 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
https://www.novayagazeta.ru/articles/2017/12/11/74878-premiera-strogogo-rezhima Браво «Нурееву». «Свободу режиссеру» Большой театр показал спектакль Серебренникова, ставший мировой сенсацией «Новая газета», №139 от 13 декабря 2017 Такого напряженного ожидания не знала ни одна театральная премьера в стране. И дело не только в том, что так и не понятой осталась истинная причина отмены показов пять месяцев назад: то ли министр культуры запретил, посчитав постановку фривольной, то ли руководство театра перестраховалось по той же причине, или, согласно официальной версии, спектакль оказался «не готов» к первоначальной дате премьеры, и спектакль было решено отложить до лучших времен. Времена лучше не стали. Но, к чести дирекции Большого, спектакль арестованного режиссера (думаю, нет необходимости напоминать странность сюжета дела «Седьмой студии», из-за которого Кирилл Серебренников находится под домашним арестом) театр отважился показать миру. Нервозность вокруг премьеры с каждым днем только нарастала. Простые и не очень зрители не могли достать билетов: в кассы театра поступило лишь по 500 билетов на каждое из всего двух представлений. И продавались они только по предъявлению паспорта, данные которого вносились в какую-то, наверное, зрительскую спецбазу. И хотя при входе охрана проверяла паспорта, непотопляемые спекулянты торговали возможностью увидеть «Нуреева» за 40-85 тысяч рублей за билет. Не удивительно, что зал наполовину был заполнен чиновничьей и светской публикой. Артисты, занятые в спектакле, в один голос утверждают, что постановка в ближайшее время будет продана одному из европейских театров. Руководство же Большого обещает, что «Нуреев» войдет в репертуар, и следующая серия показов состоится в мае 2018-го года. Но если верить репертуарному буклету Большого на текущий сезон, ближайшие спектакли запланированы на 27 и 28 июня. В такой ажиотированной обстановке трудно отнестись к «Нурееву» как к чистому артефакту. Однако это все же мировая премьера двухактного балета композитора Ильи Демуцкого, написанного им в творческом союзе с Кириллом Серебрениковым, которому принадлежит режиссура, концепция балета, либретто и сценография. Хореография Юрия Посохова, за дирижерским пультом Антон Гришанин. По сути, представлен был не столько балет, сколько мультижанровый, яркий и современный спектакль. Надо заметить, что именно эта постановочная команда работала и над очень успешным дебютным балетом Ильи Демуцкого в Большом «Герой нашего времени». Но тогда, два с половиной года назад, и уголовных дел на авторов спектакля не заводили, и сюжет был классически литературный, а никак не попытка байопика одного из самых ярких героев мирового балета ХХ века. Но, кажется, это еще и попытка поквитаться с исторической несправедливостью: Рудольф Нуреев никогда не танцевал на сцене Большого. Либретто основано на ключевых эпизодах жизни Нуреева: учеба в Вагановском училище, в классах которого меняются портреты вождей от Ленина до Хрущева, но портрет Агриппины Вагановой царит над всеми; гастроли Кировского театра во Франции, после которых он остался в Париже, совершив легендарный прыжок из нищеты в свободу и славу; встречи с Эриком Бруном, с Марго Фонтейн и воспоминания почти о всех его ролях. Нуреев станцевал около 20 партий, и даже появлялся в мюзикле Ричарда Роджерса и Оскара Хаммерстайна «Король и я», где пел со сцены. «Когда я пою, то знаю, что разжигаю во многих огонь. Мне всегда удавалось действовать людям на нервы», — однажды признался Рудольф Нуреев.
