 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
В последнем номере журнала «Наша жизнь» за 2017 год под рубрикой «Знаменитые слепые» вышла статья главного редактора журнала Владимира Бухтиярова о Василии Ерошенко [1]. В библиотечной карточке публикация описана так: «Бухтияров В.Д. Василий Ерошенко /Владимир Бухтияров //Наша жизнь. – 2017. – №12. – С.47–61. – (Знаменитые слепые). Неоднозначный образ писателя, общественного деятеля и путешественника, приведены биографические данные». Статья в специальном журнале Всероссийского общества слепых, бывшем когда-то «Жизнью слепых», где и сам Василий Ерошенко печатался в 1927, 1930 и 1938 годах, и о нем писали и пишут постоянно, начиная с 1960-х годов, мягко говоря, неприятно поразила. Василий Ерошенко писал статьи прежде всего для периодики незрячих. Это были британские, японские, эсперантские, советские журналы, в основном, брайлевские: британский “Progress”, международные “Esperanta Ligilo” (Эсперантский связной), “Ligilo por Vidantoj” (Связной для зрячих), японский “Mutsuboshi-no hikari” (Свет шестизвездия, журнал Токийской школы слепых), советские «Жизнь слепых», «В ногу со зрячими». О Ерошенко и его работе среди незрячих при его жизни писали дореволюционный «Слепец» и советские журналы «Жизнь слепых» и «Слепые на социалистической стройке». И это только та малая часть, что нам сейчас известна. Но и она дает основания считать Василия Ерошенко незрячим журналистом-самоучкой с международным опытом. Другого такого опыта в России и СССР не было ни у кого. Именно ученики Ерошенко уверенно продолжили традиции журналистики незрячих, возникшие еще в первые послереволюционные годы. И вот в журнале со столь давними традициями работы для незрячих и с незрячими появляется странная и несуразная статья его главного редактора. Настолько странная, что захотелось вступить в дискуссию с автором материала, чтобы разъяснить некоторые важные детали и ему, и его целевой аудитории. Видимо, «неоднозначный образ» писателя заключается в резких, во многом противоположных оценках личности и деятельности Ерошенко, которые дает сам же автор статьи. И оценки эти порой явно выдуманы и не подтверждаются ни фактами, ни историей обучения и общественной жизни слепых. Тираж журнала «Наша жизнь», возглавляемого В. Бухтияровым, составляет сейчас 3774 экз. в двух формах (рельефно-точечным и укрупненным шрифтами). Кроме того, рецензируемая статья размещена в электронном виде на сайте Всероссийского общества слепых, а это значит, будет использована студентами и школьниками для написания сотен рефератов путем прямого копирования. Дети и молодежь всегда доверяют печатному слову и авторитету старших авторов. И этот автор не новичок ни в теме слепоты, ни в слове о Василии Ерошенко. Владимир Бухтияров в прошлом году отметил свое 60-летие. Это человек и с опытом потери зрения, слепоты, реабилитации и активной профессиональной и творческой деятельности незрячего, и со значительным писательским багажом – он автор нескольких поэтических сборников и книги «Заповедные люди» (2015). В книге он вновь коснулся вслед за своими предшественниками А.Белоруковым, М. Бирючковым, С. Клюшниковым, В. Першиным хорошо исследованной темы слепых в литературе и искусстве [2]. Это сделано не впервые, а в очередной раз за последние годы. Есть в книге В. Бухтиярова и глава «Выбор Ерошенко» [2; 123-136]. Она посвящена разбору и пересказу повести А.С.Поляковского «Слепой пилигрим». Именно из этого художественного текста «родом» большая часть несуразных и странных определений, используемых В. Бухтировым и в рецензируемой статье 2017 года. Но что позволительно в художественном тексте – то не всегда хорошо для публицистики, скорее наоборот. В 2010 году, вскоре после своего назначения главным редактором журнала «Наша жизнь», В.Д. Бухтияров уже кратко писал о Василии Ерошенко в одной из статей серии, посвященной использованию незрячими трости [3; 49]. Тогда удивила его открытость и звонок из Москвы с несколькими вопросами – познакомиться и побеседовать было неожиданно приятно. Но случай таких консультаций был единственным и с тех пор мы потеряли связь. Но такому автору, имеющему уникальный личный опыт, во многом, – и в приобретенной слепоте, и в стремлении к творчеству, к писательству, и в многолетней работе незрячего журналиста специального журнала, – схожий с опытом самого Ерошенко, без сомнения, хочется доверять. Такого опыта нет и не может быть у зрячих