Бисултанова Марина Небиюллаевна родилась 21 декабря 1983 года, зарегистрирована в селе Беркат-Юрт Чеченской республики. Долгое время жила в Азербайджане. Семья - отец, мать, двое сестер.

Именно она стала одной из сенсаций "Норд-Оста". Информационные агентства наперебой сообщали: среди женщин-камикадзе есть блондинка. Возможно, славянка. Но это не так. Она - самая, что ни на есть чеченка. Роскошные карие глаза и белокурые волосы. Такой она была, Марина Бисултанова.

Я еду к ее родителям, по-настоящему переживая. Вздрагиваю и прихожу в себя, лишь когда моя машина, подняв страшный рев и выбрасывая из-под колес комья грязи, начинает буксовать, завязнув посреди чеченского села Беркат-Юрт. Спрашиваю у прохожих улицу, дом, фамилию - никто не слышал, никто не знает. Позже выяснится, что жили они здесь всего-то год. Переселенцы.

Зато, услышав фамилию Бисултановых, помрачнел глава сельсовета. И, поколебавшись, дал мне провожатую: "Только много не рассказывайте, по какому делу вы сюда приехали".

Заброшенный дом на окраине села.

Подъезжая к нему, моя спутница – дочь главы сельсовета – вдруг становится разговорчивой.

– Я знала Марину лично.

– Как думаешь, почему она пошла на такое?

– Она замужем была, знаете? Нет? Вот в чем вся причина. Ее отец от мужа увозил, прятал, да все без толку. За ней сюда уже приезжали на машине несколько раз. Со скандалами. Угрожали, что все равно заберут туда.

– Куда?

– Не мое это дело. Знаю, что это были опасные люди, нехорошие. Марина мучилась от того, что они ее не оставляли в покое. Плакала...

И вдруг, подумав:

– Красивая она была и слишком молодая, вот что…

Так же неожиданно, как заговорила, девушка замолкает. Мы выходим из машины и идем к дому. Никакой дорожки, газона. Кругом - весенняя грязь. Дверь открывается и на пороге появляется невысокий мужчина с намечающейся лысиной, сухонький, - но все равно красивый.

Смотрю на него и узнаю глаза Марины - роскошные, чайного цвета, причудливого восточного разреза. Услышав о том, что я приехала поговорить о его дочери, он вздрагивает, но все-таки предлагает зайти в дом. Деревянный пол, старый диван, большой обеденный стол в середине комнаты. Из каждого угла выглядывает нищета. Я сажусь на диван. Мне неловко. Наби, так зовут отца Марины, нервничает, у него дрожат руки, когда я даю ему листки с фотографиями дочери: живой - там, где на документах, и мертвой - уже после всего. Он надевает очки с толстыми стеклами, тут же их роняет. Зовет жену, и вот они вместе смотрят на снимки.

– Это наша, - словно выдавливая из себя слова произносит он. Закрывает лицо руками и беззвучно трясется.

Наби в первый раз увидел свою дочь после того сентябрьского дня, когда ее забрали. Отец увидел свою дочь мертвой. С растрепанными волосами, которые он раньше заплетал в косы. С полуоткрытыми глазами, в которых застыли крик и отчаяние. С полуоткрытым ртом, который в последний момент жадно искал воздух, но находил газ.

– Марина, девочка моя, - кричит мать. Выбегает из комнаты и начинает, словно раненая волчица, носиться по дому. Крики, слезы, проклятия.

– Сука! - вдруг произносит Небиюлла. - Все-таки увела ее... Забрала...

Он просит у меня папку с лицами убитых. Судорожно перелистывает, кого-то узнает, но самого главного человека, которого искал - так и не находит.

– Это точно все, кто там был?

– Это все, кто был уничтожен российским спецназом. Тех, кто был, но убежал, мы не узнаем.

– Ее там не было... сучка... - мне кажется, что он сейчас расплачется. Его руки не находят покоя - касаются то лица, то очков, лежащих на столе, то скатерти.

– Кого не было?

– Той, что забрала ее у нас. Той, что ходила за ней по пятам и не оставляла ее ни на минуту.

