У многих незрячий человек ассоциируется с тяжелой судьбой, безработицей или даже со сбором милостыни в метро. В городке Медно, что находится в Брестской области республики Беларусь, живет Николай Апанович, который своим примером показывает, что жизнь незрячего человека может быть полноценной, наполненной радостью и смыслом.

    Николай родился обыкновенным ребенком, но постепенно зрение начало падать, и к 1998 году он полностью ослеп. Но это его не сломало. Он получил среднее образование, поступил в вуз, а затем устроился на работу. Николай уже 10 лет трудится в обычной школе учителем истории и обществознания. Сам называет себя оптимистом по жизни, но при этом очень вредным. Глядя на него, сложно думать о тяжелой доле слепых. Даже о непростых моментах в своей жизни он рассказывает легко, с улыбкой. 

    — В 2000 году я пошел сразу в одиннадцатый класс, сдав экстерном экзамены за десятый. 

    — То есть, уже не видя, вы закончили обычную школу, где учились вместе со зрячими детьми? 

    — Да. 

    — Сложно было? 

    — Нет. Мне учеба как-то легко давалась. Со всем, что связано с обработкой информации, причем неважно, по гуманитарному или математическому направлению, я всегда справлялся без особых проблем. 

  — А как Вы выполняли письменные работы? Ведь тогда, наверное, компьютера у Вас не было, а систему Брайля (рельефно-точечный шрифт для слепых) Вы вряд ли успели изучить. 

   — Брайль я знал: изучил самостоятельно. Но в школе в основном спрашивали устно. Математику решал в уме: те же логарифмы, интегралы. Сейчас уже, правда, совсем ничего не помню, но тогда решалось нормально. На предметах, связанных с языками, спрашивали, как пишется слово, в каких случаях употребляется то или иное правило. Если были нужны сочинения или изложения, то мне помогала младшая сестра, которая в 11 классе училась вместе со мной. 

   — Вы говорите, что самостоятельно изучили шрифт Брайля. Как это произошло? 

    — Я не сразу об этом узнал. В 1999 году я заехал в брестское отделение БелТИЗ (общественное объединение слепых, аналог ВОС), где мне рассказали, что есть такая система. Я заинтересовался, спросил, что это такое. Тогда мне дали прибор для письма и букварь. А дальше разбирайся, как хочешь. Сначала у меня ничего не получилось: я не понял, в чем суть. Потом как-то делать было нечего, и я сел и за вечер разобрал брайль. На следующий день его основательно закрепил – и всё. 

   — То есть вам дали учебник по шрифту брайля, напечатанный этим же шрифтом. А как Вы поняли, где какая буква? 

    — Нет, там был не учебник, а букварь. Я не знаю, как сейчас, но в старых азбуках было так: например, напечатана стандартная буква «А» (напечатанная рельефным способом), а рядышком точками было выбито шеститочие, после которого была брайлевская буква «А». 

   — А насколько вам сложно было привыкнуть к новой жизни, жизни без зрения? Много ли потребовалось времени для адаптации? 

   — Я бы не сказал, что это было для меня психологической травмой. Но изначально какие-то психологические загоны, конечно, были, потому что всё-таки тогда у меня был переходный возраст. Я сейчас это всё понимаю. Но тогда всё воспринималось по-другому. Но как-то так получилось, что особо и времени не было загоняться. У меня есть два брата, две сестры, мама, которые не давали скучать и загоняться. 

    —А почему вы пошли работать именно в школу? 

 — Я закончил исторический факультет Брестского государственного университета. И когда я учился, я проходил практику в городских школах, где мне нужно было работать с детками. Мне это очень понравилось. А когда мы учились еще в десятом классе, так получалось, что я больше общался с младшими, но при этом был уже относительно взрослым. (Когда я закончил 11 класс, мне было уже 18 лет). То есть тогда я имел уже более зрелый взгляд на всё. Кроме того, у меня были авторитеты, на кого бы хотелось равняться. У нас было много учителей, многие из которых уже, к сожалению, на пенсии, но каждого из них вспоминаешь с теплом. Людмила Александровна Плакунова, которая вела русский язык и литературу и была нашей классной руководительницей; Анна Ивановна, которая так преподавала математику, что у нас не было таких, кто бы не понимал её; мой коллега Пальчук Андрей Петрович, который физику, математику, астрономию объяснял так, что невозможно было не понять предмет. То есть были люди, на которых хотелось быть похожим. 

   — Университет, потом школа — это не из разряда «куда пришлось, туда и пошел», а сознательный выбор, да? 

