 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
Воспоминания - это рай, из которого не выгоняют Михаил Булгаков
Лирическое отступление или австралийские зарисовки Сейчас, когда в Одессе весна в разгаре, в Антиподии – австралийская осень. В этом году она отмечена многими необычными событиями. Компания «Мерлин–алмазы», впервые в истории Австралии, нашла очень редкий синий алмаз. Эта же компания установила рекорд, вошедший в книгу рекордов Гиннесса, добыла самый крупный алмаз в стране, более 104 карата, который был продан за 25,4 млн. долларов. Но не только алмазами славится Австралии. В Мельбурне 10 марта в 10-й раз состоялся «голый велопробег», в котором приняли участие сотни энтузиастов, представители натуристических клубов. Добившись официального разрешения властей, голышом проехали по одной из самых оживлённых и живописных трасс города, вдоль морского побережья. Необычное зрелище, совершено нагие велосипедисты и велосипедистки. Этим демаршем они пытаются привлечь внимание тех, кто не считает велосипедистов равноправными участниками дорожного движения. Не думаю, что изменится отношение к ним как участникам дорожного движения, но внимание к себе они привлекли. Зрители провожали их овацией. В Сиднее, в эти же дни состоялся голый океанский заплыв. Сотни желающих. Каждый удивляет, как умеет... А на севере Австралии осень не столь благосклонна. Разрушительный циклон, с ласковым именем «Дебби» сносил крыши домов, валил деревья и столбы электроснабжения. Проливной тропический ливень, вызвал наводнение во многих городках северной Австралии. Пришлось эвакуировать людей. Крокодилы заползали на фермерские участки. И их количество утроилось за последние несколько лет. Молодые крокодилы длиной до 3х метров очень агрессивны, опасны для людей. На фоне этого с улыбкой можно воспринять рассказ, опубликованный в австралийской печати, о происшествии с супружеской парой Билл и Норма Макконнел. Воскресным утром, под шум дождя, они нежились в постели, когда раздался грохот разбитого окна. Огромный кенгуру, спасаясь от урагана, протаранив стекло, приземлился прямо в постель к супружеской паре, едва не задев лицо женщины. Выскочив из постели, носился по дому, вызвав шок у хозяев. Опомнившись, Билл, схватил стул и бросился за нарушителем. Кенгуру, круша всё на своём пути, – бытовую технику, мебель, пытался вырваться на свободу. Устав от погони, уселся было передохнуть, но в это время, увидев открытую дверь в сад, бросился наутёк. В несколько прыжков перемахнув двухметровый забор, зверь скрылся в прилегающем лесу. К счастью, никто не пострадал. А у нас в Мельбурне, и его окрестностях, царит золотая осень во всей красе зелено – жёлтой – пунцовой роскоши.
Я люблю это время года больше всего. Погода очень похожа на «бабье лето» в Каролино-Бугазе, в предместье Одессы, где у нас была дача. Температура в Мельбурне +22 +24С. Море, ещё не остывшее от летнего зноя. Прошла отпускная пора, пляжи немноголюдны. Утром отправляюсь на берег моря. Медленно иду вдоль пустынного берега. На горизонте голубизна неба сливается с бесконечной морской гладью. Паруса – крылья любителей серфинга, словно гигантские бабочки, подгоняемые морским бризом, исполняют замысловатый танец. Прихожу к облюбованному месту среди скалок, укрывающих от чужих взглядов. Ложусь на тёплый янтарный песок, он податливо принимает очертания тела. Безбрежное голубое небо, белоснежные облака, словно в рисованном мультфильме приплывают надо мной, принимая причудливые очертания невиданных зверей. Слышен только шелест набегающей волны, крики чаек и гудок морского лайнера «Королева Елизавета» на горизонте, покидающего Мельбурн во время кругосветного путешествия. Прекрасный поэт, одессит Юрий Михайлик, живущий в Сиднее, с присущей ему самоиронией, посвятил Австралии поэму, великолепно передав в ней наш эмигрантский дух. Строки из этой поэмы посвящённой Австралии, написаны в те времена, когда в Австралии занимающей территорию почти равную Европе, проживало всего 18 миллионов «свободных граждан». …Теперь здесь восемнадцать миллионов свободных граждан дружно жарят мясо, и суточный расход вина и пива впадает в…. А впрочем, кто открыл и что открыл – вопрос. В любых свершеньях имеется предвестник и предтеча, предшественник, свидетель дежа–вю, и то, что называют океаном, у берегов обычное простое море. Тасманово, допустим. Эмигранты его считают Тихим океаном. На меньшее ребята не согласны... ...А время летит незаметно, солнце уже в зените и его жар ощущается даже под огромным зонтом. Пора отправляться домой, где меня ждет всезнающий компьютер, и погрузившись в машину времени – память, продолжать рассказ о прошлом, в первую новогоднюю ночь, наступающего 1945 года, после возвращения в Одессу из эвакуации. Победа 1945 – год, вошедший в мировую историю, в мою детскую жизнь далеко не детскими событиями и воспоминаниями. В новогоднюю ночь наступающего 1945 года, я впервые был допущен к праздничному столу, где собрались друзья родителей. Запомнились счастливые минуты в моей детской жизни, когда отец накануне принёс в дом новогоднюю ёлку. Проснувшись, утром, первого января, с наслаждением вдыхал аромат свежей хвои, в утренних сумерках, любовался таинственным мерцанием довоенных елочных украшений. Зверюшки из раскрашенного папье-маше, дирижаблики из стекляруса, блестящие разноцветные шары, купленные родителями на блошином рынке Староконного базара у пожилой женщины, где в доме, по всей вероятности уже не для кого было ставить ёлку. ...Шёл четвёртый год самой страшной, изнуряющей, кровопролитной войны. И действительность постоянно напоминала об этом. Не было ни одной семьи, не испытавшей горя от потери близких, от голода, от военного лихолетья. Бесспорно, страшнее было тем, кто сражался на фронте, для них, каждый день мог стать последним. И трагедию от потери близкого человека моя семья пережила, в тот день, когда вся страна узнала о Победе. В доме моего деда, на ул. Советской Армии, 33, висевшая на стене черная картонная тарелка радиопередатчика, никогда не умолкала. В 12 ночи передачи заканчивались, играл гимн. Утром в 6 утра все с нетерпением ждали сообщения с фронта. И вдруг в ночной тишине, с 8 на 9 мая, в 2 часа ночи, по московскому времени, население страны было разбужено голосом Левитана: «Работают все радиостанции Советского Союза. Великая Отечественная война победоносно завершена...» Ликующие люди прямо с постели выбегали во дворы, выходили на улицы. Целовались, обнимая и поздравляя друг друга, с трудом понимая реальность происшедшего. В эту ночь уже никто не ложился спать. Наступило утро 9 мая. Обычный рабочий день. Во дворе появился почтальон, бывший солдат, потерявший на фронте левую руку. Пустой рукав гимнастёрки заправлен за ремень. Он подошёл к квартире, где жили дедушка и бабушка, постучал. Когда дед открыл дверь, почтальон, не поднимая головы, молча вручил конверт и быстро ушёл. Дедушка, обрадовавшись, какой замечательный подарок, – письмо, от старшего сына Лёвы, пришедшее в день Победы. Разорвав конверт, достал стандартный бланк, и в одно мгновение он словно стал ниже ростом, кровь отхлынула от лица. До конца не осознавая прочитанного, сгорбившись, опустился на стул, оцепенело смотрел на лист похоронки. Буквы расплывались, спазм сжал горло, теряя сознание, стал медленно сползать со стула. «Ваш сын Лев Абрамович Буркун геройски погиб во время штурма Берлина...». Дед тяжело переживал потерю. После второго, инсульта он в 68 лет ушёл из жизни. Для меня это был страшный удар. Я его очень любил. Так 9-го мая, когда вся страна ликовала, радуясь Победе, стал траурным днём в моей семье. И каждый год 9 мая бабушка зажигала свечу. Я видел, как её губы беззвучно шевелятся в поминальной молитве. В 90-е пытался найти следы моего дяди. На мой запрос, к сожалению, получил только короткую справку. «Старший сержант, Лев Абрамович Буркун, пропал без вести во время боёв на подступах к Берлину». Война, всегда ассоциируется со словом смерть. Но ещё большую боль и скорбь ощущаешь, когда гибель солдат – жертва преступного произвола и беззакония высших чинов. Лев Буркун, один из многих, пройдя войну, не дожив нескольких дней до Победы, остался в безымянной могиле, в немецкой земле. Всё это по вине преступника Жукова и сталинской хунты, именовавшей себя «умом, совестью и честью эпохи», присвоившей себе право распоряжаться миллионами чужих жизней. Это на совести «маршала Победы» горы трупов, оставленные на Зееловских высотах на подступах к Берлину. Около 500 000 солдат и офицеров, не дожив нескольких дней до Победы, оставили сиротами своих детей, вдовами своих жён. Берлинская операция вошла в книгу рекордов Гиннесса как самое кровопролитное сражение в истории. Сегодня историки с горечью признают – «Это была Пиррова победа». Но в России не очень принято говорить об этом. Руководители страны не любят когда им напоминают о трагическом прошлом. Зачем вспоминать плохое? Да и кому нужна эта правда? И вновь Сталин в почёте. Он образец «фанатичного государственника», а сталинская власть – образец того, как можно управлять Россией. В духе времени его называют эффективным менеджером. А тогда, в ночь перед атакой хорошо укреплённых Зееловских высот, Жуков позвонил В. Чуйкову, находящемуся на НП армии, разразившись матом орал, что комкор предатель, изменник, что застрелит его собственной рукой, почему танки не идут в атаку. Перепуганный В.