литературоведов, критиков, музейщиков, исследователей Ерошенко. Это важная и ценная особенность незрячих авторов – личный опыт. Именно за подсказкой, основанной на личном опыте, я всегда и обращаюсь к тем из моих друзей и сотрудников, кто может мне указать, как увидеть через столетие времени реального живого человека – Василия Ерошенко. В последние годы практика общения с активными и заинтересованными в работе Международной научно-исследовательской группы «Василий Ерошенко и его время» дала свои плоды. Среди них не только более глубокое понимание особенностей личности Ерошенко и целей его жизни и творчества, но и находка нескольких текстов писателя, считавшихся утраченными. Все они готовятся к печати с новыми комментариями, а кое-что и уже опубликовано. Именно поэтому после знакомства со статьей Владимира Бухтиярова неприятное удивление переросло в желание поговорить, то есть подготовить рецензию. И дело здесь не в фактических неточностях, которые есть в любой, самой последней и современной публикации о Ерошенко, и в моих тоже, и которые будут исправлены со временем при появлении новых документов. Дело в том, что человек и специалист, для которого должны быть без лишних слов ясны и проблемы незрячих, и их достижения, позволяет себе странный развязно-панибратский тон по отношению к герою своей публикации. Публикации, подготовленной явно к 65-летию смерти писателя и тифлопедагога, к дате, которую в декабре 2017 года отметили все: японские почитатели писателя, Дом-музей В.Я. Ерошенко в с. Обуховке, исследователи Международной научно-исследовательской группы «Василий Ерошенко и его время», многие специальные библиотеки для слепых в России, Украине и других странах. Но почему-то эта дата никак не отмечена и не указана в журнале «Наша жизнь», что не отменяет памятной приуроченности и специфики этого материала. Вышел он одновременно с другими публикациями схожей тематики и уже в начале января был преподнесен в дар Дому-музею В.Я. Ерошенко в Обуховке [4]. Необходимо отметить огромный труд и общую эрудицию компилятора, который перечитал все основные книжные, журнальные, газетные и сетевые публикации о В.Я. Ерошенко, в том числе самого последнего времени, и постарался связно объединить их в новый собственный материал. Отчасти это и удалось. Жаль, что специфика журнала для незрячих и слабовидящих читателей, в связи с печатью по брайлю, не предполагает использования точных сносок и ссылок на источники, но большая часть источников косвенно названы или знакомы исследователям, поэтому понятны: фрагменты известных изданий легко узнаются в рецензируемой статье. Это книги А.С. Харьковского «Человек, увидевший мир» (1974), Н.Н. Андриановой «Запалив я у серці вогонь» (1971, 1973), Б.И. Осыкова «Музыкант, путешественник, поэт, педагог» (1990). Более интересны те из них, которые были недавно опубликованы, в том числе, в издательствах и журналах для незрячих: В.Я. Лазарев, В.Г. Першин «Импульс Ерошенко» (1991, затем звуковая книга в 1994 г.), А.С. Поляковский «Слепой пилигрим» (сначала в журнале «Школьный вестник» в 2000-2003 гг., затем в виде книги укрупненного шрифта в двух томах в 2012, аудиокнига в 2013 г.), А.А. Панков «По следам Василия Ерошенко» (в журнале «Школьный вестник» в 2016-2017 гг.). Знаком Владимир Бухтияров и с публикациями последних лет в интернете, отражающими ежедневную работу Дома-музея В.Я. Ерошенко в Обуховке. Отзвучат в статье В. Бухтиярова и слова, а еще более – выводы моих многочисленных публикаций, основная цель которых – найти своего читателя. Но это и моя ответственность – понимать и видеть, как меняется, искажаясь, написанное мною в работах тех, кто использует эти результаты, открытия, формулировки с собственными целями. На объединении разнородных источников, первые из которых относятся к концу 1960-х годов (статья В.Н. Рогова), а последние – работы Музея и наши – к современности, и выстраивает В. Бухтияров «новое» изложение биографии В.