасконца
на французский манер разрешает проблему «ке фер?»
Открываются рты, увязают в цветущих румянах
потайные слова неземной несказанной любви.
Звон картонных рапир, скрип увитых лозою стремянок…
На французский манер я суфлеру шепчу: «Се ля ви!»
Но, перстом теребя нонпарель монологов и реплик,
негодует суфлер на мои золотые слова:
открывается книга, стреляется в сумерках Треплев,
растворяется яд, начинается с буквы глава.
Меркнет крошево звезд, заполняются толпами залы,
из тугих анфилад выползает шуршащий аншлаг.
Сколько б зренье и слух бытие суеты не терзало,
не мутнеет зеркал, озаренных софитами, лак.
Я суфлеру шепчу: «Эта жизнь – такова, и не ново
в ней явленье забав, утоляющих прихоть души».
Я суфлеру шепчу: «Камасутры не знал Казанова,
а божественный Дант свой талант продавал за гроши».
В этом мире невзгод, суеты, катастроф и терзаний
так немного утех, не оплаченных горькой ценой.
Открывается занавес. Чу! – расписные пейзане
в медоносном раю прославляют полуденный зной…


Площадь угла
Ступая неслышно, замедля шаги,
лучом шевеля непослушные тени,
звеня чечевицей придонной шуги,
таящейся в гуще подледных растений,
что враз разукрасили глянец стекла
игольными рисками шелковой глади,
внедрившими признак тупого угла
в пунктир каравана с кавычками клади,
слепляя усердно из крошечных игл
огромные иглы огромных – не елей,
не сосен, не кедров, не пихт и не тригл,
но громоотводов. И сопла свирелей,
слепляя неспешно из трепетных гроз –
неистовых узниц вселенского плена –
закованный в оттиск замедленный рост
побега живого из лона полена,
включая немолчный живой водопад
древесных волокон и вьющийся локон
струи лубяной на волне невпопад
вертящихся дисков – не крут, но полог он…

Но – что-то кольнет в отупевшем виске.
Химической каплей протравит пелены
слеза. Искривления губ и вселенной
подобны волнам на стиральной доске.
Слегка накренясь, на одном полозке
салазки скользят – по наклону колена…

А впрочем – холма. За оградой – зима.
Россия. Провинция. Все по порядку.
Высоким сугробом засыпало грядку,
но в эры смещенье не верит Фома.
Конвульсии плоти и ступор ума.
Овчинкою небо и – облачко всмятку…

Бессмертная летопись. Список чудес.
Ярится дыра в полосе окоема.
Кирилл и Мефодий, Фома и Ерёма,
да путает строки шелковые бес.
Детишки на елку, старушки – в собес,
а ветер – в разверстье дверного проема…

Европа, Россия, двухтысячный год.
Грядет апокалипсис. В мире неладно.
Терзаться – не в фазу, сколоться – накладно.
Посев изобилен, да вылущен всход,
безрог и бесхвост генетический скот,
в томлении Минос, в тоске Ариадна:

вода, углеводы, белки и жиры –
слоеное тесто крутого замеса,
в пекарне звучит погребальная месса,
и пекарь выносит святые дары
(свистят килобайты, роятся миры,
аукаясь с нежитью мертвого леса) –

просвира, порфира, животный белок,
две меры химеры, три литра селитры,
кармин – эрогенная зона палитры,
обрюзгшая кисть – непристойности клок –
гомункулус выпал в осадок «ин витро!» –
струна отзвенела, отпущен колок…

Россия, провинция, просто зима.
Грядет Рождество. Апокалипсис близко.
Гармошкой морщит горизонта кулиска.
Не мытарю выпало подать взимать –
сам-друг расплатись за отца и за мать.
Красотка-лебедка, да бубликов снизка,

но вертится, крутится яростный диск!
Безжалостно кольцами стиснуты пальцы,
крутые ноли – лежебокие пяльцы,
гудки позывные и зуммера писк –
не дядей предъявлен ответчику иск,
не перьев в бумагу внедряются жальца!

Сменяются ветры, рядится покой
в фальшивый наряд телефонного списка.
Возможно вполне, что закралась описка
в лакуну меж небом и первой строкой.
Тик-так, болтовня, пересуды в людской.
Орудия вечности – ложка да миска.

Кольца необрывность и призраков мощь
мне сдавит виски, как тиски байонета.
Я вовсе не та. И, тем паче, не эта.
Я воду тяжелую в ступе толочь
не в силах. Подите из комнаты прочь –
на реверсы створок наложено вето:

грядут перемены! Окончен урок,
закрыты тетради и спрятаны перья.
Углов сопряженье грозит из задверья,
и прячет учитель ключи под порог –
знать, отрокам юным ученье не впрок,
чернильные кляксы в трясине межэрья:

сословий соплодие, завязь толпы,
порок – добродетель, грехи – покаянья,
энергия инья, энергия янья –
перо для перины, порог для стопы,
плодятся скопцы, созерцая пупы –
искусство ваяния благодеянья…

С меня не убудет. Пустая возня
с рейсфедером, полным не туши, но яда.
Кикимора, грида, сильфида, наяда,
и мечутся литеры, сталью звеня,
от радуги рая до айсберга ада.
Ни сада, ни меда, ни дров, ни огня…

Рассвет растекается над простыней,
восходит светило над створкой буфета,
на плоскости пола, на пашне паркета
щетинятся тени бесплотной стерней,
но это... А впрочем – давай по одной! –
Без бойкого звона. Такая примета...

Нетронуты веки, невыщерблен рот,
обетом нетления тронуты губы.
Стекает на крепы из раструба тубы
Шопен, монотонный как грезы сирот.
И полон созвездий реликтовый грот.
Что мы – Кукловоду? Что нам до Гекубы?

Закат опускается на полотно
небес. Раздвигаются петли и створы.
Радетели крадучись входят как воры,
воители тихо уходят на дно
и радужной пленкой всплывает пятно:
пустые слова. Суета, разговоры… –

Простится, забудется. Хмелем – в вино,
в межоблачье – дымом, в межречие – пылью.
И тянет десницу свою гамадрилью
в приветствии дружеском Вечность. Одно
– неловкое! – слово якшается с былью,
другое – проворное – с лжой заодно…

Объем треугольника!.. Площадь угла!...
Развертка поэмы и карта романа.
В меню ресторана – небесная манна,
в реестре хранилища – пепел и мгла.
Дорога меж тени и тьмы пролегла.
Тропа – меж пелен белены и дурмана...

_________________________
© Огнева Нина Сергеевна
Почти невидимый мир природы – 10
Продолжение серии зарисовок автора с наблюдениями из мира природы, предыдущие опубликованы в №№395-403 Relga.r...
Белая ворона. Сонеты и октавы
Подборка из девяти сонетов. сочиненных автором с декабря 2022 по январь 2023 г.
Интернет-издание года
© 2004 relga.ru. Все права защищены. Разработка и поддержка сайта: медиа-агентство design maximum