Чуйков, схватив трубку, истерично ругаясь, то же самое повторил комдиву Е. Марченко. Командирам не оставалось ничего другого, как выполнит приказ. И ТАНКИ ПОЛЕЗЛИ В ЛОБОВУЮ АТАКУ. Однако посылая свои войска раз за разом на погибель, Жуков решал не столько военную, сколько личную задачу: он понимал, что если промедлит, к Берлину раньше, чем его собственный фронт, выйдет 1-й Украинский фронт, ведомый Коневым. «Ошибок не было», – пишет маршал Победы в своих мемуарах о своих действиях. Действительно, какие могут быть ошибки у гениального полководца, четырежды Героя Советского Союза, заместителя кровавого Верховного главнокомандующего. Во время Потсдамской конференции глав трех союзных стран 17.07.-2.08.1945 г. Сталин с гордостью говоря о взятии Берлина, заявил: "…Чувствуется, наши войска со вкусом поработали над Берлином. Проездом я видел всего лишь десяток уцелевших домов". Я уже приводил высказывание писателя – фронтовика Виктора Астафьева, назвавшего Жукова и Сталина «преступниками, сорившими собственным народом». Не могу вновь не напомнить его слова: «…А между прочим, тот, кто «до Жукова доберется» и будет истинным русским писателем, а не «наследником». Ох, какой это выкормыш «отца и учителя»! Какой браконьер русского народа. Он, он и товарищ Сталин сожгли в огне войны русский народ и Россию. Вот с этого тяжелого обвинения надо начинать разговор о войне, тогда и будет правда, но нам до нее не дожить...» Мы дожили до этой чудовищной правды, но, к сожалению, не дожили до покаяния, до осуждения государством, своих преступников, как это сделал немецкий народ, осудив нацизм. Запретив законом нацистскую пропаганду. Нарушение этих законов строго карается государством. А Россия другая, у неё «особый путь», «Нам просто не повезло», «в России нельзя без репрессий, без сильной руки», «Лес рубят, щепки летят». И вместо осуждения и запрета, открытая пропаганда на государственных каналах деятельности компартии, её вождей. Фальсификация правды о войне. Вновь появляются памятники кровавому диктатору. Коммунисты гордо несут его портрет во главе колонны по Красной площади. Никто не ропщет, не возмущается. Глава РПЦ, господин Гундяев, в едином порыве с коммунистами вышагивает во главе крестного хода под хоругвями рядом с портретом Сталина, главного виновника безжалостного уничтожения православной церкви в стране. Коллаборационизм Нашими соседями в доме была дворник, тётя Нина. Её муж, дядя Коля служил в милиции, в звании сержанта. Детей у них не было. Очень часто Коля приходил после работы крепко выпивший. Реализовывал поговорку «Если бьёт, значит любит». Крики любви слышали все соседи. На следующий день, тётя Нина появлялась со следами любви на лице. Мой сосед, одногодок, Леня Ганелин, остававшийся в Одессе во время оккупации с мамой и бабушкой, отец погиб на фронте, рассказал мне по секрету, что дядя Коля и тётя Нина появились во время войны. Заняли квартиру расстрелянных немцами евреев. При румынах дядя Коля служил полицаем. Для меня, восьмилетнего, было загадкой, как полицай превратился в милиционера. Загадкой это и осталось. Однажды ночью Коля с Ниной исчезли, а в их комнате поселился новый дворник. Во время войны Одесса была в зоне оккупации румынских войск. В зверствах против еврейского населения они не уступали немецким фашистам. Создавали, и ликвидировали гетто, депортировали евреев в концлагеря по всей Трасистории, так называлась территория, где во время войны хозяйничала Румыния. К сожалению, эти факты в советское время всегда замалчивались. Советские историки имели обыкновение называть прежних врагов немецко–фашистскими оккупантами, никогда не упоминая Румынию, особенно после того, как она стала социалистическим государством, союзником СССР. Прежний враг стал социалистом и другом, поэтому замалчивались неприглядные эпизоды прошлого, факты об румынских оккупантах и их пособниках – коллаборационистах из местного населения. Я уже писал о трагической участи дедушки и бабушки. На расстрел в селе Мордаровка их вели соседи – полицаи. После расстрела заняли дом, присвоили имущество. Мою тётю выдал фашистам её соученик. Она попала в Освенцим. Правда, были и другие, те, кто в течение полутора лет прятал её в погребе дома, рискуя жизнью, деля с ней остатки хлеба. Когда советские войска освободили Одессу, в архивах Сигуранцы, было обнаружено более 52 000 папок, содержащих документы фашистского произвола местных властей, их зверства по отношению к евреям. Долгие годы все эти документы находились под грифом «СЕКРЕТНО». Сегодня огромный массив в виде микрофильмов хранится в Мемориальном музее Холокоста США, в Вашингтоне. Но большинство материалов находится в Одесском государственном архиве и ожидают своего часа. Побывав Одессе в 2004 г., я посетил городской архив. Сотрудники архива рассказывали, с каким трудом они спасали эти бесценные папки от плесени и мышей. Не скрою, самоё тяжелое впечатление на меня произвели сотни тысяч доносов и докладов местных осведомителей, адресованные румынским властям. Среди других, я наткнулся и на такой любопытный донос, в помощь властям, как распознать скрывающихся евреев: «Опознать, и засвидетельствовать еврея можно следующим образом: 1. По лицу и внешнему виду еврея; 2. По неправильной речи; 3. По имеющимся у него официальным документам; 4. По половым органам у мужчин». Ещё один любопытный документ, подписанный неким Валерием Ткаченко: «В подвале дома №13 по улице Тираспольской собираются жиды и ведут разговор о политике. И они говорят, что румыны и немцы стаканами пьют нашу кровь и что мы будем пить ихнюю ведрами. И Америка нам поможет». Вот, что пишет в своей книге «Одесса - величие и смерть города грёз» об этом периоде в Одессе Чарльз Кинг, проведший много времени в Одесском архиве: «Активный антисемитизм, страх перед возвращением советской власти, панический ужас перед доносами плюс алчность, зависть и неприязнь – всё переплелось в клубок мотивов действий одесских коллаборационистов». К сожалению, массовая паранойя, доносы и мания разоблачения, помноженная на антисемитизм, были сутью поведения многих жителей оккупированных территорий, привитые советским режимом, сталинским периодом. Велико было искушение донести на соседа, чтобы захватить квартиру, его имущество. Однажды мама, пришла домой очень взволнованной. На рынке встретила соседку из села, где жили родители. Она сказала, что видела их в селе. В воскресенье мама уже садилась в поезд, взяв меня с собой. Первым делом мы отправились в сельсовет. Председатель сельсовета узнал маму, он хорошо помнил её семью. Это его родители прятали мамину старшую сестру Маню в подполье своего дома. К сожалению, соседка ошиблась. Председатель рассказал о расстреле, дедушки и бабушки, повёл на место расстрела. Маме выдал официальную справку, где было указано, когда и где их расстреляли. Мы пошли к дому, где до войны прошло детство мамы. Там жила незнакомая молодая семья, недавно перебравшаяся из Ананьева. Когда мы вошли в дом, мама увидела шкаф, комод и письменный стол принадлежавший родителям. Хозяева объяснили, мебель осталась от прежних жильцов, у которых они недавно купили дом. Мама уговорила продать то, что ей было дорого как память, что напоминало ей родителей. В дальнейшем эти раритеты перешли ко мне. Отреставрированные, они украшали мою дачу. Уезжая, я подарил мебель моему другу, Валерию Мазурину. В его семье она хранится и сейчас. Школьная драма Для меня лично 1945-й стал знаменателен ещё одним очень важным событием в моей жизни. 1 сентября 1945 года, в день рождения, я пошёл в первый класс. Школа №50, в двух кварталах от моего дома на углу улиц Франца Меринга и Конной. Старинное здание бывшей девичьей гимназии. Просторные классы с высокими потолками, широкие коридоры, где проходили школьные линейки. Небольшой заасфальтированный двор без единого кустика, ограждённый высоким каменным забором. Я нашёл в интернете фотографию школы. Сейчас всё выглядит несколько иначе – вместо каменного забора, изящная металлическая ограда. Сегодня, это школа с глубоким изучением иностранных языков.