Я. Ерошенко. При этом автор статьи стремится быть оригинальным и как можно более вычурным в выражениях, что значительно затрудняет понимание смысла слов и словосочетаний. Статью В. Бухтиярова отличает одна удивительная особенность: в ней сталкиваются, взаимоуничтожаясь, две противоположные стихии эмоционально-оценочных клише и определений. Одна – положительно-хвалебная, а вторая – странная, за которой стоят не то осуждение, не то опасение и явное ощущение опасности примера неудобного Ерошенко. Первая группа определений отчасти даже и не выполняет уже своей функции, потому что все эти они давно затерты до дыр и никого не удивляют, они нужны как привычное приложение к фамилии Ерошенко. Приведу наиболее яркие из них. Итак, Ерошенко это: «пример»; «наш выдающийся соотечественник»; «смышлёный мальчуган»; «бесстрашный странник»; «асс реабилитации»; «талантливый музыкант»; «любознательный юноша»; «талантливый интеллектуал»; «убеждённый пацифист»; «способный юноша»; «учёный-этнограф»; «крутой новатор»; «популярный литератор»; «философ и просветитель»; «неутомимый путешественник»; «знаток восточной медицины»; «знатный ходок»; «наследник свободолюбивых слепых гомеров-кобзарей…» (по Н.Н. Андриановой); «подвижник»; «любимый наставник»; «интуитивный кудесник воспитания», который «охотно делился опытом раскрепощения скрытых резервов организма, но почему-то не нашлось прямых продолжателей его бескорыстной миссии облагораживания телесных и духовных сущностей»; «мастер»; «советский учитель»; «языковед»; «несгибаемый путник»; «учитель божьей милостью»; «самый неординарный из плеяды славных сынов Белгородчины»; «скиталец», могила которого «превратилась в культовое место поклонения почитателей его таланта» [Это вообще как? – Ю.П.]; «сказочник и полиглот»; «классик»; «уникальный просветитель»; «гражданин мира»; «странствующий философ-эсперантист»… Статья большая, многовато будет. Ерошенко, обладавший резким, непримиримым характером, но и огромной скромностью по отношению к себе самому, был бы немало удивлен накопившемуся за последние 60 лет грузу человеческих восхвалений. Воспоминания Фаины Бурцевой о Ерошенко были опубликованы в 1962 году под заглавием «Скромный, обаятельный» [5]. Нужно отдельно пояснить выражения, привычные и понятные незрячим, но незнакомые широкому кругу читателей – «Тотальник», то есть полностью слепой человек. В.Я. Ерошенко у В. Бухтиярова – «бесстрашный тотальник», у которого «разносторонняя личность тотальника», «загадочный тотальник»… Неясно только, что тут такого загадочного, кроме стремления настойчиво подчеркнуть еще один барьер и вызов для личности Василия Ерошенко – полную слепоту с четырех лет. А ведь личность Василия Ерошенко до сих пор привлекает людей – зрячих и незрячих, именно тем, с какой видимой легкостью ломал и сносил он все выраставшие перед ним барьеры. Да, он платил за это огромную личную цену: отсутствие семьи, постоянной работы, налаженного быта, но в нем была та внутренняя свобода, сила и мощь которой и привлекает нас спустя сто лет, и заставляет знакомиться с его творчеством. Выражение «асс реабилитации» – это оценка слепого, или, особенно, ослепшего человека, возвратившегося к активной жизни. Применительно к Ерошенко встречаю такую оценку впервые, это, похоже, авторское изобретение В. Бухтиярова. Теперь о негативе. Он есть, он «крепкий», зачастую, не подкреплен фактами и никак не смягчен, даже оговорками, мол, возможно, что-то было так или иначе, потому что об этом написано в том или другом источнике. Негативный ряд определений, относящихся к В.Я. Ерошенко, которые дает В. Бухтияров, выстраивается примерно такой: «я вспоминаю про Василия Яковлевича Ерошенко. И мне делается стыдно!» (это цитата из япониста Г. Чхартишвили в его ипостаси популярного писателя Бориса Акунина [6], который походя блестяще связал понятия «Ерошенко» и «стыдно», почему-то она очень всем нравится; и почему Акунину стыдно – пусть будет на его совести. – Ю.П.); «убогого» ребёнка; «страдалец беспричинно огрызался»; «нудное школярство»; «не захотел быть заурядным виртуозом, а на Паганини всё-таки не тянул»; «провинциал»; «нарушитель спокойствия»; «своевольный студент»; «постигал тайны мастерства костоправа и параллельно занимался сочинительством»; «осуществил несколько «безумных» экспедиций»; «экстремал»; «фанатик острых ощущений попытался попасть на Родину через Европу, но очередная авантюра не удалась»; «норовистого инвалида»; «политически неблагонадёжный», «заложник глобальной изоляции»; «ершистый и неприкаянный скиталец»; «рванул в Хельсинки»; «был человеком сложным и конфликтным»; “самонадеянный «вожатый»”; «экстремал по призванию ухитрился «прошвырнуться» по Кавказу»; «тёмных» сирот чрезвычайно отсталого региона» (о туркменских детях); «воспитатель, преподаватель и директор пристанища страждущих, поклонник экспериментов»; “невероятно реабилитированный деятель «от греха подальше» сбежал в Узбекистан”; «приближённого к властям и почему-то неприкосновенного учёного мужа»; «очередной рискованной экспедицией»… Здесь мы видим уже не возвышенно-хвалебную, а сниженную лексику и ее смакование: «костоправ» (а это совсем не массажист! – Ю.