– Расскажите, Наби, - тихо прошу я.

Он плачет. Отец, потерявший любимую дочь. Отец, минуту назад впервые увидевший ее мертвой.

– Их, всех девочек, вербовали женщины. Одна из Гудермеса, другая - жена полевого командира Арсланбека Новолакского, бендерша Виталиева. И еще одна вербовщица была из Старой Сунжи - она и своих дочерей послала туда.

Кажется, что комната вокруг поплыла, словно лодка в штормующем море. Пол загудел.

– Вы не ошибаетесь? - спрашиваю у Наби.

– Ошибаюсь? Я знаю, кто это все организовывал, кто девочек собирал по всей Чечне. И эту женщину я знаю в лицо, вот ее дочери, - и он показывает мне фотографии Айман и Коку Хаджиевых, тех самых, с которыми знакомы и вы, и я. Я потрясенно переглядываюсь со своим сопровождающим, с которым несколькими днями раньше мы были в гостях у немощной и жалкой с виду Хеды Хаджиевой.

– Вот он! – вдруг вскрикивает Наби.

– Кто?

– Он… - Наби отпрянул от листка с чьей-то фотографией. – Это он…

Показалось, что Наби на минуту забыл о моем существовании, он опрокинулся в какое-то неизвестное мне, но совсем недавнее прошлое. Что, что же так напугало его?

Я подхожу к нему и смотрю на эту важную фотографию.

И что вижу? Молодой мужчина в белой рубашке и галстуке. Хунов Фуад Шахамбиевич, Карачаево-Черкессия. Ну и что? Ни эта фамилия, ни лицо тогда мне ни о чем не говорили. Этого человека, по-моему, даже не было среди убитых. Не было человека с такой фамилией и среди «главных» террористов и организаторов.

– Кто это? – удивляюсь я.

Он…
– Расскажите все по порядку.

– Начну с начала, - соглашается он. - Я жил в Баку, уехал оттуда в 2001 году. Переезжал через российскую миграционную службу. А Марина осталась в Азербайджане - там она вышла замуж. 2 августа 2002 года вернулась и Марина. Вернее, я ее оттуда еле вытащил. Мне не нравились люди, с которыми она общалась. Муж ее, окружение. Они ее не пускали. Я пригрозил им, сказал, что она моя дочь, заставил их развестись по нашим мусульманским обычаям. Так что в августе 2002 мы все были уже в Чечне. Но эти люди не оставляли ее в покое. Дергали постоянно. Приезжали сюда. А потом, в конце сентября, она пришла домой с часами Casio. Я когда это увидел, в ярость пришел. Мать с сестрой ее избили за это. Забрал я эти часы, растоптал их прямо на полу и сказал: "Не дай Бог, ты еще раз с такими придешь!"
– Почему вас так напугали какие-то часы?

Он замешкался.

– У них, у ваххабитов, принято носить эти часы. Я об этом из Баку знаю. Я не знаю, почему. Вроде у них сильные батарейки, из них легко взрыватели делать… - увиливает он, на ходу придумывая версию о сильных батарейках. - Ну вот, это было дней за пять до ее исчезновения. После этого случая ее как подменили. Она у меня очень ласковая девочка, как котенок, всегда прильнет, обнимет: "Папочка!". А тут - не узнать. Забьется в дальний угол комнаты и сидит в одну точку смотрит. Мы к ней - Марина, что случилось? А она – «оставьте меня!», и давай рыдать. Пять дней ее не узнать было. Мы с ума сходили, видя, что с ней происходит.

– И что произошло дальше?

– 30-го сентября, после обеда, я пошел за сигаретами. По пути товарищ проезжал, он меня подвез. Еду обратно, вижу, Марина идет по улице. Мы просигналили ей аж три раза. Она даже не оглянулась. Возвращаюсь домой, ее нет. А жена рассказывает: к ней, мол, подруги приезжали, звали в Баку за товаром поехать. Она ей не разрешила: "Какой товар, Марина, о чем ты говоришь?" И приказала сидеть дома. Тогда она сказала: "Пойду, скажу тогда им, что не поеду".