Классным руководителем у нас была Аделя Марковна. Одинокая, незамужняя, потерявшая во время войны отца, ухаживающая за больной, парализованной матерью. Уходя оставляла её одну. На большой перемене бежала домой, накормить, дать лекарство. Когда началась война, Аделя Марковна сумела вывезти мать в эвакуацию. Вернулась в 1944-м, поселившись в доме на углу улицы Барановой и Торговой, напротив районной бани, которую мы с отцом посещали каждую неделю. Четыре года моей жизни были тесно связаны с Аделей Марковной не только в учебные часы. Эта женщина с нерастраченной материнской любовью учила человеческим отношениям. Но так случилось, что она же стала соучастницей многих бед, причиной многих неудач и сложностей поджидающих меня, в корне изменив мою жизнь. Те, кто читал о событиях, связанных с моим рождением, возможно, помнят о первых днях моего существования. Я родился с врождённой аномалией, несовместимой с жизнью. Врачи разводили руками. Их приговор был однозначен: «Не жилец». И только всесильная материнская любовь, не поддающаяся никаким уговорам, вопреки всем прогнозам, спасла меня. Родители бывают разные. Некоторые считают, что они всегда правы, просто по факту своего родительства. Другие не уверены в своих педагогических талантах. Читают горы литературы, изводят ребёнка своей постоянной тревогой. Есть и такие, которые неожиданно обнаружили, что ребёнок уже говорит, всё понимает, курит, и начинается острый приступ воспитательной активности. «Ребёнок превосходит нас силой чувств. В области интеллекта он, по меньшей мере, равен нам, ему недостаёт лишь опыта», – так считал всемирно известный педагог Януш Корчак. Родители и педагоги должны уметь в маленьком человеке распознать свойственные ему способности. Моим увлечением, помимо чтения, было рисование. В тетрадях по литературе я обязательно рисовал портрет писателя, которого мы изучали. Любил делать зарисовки, гуляя по улицам города. Помню, несколько дней приходил и рисовал памятник Лаокоону, на ул. Советской Армии, в сквере напротив кинотеатра «Родина». Сегодня этот памятник перенесен на ул. Пушкинскую, напротив музея Археологии. Когда мне исполнилось лет 12, проходя мимо художественного училища им «Грекова», я прочёл объявление о наборе в детскую школу. Принеся свои рисунки, был принят. Мне очень повезло. Педагогом была замечательная, Зоя Ивницкая. Её муж, известный в городе театральный художник Михаила Ивницкий. Сейчас Зоя Ивницкая живёт в Лос-Анжелесе. О муже она издала книгу «Михаил Ивницкий», вышедшую в Нью –Йорке. Зоя и Михаил Ивницкие запомнились как яркие, талантливые индивидуальности, добрые, мудрые. В книге звучат и дышат неповторимыми голосами судьбы тех, кто жил тогда в Одессе, их соратники и друзья, многие выдающиеся художники, артисты, режиссёры. Многому научила меня Зоя Ильницкая. Хвалила мои работы, считала, что нужно обязательно продолжать художественное образование. К сожалению, родители относились к моему увлечению не очень серьёзно. Мол, художник – это не профессия. А я всю свою жизнь не только мечтал об этой профессии, а позднее, уже став старше, всю жизнь занимался живописью для души. Тогда это было непросто. В те далёкие времена кисти, краски, холсты могли приобрести в художественном салоне только члены Союза художников. И только с развалом СССР появились в свободной продаже художественные принадлежности. Тогда я и отдался своему увлечению. Приехав в эмиграцию, в Австралию осуществил свою мечту, закончив артколедж, серьёзно занялся живописью. Но вернёмся в школу. Взрослые всегда учатся быть родителями, естественно, допуская свои ошибки. Сегодня я это осознаю, как зрелый отец. Начинаешь понимать, что ошибки – фундамент проблем человека уже в зрелом возрасте. Бесспорно, каждый ребенок нуждается в уникальной родительской любви. Природная основа любви – потребность в привязанности к другому существу глубоко заложена в каждом из нас. Особенно это проявляется в чувствах матери к своему детёнышу. Но это не значит проявлять себя в гиперопеке, выкраивая личность ребёнка под придуманное вами лекало, не разделяя его увлечения. Поинтересуйтесь, чего он хочет сам, наблюдая за его интересами. Предоставив ему право выбора и возможность отвечать за свои поступки. И боже упаси бросаться в крайности, либо бояться излишне приласкать, либо чрезмерно проявлять свою любовь, полностью лишая детей самостоятельности, опекая, убирая любые трудности из жизни своего чада. И в том и другом случае жизнь ребёнка становится невыносимой, и может быть сломана. К сожалению, я это испытал на себе, что породило многие детские комплексы, от которых с трудом избавлялся и избавляюсь до сих пор. Чего не понимал, уже став молодым отцом. Начался первый в моей жизни учебный год. А материнский подвиг в первый месяц после рождения, на протяжении всех дней борьбы за мою уходящую жизнь, не мог не наложить отпечаток на её сознании. Постоянное ожидание моей смерти, (об этом можно прочесть в предыдущих номерах журнала) породило гипертрофированную боязнь потерять меня. Когда начались занятия в первом классе, мама, решая облегчить мою жизнь, наняла для меня репетитора, освободив от уроков физкультуры. А ведь среди 25 учеников нашего класса, только я и Лёня Биневич уже умели читать и считать, придя в школу. Память у меня всегда была отличная, быстро соображал. В репетиторстве я не нуждался. Но не только это стало причиной моего падения. В качестве репетитора мама договаривается с классным руководителем. Аделя Марковна, несмотря на все тяготы жизни, любила свою работу. Не имея своих детей, всё своё тепло она отдавала нам. Её обожали ученики, уважали родители. Послевоенные голодные годы, мизерная зарплата, расходы на медикаменты для больной матери, постоянная нужда. Она с радостью соглашается. Ко мне особое отношение. После занятий, пообедав, час отдыха, и я отправлялся к Адели Марковне, где должен был готовить уроки. Первые несколько месяцев она действительно строго требовала от меня самостоятельности в подготовке домашних заданий. Мне это не очень нравилось, но деваться было некуда. А её матери становилась всё хуже. Всё чаще она оставляла меня одного, отдавала свою тетрадку, в которой готовила задание к уроку. Я аккуратно списывал упражнения, решения задач. Был счастлив быстрее закончить нелюбимое дело. Поскорее на улицу, где было значительно интересней. Так пролетело 4 года. Практически я не учился, оставалась только страсть к чтению. Но из класса в класс переходил отличником. Мама была счастлива. А я не понимал, чем это обернётся для меня в будущем.