П.), «занимался сочинительством», «он ещё два года варился в котле социальных потрясений» (!), «рванул», «ухитрился прошвырнуться», «сбежал в Узбекистан...». Но это же совершенное непонимание пишущим особенностей личной судьбы Ерошенко на фоне развития зарубежной, российский и советской тифлологии и тифлопедагогики! И здесь нужно остановиться и подробно объяснить В. Бухтиярову, почему он, вольно или невольно, оказался на стороне тех деятелей прошлых лет, кто увольнял В.Я. Ерошенко с работы по неимению у него документа о высшем образовании, или тех, кто писал желчные критические зарисовки о нем на страницах печати слепых 1930-х годов. Хвалы померкли как-то сразу, а вот слова «безумные экспедиции», «фанатик», «очередная авантюра», «неблагонадежный», «самонадеянный», «приближенный к властям и почему-то неприкосновенный», «рискованная экспедиция» слышны слишком хорошо, слишком хорошо понятны, хорошо соотносятся с нашей историей и вызывают одно желание: встать и защитить того, кого только что восхваляли, от напраслины и наговора. Начинать нужно с детства. Да, когда-то кто-то из зрячих авторов, среди которых принято жалеть слепых, написал о Ерошенко, употребив слово «убогий» для пояснения контекста слепоты и чтобы жальче было. В семье к Ерошенко никто так не относился, о чем ярко свидетельствует и сам факт получения им образования: в многодетной семье образование получили и трое сыновей, и четверо дочерей, и среди всех – незрячий сын Василий. Родители Ерошенко отпускали его на учебу в Англию и Японию, оплачивая ее, то есть не считали это блажью, а поддерживали и помогали реализовать все стремления сына. В дальнейшем Ерошенко всегда финансово помогал родителям, сестрам, племянницам: отстроить дом, оплатить учебу, помогал устроиться на работу. Сам Ерошенко никогда о себе не писал «инвалид», тем более «убогий». Кому и знать, что жизнь даже незрячего не состоит из одних бесконечных страданий! Это просто жизнь. Ерошенко писал: «Я слепой, ослеп в возрасте четырех лет. Со слезами и сетованиями я покинул царство чудесных красок, сияющего солнечного света. К добру ли это или ко злу – я еще не ведаю» [7]. Общепринятым было слово «слепец», так назывался и специальный плоскопечатный дореволюционный журнал для тифлологов и тифлопедагогов. Это было понятие, приближенное к термину. Брайлевский журнал для незрячих назывался «Досуг слепых». Не употреблял В.Я. Ерошенко и слова «инвалид», и в прижизненных публикациях не встречала его никогда применительно к Ерошенко. Удивительно встретить его сегодня в специальном издании, когда согласно международной Конвенции о правах инвалидов 2006 года привычное нам словоупотребление на глазах меняется в сторону уважения к личности – не «инвалид», а «человек с инвалидностью», а все остальные определения считаются проявлениями дискриминации. Мое собственное твердое убеждение – Василий Ерошенко был здоров физически, психически и морально, действительно всесторонне развит, но слеп. Это было его особенностью, которая обостряла человеческое достоинство, а не унижала его. Тяжелый парадокс, тяжелая, ежедневная борьба за право на образование, на работу, на пенсию слепым с детства, на равное отношение к себе, – это то, чем и зачем жил Ерошенко. Те, кто пытаются повесить на Ерошенко определение «убогого инвалида» спустя столько лет после его смерти, поступают как минимум некорректно. Если это было так, то каким же примером такая личность могла бы быть для других?.. В памяти людей, которые с ним встречались даже несколько часов, как друг и редактор Рабиндраната Тагора Чарльз Эндрюс, Ерошенко оставлял след как удивительный оптимист, заинтересованный жизнью больше зрячих его спутников, и пробуждал мысли о человеческом достоинстве слепых. Чарльз Эндрюс писал: «Но тот, кто заинтересовал нас сильнее всего, был слепым русским, которого трое путешественников встретили в Калькутте, на его пути из Бирмы. Он был совсем молод, с детским лицом и волнистыми, гладкими, светлыми волосами. С самого раннего детства он был совершенно слеп, но казался жизнерадостным и веселым, самым ярким из всей компании. Когда мы гуляли, он выказал прекрасный инстинкт свободного передвижения и редко спотыкался. Его больше всего интересовало всё, что я описывал, а вечером он внимательнее всех слушал поэта, когда тот разговаривал со всеми гостями, и он задавал самые разумные вопросы». Воспроизведя целиком статью В.