– Я у нее даже сумку отобрала - на всякий случай, чтобы не уехала, - подтверждает жена.

– Марина вышла. И больше мы ее не видели.

После этого Наби сразу же поехал в Хасавюрт. Смотрите, какое поразительное чутье - он сразу же едет туда, где действовали люди из джамаата, собирая завербованных на «Норд-Ост» людей. Совпадение ли? Хасавюрт - граница Дагестана и Чечни; даже не город, - пестрый базар, - через который чеченские боевики легко просачиваются через границу. Из Хасавюрта в Москву отправляли большую часть людей, которым предстояло сыграть роль террористов.

– Дочь свою я там не нашел. Я пошел по адресам, где обитают ваххабиты. Их адреса я узнал случайно, - поправляется он. - Ничего, никаких следов. Тогда я вернулся в Чечню. На пятый день мне принесли ее юбку, кофту, в которые она была одета и еще записку. В ней Марина написала: "Дорогие мама и папа! Я уехала в Баку за товаром, вернусь через 10 дней. Мамочка, папочка, я вас очень люблю! Знайте, что я всегда рядом с вами, что бы ни произошло. Марина." Я искал ее, честное слово. Искал бендершу Виталиеву, которая вербовала девочек. Ничего. Поехал в Баку, но и там все пусто. Вернулся в Чечню, стал наводить справки. Выяснил только, что в октябре дочку видели вместе с полной женщиной в машине, которая ехала по Старопромысловскому шоссе. За рулем был человек в милицейской форме. Их остановили, они показали пропуск, и их пропустили. А потом случился теракт... Мы боялись даже думать. Я был тогда в Баку и нашел список террористов в Интернете. Мне стало плохо, я понял, что это все. Это конец надежде.

– Наби, если вы говорите, что ее похитили, почему вы так боитесь назвать этих людей? Людей, похитивших вашу дочь.

Он молчит. Ему тяжело дается это молчание, но он держит эмоции под контролем.

– Ну, хорошо, а как ее забрали?

Послушайте, что говорит мне отец, полчаса назад утверждавший, что его не было дома, когда за дочерью приехали люди.

– Как дело было: они приехали, поставили во двор машину, зашли и говорят: мы ее заберем. Мы говорим, что никуда ее не отдадим. Марина говорит: я останусь с мамой. - Наби заводится все больше. - А он: "Мы что, маленькие что ли, чтобы маму с папой слушать? Что значит - хочу или не хочу, когда тебе говорят НАДО". – Наби переходит на крик. - Все, говорят, пойдем - и стали ее в машину сажать.

– Что это за люди были?

– Ваххабиты... - просто отвечает он. - Кто же еще?

– Так почему же она все-таки села к ним в машину?

– Знаете, может быть, ее шантажировали. Угрожали. Чем? – Наби замолкает, видимо, обдумывая, то, что только произнес. - Могли тем, что это они оплатили наш переезд сюда, и дорогу, и визы. У этого Арсланбека были очень хорошие связи в российском МВД. Может, ей обещали деньги. Большие деньги. А может, ее никто и не спрашивал... - осторожничает Наби, боясь, как бы своей осведомленностью не сдать себя самого с потрохами.

Мы замолкаем. Я - потому, что слишком многое узнала сегодня. Потому что видела, как на моих глазах родители разыгрывали драму - со слезами, истериками, утверждениями о полной неосведомленности и непричастности. Я замолкаю, потому что понимаю - они лгут. Они - потому что понимают, что я понимаю. Как все нелепо.

– Она была такой девочкой - доброй, нежной, отзывчивой. Так животных любила и детей маленьких.

– А своих у нее еще не было?

– Так ей же 19 всего. Она совсем молоденькая была. Братиков любила, сестричек, она как ребенок была – веселая… Наивная…

Они сидят передо мной, родители, позволившие своей дочери уехать. Отдавшие насовсем трогательную хорошенькую девочку, которая плакала и билась в истерике ПЯТЬ дней, зная, куда ей придется ехать. И они - Наби и его жена - знали, куда через пять дней уедет их дочь.