Замысел был масштабным: в спектакле задействована не только балетная труппа и миманс, но и хор, оперные певцы, музыканты, солирующие на сцене, «Джаз Бэнд» и драматический артист в роли аукциониста. Он и раскладывает жизнь великого танцовщика на дорогостоящие лоты: в 1995 году, через два года после его смерти практически все его имущество было распродано на аукционе «Кристи». Именно аукционист в точном исполнении артиста МХТ им. Чехова Игоря Верника становится главным героем спектакля. Он даже излишне доминирует, нередко грубо разрывая музыкальную ткань спектакля. Но если вдуматься, ведь сам Нуреев еще при жизни, как всякий идол и кумир, стал по сути аукционным лотом. Финал первого действия: «Лот 875. Записка мистера Нуреева, адресованная мистеру Бруну. Написана на бланке больницы города Торонто, где Рудольф Нуреев навещал Эрика Бруна перед смертью последнего, последовавшей в 1986 году от рака легких... Содержание записки носит интимный и конфиденциальный характер и огласке не подлежит». А продаже, выходит, подлежит. Музыка Ильи Демуцкого ассоциативная и танцевальная. Но спектаклю явно не хватает режиссерской руки (Кириллу Серебренникову следователь так и не разрешил провести ни одной репетиции), чтобы сцены слились в единое целое. Что касается наделавшей летом много шума знаменитой фотографии обнаженного Нуреева работы Ричарда Аведона, то на премьерном спектакле она лишь стыдливо промелькнула среди иных фотографий «Бога танца и порока». Образ Нуреева в исполнении Владислава Лантратова получился мягковатым, излишне романтизированным и не столь магнетически мощным, каким был его прототип. Это вообще трудная и, как правило, не благодарная задача воплощать на сцене образы своих выдающихся коллег. Мария Александрова представляла Марго Фонтейн, а Светлана Захарова воплощала собирательный образ великолепных балерин Аллы Осипенко и Натальи Макаровой. Чувствуется, что авторы задумывали спектакль как проникновенный оммаж трагической фигуре Нуреева. Драматургическая пружина раскручивается от пафосного исполнения «Песни о Родине» хором, тенором (Марат Гали) и меццо-сопрано (Светлана Шилова) до изысканных и печальных строф Бодлера и Рембо. Голосом Короля становится контратенор (Вадим Волков), лейтмотивом спектакля — «Колыбельная» на татарском языке. Три сцены из спектакля производят неизгладимое впечатление. Первая —это соло нуреевского ученика, страстно и виртуозно исполненное Вячеславом Лопатиным. Вторая — дуэт Нуреева и Эрика Бруна (Денис Савин). И третья — финальная, когда поверженный болезнью Нуреев, только что паривший над сценой, старческой, нетвердой походкой бредет по сцене и спускается в оркестровую яму, занимает место у пульта и пытается дирижировать «Баядеркой», как об этом и мечталось в реальности в конце 1992 года. А 6 января 1993-го Рудольфа Нуреева не стало. Зал встретил премьеру 16-ти минутной овацией, а большая часть постановочной команды во главе с Юрием Посоховым вышла на поклоны в футболках с портретом режиссера и словами: «СВОБОДУ РЕЖИССЕРУ!»
https://meduza.io/feature/2017/12/11/upreknut-spektakl-mozhno-ne-v-raznuzdannosti-a-v-tselomudrii «Упрекнуть спектакль можно не в разнузданности, а в целомудрии» Критики — о балете «Нуреев» Кирилла Серебренникова в Большом театре Meduza19:53, 11 декабря 2017 9 и 10 декабря на исторической сцене Большого театра состоялась премьера балета «Нуреев» на музыку Ильи Демуцкого в хореографии Юрия Посохова. Автор либретто, режиссер и сценограф спектакля о жизни советского танцовщика, сбежавшего из СССР во время гастролей в Париже, — Кирилл Серебренников, который с августа 2017 года находится под домашним арестом. Изначально балет должен был выйти еще в июле, но генеральный директор Большого театра Владимир Урин отменил премьеру, сославшись на неготовность спектакля. Выпуск балета в декабре происходил уже без режиссера. Публика встретила «Нуреева» на премьере 15-минутными овациями. О том, каким получился балет Демуцкого, Посохова и Серебренникова, «Медузе» рассказали театральные критики. Татьяна Кузнецова, критик, балетный обозреватель газеты «Коммерсант»«Коммерсант» В первый раз [в июле 2017 года] я смотрела спектакль частями и в пиратской записи. Это, безусловно, очень значительный спектакль. Но теперь я увидела сцены, которых не видела в записи, и претензий к режиссуре у меня хоть и немного, но они