Ерошенко, Ч.Ф. Эндрюс заключил: «Суждения молодого русского заставили меня о многом задуматься, когда я их читал. Настало время всему индийскому народу приложить усилия для того, чтобы во имя всеобщей гуманности и сочувствия всех сект и вероучений, — которые являются самыми надежными направляющими, заняться проблемой обретения глаз незрячими. Каждая провинция, по средствам своего собственного образовательного отдела и добровольно прилагая усилия, пользуясь поддержкой властей, должна попытаться решить все проблемы, с которыми сталкивается незрячий ребёнок. Слова г-на Ерошенко следует хорошо запомнить: «мы должны понимать, что образование более важно для слепых, чем для зрячих». [8]. Показательно, что В. Бухтияров приводит в своей статье эту же строчку из выступления В.Я. Ерошенко «Что такое слепота» в ноябре 1917 года в миссионерской школе для слепых мальчиков-бирманцев при церкви Св. Августина в Моулмейне, Бирма, Британская Индия. Но он не заметил завершения этого текста, содержащего евангельские строки (от Иоанна, 9:3), слова Христа, объясняющие суть и смысл присутствия слепых в этом мире: «Я желаю, чтобы и в дальнейшем внимание к проблемам слепых не ослабевало, чтобы вскоре слепые повсеместно в Бирме, а также на Малайском полуострове, Малайских островах, в Сиаме, Аннаме и других соседних странах могли все получать образование, чтобы они смогли стать полезными людьми не только в своих семьях, но и для своих стран. Я не хочу, чтобы вы думали, что слепой искупает свои грехи, совершенные в предыдущих рождениях или несет наказание за прегрешения своих родителей. Я хочу, чтобы вы в нем увидели человека, который живет «…для того, чтобы на нем явились дела Божии». И о том я буду неустанно молиться» [9]. Это тот смысл, и тот христианский подход, что придавал силу Ерошенко во все последующие годы его жизни и работы с незрячими. Никто не может быть несчастным по определению, у каждого своя миссия и цель в жизни. Кстати, по воспоминаниям А.А. и А.П. Щербаковых, записанным сотрудниками Старооскольского краеведческого музея, Яков Ерошенко был ктитором церкви, а Василий Яковлевич был очень верующим, перед смертью его причащали и соборовали [10]. Следующие замечания касаются того, что нельзя основываться в оценках деятельности Московской школы слепых только и исключительно на художественном произведении писателя-символиста, каким был Ерошенко. Я не раз писала о том, почему именно «Одна страничка в моей школьной жизни» (1923), написанная на эсперанто и опубликованная в Шанхае для китайских зрячих эсперантистов – это символистская притча, а не хроника жизни школы для слепых [11]. Следующий миф о Ерошенко – это миф о том, что из Норвудского колледжа его исключили за ночную скачку на коне. Этот эпизод приводит в своей книге А.С. Харьковский со ссылкой на незрячего соученика В.Ерошенко Стефана Шейнфельда. Документы Норвудского королевского колледжа (книга записи учащихся) и свидетельства британских друзей У. Меррика и У. Филлимора, опекавших Ерошенко в Британии, статьи Анны Шараповой и воспоминания А. Белорукова говорят о другом: Ерошенко взял в оркестре шестимесячный отпуск, уехал в феврале 1912 года, подучил английский язык и был принят в колледж на два месяца, до летних каникул, а в сентябре морем вернулся в Россию. Ни о каком исключении в документальных источниках речь не идет [12]. Поездки В.Я. Ерошенко всегда тщательно готовил он сам и его зрячие и незрячие друзья. Он имел по несколько рекомендательных писем в те учреждения, куда хотел поступить учиться и поддержку людей в Британии, Японии, Тайланде, Бирме и Индии, которые его провожали, встречали и сопровождали везде, где было необходимо. Если ситуация развивалась как-то неожиданно, как в Индии в 1918-1919 годах или после высылки из Японии в июне 1921 года, Ерошенко находил себе друзей и сопровождающих на месте [13]. Его поездки не были «безумными», «экстремальными», «авантюрой», «рискованными экспедициями». Ерошенко не подавал пример, которым при определенном уровне физического и психического здоровья не могли бы воспользоваться его ученики или другие незрячие, иначе и он сам бы серьезно пострадал. И думаю, тут не стоит нагнетать страхи и страсти, а стоит изучить, как именно были построены его маршруты (в основном морские, пароходом) и кто, когда и куда сопровождал Василия Яковлевича. В своих последних статьях я много пишу именно об этом. Да и сейчас