Знали и молчали. Лишь отобрали часы - зная, что там, в Москве, эти девочки, которые соберутся на стадионе "Лужники" - наденут на правую руку часики. Чтобы по ним определить, кто есть кто, отличить друг дружку в толпе.

Эти часики на правой руке - их опознавательный знак. Знак принадлежности к определенному сообществу.

А ведь как она просила их о помощи! Своих собственных родителей. Теперь, вспоминая об этом, Наби плачет, отворачиваясь, чтобы вытереть слезы.

– Она хватала за руку мать, когда ей приказывали сесть в машину. Рыдала… Спрятаться хотела, убежать...

Марина надеялась вернуться, но все же прощалась с ними – в записке: "Я люблю вас, что бы ни случилось".

Разве не ясно, что это - прощание?

А они - струсили. Не смогли вытащить, отвоевать. Наверное, потому, что сами увязли во всем этом дерьме.

Информация, которую узнаю позже: Наби Бисултанов - один из членов ваххабистской структуры, не идейный боевик, нет - просто маленький человек, работавший то ли курьером при перевозке денег, то ли просто каким-то связным. Когда он пытался отойти от своего нелегального прошлого, ему не дали сделать это просто так. Наби за все расплатился любимой дочерью. Ее забрали, как только она стала взрослеть и хорошеть. Взял «в жены» один. Потом, попользовавшись, отдал своему другу. А папа молчал. Папа был слишком мелкой пешкой в этой большой шахматной игре.

Я аккуратно, как бы невзначай, интересуюсь.

– Наби, она такая светлая, улыбающаяся. Как же она могла взорвать невинных людей, ведь на ней был пояс с взрывчаткой. Как могла пойти на убийство?

Он отводит глаза в сторону, сжимает кулаки, судорожно соображает, что можно, а что нельзя сказать. Наконец выдавливает.

– Никогда. Никогда никого она не смогла бы убить. И не должна была. Им просто нужны были девочки. Так им надо было. Все, больше я ничего не знаю.

– Так почему вы все-таки не кинулись в милицию, когда ее увезли?

Он смотрит на меня, словно спрашивая: "Вы что, ничего так и не поняли?!" И произносит вслух:

– Человек, который вывозил ее из Чечни, был одет в милицейскую форму. Имел при себе спецпропуск...

Вот она, самая главная причина, по которой искренне любивший свою дочь Наби все же не полез в эту мясорубку. Связи людей, забравших Марину, с российским МВД; а у того загадочного человека, приехавшего за Мариной, был спецпропуск, который имеют лишь члены штаба по проведению контртеррористической операции в Чечне (ФСБ, МВД и Минобороны).

...30 сентября. Солнечно. Пошел шестой день с того момента, когда на правой руке Марины появились часики на металлическом браслете. Она молится, сидя в дальнем углу комнаты, когда во дворе сигналит машина. Марина вздрагивает. По спине пробегает холодок от необратимости происходящего. Стук в дверь. Эта перепалка с родителями будет совсем недолгой. Ее затолкают в машину, а напоследок в заднем стекле она увидит мать - сжавшуюся в комок, прикрывшую рот ладошкой, плачущую и напуганную. Словно полароидный снимок - этот осенний день, испуганная мать, туфли, аккуратно стоящие возле входной двери. Рисованный орел на развалинах автобусной остановки. Золотые деревья.

"Мир, таким, каким он был раньше, никогда уже не будет", - понимает она.

Рядом с ней сидит взрослая женщина, которую она знает и доверяет ей много лет. Эта женщина должна сдать Марину с рук на руки и получить свой гонорар. Но Марина ничего не знает об этом. Она хочет верить ей: верить, что через 10 дней она вернется домой. Может, она даже сможет остановить войну...

