Тоталитарные системы и их лидеры, и та дьявольская жестокость мира, которая их породила, принесли миру огромное зло в том числе тем, что распространили повсеместно характер отношений в духе "функциональных интровертов". Человек воспринимает себя в отношениях с внешним миром как функцию, он может быть добросовестен, как это понимает, мил, образован, но человеком он сам себя не считает или считает не вполне, и не считает для себя нужным нести какую бы то ни было ответственность за человечность в себе, за человеческое в своем облике.   Если кто-то растрогается и увидит в нем человека, - допустит такую фамильярность и вмешательство в частную жизнь, - то будет жестко осажден, а то и жестоко наказан по законам, правилам и понятиям локальной управляющей канцелярии, или же глобализированного канцелярского слоя, касты и субкультуры поведения.

  Это хамство, гнездящееся где-угодно, от фундаменталистских и национал-шовинистических режимов до субкультур с либеральным стандартом, которое как раз в глобализированном и "либеральном" стандарте поведения заметил, если я не ошибаюсь, Зигмунд Бауманн, способно как бы на ходу и "налегке" ввести человечество в новую глобальную катастрофу.

     ... Сталин ведь когда-то звонил Пастернаку "по делу", и бросил трубку сразу же, когда тот попытался начать более широкий разговор, - "о жизни и смерти"

*  *  *

   Часто встает вопрос: в чём верить тирану, а в чем - нет? Я примерно так отвечу. Если он обещает войну, преследование, конфискацию, обман - скорее верить , потому что, даже если он сам этого всего не очень хочет, его система именно на это настроена. Если он, не обещая изменить всю свою систему, в ее рамках обещает мир, относительное благополучие, свободу, возможности, законность, электоральные успехи - скорее не верить, потому что, даже если он хочет именно так, вся система с низу до верху заточена на другое 

*  *  *

   Номенклатурно-кастовый режим личной власти - реальная общественная проблема, все остальное - результат. И сфокусированный на тактических обстоятельствах ход мысли всякий раз будет тем или иным самообманом.

К величайшему сожалению, - БУДЕТ.. Будет суета "кого сняли - кого назначили", будет чепуха споров за чашкой и рюмкой на тему "а у кого больше шансов выйти во второй тур в таком-то году, у этого или у этого". Будет очередная служащая самоутверждению телезрителя интерпретация телевизионных говорящих голов как своих добрых знакомых "этот симпатичный, он не подведет, а тот какой-то не такой". И т.д.

   Что делать... Постсоветское общество, суетливое разорванное и инфантильное сознание, порой прячущееся за "приличным поведением" на школярском уровне, которое, кстати, не понимает, что тактика должна служить стратегии, а не наоборот. И у этого сознания есть свое очарование, которое многих в мире заводит в болото. 

*  *  *

   Типаж общественной позиции и социального поведения воспитанного на функциональном отношении к жизни жителя мегаполиса - это участник ролевой игры с ее особенностью презрения к реальному человеку, И это - будь то провластное поведение или оппозиционное, – всё равно ролевая игра, человек как бы смотрит на самого себя в телевизоре. 

*  *  *

    Язык имеет две функции: коммуникации и формирования образов. Любой, русский в частности. Есть личностные, социальные и региональные особенности того, какая функция преобладает. Можно быть, наверное, поэтом-лириком, плохо умеющим строить повседневное межличностное общение не только по психологическим причинам, но и в силу недостаточного владения соответствующим такому процессу инструментарием языка и его интонаций. У такого человека есть чувство языка, и изъян в коммуникации он может при желании преодолеть. И, наоборот, - по хорошему разговорнику при "погружении" можно здорово выучить свободную коммуникацию даже очень высокого содержательного уровня, но остаться начисто лишенным умения, чувства формирования образа, любви и уважения к этому процессу. В этом случае может отсутствовать чувство жизни вообще, и чувство языка в частности, и преодолеть такое отсутствие будет куда как трудно. 