Наш класс после окончания четвёртого года. В центре – классный руководитель, Аделя Марковна, рядом завуч, Марк Ефимович. Я в первом ряду, третий справа. Слева от Адели Марковны сидит Дима Мучник. С ним я поддерживаю связь. Он помог вспомнить фамилии многих наших соучеников. К сожалению, запомнились не все, так же, как не запомнились имена. Буду рад, если кто-то откликнется: Зиновий Вакс, Быков, Вадик Дашевский, Чердак, Лёня Биневич, Светличный, Зинчук, Марик Кунянский, Леонид Айзенберг, Арнольд Виноградов, Лёнчик Горенман, Савранский, Сердюк, Жора Кутненко, Миша Эйдельман, Якубов, Изя Клейнерман. Начинается новый учебный год, перехожу в 5 класс, и наступает трагическая развязка. Вполне понятно, я ничего не знал. Самые отсталые ученики в классе знали таблицу умножения. Я не знал. Не знал грамматики. Не учил арифметику. 5-й класс с грехом пополам закончил, мне повезло, тогда не принято было оставлять на второй год. Все тройки. В шестом всё повторяется. Учителя меня не любят. За что любить двоечника? Я отвечаю тем же. Часто сбегаю с уроков. Моё падение усугубляется. Никаких навыков в учёбе, как результат – отсутствие знаний. И только читаю запоем. Естественно, это не школьная программа. Марк Твен и Фенимор Купер, Вальтер Скотт, Джек Лондон и Конан Дойль. Чуть постарше Драйзер и Мопассан. Увлёкся фантастикой. В школьной библиотеке я один из самых активных читателей. Милая, обаятельная библиотекарша, Нина Петровна обратила на меня внимание. Я стал её помощником. Помогал сортировать новые поступления, раскладывал по полкам. Иногда принимал и выдавал книги. После всех неудач в учебе, в библиотеке я находил отраду, чувствовал себя человеком. Тогда я и совершил свой проступок, за который мне стыдно и сейчас. В одном из новых поступлений я увидел книгу неизвестного мне автора – это Джеральд Даррелл, «Моя семья и звери». Открываю, читаю аннотацию. И забываю обо всём. Погружаюсь в сказочный мир детства писателя. Зачитавшись, не услыхал звонка. И только вошедшая в комнату Нина Петровна возвращает меня в реальность. Тогда и совершаю непоправимое. Когда библиотекарь выходит из комнаты, прячу книгу за пазухой, решив дочитать её дома, и завтра принести в школу. Дома, забыв обо всём, очнулся поздно ночью, когда дочитал до конца, сожалея, что нет продолжения. На следующий день, полусонный, побрёл в школу. Книгу забыл дома. С трудом дождался большой перемены, бегу в библиотеку. Открыв дверь, я увидел лицо добрейшей Нины Петровны, и сразу всё понял. Она обнаружила пропажу. Ни один мускул не дрогнул на её лице. Не глядя на меня, ровным голосом она произнесла: «Иди, пожалуйста, на занятия, мне больше твоя помощь не понадобится». Лучше было бы, если бы она меня отругала, накричала. Это был самый страшный для меня приговор. Единственный человек в школе, который протянул мне руку помощи, а я её предал, предал своего друга. Нужно было ей всё объяснить, принести книгу, но я струсил. Выйдя из библиотеки, побрёл в класс. После этого я больше никогда не заходил в библиотеку. Книга, как укор, как напоминание моего позора оставалась у меня. Я был раздавлен. Не зря говорят, нет страшнее суда, чем суд твоей совести. Позже, я попросил своего соученика передать книгу Нине Петровне. Всё ждал, что она простит, позовёт. Не позвала. На этом беды не кончились. В стране объявлена борьба с частным предпринимательством. Артели закрываются, многие из руководителей под судом. Закрыли и артель, где работает отец. Он остаётся без работы. Мама устроилась продавцом в магазине. Приятель предлагает отцу работу. На грузовом железнодорожном транспорте, проводником, напарником своего друга. По его рассказам приличный заработок, т.к. всё время в пути оплачивается как рабочее. А путь дальний Одесса – Владивосток. Отец оформляется на работу и уезжает в первый рейс. У меня полная самостоятельность. Можно пропускать школу, большую часть времени проводить на улице, где всегда находятся развлечения. А развлечения, дворовые игры. Летом казаки–разбойники, цурки и гилки, маялки, в отрезанный носок насыпали зёрна пшеницы, если не было пшеницы, насыпали песок, зашивали, получался маленький мешочек. Играющий должен внутренней щечкой ботинка подбивать маялку, стараясь её не уронить. Выигрывал тот, кто подбрасывал больше раз. Играли в ножичек, в монетки. Зимой, любимое развлечение, коньки – снегурочки. Веревкой их привязывали к обуви. Самым большим шиком было – схватившись на углу Ольгевской и Подбельского за поручень трамвая №23, на повороте, где он снижал скорость, и катиться по замёрзшей мостовой, мимо нашего дома. Мы не понимали всей опасности от подобного геройства. Один из парней на нашей улице стал инвалидом, попав по колёса трамвая. Счастье, что остался жив. Через месяц отец вернулся из рейса. Получил зарплату, действительно деньги немалые. В доме появились продукты с рынка. Мама готовила с большим удовольствием. Любил готовить и мой отец. Неделя отдыха и вновь в рейс. Мы тогда не знали, насколько опасна его работа. Грузом были молдавские вина для Дальнего востока. Товарный вагон. В нем печка – буржуйка для обогрева и чтоб не замёрзло вино. Во все времена, в Советском Союзе, когда дефицит был главным составляющим экономики, алкоголь представлял особую ценность. Был ходовым товаром, зачастую заменяя деньги, у рабочего класса. Состав, до Владивостока шёл несколько недель, подолгу простаивая на станциях. Его груз был лакомой добычей. Часто на остановках бандиты нападали на проводников. Избивали, грабили, отбирая вино. На одной из станций отец отправился за кипятком. Напарник остался в вагоне. Набрав кипяток, отец подошёл к вагону, не обратил внимание на двух парней, стоявших рядом. Когда начал открывать дверь товарного вагона, один из грабителе ударил его по голове. Появились ещё двое. Забравшись в вагон, избили до полусмерти напарника отца, стали выгружать ящики с вином. К счастью, папа остался жив. С переломом ноги, раненой во время войны, с травмой головы он попал в госпиталь. Более месяца от него не было никаких вестей. Наконец, пришло письмо. Он писал, что задерживается, ничего не рассказывая о происшедшем. А через две недели появился на костылях. Перелом был со смещением. Кости неверно срослись. Вновь госпиталь. Операция под общим наркозом. Ломали неправильно сросшуюся кость, и опять на 2 месяца гипс. Деньги, полученные отцом, проели и вновь жизнь впроголодь. Помогал дедушка. В 6-м классе, школу, я практически не посещал. Результат был понятен, остался на второй год. Классным руководителем у нас был Виктор Иванович, фронтовик, преподаватель украинского языка. Русскоязычная школа, каких большинство было в Одессе, где к украинскому языку относились с пренебрежением. Классного я не терпел. Украинский язык мы называли «теляча мова». Виктор Иванович, как и многие участники войны, ходил в офицерской форме, сапогах и офицерском кителе. В руках всегда держал деревянную линейку. За любую провинность больно щёлкал по костяшкам пальцев. За тонкий заострённый нос я называл его «Буратино». Кличка прижилась среди учеников. Удивительно, узнав об этом, он отнёсся к моим проискам очень снисходительно, с самоиронией, чем обезоруживал нас. Однажды, зайдя в класс, он с улыбкой сказал: «А сейчас приглашаю всех желающих в страну дураков». Но именно он во многом повлиял на мою судьбу. Мать, естественно, не догадывалась о моих прогулах, целый день на работе, после работы бежала к отцу в госпиталь. Однажды вечером, когда мы были дома вдвоём, раздался стук. Открыв дверь, я опешил от неожиданности. На пороге стоял Виктор Иванович. «Вот и наступил час расплаты», – подумал я. Классный вошёл в комнату, осмотрел нашу скудную обстановку, где в одной комнате была и спальня и столовая, и детская. Кровать родителей, моя тахта, кроватка младшей сестры Софии, она родилась в 1947 году. Виктор Иванович представился маме. А я не знал куда деваться. Он попросил угостить его чаем, стал расспрашивать о семье, об отце. На встревоженный вопрос мамы – что я натворил, к моему удивлению, успокоил её. Я пребывал в полном недоумении, не понимая цель визита. После чая, он попросил меня погулять во дворе. Около часа беседовал с мамой. Затем мама позвала меня. Я шёл как на эшафот. Когда вошёл, Виктор Иванович обратился ко мне: «Я прекрасно понимаю, в каком тяжёлом положении твои родители, ты уже не маленький и должен помочь маме. Завтра я жду тебя в школе». С опасением я ждал его ухода, ожидая взбучки от мамы. К моему удивлению, она только произнесла: «Тебе очень повезло с классным руководителем, Виктор Иванович замечательный человек. Завтра обязательно пойди в школу». Её спокойствие удивило меня. Всегда переживая мои неудачи, мама редко сдерживала себя. А уже наступило второе полугодие. Прошли зимние каникулы. На следующий день я появился в школе. Последний урок, украинский. После урока Виктор Иванович попросил меня остаться. Сев рядом со мной за парту, он вновь повторил: «У тебя замечательные родители. Отец инвалид войны, в госпитале. Тяжело работает твоя мать. Они тебя очень