есть. Например, когда текст накладывается на хореографию, я не могу это одновременно воспринимать. Либо я пропускаю мимо ушей то, что мне говорят, — а это происходит почти всегда, когда говорит [исполняющий несколько ролей в спектакле актер Игорь] Верник, либо смотрю вполглаза хореографию. Спектакль развивается поступательно, и второй акт мне кажется сильнее. В первом акте есть довольно очевидное решение с Нуреевым в балетном классе, затем — прямые иллюстрации с зачитыванием доносов в КГБ и телеграмм кагэбэшников, и они приведены во всей своей бюрократической красе, без всяких сокращений. А еще там есть перечисления лотов, потому что спектакль построен вокруг продажи имущества Нуреева после его смерти. Это костяк, на который нанизываются сцены из его прошлого. Лоты зачитываются тоже абсолютно достоверно: не просто «костюм Нуреева из балета „Спящая красавица“», а «бязь, шелк, стразы, ручная работа, вышивка» — текст тоже очень большой. Текст спектакля, кстати, не всегда совпадает с текстом либретто, которое приведено в буклете. В частности, на аукционе продают картины, которые висели в квартире Нуреева, — он увлекался обнаженной натурой XVIII века, ему нравилось позднее барокко. Эти картины, продаваемые на аукционе, выносят на сцену, а потом рядом с ними оказываются мужчины в трусах. В либретто есть фраза, что из картин выходят персонажи, и я думаю, что предполагалось оживление картин. Это, возможно, было бы более китчево, чем то, что есть [в спектакле сейчас], я бы на самом деле и людей в трусах убрала. Тем более, что играют в ней не артисты балета, а бодибилдеры, которые носят Нуреева в этой сцене, и их тела в сравнении с балетными выглядят более грубыми, несценичными и, мне кажется, ничего не добавляют. «Нуреев» — классический балет, но построение сцен в нем не классическое. Артисты могут «держать точку», скажем, не на зрительный зал, а на задник или на одну из кулис — это уже не классическое построение. Кроме того, тут одновременно движутся несколько групп артистов, и они движутся несимметрично. В классическом балете строгая геометрия сцены, то есть центр сцены — это пересечение двух диагоналей и четырех прямых линий, есть также центр сцены по рампе. Здесь это все смещено, и рисунок спектакля очень нелинейный. А некоторые классические балетные комбинации, начавшись вполне академично, переходят к внутренней связке, совершенно не употребляющейся в классическом балете. Так, в частности, происходит во всех сценах, где есть цитаты из других балетов. В сцене, где персонажи, которые олицетворяют Нуреева в начале, танцуют с одинаково одетыми партнершами, проходят темы разных балетов. В хореографии на каждый балет дан намек в виде, например, самой характерной поддержки, которая тут же переходит в оригинальную хореографию. Если речь идет о «Спящей красавице», то это сцена, где принц и Аврора стоят друг напротив друга, она поднимает ногу вперед, еще как в «Спящей красавице», а дальше идет хореография Посохова. Так же, как, например, в «Щелкунчике» Вайнонен в арабеске оттаскивает балерину назад — в «Нурееве» он начинает оттаскивать ее назад, а потом начинается другая связка, в оригинальной хореографии. Самая длинная цитата — это выход «теней» [из балета Мариуса Петипа «Баядерка»] в последней картине. При этом, когда все выстраиваются как тени на авансцене и занимают всю сцену шеренгами, мужчины, которые участвуют в этой картине, в отличие от оригинальной постановки «Баядерки», начинают танцевать свою хореографию как мужскую, в то время как женщины продолжают танцевать «Баядерку». Мне кажется, этот финал с выходом больного Нуреева в оркестр, которым он дирижирует, совершенно грандиозен, он выводит спектакль совершенно на другой уровень и заставляет забыть про те мелочи, которые могли бы быть предъявлены как претензии. Я не могу сказать, что без Серебренникова все получилось бы так же. Придумать саму форму, последовательность эпизодов, придумать структуру этого балета, ввести эти письма, эти метафорические картины — в общем, создать литературную основу — это его прерогатива. Мизансцены — это тоже его дело, естественно, потому что, например, история побега [Нуреева за границу] поставлена чисто режиссерски. Я просто считаю, что либретто, переведенное в звук, в речь, — такое длительное в данном случае — больше повредило спектаклю, чем его поддержало.