существует множество самостоятельно путешествующих слепых, о чем В. Бухтиярову известно лучше моего, я назову только проект Олега Колпащикова «Паруса духа», а могла бы назвать многих. Особое изумление и смех вызвала у меня фраза из анализируемой статьи В. Бухтиярова о работе Ерошенко в Пекине: «закоренелый холостяк параллельно преподавал в педагогическом колледже для девушек». Она подразумевает, что было что-то не так или с Ерошенко, или с девушками. Или не должны были китайцы ему такую преподавательскую работу позволить? Читал Ерошенко лекции на английском и эсперанто в присутствии переводчика. Так что слушательницы были в полной безопасности. Все историки знают, что сначала развивалась сеть высшего и среднего образования для мужчин, а потом по этим образцам стали создаваться школы, средние специальные, курсы, высшие заведения для женщин. И исторически было так, что в школах, гимназиях, колледжах для женщин преподавали те же преподаватели, которые преподавали и в мужских. Закрытые женские школы могли быть, но в революционные годы многие, в том числе гендерные барьеры рушились. А часть школ слепых, таких как Московская и та школа, которой руководил сам Ерошенко в Моргуновке, были смешанными. Жесткого разделения здесь не было. Объединю воедино выражения «рванул в Хельсинки» (это 1922 год), «экстремал по призванию ухитрился прошвырнуться по Кавказу» (поездка по Военно-Грузинской дороге с родными, начало 1930-х гг.) и «от греха подальше сбежал в Узбекистан» (1950-1951). Никто никуда не рвал, не швырялся и не бегал. С 1921 года начали проводиться международные конгрессы незрячих эсперантистов, и первый из них прошел в Праге, куда Ерошенко очень хотел попасть, но не попал из-за своей высылки. Это означало, что в мире существовало еще несколько сот активно путешествующих слепых эсперантистов со своими сопровождающими, готовых на такие поездки [14]. На следующий такой конгресс, который прошел на базе Института слепых в Гельсингфорсе (Хельсинки) Ерошенко был командирован как представитель Пекинской эсперанто-лиги и ее секретарь. Китайские эсперантисты проводили его за несколько месяцев до конгресса, а потом встретили после возвращения. Поездка была так же тщательно спланирована, как и остальные поездки Ерошенко. Он посетил следующие Всемирные конгрессы незрячих эсперантистов (а не «конгресс людей с дефектами зрения») в 1923 году в Нюрнберге и в 1924 году в Вене. О путешествии Василия Яковлевича с семьей по Кавказу подробно писал Александр Панков в своей книге «По следам Василия Ерошенко», и на этом известном эпизоде не стоит останавливаться [15]. Это был краткий семейный поход на несколько дней, рядом с Ерошенко были родные сестры Мария и Нина, брат Александр, организовавший поход, муж сестры Марии Дмитрий Безуглый, племянница Наташа Безуглая, – и опять никакого экстрима, риска и слишком уж острых ощущений. Все возможно и осуществимо при грамотной поддержке, любви и уважении окружающих. Последний из названных фактов – работа Ерошенко в вечерней школе ликвидации неграмотности взрослых слепых Узбекского общества слепых в Ташкенте. Ерошенко никуда не бегал, и не было на нем того греха, от которого нужно было бежать. Было увольнение из Московского института слепых в связи с тем, что там сменился директор и изменились требования государства к типовым программам и штатному расписанию советских школ для слепых детей. У Ерошенко действительно не было документа о высшем образовании (а дореволюционная Московская школа слепых была начальной по программе городских училищ), тем более не было такого диплома о праве преподавать – советского образца. Возможно, было и несколько доносов, о чем упоминал Виктор Першин, и «настоятельный совет» МВД уехать из Москвы (о чем писали Дмитрий Алов и Эдуард Галвин). Уволенный, Ерошенко нашел преподавательскую работу на далеких окраинах огромной страны, что позволило ему жить и зарабатывать в годы оформления пенсии, практически до тех пор, когда работать уже не позволяла болезнь. Казалось бы, кому и понимать роль работы для незрячего преподавателя, как незрячему специалисту с большим опытом – самому Владимиру Бухтиярову. Кроме того, история образования школ слепых в Средней Азии, в частности, Туркмении, в Узбекистане, в Армении тесно связана с деятельностью миссионерских обществ и имеет свои особенности. Это регионы со своеобразной богатейшей мусульманской либо христианской историей и культурой, которые в начале-середине ХХ века уже доросли до попыток создавать школы специального образования, и даже эти места не были какой-то сплошной отсталой дикостью, как нам иногда представляется. Интересующихся отсылаю к монографии Н.