    Деление может быть плохо видно, но оно есть и оно не описывается примитивными критериями, к примеру, грамотности и формального образования. Можно быть малограмотным и не получившим образования, но "творцом образов". И можно пройти образованческие университеты, и остаться трудно преодолимо носителем лишь коммуникации. И в каждом из нас проявляется в разных ситуациях то одно, то другое. В поверхностных ситуациях мы "коммуницируем" хотя внешне можем болтать много слов, в более глубоких - создаем образы и всерьез общаемся, хотя и слов можем при этом употреблять мало.

    Беда, если чем-то руководит человек, оставшийся на уровне функции, и, в частности, использующий язык лишь функционально-коммуникативно. 

    В России присущий в той или иной степени всему на Земле дуализм между делом и практикой, между образом и функцией, романтикой и реализацией - исторически несет на себе отпечаток крайней трагичности и брутальности. Мир русской свободы, поэтичности, демократизма, “всемирного соления за всех” как значимое культуральное и социальное явление планомерно уничтожен, планомерно сохранено иное - результат альтернативной традиции канцеляризма и корыстолюбивого “интереса”,  скрытого, подчас глубоко зарытого кощунства, когда к святыне и к особо значимому относятся по жлобскому принципу “нужен - не нужен”. Это глубоко “не демократичная” функциональная надменность и кощунство, по сути своей - фашизм, маленький и большой.

    Я хорошо помню, как в студенчестве был в подмосковной деревне и завел разговор с почтенной женщиной о том, не сохранилось ли у них там каких-то церковных достопримечательностей. И она мне ответила, что у них была своя, чтимая у них икона Богородицы, и что во время немецких бомбежек 1941 года икону носили по всей деревне как последнее и единственное средство защиты, и что бомбы к ним не попали, ни одна, все цело осталось. Я не задумываясь, сразу же спросил: “А где икона? Сохранилась ли?” Ответ был такой, от которого я до сих пор вздрагиваю. Ровным голосом, без какой бы то ни было аффектации в ту или другую сторону, человек говорит примерно так: “Как закончилось, она уже больше не нужна стала. Мы из нее стол сделали. Вот там во дворе.”

  (Совсем вчерне замечу, что чем-то таким же в кругах моих внутренних ассоциативных связей - извините - у меня связывается порядок при канонизации святых новомучеников и исповедников придавать критически важное, опорное значение документам НКВД.) 

    Нужна - не нужна, - икона, человек, искусство, образ, слово, Бог.

  Бессмысленно заниматься чем-либо, что не направлено на разрыв этого фашизоидного порочного круга.

* * *

   Россия 1917 года была в малой степени христианской страной, а ее церковные институты, несмотря на их огромный исторический масштаб, в общем и в частном мало звали к покаянию в том плане, в каком это было необходимо. В государстве и церковных институтах доминантными были дисциплина и связанное с ней "личное благочестие", а, поскольку с этим множество людей были внутренне не согласны, но при этом не только совершенно не знали, что делать, но и в обыкновении не сильно хотели знать, то в них вскипало "протестное хамство", спутанная реакция, ведущая в никуда, точнее - известно, куда... Политики февраля были спонтанными технократами, они полагали, что достаточно будет с умом, без очевидного вздора эпохи Николая Второго управлять многомиллионными массами и потоками людей. и дела пойдут в правильном и лучшем направлении. Вопросы нравственности и общего раскаяния они не ставили, они были далеки от этого. Речь шла о реформе, даже в церковных институтах речь шла о реформе, а не о плаче по поводу фарисейства и немилосердия на фоне тяжко падения всех нравов и всей нравственной атмосферы. На фоне этого смогли вырвать победу кровавые заговорщики-популисты самого опасного плана: те, кто связал психологический запрос на оптимизм с массовым насилием и сознательным обманом, - вначале "умеренные" и "ответственные" идейные Ленин, Троцкий, Бухарин, потом носитель тирании Сталин. Могло случиться иначе? - Да, могло, ответственность большевиков, и уж особенно ответственность лично Сталина огромна, не измерима взглядом обычного человека. Грешно жестоко корить тех, кто своей сумбурной недальновидностью и нравственной близорукостью, своим наивным народничеством и прогрессизмом не смог этому противостоять и потом потерял все: будущее, страну, очень многие - жизнь. Трудно винить сегодняшним взглядом назад и правых авторитарных деятелей с их жестокой силовой самоуверенностью, толкавшей многих влево. Но надо напоминать, что попытка видеть политическую деятельность, управление государством как что-то, стоящее отдельно от проблем нравственности и идей, таит в себе огромные риски и дает дорогу многим соблазнам, которым достаточно одного какого-нибудь момента успеха, чтобы принести нечеловеческую жестокость и искушения. 