Марина Давыдова, театральный критик, главный редактор журнала «Театр» К сожалению или к счастью, я не была на прогоне «Нуреева» в июле. Я полагаю, что спектакль и тогда был полностью готов. При этом я должна сказать, что снимаю шляпу перед [генеральным директором Большого театра] Владимиром Уриным, который все равно решил этот спектакль показать. И показать в контексте, гораздо более суровом, чем тот контекст, в котором он был отменен. В июле еще крутилось какое-то дело, по которому Кирилл проходил свидетелем, а теперь он сидит под домашним арестом и обвиняется в каких-то совершенно невероятных преступлениях, а спектакль вышел. Что бы ни говорили, я хочу сказать Большому театру «ура». Что касается постановки «Нуреева» на исторической сцене Большого, я, в отличие от Большого театра, считаю, что сакрализация каких-то локусов — это бред. Есть некое пространство, в нем какие-то параметры сцены — портал, ширина, глубина. Подходят — значит, надо делать. В этом смысле спектакль «Нуреев» очень даже подходит исторической сцене. Кроме того, он подходит еще и потому, что Рудольф Нуреев — это человек, выпестованный в недрах российского имперского театра, блиставший на исторических сценах Европы — Ковент-гарден, Парижская опера. К тому же в нем всегда было стремление к такой псевдоклассической красоте. И все это, конечно, по духу годится не для новой, а для исторической сцены Большого театра. А если вы спросите меня, можно ли что-то такое экспериментальное по духу делать на исторической сцене, так я скажу, что и не нужно делать ничего другого ни на какой сцене. Не буду лукавить: мне кажется, балетные артисты [в этом спектакле] работают как балетные артисты. Я тут не вижу какой-то специальной драматической работы, потому что хороший артист или хорошая артистка, та же Светлана Захарова, например, и в классической «Жизели» может работать как хорошая драматическая актриса. Они все здесь существуют, в общем, как персонажи балетного спектакля: им и не за чем здесь играть, как артистам театра «Комеди франсез» или «Фольксбюне». Другой вопрос — антураж, в который включены эти балетные сцены, контекст, который Кирилл придумывает, он как бы это все преображает. Кирилл в известном смысле изобрел новый жанр. Что такое поставить балет драматическому режиссеру? Был такой прецедент, когда режиссер Деклан Донеллан работал с хореографом Раду Поклитару, и они поставили «Ромео и Джульетту» [в Большом театре в 2003 году]. Но там не было никаких специальных вкраплений. Это был балетный спектакль, в котором артисты разговаривали только языком танца и который был неким образом выстроен Декланом. А в данном случае мы имеем дело с абсолютно оригинальным сочинением. [Обычно] все самые радикальные эксперименты в области балета — особенно балета, идущего на балетной сцене, а не контемпорари дэнс, — все равно находятся внутри хореографических структур, свойственных танцу паттернов, практически никогда их них не выламываются. А здесь перед нами абсолютно новое сочинение, с новой оригинальной музыкой, оригинальным либретто — это спектакль, сочиненный с самого начала, а не какой-то хореографический текст, который взяли и интерпретировали. Это новая история, которая, как мне кажется, даже для мирового опыта уникальна. Вообще надо сказать, этот спектакль очень красивый, очень гармоничный и очень — это важное уточнение — целомудренный. Если вспомнить, о каком персонаже он сделан — выламывающемся из любых рамок, чрезвычайно скандальном, который вел себя черт знает как и всем своим существом разрушал законы существования балетной труппы с ее жесточайшей иерархией, — то упрекнуть спектакль можно не в разнузданности, а, напротив, только в абсолютно безупречном целомудрии.