любят, и ты не имеешь права так себя вести, если ты не хочешь их потерять. Надо думать, как исправить положение, я понимаю, это непросто, ты много пропустил. Я поговорю с учителями, тебе помогут. Но это только при условии, если ты сам этого захочешь». Тогда, признаюсь, я хотел только одного, чтобы меня оставили в покое, но и понимал, так дальше продолжаться не может. Пришлось идти в школу. Действительно, учителя помогали, как могли. Оставались после уроков, помогали выполнять задания. Появились и результаты, не ахти какие, но тройки я получал. Больше всех мне уделяла внимание англичанка – Вера Фёдоровна. Приглашала к себе домой, кормила, готовила со мной уроки. Если бы тогда, я знал, что через много лет я окажусь в Австралии, в стране, где английский родной язык. А в те далёкие времена, изучение английского языка считалось делом второстепенным. Практически его никто не знал. В квартире Веры Фёдоровны, на ул. Перекопской Победы, меня больше привлекало огромное количество фотографий, висящих на стенах. На них был изображён отец Веры Фёдоровны. Она, заметив мой интерес, с удовольствием рассказывала о нем. Учёный – географ, много путешествовал. Он в Египте, рядом со сфинксом. На острове Пасха, на фоне каменных истуканов. В Стамбуле, возле огромной мечети. На острове Родос. Вера Ивановна, одинокая женщина, каких много было после войны, обожала своего отца, с удовольствием рассказывала о нём, а я был благодарным слушателем. После этих рассказов часто засыпая, я фантазировал, представлял себе путешествия в неизвестные страны, не подозревая, что когда – то я посещу многие из этих мест, побывав в Стамбуле, на острове Родос, в Турции. Школу я посещал, но делал это с большой неохотой. Несколько раз срывался, казёнил. Виктор Иванович периодически навещал нас. Отца выписали из больницы, оба фронтовика, подолгу доверительно беседовали за чашкой чая, вспоминая войну. C грехом пополам перешёл в 7 класс. Для себя уже принял решение. Окончу седьмой, уйду из школы. Чем буду заниматься, что буду делать дальше, представлял весьма смутно. Прошёл год, наконец–то получил табель об окончании седьмого класса. Милый, добрый Виктор Иванович, как много он сделал для меня непутёвого. Неизвестно, как бы сложилась моя жизнь, если бы не его доброе сердце. Удивительно, но закончив 7 классов, украинский я знал не хуже русского. Свободно говорил, читал, писал. В студенческие годы, попав на практику во Львов, где преобладал украинский язык, свободно общался. И сегодня без проблем могу смотреть фильмы, телепередачи, читать украинские книги. Если бы я так знал английский! Одесский цирк Недалеко от дома, где мы жили, на ул. Подбельского, стоит здание, одного из старейших в России цирков. В этом году ему исполняется 140 лет. Первый цирк в Одессе был построен знаменитым наездником и дрессировщиком Альбертом Саламонским. Приехав на гастроли, он влюбился в южный, весёлый, шумный город настолько, что решил здесь построить стационарное каменное здание цирка на 4 тыс. зрителей. 2 декабря 1879 года лучшие цирковые труппы Европы открывали новое здание Одесского цирка. Через 10 лет старое здание было разобрано, и хозяин пивоваренного завода купец второй гильдии Вильгельм Санцебахер заказал проект архитектору Александру Гольфаду. Здание возводилось по новейшим технологиям из металлических конструкций изготовленных в Германии. Конструкции собирались на заклёпках. Одесский цирк фонтанировал талантами мирового масштаба — именно здесь начинали свою трудовую деятельность первый и лучший чревовещатель России Григорий Донской, основавший впоследствии династию вентрологов (чревовещателей) и прародители столь популярного сегодня в молодёжной среде BMX велофигуристы Каминские. В 1908 году хозяином цирка стал жандармский полковник Малевич, который сам держал антрепризу, и приглашал на гастроли лучшие цирковые труппы Европы, и что особенно привлекало молодёжь, устраивал чемпионаты по борьбе с участием лучших спортсменов мира. В разное время на манеже «Железного цирка» выступали величайшие цирковые мастера: Анатолий и Владимир Дуровы, братья Никитины, борцы Иван Заикин, Иван Поддубный, Сальватор Бамбула, присказку о котором раньше знал любой одесский школьник (Силач Бамбула, поднял четыре стула и пятую кровать, а спичку нe поднять), клоун Жакомино, дрессировщик лошадей Владимир Труцци, позже Карандаш (М.Н. Румянцев), Юрий Никулин, иллюзионист Кио, его сыновья, Вальтер Запашный и многие другие. В начале прошлого века в нём проходили чемпионаты мира по вольной борьбе с участием сильнейших борцов, таких как Иван Пддубный, Иван Заикин.
Чемпионаты любил посещать Александр Куприн, не менее знаменитый авиатор, гонщик и футболист Сергей Уточкин. В память о нём в Одессе назван один из старейших кинотеатров, на улице Дерибасовской. На входе в кинотеатр ему установлен памятник: Уточкин запускает бумажный самолётик. Большая часть моего детства связана с цирком. Цирковые всегда вызывали моё восхищение. Мне их жизнь казалась сказочной, восхищался их силой. Особенно полюбил цирк лилипутов. Возможно, мальчишкой, благодаря их росту, я чувствовал себя на равных. Была и другая причина. В те времена цирк не имел своей гостиницы. Маленьких артистов расселяли в частном секторе, близлежащих домов. У нашей соседки, тёти Люси, каждую зиму квартировали четверо лилипутов, две семейные пары. На кухне стояла тахта, и все они умещались на ней. Вся их жизнь проходила перед моими глазами. Вечерние выпивки. Сцены ревности и любви. Всё, как у взрослых, но только более темпераментно. Лилипутки пользовались таким успехом, о который не могли мечтать первые из лучших красавиц. Оно и понятно, ведь рядом с лилипуткой любой плюгавый, метр с кепкой мог показаться Гераклом огромного роста. Записями песен лилипутской тематики расходились огромными тиражами, и миллионы мужиков в счастливые советские времена распевали: А мои соседи свободное время часто проводили, играя в карты. Научили и меня игре в двадцать одно. Я быстро пристрастился. Стал асом этой игры. В послевоенное время, в цирке возобновили соревнования по французской борьбе. Сказочные богатыри выходили на арену, и каждый из них имел свой имидж. Каждый борец имел борцовское имя. Цыган, Великан, Иван Заикин. Мистер Икс. У нас были свои кумиры. Устраивали тотализаторы, делая ставки. Летом цирк закрывался. И превращался в кинотеатр, где демонстрировали трофейные фильмы. Увлечением, было собирать кадрики киноплёнок из этих фильмов. Плёнки старые, часто рвались и киномеханик, отрезав несколько кадров, вновь её склеивали. А эти кадры продавал. Самыми ценными были «головки», где актеры сняты крупным планом. Особенно ценились Марика Рёкк, Дина Дурбина, Грегори Пек. Культовыми фильмами были фильмы о Тарзане. Не менее любимые картины: «Серенада солнечной долины», «Девушка моей мечты», если помните, её почему-то ненавидел Штирлиц. Все трофейные картины начинались титрами: «Этот фильм взят в качестве трофея после разгрома Советской Армией немецко–фашистских войск под Берлином в 1945 году». И не было не единого титра, из которого можно было узнать, в какой стране снят фильм, кто автор, имена актёров снимавшихся в фильме. Лето мы проводили на пляже Ланжерон, центральный пляж в парке Шевченко. Бывшая дача графа Ланжерона, завещанная городу для устройства городского пляжа. Сохранилась только арка. Часто от Пересыпских мостов по ул. Московской, трамваем отправлялись в Лузановку. Золотистые песчаные пляжи, прогретые солнцем. В первые дни пляжного сезона сгорали до красноты. Мама смазывала обгоревшие плечи кефиром. Кожа после такого загара сходила лоскутами. Однажды, только расположились на пляже, и вдруг резко меняется погода, хлынул проливной дождь. Такое часто случается в Одессе. От дождей больше всего страдала Пересыпь. Улица Московская покрылась водой. Трамваи остановились. А мы несколько часов, разув обувь, по щиколотку в воде добирались домой. Одесские катакомбы Особые воспоминания связаны с одесскими катакомбами. Во многих одесских дворах из подвалов имелись лазы в подземные лабиринты. Вся старая Одесса построена из известняка, добываемого в каменоломнях, проходящих под городской застройкой. Штольни, образованные в результате хаотичной разработки образовали бесконечные лабиринты, общая протяжённость которых около 3000 км. Первые подземные каменоломни возникли ещё в 18 столетии, когда было начато строительство Одессы. Благодаря подземным выработкам были открыты уникальные карстовые пещеры, возраст которых насчитывает более 4 миллионов лет. Самая большая – «Наталина пещера», вторая по протяжённости на юге Украины. Её длина 1290 м. В 60-е годы в Одесском художественном музее после осмотра экспозиции, желающим предлагали посещение катакомб. Вход был из одной из комнат музея. В В 1888 году дворец приобретает Одесский городской голова Г. Г. Маразли — видный общественный деятель, коллекционер и меценат. В 1892 году Г. Г. Маразли передает дворец городу, с целью устройства в нём музея изящных искусств. В 1899 году состоялось открытие музея.