   — Да, я до сих пор ни капельки не жалею, что пошел работать в школу. Мне работа приносит максимум удовольствия и позитива. 

   — А сложно было учиться в университете в то время, когда опять же не было компьютеров? 

   — Я сам живу в городке аг. Медно, у нас такое понятие – агрогородок. Это где-то в 30-40 километрах от Бреста. Поэтому, когда учился, я жил в общежитии университета. У ребят была своя работа, свои занятия, и не всегда они могли помочь мне, особенно в сессионный и предсессионный период. С этим было напряжно чуть-чуть. Но в основном всегда были люди, которые помогали, которые читали учебники, потому что озвученных книг по этой тематике было довольно мало. В то время мне было жалко моего двоюродного брата, который садил голосовые связки, потому что приходилось записывать мне на диктофон учебники. У меня сложностей, как таковых, не было. Были сложности у тех людей, которые меня окружали, потому что я их напрягал по чуть-чуть. 

   — Ну, значит, с коллективом у вас сложностей не было, раз у вас получалось их напрягать. 

   — Да, с коллективом сложностей не было абсолютно. Меня окружали симпатичные, добрые люди. Прошло уже 10 лет, как мы закончили университет, но с многими до сих пор мы поддерживаем отношения: дружим, общаемся, созваниваемся, встречаемся. 

   — Незрячий человек пришел работать в обычную школу. Как это воспринималось? Были ли проблемы с практикой, а потом и трудоустройством? 

     — Это воспринималось нормально прежде всего потому, что я пришел в ту школу, в которой учился. Там уже знали, какой я есть. Поначалу, конечно, было трудно с документацией: толком не знаешь, что, где, как. Но коллеги всегда помогали. Например, незрячему человеку нереально работать с журналом. Тут в любом случае надо с кем-то договариваться. Поэтому за меня журнал заполняет мой коллега. 

    — Часто можно услышать, что незрячему очень сложно устроиться на работу. Особенно это мнение распространено у жителей Беларуси. На Ваш взгляд, насколько актуальна эта проблема, в частности, в Вашей стране? 

   — Мне кажется, что здесь всё субъективно. Это зависит больше не от работодателя, а от людей, которые устраиваются на работу. У меня есть знакомые, которые изначально имели завышенные ожидания. Они не желали зацепиться и идти дальше, достигать чего-либо, а бросали, если что-то не нравилось. А уже в дальнейшем найти работу не получалось. На любой работе на тебя должны сначала посмотреть – неважно, зрячий ты или незрячий. Ты должен пройти некий отборочный этап. Коллектив смотрит, можно ли тебе доверять, как ты справляешься со своими обязанностями. Любому начальнику и руководителю не нужны работники, которые хотят максимум, а делают минимум. 

   — Но ведь известно, что часто отборочный этап заканчивается, когда человек заходит в кабинет, а работодатель или сотрудник отдела кадров, видя незрячего, говорит: «Вы не сможете выполнять эту работу». Зачастую даже нет фразы «Мы вам позвоним». 

   — В таких случаях надо доказывать, аргументировать, объяснять, что вы действительно не сможете делать какие-то вещи, но при этом вы готовы обсуждать и договариваться. Нужно рассказать, что вам помогут вести документацию, выполнять еще какие-то манипуляции. В девяноста процентах случаев всё зависит от самого человека. Например, когда я устраивался на работу, мне нужно было проходить медико-реабилитационную комиссию. И там было очень трудно доказать, что я смогу выполнять свои обязанности. В первый год, когда я проходил эту комиссию, мне разрешили работать только на полставки, потому что они сомневались, что я справлюсь. Я решил, что обращусь к ним вновь и докажу обратное. И я пришел через год, прошел эту медико-реабилитационную комиссию, и мне дали возможность работать без ограничений. Никогда не нужно отчаиваться. Не получилось один раз — нужно пробовать еще. 

    – А как вы работаете в классе, когда нужно что-то написать на доске, работать с картой, если мы говорим об уроке истории? 

   — Доску я практически не использую. Если нужен какой-то наглядный материал, я распечатываю информацию на компьютере и раздаю ученикам. А что касается карт, то я до сих пор помню, где что находится. Если ребенку нужно найти какую-то точку на карте и он указывает на нее, я спрашиваю, что расположено рядом. Если он называет те города, населенные пункты, реки, которые находятся рядом, то видно сразу, что человек справился. А оценки в журнал у меня выставляет ответственный ребенок. 

    — А что самое сложное в вашей работе? 