Анна Гордеева, критик, балетный обозреватель газеты «Ведомости» Мне очень понравился спектакль тем, что, в отличие от «Героя нашего времени», [в «Нурееве»] совсем нет никакого соперничества, никакого художественного конфликта между режиссурой и хореографией. Абсолютное взаимопонимание, диалог авторов, хотя каждый говорит про свое. Что касается музыки, то музыка здесь самостоятельной ценности, на мой взгляд, не имеет. В ней, в частности, много цитат: есть обработанные куски из «Жизели», есть даже «Лебединое озеро» — это все мы слышим в тот момент, когда перечисляется множество ролей, в которых Нуреев выступал. Вся последняя картина во втором действии — это обработанные «Тени», последняя картина «Баядерки». Это часто случается с балетной музыкой в истории: есть великие балеты, поставленные совсем не на великую музыку. Так что в этом нет никакой катастрофы: это рабочий материал, который сделан удобно для авторов — хореографа и режиссера — и ими правильно использован. Поскольку музыка писалась по заказу авторов, это не тот случай, когда композитор [Илья Демуцкий] сел и написал балет, а потом стал предлагать его в театр. Ему была заказана именно эта работа именно этими авторами. Насколько я понимаю, прежде всего, режиссером, потому что, когда выпускалась первая работа Серебренникова и Посохова в Большом, «Герой нашего времени», то сначала для театра написал партитуру другой композитор. Серебренников сказал, что ему эта работа, уже готовая, не нравится, и привел Демуцкого как автора. Партитура «Героя нашего времени», кстати, абсолютно оригинальна с точки зрения языка, и она поэтому была сильно сложнее в постановочном плане — там есть очень неудобная для танцев музыка. А «Нуреев» написан по заказу, и это очевидно гораздо более служебная музыка. В хореографических партиях «Нуреева» цитат как таковых нет. Есть некоторая стилизация иногда, но это всегда совершенно самостоятельный текст [хореографа Юрия] Посохова. У Посохова и Серебренникова уже выработалась некая манера взаимодействия. Они настолько разные люди: по художественным пристрастиям, по манере высказывания, по темпераменту, — что в результате из их работы вырастают очень интересные вещи.
Записали Александра Зеркалева, Саша Сулим
«Нуреев» в Большом театре: балет-блокбастер Серебренникова, Посохова и Демуцкого. Что же из этого получилось? Meduza14:02, 11 декабря 2017 Это не рецензия, даже не попытка. Я не только не балетный критик, но и не балетоман, а о Рудольфе Нурееве знаю не больше, чем любой другой среднекультурный человек. Это лишь впечатления зрителя от спектакля, который — нет сомнений — стал главным театральным событием года в России. Все написали, что «Нуреев» не так скандален, как боялись (или надеялись), что танец трансвеститов в Булонском лесу трогателен, а дуэт Нуреева с его многолетним возлюбленным Эриком (10 декабря эти партии танцевали Артем Овчаренко и Владислав Козлов) целомудрен; все так. Фотографию обнаженного Нуреева работы Ричарда Аведона в самом деле «подправили», мягко цензурировали, да и мелькнула она всего на несколько секунд. Но чего уж греха таить: скандальность не в этом, а в том, что режиссера спектакля Кирилла Серебенникова не выпустили из-под ареста на предпремьерные репетиции, и на поклоны он выйти никак не мог. Напротив, государственные чиновники, включая министра культуры Владимира Мединского, — если и не инициировавшие дело против режиссера, то, как минимум, не пытавшиеся ему воспрепятствовать, — на премьере были и аплодировали. Мрачный парадокс привел многих к протестному выводу: нет на спектакле его автора — нечего туда ходить уважающим себя зрителям. Нашелся и контраргумент: чем больше в зале будет понимающих и сочувствующих, тем больше шансов превратить громкое светское событие в акцию протеста (это произошло лишь отчасти — но все-таки на сцене были люди в футболках с портретом Серебренникова, а из зала редкие голоса кричали «Свободу Кириллу!»). Собственно, и мотивы Мединского не вполне ясны. То ли своим появлением на премьере он хотел заявить о непричастности к делу «Седьмой студии», то ли как бы повторил уже не раз звучавший, до боли знакомый тезис: «Ничего против режиссера Серебренникова не имеем, но на суд повлиять не в состоянии». В любом случае, повезло и Мединскому, и всем, кому удалось добыть дефицитные билеты и пробиться на один из двух премьерных спектаклей или прогон. Наверняка найдутся те, кому «Нуреев» не понравится, но отрицать бессмысленно: это прирожденный хит. История не знает сослагательного наклонения, однако нет сомнений, что и без отмены летней премьеры и последовавшего за ней ареста Серебренникова успех балета был бы оглушительным. По-прежнему неизвестно, почему глава Большого театра Владимир Урин в последний момент снял с афиши спектакль — был ли звонок сверху или постановка в самом деле была не вполне готова. Во вторую версию верится с трудом, ведь сейчас «Нуреева» готовили в еще более авральном режиме, вдобавок без режиссера (по данным «Коммерсанта», спектакль подготовили за 11 репетиционных дней — прим. «Медузы»). Тем не менее, очевидно, почему Урин настоял на том, чтобы спектакль все-таки вышел, — такой балет упускать просто нельзя. «Нуреев» — для иностранцев и для патриотов. Для придирчивых балетоманов и простых смертных, решивших устроить себе