Вниз вела винтовая узкая металлическая лестница. В музее я бывал часто. Я любил копировать известных художников. Музей находится по ул. Короленко 5. А я более 10 лет жил по ул. Короленко 5 Б, откуда из окна нашей кухни был виден музей. Здание нынешнего музея, а в те времена дворца, было построено по заказу польского магната графа Станислава Потоцкого, в начале 18 века. Первой владелицей дворца была его дочь, графиня Ольга Нарышкина (урождённая Потоцкая). Под центральной частью музея были найдены карстовые пещеры и по замыслу владельцев, их превратили в таинственный грот с искусственным водопадом и фонтаном, откуда вместо воды лилось вино. Гости спускались в романтическое подземелье, пресытившись дворцовой роскошью. Из грота идут подземные галереи, выходившие в обширный сад. В те времена начались народные волнения, и граф приказал прорыть проход к морю, где на причале стоял корабль под парусами. Так запомнился мне рассказ экскурсовода при посещении подземелья. Был вход в катакомбы и у нас во дворе. Нас мальчишек, катакомбы привлекали своей таинственностью. Далеко не уходили, боялись заблудиться, и никто бы нас не нашёл. Такое случалось часто. Об этом писали в газетах, сообщало радио. А однажды забравшись в подземелье, решили пройти по незнакомому проходу. На стенах оставляли метки мелом. На четверых был один трофейный немецкий фонарик и несколько свечей. Вдруг увидели обвалившуюся стенку, в проломе груда камней. Подошли ближе, сквозь щели между камнями пробивался свет. Разобрав камни и заглянув в проём, мы обнаружили склад пекарни, которая располагался в подвале нашего дома. Небольшая пекарня, выпекала пряники. Вечерами, мы дежурили у окон, а сердобольные работницы в форточку бросали некондиционные пряники, чуть пригоревшие, с отломанными углами. Ничего вкуснее в это голодное время, тогда я не ел. Тёплые, только из печи. И вдруг мы на складе пекарни. – бочки подсолнечного масла, мешки с мукой и сахаром, коробки маргарина, и картонные коробки с готовыми пряниками. Посовещавшись, решили взять одну коробку на всех. Вылезли из лаза, заложили проём, и при зажжённой свече стали делить добычу. Сняли майки, завязали узлами в импровизированные мешочки, сложили свою долю. Каждому из нас досталось около полутора кг. Их оставили под землёй. Не могли же сразу всё принести домой. Как объяснить родителям, где взяли? Когда вновь пришли на место преступления в следующий раз, мы ничего не нашли. Кто оказался вором краденного, я никогда не узнал. Должен признаться, не обнаружив нашу добычу, я почувствовал облегчение. Хотя было жаль об утрате вкусной добычи. Сеня Шпак + Герда = любовь. Мне исполнилось 13, когда я впервые влюбился. В нашем дворе жила девочка, она выделялась среди всех. Её звали Герда, на год старше меня. Красива, стройна, при этом ещё и умная. В этом возрасте девочки раньше взрослеют, и выглядела она значительно старше. Её мама бывшая балерина, служила билетёром в одесской филармонии. Ещё ребенком Герда посещала детскую балетную студию. Но таланта она не проявила, и мама обучала её игре на фортепиано. Окончив 7 классов, Герда поступила в музыкальное училище. По звуку играющего пианино я знал, когда Герда дома, окна её комнаты выходили во двор и летом слышались звуки разыгрываемых гамм. В дворовых играх Герда никогда не принимала участия. Только, иногда вечером , когда мы собирались на крыльце её парадной, присоединялась к нам. Любимым занятием было рассказывать страшные сказки, о синей бороде, о привидениях, о зомби. Лучшей сказочницей всегда была Герда. В вечерних сумерках, под шелест листвы огромной акации мы слушали её рассказы. Она была артистична, таинственна, с хорошо поставленным голосом. Все мальчишки нашего двора были влюблены в Герду. Она в ответ только загадочно улыбалась, ещё больше распаляя воображение своей недоступностью, не отдавая никому предпочтения. Наступило лето, когда в нашем дворе появились новые жильцы. Поселились они во флигеле дома, выходящем в Ново базарный переулок. Дворовые окна их квартиры были напротив наших. Жильцов было трое. Брат, его старшая сестра, с ребёнком. Брата звали Сеня. Он был старше нас, студент Одесского инженерно – строительного института. Красавец, греческий профиль лица, волнистые ухоженные волосы, тёмно-карие глаза. Увлекался боксом, прекрасно сложён, любил поэзию, читать стихи мог часами. По утрам красуясь перед нами, с лёгкостью жонглировал двухпудовой гирей. На нас, безалаберных пацанов, он производил огромное впечатление, сразу стал непререкаемым авторитетом. Надо отдать должное, Сеня был справедлив, и щедр. У него всегда водились карманные деньги. Позже я узнал, что его родители состоятельны, жили в Николаеве. Когда Сеня поступил в институт, купили квартиру в Одессе, для него и старшей сестры, не желая отпускать одного. Строительный институт был в нескольких кварталах от дома. Неприступная Герда перед Сеней не устояла, без памяти влюбилась в него. Сеня ответил взаимностью. Ко мне Сеня относился как к младшему брату. Ещё больше привязался я к нему, однажды побывав в доме, увидав прекрасную библиотеку. Я часами пропадал в их квартире, выбирая книги для чтения. Лариса, его старшая сестра, иногда подкармливала меня. Значительно позже Сеня рассказал о семье. В Николаеве, отец владел артелью занимающейся пошивом модельной обуви. Закупал различного рода кожу в Одессе. Семья естественно ни в чем не нуждалась. Перед нашими окнами отец соорудил небольшой палисадник, огородив невысоким заборчиком. Летние тёплые ночи я любил спать на свежем воздухе, на раскладушке. Так называли тогда лёгкую складную, кровать. Веранда второго этажа защищала от дождя. Расцветала акация, её душистый запах заполнял двор. Сквозь листву проглядывали звёзды. Каким наслаждением было читать до полуночи Жюль Верна, путешествуя с героями вокруг света, лететь на луну, на Наутилусе погружаться в воды океана. Однажды ночью, я проснулся от чьих – то шагов. Было полнолуние, яркий диск луны освещал двор. Я увидел Сеню. Он спускался с крыльца, в руках нес два мешка. Пройдя в конец двора, содержимое мешков выбросил в огромный мусорный ящик. Вернувшись в дом, вновь вышел с наполненными мешками. И так продолжалось довольно долго. Я не знал, как поступить. Одолевало любопытство, и в то же время, я понимал, что Сеня это делает тайно, не желая присутствия чужих глаз. Следующий день начался с событий возбудивших весь двор. Прибывший наряд милиции проследовал в квартиру Сени. Пригласили понятых, его соседей, произвели обыск. Я терялся в догадках. Значительно позже он рассказал о причине обыска. Советские законы составлялись продумано. Они-то и являлись коррупционной составляющей. Любая деятельность, тем более частное предпринимательство, так тогда называли кооперативы не могло существовать, не нарушая закон. Кто попадался, кому удавалось, откупались, но большинство отсиживали срок. Заканчивалась «оттепель», начиналось обледенение. Одна за другой закрывали артели. Их руководители редко избегали тюрьмы. Сейчас таких называют – удачливые предприниматели, а тогда это были действительно предприимчивые, смелые люди, постоянно рискующие, они не только выпускали основной ассортимент ширпотреба страны, но их деятельность была под особым контролем следственных органов ОБХСС – специально созданных отделов по борьбе с хищением социалистической собственности. Вспоминаю нашумевшее в Одессе дело со щётками. Послевоенное строительство. В магазинах ничего нет. Особый дефицит – щётки для покраски. Одна из одесских артелей наладила выпуск щёток из дефицитного тогда капрона. Вы спросите, откуда капрон. Всё очень просто. В Мурманске служил одессит. Демобилизовавшись, вернулся в родной город. Устроился маляром. Всё бы хорошо, но щётки никудышные. И он вспомнил, в Мурманске, на флотском складе, где он служил, ежегодно списывали тонны капроновых канатов. А это прекрасное сырьё для изготовления щёток. Жора,так звали героя, едет в Мурманск, находит друзей на складе, за бесценок покупает списанные канаты, грузят полный железнодорожный вагон, и отправляют в Одессу. Местные умельцы наладили производство, и вся Одесса была обеспечена щётками. Хватало отправлять и в другие города. Расходы копеечные, прибыли огромные. Но предприниматели забыли о грозной статье: «Хищение государственной собственности в особо крупных размерах», за что виновных приговаривали к расстрелу. И хорошо отлаженное дело