Н. Малофеева «Специальное образование в меняющемся мире. Россия. Ч. 2», вышедшей в издательстве «Просвещение» [16]. Теперь вкратце об основных фактических неточностях, допущенных в статье В.Бухтиярова. Причиной их появления стал компилятивный характер статьи и значительное устаревание основных книжных источников. Неточности у автора появляются в основном тогда, когда он дописывает собственные определения, эпитеты, оценки известным фактам. «Васю удалось устроить в престижную школу, находившуюся под покровительством императорской фамилии. Впрочем, несмотря на высокий статус учебного заведения, впоследствии бывший воспитанник негативно отзывался о пребывании в привилегированном приюте закрытого типа. Увы, сохранилось крайне мало достоверных сведений об ужасно регламентированном отрочестве…» (С.48). – в Российской империи все школы слепых находились в попечении членов правящей царской семьи – либо в структуре Попечительства о слепых Императрицы Марии Александровны (вначале – Мариинское попечительство о слепых), либо вне его. Московская школа слепых, основанная лютеранским пастором Г.Г. Дикгофом, входила в состав Московского общества призрения, воспитания и обучения слепых детей, «состоящего под высочайшим ее императорского величества государыни императрицы Марии Федоровны покровительством». «Василий по конкурсу устраивается в Московский симфонический оркестр слепых, десятилетиями служивший визитной карточкой ресторана «Якорь», где вплоть до начала Первой мировой войны играл вторую скрипку» (С.49). – В составе Московского симфонического оркестра слепых Василий Ерошенко играл до своего отъезда в Японию где-то в январе-феврале 1914 года. Начало Первой мировой войны в августе застало его уже учеником Токийской школы слепых. Московский симфонический оркестр слепых играл в разных ресторанах и на разных площадках – куда приглашали. «Чтобы выработать и внедрить собственную жизнеспособную систему комплексной реабилитации тотальников, необходимо было сперва познакомиться с уже существующими принципами тифлопедагогики. Значит, следовало лично отбыть на поиски крупиц информации, а при этом обязательно знать местные наречия, по сути, являющиеся дорогами в иные культуры», и далее «Языковые барьеры для него не существовали. Сохранились отдельные книги, сборники, альманахи, а также журналы и газеты с разножанровыми произведениями полиглота на эсперанто, русском, украинском, английском, немецком, французском, японском и китайском языках, которыми владел в совершенстве. Наверняка экстремал понимал разговорную речь бенгальцев, тайцев и бирманцев, туркменов, узбеков и чукчей. В его лингвистическом арсенале находилась, по крайней мере, дюжина местных наречий, а умение общаться без посредников очень выручало в экзотической глуши» (С.51, 52). – Некоторые из писавших о Ерошенко, впрочем, не ерошенковеды и не тифлопедагоги, а последователи системы ТРИЗ (теории решения изобретательских задач) Ингрида и Юлий Мурашковские и те, кто бездумно переписывает их работы, уверенно, но бездоказательно предполагали у Ерошенко наличие какой-то своей педагогической системы [17]. О том, была ли она теоретически разработана и оформлена самим Ерошенко именно как система, мы ничего не знаем. Стоит ли выдумывать какие-то концепции вместо него? Языковым талантом Василий Ерошенко, несомненно, обладал, но здесь важно четко различать языки, 1) на которых он писал, 2) которыми в той или иной мере владел, и 3) на которые его переводили при жизни или после смерти. Языки, на которых Ерошенко писал – это английский, эсперанто, японский, русский. Языки, которыми владел – русский, уличный деревенский украинский с. Обуховка Курской губернии, эсперанто, английский, японский. Через эсперанто мог понимать на слух итальянский, французский, латынь. После поездки в Европу в 1923-1924 гг. понимал разговорный немецкий. Сам Ерошенко в анкете для сотрудников Коммунистического университета Востока, отвечая на вопрос 22 «На каких языках а) говорите, б) читаете, в) пишете – свободно, удовлетворительно, слабо» указал следующее: «а) английский, японский, нем[ецкий]., франц[узский]., международный яз[ык]. эсперанто б) на тех же в) удовлетворительно» [18]. Следовательно, он вновь был значительно скромнее, чем писавшие и пишущие о нем, реальнее оценивал свои