праздник. Для знатоков биографии Нуреева и тех, кто впервые прочитает ее в либретто. Для свободолюбивых поклонников театрального авангарда (все же не слишком радикального) и традиционалистов, считающих эталоном «Жизель» и «Лебединое». Это огромная мощная постановка, гигантская по бюджету и количеству участников. Здесь изобретательная и внятная хореография Юрия Посохова, основанная на переосмысленной классике, и великолепная — пусть и лишенная очевидной самобытности — музыка Ильи Демуцкого, также наполненная умными цитатами, от «Щелкунчика» до «Адажиетто» Малера. Блистательная, мобильная и доходчивая сценография. К балету добавлены элементы оперы и драматического действа; по сути, это первый блокбастер Кирилла Серебренникова. Если бы «Нуреев» был фильмом, он непременно получил бы не какую-нибудь «Нику», а настоящего американского «Оскара». Как в блокбастере, «Нуреев» — результат совместных усилий, коллективный труд. Но не продюсерский его вариант, в котором очень разные люди прагматично трудятся на коммерческий результат, а творческий альянс. Посохов, Демуцкий и Серебренников работали вместе и раньше (балет «Герой нашего времени» тоже в Большом театре). Тут их содружество кажется таким же счастливым, прописанным на небесам, совпадением темпераментов и задач, как в случае, допустим, Феллини, Рота и Мастроянни в «Сладкой жизни», или Спилберга, Уильямса и Харриссона Форда в «Индиане Джонсе». Кстати, «актерский» аспект — самый сложный и спорный. На нем как раз сказалась нехватка репетиций с режиссером. Далеко не все исполнители идеально совпали со своими сложными ролями и партиями, а также друг с другом (хотя старались все, и состав собран звездный). Странно — или нет? — что ключевыми точками спектакля оказались вдохновенные, пронзительные и одновременно абстрактные сольные номера Ученика (Денис Савин) и Дивы (Екатерина Шипулина), поставленные, соответственно, в центр первого и второго действий. Именно здесь ярче всего проявился замысел авторов, согласно которому саундтреком для танца становится не только оркестровая музыка, но и произнесенный вслух текст; в данном случае, писем, написанных Нурееву из сегодняшнего дня людьми, хорошо знавшими его в прошлом. И заодно — концепция спектакля, в котором главный герой — не царящий над остальными солист, подобный Королю-Солнцу из одноименной стилизованной интермедии, а распыленная в воздухе субстанция. Каждому из исполнителей, не исключая кордебалет, перепадает драгоценная капля этого вещества. Серебренников и Посохов непринужденно переходят от впечатляющей многофигурности к скупому графичному рисунку — одинокий человек на почти пустой сцене. «Нурееву» удалось сохранить ощущение интимности, не теряя эффекта гранд-спектакля. Естественно, Рудольф Нуреев был эпатажным и почти невыносимо (особенно для советских людей) ярким явлением: артистом, невозможным вне верной массовки и восторженной публики. Но был и одиночкой, несколько раз в жизни самостоятельно принявшим отважные решения. Одно из них — побег с родины, которой он предпочел свободу. В этом кульминационном, хоть и одном из первых по порядку, эпизоде не избежать несколько спекулятивных, но слишком уж напрашивающихся параллелей. Явно Серебренников ставил спектакль не только по заказу, но и для себя, о себе — недаром и «сценарий» здесь написан им. Невозможно тут же не отметить кошмарную и гротескную рифму: документальные тексты доносов коллег и профессиональных стукачей на Нуреева, — в которых нет-нет, да упомянут главный «надзорный орган», министерство культуры СССР, — интонационно копируют «характеристики» на Серебренникова, подготовленные неведомыми экспертами для уже теперешнего Минкульта. «Несмотря на неоднократные напоминания о недопустимости контактов с иностранцами, Нуреев разговаривал на английском языке с артистами французской труппы, среди которых были люди, явно вражески настроенные к СССР… Он характеризуется недисциплинированностью, нетерпимостью к замечаниям и грубым поведением». А это уже про Серебренникова: «Способствует размыванию традиционных российских духовно-нравственных ценностей и ослаблению единства многонационального народа Российской Федерации (включая распространение низкокачественной продукции массовой культуры»). Причем когда режиссер писал либретто, доносов на себя читать еще не мог, их обнародовали совсем недавно. То ли гениальная интуиция, то ли неизменность дел в нашем отечестве. Как Нуреев отказывался подчиняться советской уравниловке, так Серебренников не желал замечать, что нынешняя Россия — не Европа, где он ставил спектакли. Оба — принципиальные «безродные космополиты». Но Нуреев увез свою Россию с собой, став гражданином мира, а Серебренников отважился отрицать любые границы, оставаясь жителем РФ. Он не хотел эмигрировать, для него было крайне важно работать в Москве. Сегодня он — ее узник. Невозможно избавиться от этой мысли, смотря на невероятной красоты и чистоты финал спектакля. Герой спускается в оркестровую яму, как в преисподнюю, на сцене в ритмичном ритуале его провожают тени, медленно замолкает музыка и сгущается тьма. Броско, доходчиво и жутко. Антон Долин
https://echo.msk.ru/blog/golubevavera/2110006-echo/ Анна Голубева Кирилл Серебренников и старые медиа 14:58 , 13 декабря 2017 Как и откуда режиссер мог узнать о своем триумфе?