позволившее удовлетворить всю Одессу в щётках хорошего качества закончилось трагически в здании суда. Нелучшая участь ожидала отца Сени. Он был арестован в Николаеве. Следы деятельности привели в Одессу. Оказалось, кожу для обуви приобретали на Одесском кож заводе. За всё оплачивали по государственным расценкам. Но получали без плановой разнарядки. Что это означало? Завод не имел права отпускать продукцию, если не было разрешения планирующего государственного органа. Несколько месяцев шло следствие. Состоялся суд. Суд квалифицировал деятельность Сениного отца и его пайщиков, как особо крупное экономическое преступление. Судья выносит приговор: расстрелять. Кассация отклонена, жестокий приговор приведён в исполнени! С этих минут судьба Сени покатилась по наклонной. Его словно подменили. Он безумно любил отца и жил только одной мыслью – отомстить за его убийство. Захлестнул юношеский максимализм. К несчастью, свою месть он осуществил. Судью вскоре перевели на работу в Новую Каховку. Сеня и здесь его нашёл, и осуществил свой ужасный замысел. Ночью, подкараулив судью в парадной дома, ударил ножом. Очень быстро следствие вышло на след Семёна. Он и не прятался, вину признал сразу. Судья выжил, это спасло Сеню от более сурового наказания. Ему дали 8 лет. Из института отчислили. Мать после суда переехала в Одессу, жила в квартире, вместе с дочерью и внучкой. Добрая, умная женщина, поседевшая от горя, потеряв мужа и сына, вскоре ушла из жизни. Прошло 4 года, когда Сеня вновь появился в Одессе. Герда за это время, закончив музыкальное училище, осталась в нём работать преподавателем. Когда Сеня появился вновь, роман возобновился с новой силой. Мама Герды, узнав об их связи, категорически запретила дочери встречаться с Сеней. Они продолжали встречаться тайно. Мать, понимая, что бессильна повлиять на дочь, увозит Герду из Одессы, к сестре. Для Сени это стало ещё одной трагедией. Он запил. Я пытался хоть как-то повлиять на него. Но всё было тщетно. Без возлюбленной жизнь потеряла для него смысл. Однажды, мы сидели у него в доме, и Сеня рассказал историю своего досрочного освобождения. Попав в лагерь, здоровый и сильный он никогда не отлынивал от самой тяжёлой работы, завоевал авторитет среди заключённых. Неплохо рисовал, писал портреты сокамерников. Руководство лагеря, узнав о его таланте, поручило выпускать стенгазету. Медсанчастью в лагере заведовала молодая красивая врачиха. Сеня очень быстро нашёл путь к её сердцу. Она принимает решение перевезти его в медсанчасть, для чего продумывает план. И судьба помогает им в его реализации. Зима. Сибирь. Воркута. Ночью температура опускалась до минус 40 С. Такой морозной ночью конвоиры, подняв заключённых с нар, спросили, есть ли среди осуждённых медики. Сеня, помня напутствие своей подруги, откликнулся сразу. Велели одеться, вывели во двор лагеря. Там стояли сани запряжённые лошадью. Усадили, набросили тулуп. Двое вооружённых конвоиров сели по бокам. Сани выехали из ворот. Он встревожился, куда везут, ничего не объясняя, зачем. Дали закурить. Молча проехали минут тридцать. Вдали появились огоньки таёжной деревни. Проехав несколько дворов, остановились перед открытыми воротами. Провели в избу. Встретила хозяйка, старая женщина, ввела в большую комнату, освещённую керосиновой лампой. На кровати кто–то лежал, и тихо стонал. Когда он подошёл ближе, увидел молодую женщину, глаза закрыты, она стонала от боли. Одеяло не могло скрыть её большой живот. Только тогда до него дошло, что это роженица. В первую секунду он растерялся, не зная, что делать. Но в экстремальной ситуации мозг соображал очень быстро. Сеня понимал, бабка наверняка принимала в своей жизни не одного новорожденного. Попросил покинуть комнату всех посторонних. Оставшись вдвоём, спросил, что ему делать. Она принесла горячую воду, простыни. Дала ножницы велела их разрезать. Показала, как нужно держать роженицу и принялась принимать новорожденного. Это длилось довольно долго, Несколько раз наблюдая медленное появление окровавленного тельца, он чуть не терял сознание. Наконец бабка, подняв ребёнка повернув вниз лицом, легонько шлёпнула. Он услышал его первый крик. Бабка велела взять острый охотничий нож и перерезать пуповину. Ребёнка обмыла, запеленала и передала счастливой матери. Только тогда позвали конвоиров. Бабка достала бутыль самогона, налила всем по пол-стакана, хлеб, солёные огурчики. Выпили за здоровье новорожденного. Один из конвоиров оказался племянником хозяйки. На следующий день весь лагерь говорил о Сенином подвиге. Через месяц Сеню перевели в санчасть санитаром. Впоследствии любовница помогла ему получить условно досрочное условное освобождение. Его жизнь могла бы измениться, останься он с Гердой. Пытался узнать, куда Герду увезла мать. Вначале умолял, уговаривал, даже грозил. Она заявила в милицию. А вскоре в пьяной драке кого–то избил. И новый срок. Он отсиживал, возвращался, удивительно, но всегда восстанавливался в институте. В перерывах между отсидками умудрился закончить Одесский инженерно-строительный институт, получил диплом. Тогда только завязал с прошлым. Устроился на работу архитектором в Одесский «Гипроград». Лагеря не прошли бесследно, заболел туберкулёзом. Лечился своеобразно, кто– подсказал, что помогает пиво со сметаной. И действительно помогло. Впоследствии женился, родилась дочь. Все годы, когда выходил из тюрьмы, он своеобразно опекал меня. Предупредил, что если увидит в плохой компании, накажет. Очень боялся, чтобы я не пошёл по его дорожке. А его авторитет в преступном мире я испытал на себе. Я уже был студентом техникума, встречался с моей будущей женой, мы учились в одной группе. Воскресный день, за полночь, мы возвращались после танцев из парка Шевченко. Неля жила на Короленко, в двух кварталах от моего дома. Проводив, возвращался домой. Возле Украинского театра, из ближайшего подъезда вышли трое. Они были старше меня и значительно здоровее. В руках у одного из них блеснул нож. Сердце ушло в прятки. Но я хорошо помнил Сенины наставления. В воровском содружестве царили свои законы. Если они грабят прохожего, он должен сам добровольно отдавать всё, что ему принадлежит. Если потребуют часы, не сопротивляться, протянуть руку, пусть снимают сами. Настоящие воры никогда этого не сделают, наставлял он меня, они заберут часы, только если ты их сам отдашь. Признаюсь, слушал с недоверием. Но, вспомнив об этом, протянул руку. Месяц назад, родители подарили мне на день рождения первые в жизни часы «Москва». Мне их было безумно жалко. Но не задумываясь ни минуты, протянул руку с часами. Один из грабителей спокойно расстегнул ремешок, и часы скрылись в его кармане. Обыскав меня, нашёл три рубля и тоже забрал. Я долго потом приходил в себя от испуга. На следующий день поведал обо всём Сене, посмеявшись над его уроками. Он ничего не ответил, только расспросил, где это произошло. Прошло несколько дней. Вечером, уже стемнело, когда он вызвал меня во двор. Мы вышли на улицу. Недалеко стоял парень. В темноте не сразу разглядел лицо. Сеня подозвал его. Я узнал одного из грабителей. А он распахнул пиджак, на пришитых изнутри ремешках в два ряда висели ручные часы, по всей вероятности таких же, как я, ограбленных ими прохожих. Я сразу узнал свою «Москву» и показал на часы. «Одень» коротко приказал Сеня. Парень достал часы, покорно одел мне на руку. «А теперь бей его» приказал Сеня. Я нехотя толкнул. «Разве так бьют», – произнёс Сеня – и боксёрским ударом разбил воришке нос. Я несколько опешил, даже стало жаль парня, пытался остановить побоище, но Сеня словно озверел. Самое удивительное, нарушитель конвенции не сопротивлялся, покорно снося удары, только закрывая лицо руками. История имела продолжение. В воскресенье мы с Нелей отправились в кино. Центральный кинотеатр «Украина» на улице Ленина. Шёл фильм с Лолитой Торез. Билетов в кассе уже не было. Только перекупщики сновали у кинотеатра и предлагали билеты по тройной цене. Вдруг среди толпы я увидел парня, которого недавно избил Сеня. Он узнал меня. Признаюсь, струсил, но виду не подал. Он подошёл ко мне и спросил: «в кино? Держи билеты». «У меня нет таких денег», – сказал я, понимая, за два билета вместо 10 нужно уплатить тридцать рублей. «Для тебя по номиналу». Я ещё раз понял, как пригодился Сенин урок, каким авторитетом он пользовался в непонятном для меня мире. Вскоре, окончив техникум, я уехал на работу по распределению, оттуда меня забрали в армию. Вернувшись, узнал, что Сеня отсиживает очередной срок. Как несправедлива была к нему судьба. Он очень любил Герду. Готов был создать семью, завязать с преступным миром. Но если хочешь рассмешить бога, расскажи ему о своих планах. Женившись, я покинул родной дом, но часто навещал родителей, встречал Герду. Она вышла замуж, родила дочь, но брак распался, воспитывала её одна. Одесские дворы были нашими университетами, здесь познавали первую любовь, первое предательство, первую дружбу. Зимние дни, когда мостовая покрывалась коркой льда, на коньках привязанных верёвкой к ботинкам, особым шиком было скатиться вниз по мостовой, а затем, схватившись за поручень трамвая, скользить по мостовой мимо нашего дома, с риском для жизни. Летом пропадали на согретых камнях Лонжерона, либо золотистых пляжах Лузановки. В тёплые месяцы по нашим дворам ходили мелкие ремесленники и предприимчивые продавцы. «Паяем, починаем кастрюли, чайники», – раздавался крик во дворе. И тут же на ваших глазах разворачивалась походная мастерская. 