    — Хороший вопрос. Не знаю. В общем, у меня никаких сложностей нет. 

    — То есть все просто? 

   — Нет, я бы не сказал, что всё просто. Наверное, дело в том, что есть уже определенный опыт. Например, готовиться к занятиям уже не так сложно. Есть уже определенный выработанный путь. Используется та же самая информация, которая была в прошлом, позапрошлом году. Кроме того, многое сейчас можно найти в Интернете. То есть с доступом к информации сейчас нет никаких сложностей. А дети ведут себя относительно нормально. 

    — Тогда что больше всего нравится в этой работе? 

  — Когда ребята, с которыми ты работаешь, достигают каких-либо результатов. От этого получаешь истинное удовольствие. Очень радует, когда дети растут, работают над собой, когда они чего-то достигают, чего-то добиваются. Или когда я им задаю какие-то тематические сочинения и вижу, что дети сами их писали. И у них иногда такие красивые сочинения получаются, что я показываю их коллегам, чтобы они видели, какие классные вещи могут написать наши ученики. 

   — А как они вам пишут сочинения? 

   — Они сами пишут, сами читают вслух в классе. 

   — То есть у Вас нет задачи проверять орфографию и пунктуацию? 

  — Да, именно само содержание. Даже если бы я видел и проверял эти сочинения, я бы не снижал оценку за ошибки. 

  — А как ученики воспринимают ваш недостаток зрения? Не пытаются списывать, пользуясь тем, что вы не видите? 

  — Когда приходишь в первые дни работать с маленькими детками (пятый, шестой, седьмой классы), очень редко, но бывают – не сказать, что проблемы, но некоторые особенности. Например, дети ходят по классу, думая, что человек не видит, и значит можно ходить. Они не понимают, что, кроме зрения, есть ещё слух. При этом дети часто сами успокаивают своих одноклассников: «Сядь, не ходи» и т.д. Но это продолжается буквально один-два занятия, пока они не привыкнут к ходу урока, к тому, как я работаю. А в дальнейшем уже таких проблем вообще не возникает. 

  — Вы в начале урока заявляете, что Вы не видите? 

  — Нет, они все прекрасно знают. Я не концентрирую внимания на том, что не вижу. Просто объясняю, что можно, что нельзя, как проходит мой урок. Например, я прошу не поднимать руки, если ребенок хочет что-то сказать, а просто называть себя. Конечно, когда приходишь в новый класс, поначалу бывает сложно, так как я не знаю всех по голосу. поэтому я прошу каждый раз представляться. Но это только в первое время, потом я уже различаю всех по голосам. 

   — Не было ли у кого-то из детей страха по отношению к Вам из-за того, что Вы не видите? 

   — Нет. Если, например, кто-то видит, что я иду куда-то не туда (неважно, первый, второй, третий класс, девятый, десятый, одиннадцатый), в любом случае – подойдут и спросят, нужна ли какая-либо помощь. Страха у них абсолютно нет перед тем, что я что-то не вижу. 

   — А был ли у вас опыт работы с незрячими детьми? 

   — Нет. 

   — Как складываются отношения в коллективе? 

   — Замечательно. И это в самом деле так, я ни капельки не кривлю душой. У меня практически со всеми дружеские, позитивные отношения. 

   — А чем занимаетесь, чем увлекаетесь? 

  — Из хобби — это гитара, компьютер, музыка, различные музыкальные инструменты. Чтение в больших количествах. Читаю книги различной направленности, начиная от исторических произведений, заканчивая альтернативной историей или фантастикой. 

    — А как у Вас с личной жизнью: есть ли семья, дети? 

    — Детей нет, есть жена Татьяна, тоже не видит. Встретились на «Эрудите». Это интеллектуальная игра, аналог «Что? Где? Когда?». Она была конкурентом в команде. Услышал голос – и всё... 

   — Наверняка у Вас бывают и тяжелые моменты. Что вам помогает быть таким позитивным, оптимистично настроенным? 

  — Закройся где-нибудь, возьми гитару в руки или гармонь, поиграй что-нибудь грустное, тоскливое – для себя. Выплесни этот негатив, чтоб никто не слышал. Или включи какую-нибудь печальную песню. И таким образом практически все эти негативные эмоции уходят. К тому же мне особо некогда грустить. Меня окружают замечательные люди. У меня есть дело, которым я люблю заниматься. У меня есть любимая работа. У меня есть любимая жена. Когда тут грустить? 

___________________

© Нуруллина Алия Илхамовна