Премьера балета «Нуреев» впервые за долгое время заставила разные медиа выступить практически в унисон. Все — от государственных газет и телеканалов до иностранных агентов — написали о балете Кирилла Серебренникова примерно одно и то же — долгожданный, талантливый, выдающийся. С той же интонацией, с какой вся культурная Москва демонстрировала причастность к событию, выкладывая в соцсети фотографии черно-белых пригласительных и селфи на фоне премьерной афиши. «Как бы подтекстом звучало то, что, возможно, постановку все же «причесали». Но ответы, которые, кажется, кого-то могли разочаровать, были однотипными: нет, принципиально ничего не переделывали, доработки касались исключительно хореографии». «На поклоны хореограф и композитор вышли в футболках с портретом и надписями «Свободу режиссеру», после чего аплодисменты раздались с новой силой, а в хоре кричавших «браво» можно было различить и тонкое «Кирилл!» издательницы и политика Ирины Прохоровой». «Даже продвинутых в искусстве граждан больше всего волнует, надели на Нуреева фиговый листок или нет, то бишь появляется ли в спектакле фото полностью обнаженного героя. И да, и нет». Вы бы могли с ходу определить, где тут чугунная госпропаганда, где цветущий глянец, а где флагман либеральной прессы? Вы помните, когда в последний раз такое единодушие гостило в наших поляризованных рядах? Когда в последний раз публика, одна половина которой давно перестала говорить с другой, в едином порыве поднималась на 15-минутную стоячую овацию — и в один голос кричала «шедевр»? Когда такое было? Разве после церемонии открытия сочинской Олимпиады в 2014-м. Но открытие Олимпиады (особенно домашней) — зрелище априори популярное, общепримиряющее, а тут балет — и не классическое «Лебединое», а спорная, неортодоксальная постановка, где хореография микшируется с хоровым пением и драматическим театром. К тому же это история о Рудольфе Нурееве, приверженце не одобряемого в наших краях гендерного поведения, да еще и перебежчике, что тоже не у всех сейчас находит понимание. В общем, совсем не повод для единодушия — а тут все как один восхищены, аплодируют, пресс-секретарь президента страны Песков объявляет премьеру «Нуреева» мировым событием. Конечно, по-настоящему историческим событие делает то, что режиссер-постановщик в момент своего триумфа сидит под домашним арестом. В трех километрах от Большого. Такого точно не упомнит ни один знаток истории мирового театра. Чтобы как-то уместить в голове эту фантасмагорию, многие привычно пытаются подобрать к ней рифмы из прошлого. Похоже на шарашку? Вроде да, но там арестанты занимались все-таки прикладной наукой и техникой, имена тех авиаконструкторов, оружейников и химиков и на воле-то были засекречены. И все-таки вроде не бывало же, чтобы тов. Сталин одной рукой человека сажал — а другой ему публично аплодировал. Как-то вроде было проще: сажали режиссера — закрывали его спектакли, уезжал артист — его клеймили позором. Если перебежчик Рудольф Нуреев выступал на фестивале в Афинах — то советскому Святославу Рихтеру в этом фестивале участвовать не дозволялось. Кто-то говорит о крепостном театре. В самом деле — режиссер с мировым именем прикован за ногу к кухонному столу и ставит спектакли прямо из своей квартиры: удобно, никакого ущерба казне. Но тоже кривая какая-то выходит аналогия: непонятно, кто тут крепостник-то? Кто его вообще приковал, когда кругом одни его поклонники? Вон они в зале Большого: председатель Совета Федерации Валентина Матвиенко, министр культуры Владимир Мединский, председатель правления «Газпрома» Алексей Миллер, сенаторы, представители