10-15 минут – починка готова. «Мороженое, мороженое!»,– кричала пожилая мороженица, продавщица домашнего мороженого. Этот клич был самым любимым. «Пшёнка, пшёнка», – кричала продавщица варёной кукурузы. В плетёной кошёлке, завёрнутые в вафельные полотенца лежали горячие, только сваренные кочаны кукурузы. «Стёкла вставляем, стёкла вставляем!» - кричал стекольщик. «Чиним, починяем примусы, керогазы», – звучал крик очередного умельца. «Керосин, керосин!», – звонил продавец в медный колокольчик. На улице стояла цистерна с керосином на тачке, запряжённой лошадью, и жильцы спешили со своей посудой. Иногда соседи путали. Сборщики мусора, тоже звонили в колокол. Дети бежали к мамам, крича: «Мусор привезли». Однажды мы решили подшутить. Не помню, где раздобыли колокольчик, звонили по дворам, спрятавшись, смеялись над соседями, с вёдрами мусора, спешащими на улицу. За это получили хорошую взбучку. Одесские сумасшедшие В романе И. Ильфа и Е. Петрова «Светлая личность» о герое пишут: В каждом городе есть свой сумасшедший, которого жалеют и любят. Им даже немного гордятся». В Одессе всегда были свои сумасшедшие. В районе Нового базара, на ул. Барановой, жили мать с сыном. Они явно страдали психическим расстройством. Но были абсолютно безвредны. Многие их жалели. Мать, невысокого роста, неопределённого возраста, одетая в черное, потрёпанное пальто, явно не её размера, вела за руку сына, лет двадцати. Он был на голову выше её. Одет в солдатскую амуницию, времён начала мировой. Фуфайка, опоясанная солдатским ремнём, грязные брюки – галифе. Солдатские кирзовые ботинки. На икрах обмотки. И зимой и летом на голове солдатская ушанка. Зимой он завязывал её под подбородком, летом уши ушанки подняты, но не завязаны, смешно болтались по сторонам. Сына звали Миша. Мальчишки, живущие в соседних домах, придумали частушку, бегая за Мишей скандировали хором: «Мишка режет кабана, Мишка задаётся! / А собака без хвоста, бегает, смеётся! Мать тащила его подальше от безжалостных пацанов. Мишка злился, останавливался, находил камень, и бросал в них. Мальчишки со смехом разбегались, а потом продолжали преследование. Когда мать с сыном шли по базару, вдоль торговых рядов, продавцы, уже зная их, из жалости, бросали в кошёлку матери картофелину, луковицу, яблоко. Часто кто–то из взрослых хулиганов останавливал Мишку, совал в руки рубль, и просил: «Миша покажи паровоз». Миша спрятал рубль в карман. Скалил зубы, расстёгивал ширинку штанов доставал причинное место, зажав в руке, прыгая на одной ноге, вращаясь вокруг себя кричал: «Ту – ту!» Мать пыталась его остановить, но силы были неравные. И Миша в экстазе, ощущая себя героем, видя внимание публики, продолжал своё жуткое лицедейство. Я испытывал огромную жалость к нему, и очень хотелось, что бы кто-то сильный наказал Мишиных обидчиков. И однажды, зло было наказано. Из толпы окружившей Мишку, вышел офицер, ни слова не говоря подошёл к зачинщику, кулаком ударил в лицо. И в мгновение, из дерзкого молодца, наглый хулиган превратился в жалкое ничтожество. Согнувшись от боли, размазывая по лицу кровь и слёзы, попытался убежать. Офицер, схватив его за ворот произнёс: «Если ещё раз увижу, убью». С тех пор больше никто и никогда не просил Мишку исполнять паровоз. Более того, мальчишки перестали дразнить юродивого. А вскоре он исчез вместе с мамой. Не исключаю, что они стали жертвами произвола хрущёвского времени – борьбы с бродяжничеством и тунеядством. Был в Одессе ещё один герой, которого знал весь город. Поговаривали, что он сын профессора. Школу закончил с золотой медалью. Поступил в институт. Во время летних каникул с родителями ехал на дачу. Произошла страшная авария. Мать погибла. Жора, так звали парня, попал в больницу с черепно-мозговой травмой. Остался жив, но заниматься уже не мог. Когда пришёл в себя стал сочинять стихи. С тех пор его можно было видеть на маршрутах трамваев №12 или№ 2, которые следовали от Пересыпских мостов, по ул. Короленко, по центральной части города по ул. Советской Армии, теперь Преображенской, по Большой Арнаутской, мимо Привоза. Жора, его чаще называли Профессор, садился в трамвай в центе города, и проезжал несколько остановок. Заходя в вагон, он доставал металлическую коробочку, куда были сложены листки бумаги. На них он писал свои стихи. Жора–профессор становился посреди вагона и начинал декламировать стихи собственного сочинения. Они всегда были посвящены текущим событиям. Когда Хрущёв, после смерти Сталина решил наладить отношения с Тито, он читал такие строчки: Дорогой товарищ Тито, Ты наш первый друг и брат! Так сказал Хрущёв Никита: Ты ни в чем не виноват! Утром только появилось сообщение в газете «Знамя коммунизма» о том, что Хрущёв извинился перед Тито за унизительные оскорбления сталинского периода, в этот же день Профессор читал об этом стихи. Можно было сказать, что Жора придерживался моды. Всегда при галстуке, приколотом булавкой, украшенной стеклярусом. В однобортном пиджаке цвета морской волны, на голове кепка в клеточку. В ту пору у стиляг было модно носить ботинки на высокой каучуковой подошве. Жоре, вероятно, такие ботинки были не по карману. Его ботинки были подшиты аккуратно вырезанной точно по форме, кусками автомобильной шины. От этого он казался выше ростом. В целом Жора выглядел интеллигентом. Стихи, которые Жора–профессор декламировал, легко запоминались, и быстро расходились по городу. Одесситы удивлялись, как Жора сумел добиваться такого успеха при кажущейся простоте и непритязательности слога. Иногда он адаптировал уже известные строчки на свой манер: Килька плавает в томате. Солнце прячется в закате. Слушай, девочка, не плачь: Не утонет в море мяч. На призыв о целине Жора тут же откликнулся: В Казахстане целина – Отворяем закрома! Богатеем с каждым днём, Что посеем, то пожнем! Но после стихотворения: Когда Берия – мингрел Стать нам Кобой захотел, Как захлопнул двери я: Крышка тебе Берия!.. Миша – профессор исчез. Хотя уже все знали о культе личности, о докладе Хрущёва на съезде и о том, что он приговорил Берия к расстрелу. Прошли слухи, что видели в психбольнице на Слободке, в смирительной рубашке. Но в конце лета Жора вновь появился в трамвае. Пассажиры его сердечно приветствовали, просили прочесть стихи. Он только улыбался в ответ, не откликаясь на просьбы. Газета «Правда» публиковала статьи о героических целинниках, кому не страшны никакие суховеи, ни жара, ни холод. И вновь заговорил Жора: Суховеи - брадобреи, Бусурманы и злодеи! Говорит Хрущёв Микита: Ваша карта будет бита! Собирай–ка пожитки, А не то вам под микитки Вмажет наша молодёжь: Что посеешь, то пожнёшь! А те временем Хрущёв, побывав в Америке, затеял всесоюзную кукурулизацию, а ещё ввел налог на частный скот, на деревья. Ещё больше закабалив бесправных крестьян. Продукты стали исчезать с прилавков, но появились карточки. А неунывающая Одесса распевала неприличную частушку неизвестного автора. К сожалению, когда Одесса стала распевать её, снова исчез Жора – профессор. Ещё одна печальная, трагикомическая страница не только в жизни страны, но и нашего любимого города. Одесса всегда со мной... Эту работу «Дерибасовская», я написал, уже приехав в Австралию. Она висит у нас в доме, над камином. (Холст, масло. Размер 1.6 х 1.2 метра)
___________________ © Буркун Илья Яковлевич |
       
|