     Отречение Николая Второго было нелегитимным, само предложение ему его подписать было юридически ничтожным и ошибочным. У Временного правительства не было стратегии, те, кто довольно спонтанно, исходя из общих соображений о благе, выработал, линию "февраля 1917 г.", переоценили свои возможности недооценили очень многое: Германию, для которой все средства были хороши, фактор беспорядка, высокую вероятность заговора, а главное - фактор злой воли, озлобления, мстительности.

    Действовать в феврале 1917 г. надо было иначе.

   Вот так, - ни много, ни мало.

   Одна только есть проблема с этим радикальным выводом, относящимся к сфере политической и правовой истории. Он возник постфактум. Его стали делать вслед событиям. Лично я придерживаюсь такой точки зрения, особенно сейчас. Но прилагать этот вывод напрямую к ситуации февраля 1917 г. совсем не корректно. Все участники процесса действовали внутри совершенно конкретных обстоятельств. Если бы их ошибки были от дерзости и гордыни, если бы они переламывали через колено ситуацию, имевшую очевидную альтернативу их действиям, то тогда мы имели бы право говорить сейчас в первую очередь об ошибке выбранного "маршрута", о государственной измене и т д. И тогда мы хорошо знали бы принципиальных противников "февральской идеи", серьезныхё6 ответственных и не маргинальных. А таких, кажется, не было на тот момент. Национальный и мировой консенсус признал Февраль. В этом - фактор его печальной легитимности. Я (я – заметьте!) считаю, что действовать надо было по-другому, что надо было объявить созыв Учредительного собрания без немедленного отречения Николая. Я (я!) думаю, что тогда получилось бы лучше. Но, по секрету говоря, у меня нет гарантии, что я не ошибаюсь, что владею верной исторической альтернативой истории XX века. А одно в любом случае неоспоримо: идея Учредительного собрания висела в воздухе, и ее объявление в такой или в другой форме было неизбежным. Это должно было произойти без фатальной небрежности, с применением нравственного, правового и политического перфекционизма, но такое тогда совсем не было принято. 

    Объявление Учредительного собрания в феврале 1917 г. должно было стать точкой относительно легитимного "перезапуска" российского государства сто лет назад. Такой точки мы не имеем до сих пор. Можно было легитимизировать советскую конституцию путем ее многочисленных преобразований и государственного раскаяния в совершенном зле - на основе того факта, что при ней жили поколения, советское государство (СССР и республики) были по факту признаны всем миром, что СССР внес основной вклад в победу над нацизмом, что он и ряд республик стали соучредителями ООН. Можно было так сделать: сказать, что большевики уничтожили Учредительное собрание, это крайне плохо, но вот мы уже крайне долго живем в парадигме Советов, и будем идти от того, чтобы ее преобразовывать. Но импульс импровизации с целью самоутверждения засалил в 1993 предпринять шаги, из-за которых мы имеем сейчас политическую систему, глава которой имеет власти намного больше, чем Николай Второй. Приходится теперь исходить уже из этого. Это почти что тупик для любых преобразований: новая революция сделает, очень вероятно, еще хуже. Но есть одна возможность и обязанность: говорить. Для эволюционного перезапуска государства очень важны не столько действия, сколько символы и оценки. Не надо в практическом и немедленном смысле, требовать того, что было упущено сто лет назад, - это очень дурной вкус, показывающий безответственность. Но напоминать надо. Тогда, может быть, будет найден и практический выход из лабиринта нашей истории. К слову, - балтийские государства, когда настала им пора восстанавливать преемственность с утраченным, они символически проголосовали за возврат нормативов 1918-20 г.г., и тут же перешли от них к временным нормативам, осознанным на советских законах, потому что это был единственный способ соединить исторический идеализм и практические возможности жизни других людей в абсолютно другой эпохе

__________________________

© Коган-Ясный Виктор Валентинович