администрации президента, депутаты Госдумы, видные ученые, деятели культуры, предприниматели и другие официальные лица — и все рукоплещут. Чтобы постановщик мог услышать эти овации, этим людям пришлось бы прийти к нему на суд. Просто потому, что суд — единственное на данный момент место, где режиссер Серебренников может повидаться с публикой и коллегами. На репетиции в Большой театр, как и на саму премьеру, ему попасть не удалось. Следователь на его ходатайство не ответил — то ли не успел, то ли был занят поисками пригласительных на премьеру «Нуреева». Серебренников переживает свой успех дома — но ни сосчитать чекины зрителей в Большом, ни увидеть селфи Тани и Вали на фоне афиши, ни прочитать поздравления от фейсбучных друзей по закону не может: пользоваться интернетом домашнему арестанту не положено. Остаются старые добрые медиа — бумажные газеты, радио, телевизор. Камеры эфирных телеканалов в день генеральной репетиции пустили в зал совсем ненадолго. Серебренников мог увидеть кусочки своего двухчасового балета в трехминутной нарезке «Вестей» или трехминутном же репортаже канала НТВ. Серебренников вряд ли появится в Большом». Вот Серебренников пытается понять, что у него получилось, — во время прямого включения телеканала «Россия 24» с генеральной репетиции. «Все балеты Кирилла Серебренникова неимоверно кинематографичны», — сообщает между тем корреспондент. И добавляет: «Уникальность балета в том, что никто ничего подобного ранее в мире не делал». А из сюжета телеканала «Культура» Серебренников узнает, что его балет «уже сейчас хотят видеть на многих фестивалях». Хорошо, если режиссер догадался включить телеканал «Москва 24» — там давали и отзывы из соцсетей, и любительские видосы с премьеры. Из сюжета «Москвы 24» Кирилл Серебренников мог узнать, что его балет «остается самой обсуждаемой новостью в соцсетях», понять, с кем пришел на премьеру Роман Абрамович, увидеть кусочек стоячей овации зала и рассмотреть на артистах, вышедших на поклоны, футболки со своим портретом. Проскочило даже снятое телефоном видео с банкета после премьеры, где директор Большого театра Владимир Урин предложил поднять первый тост за Кирилла. Понимаете, бумага умирает, телевизор давно стал анахронизмом — и Серебренников, как многие люди его поколения и круга, наверняка давно перестал его смотреть. А теперь смотрит. Теперь он, возможно, даже задумывается о подписке на бумажные газеты. Все-таки старые медиа в нашей стране пока незаменимы. Вот как бы Алексей Малобродский, соратник Серебренникова по «Седьмой студии», узнал о триумфе своего подельника — не будь в его тюремной камере телевизора? Конечно, телевизор и дальше будет следить за успехами «Нуреева» — они наверняка будут. За такой балет вполне могут и Госпремию дать. Правозащитнице Людмиле Алексеевой, всю жизнь боровшейся с произволом властей, дают же за это Госпремию — а балету тем более могут. На церемонию вручения в Кремль арестанта Серебренникова Следственный комитет не отпустит — да и саму премию получить ему будет сложно, ведь его счета арестованы. Но о присуждении премии он наверняка узнает — из новостей федеральных телеканалов. Телевизор, конечно, расскажет арестанту Серебренникову и о том, как желающие попасть на его балет будут ночами дежурить у касс Большого. О том, до каких небес взлетят цены на билеты. О том, с какой помпой «Нуреев» будет гастролировать по миру. Собирать аншлаги. Получать фестивальные награды. Становиться визитной карточкой русского балета XXI века. Телевизор покажет этот балет по всем каналам вместо «Лебединого» — однажды, когда придет время... |
       
|