Марине озвучили ее задание пять дней назад – тогда, когда она пришла домой с часиками на правой руке, - сказав, что нужно будет участвовать в спецоперации по остановке войны в Чечне. Марина знала, что операция очень рискованная. Ее предупредили об этом, сказав, правда, что есть риск, но вернуться должны все. Марина не очень-то в это верила. Она боялась. Боялась надевать тот черный костюм, в котором она должна будет играть свою посмертную роль. Уж как-то все зловеще…

Но и поделать она ничего не смогла. В Хасавюрте, - там, где собирали и остальных людей, - ей сказали, что это задание очень важное, и что приказ получен от самого амира Шамиля Басаева. Марина – 19-летняя девочка – всю жизнь была зависима от мужчин. От отца, которого в семье боготворили, потом от мужей. Она – женщина, которая должна подчиняться мужчине. Так ее воспитывали.

В тот роковой день, 30 сентября, один из этих мужчин, с которым ее связывали личные отношения, и приехал за Мариной вместе с женщиной–вербовщицей. Этого человека звали Руслан Эльмурзаев. Назвать его просто боевиком или милиционером-предателем просто не поворачивается язык. К свои 30-ти годам Эльмурзаев добился неплохого положения. Проработав в МВД Чеченской республики, он ушел оттуда в звании старшего лейтенанта. Параллельно с работой в системе МВД, он работал консультантом в организаций «HALLO-TRAST», официально занимавшейся обучением специалистов по разминированию, а неофициально - являющейся одним из подразделений британо-американской разведки. В 2002 году Эльмурзаев являлся уже ассистентом по вопросам безопасности в Управлении Координатора ООН по вопросам безопасности. Имея документы сотрудника ООН, и, передвигаясь на внедорожнике с эмблемой UN, Эльмурзаев развил очень активную деятельность, нарабатывал мощные связи в различных структурах Ингушетии и Чечни.

Безусловно, люди, работающие на разведку, не уходят потом на хлебопекарню. Их опыт всегда остается востребованным – в спецслужбе той страны или уже другой. Это подтверждается тем фактом, что летом и осенью 2003-го года Эльмурзаев пересел с внедорожника ООН на российскую «Волгу». И вместо ассистента по безопасности получил другие служебные документы – специальный пропуск члена штаба по проведению антитеррористической операции в Чечне, координируемого ФСБ России.

В 2003 году Эльмурзаев практически перебрался в Москву. Он стал начальником службы безопасности столичного «Прима-банка», получив в пользование не только солидные документы, но и бронированный инкассаторский автомобиль. Кто-то, - мы можем только догадываться, кто именно – создал Эльмурзаеву наилучшие условия для легализации в столице. Впоследствии Эльмурзаев стал ключевым игроком при подготовке захвата заложников в Театральном центре на Дубровке, возглавив группу террористов. Именно он, а не Мовсар Бараев на самом деле руководил операцией в Театральном центре.

Эльмурзаев, надо ли пояснять, покинул здание Театрального центра на Дубровке накануне штурма. А люди, которых он привез с собой – и Марина была в их числе, - погибли. Поэтому Наби так испугался, увидев фотографию Эльмурзаева – правда, под другим именем, - среди многих других, но так и не назвал мне его настоящую фамилию и связь со своей дочерью. Наби лишь намекнул на то, что этот мужчина приехал на черной «Волге» и имел при себе спецпропуск, благодаря которому мог беспрепятственно проезжать через все блок-посты в Чечне. А иметь такие пропуска могут лишь члены Регионального оперативного штаба по проведению контртеррористической операции – МВД, ФСБ, Минобороны...

Я и говорю: такие люди не уходят потом на хлебопекарню.

…Мысли - словно яркие вспышки, вспыхивают и гаснут, и загораются вновь. Это знакомые ей люди, но в душе у Марины - все тот же липкий страх, какой был и пять дней назад. Она так и не могла его перебороть, как ни старалась. Она смотрит в окно и тихо плачет. Впереди - Москва, которую она никогда не видела, черное платье, уже подогнанное ей по размеру, и страх, один нескончаемый страх.

Вот и все, что она знает. Остальное она поймет потом. Когда будет слишком поздно что-то исправить. Но это будет позже, впереди у нее еще три недели…

______________________________
© Юзик Юлия Викторовна