знания и возможности. При работе с детьми в Туркменской ССР Ерошенко выучил туркменский язык и вел преподавание в начальной школе на нем. “Только после нажима соответствующих руководящих органов и печати, наркомпрос Туркмении с июня 1936 года начал немного шевелиться в вопросах разработки алфавита и печатания алфавитов, учебников на туркменском языке. По заданию Наркомпроса зав. детдомом слепых в Кушке тов. Ерошенко в августе 1936 года представил наркомпросу проект туркменского алфавита для слепых, в основу которого он положил брайлевский алфавит, признанный всеми культурными народами мира” [19]. В 1916 – 1917 гг. Ерошенко пытался на слух изучать тайский (язык ему не нравился), бирманский, тамильский языки. Большого практического смысла в таком изучении не было, они могли понадобиться только в случае, если бы Ерошенко удалось работать учителем туземной школы слепых в Таиланде или в Индии. Как можно судить из писем к Тории Токудзиро, это изучение языков Ерошенко, будучи увлекающейся натурой, начинал и бросал. Переводили произведения писателя на китайский (китайского языка он не знал), корейский – при его жизни, на украинский, литовский, английский и ряд других языков – с 1960-х годов. «В качестве учёного-этнографа первым собрал образцы фольклора Сиама и Мьянмы, а кроме того, перевёл потрясающие легенды разных племён, затем их все художественно обработал, чтобы вскоре преподнести специалистам и заинтересованным читателям. Однако тифлопедагог видел свою главную задачу в просвещении. После ряда неудач ему повезло в Бирме, где удалось убедить провинциальное начальство, что незрячим необходимо, хотя бы минимальное, образование. Получив официальное позволение, крутой новатор около года преподавал в небывалой школе» (С.52). – «Ученым-этнографом», «лингвистом», «языковедом», даже «тифлопедагогом» в строгом смысле Ерошенко, конечно же, не был, т.к. не изучал систематически теорию, методику и практику соответствующих наук, не имел дипломов. Легенды записывал, причем блестяще, и я надеюсь подготовить об этом следующие исследования. В провинции Бирма Британской империи сложилась особая ситуация и школа слепых действовала с 1901 года, то есть к моменту приезда Ерошенко уже 16 лет. Ее основал ослепший учитель баптистской миссионерской школы начального уровня (vernacular school) Маунг По Джи. Ерошенко приехал в Моулмейн в надежде устроиться на должность преподавателя, то есть получить ставку и работу. Преподавал он здесь, впрочем, недолго – с начала января 1917 по середину ноября, затем с марта по середину сентября 1918 года. «Депутат Государственной Думы Российской Федерации Олег Смолин в очередном радиовыступлении так охарактеризовал искателя истины: «Ерошенко умел настаивать на своём, был человеком сложным и конфликтным. Мировоззрение у него было довольно своеобразное: достаточно левые политические взгляды и стремление к справедливости опирались на религиозно-философское учение о едином для всех боге типа бахаизма…» Несомненно, в формировании разносторонней личности тотальника важную роль сыграли воззрения Льва Толстого, не зря социал-утопист мечтал о Стране Эсперантия, где будут царить свобода и доброта» (С.54).– Зря ни О. Смолин, ни В. Бухтияров не опираются на свидетельства самой проповедницы веры бахаи А.Александр о том, что Ерошенко, увлекшись коммунистическими идеями, отошел от бахаизма довольно быстро [20, с. 21], о чем в советские годы писали и А.С. Харьковский, и Р.С. Белоусов, и другие исследователи, писали в тех же книгах, из которых автор статьи использует и другую биографическую информацию о писателе. Странное определение «социал-утопист» В.Д. Бухтияров дает Ерошенко впервые. «Благодаря упорству и собственной неординарности ему удалось обменяться мнениями с выдающимися общественными деятелями и великими учёными, в том числе Бертраном Расселом и Альбертом Эйнштейном, сыграть в шахматы с Александром Алехиным, а к тому же прослушать краткие курсы общедоступных лекций в Сорбонне и Геттингенском университете. Утолив жажду общения с интеллектуальной элитой Старого Света, уже с декабря 1924 философ и просветитель преподавал в Московском Коммунистическом университете трудящихся Востока, а помимо того, активно переводил русскую классику на японский» (С.55). – Здесь много путаницы, берущей свое начало из статей Романа Белоусова, который вероятно, встречал упоминания немецкого эсперантиста Леопольда Айнштейна (Leopold Einstein, 1833 – 1890), соратника и друга Лазаря Заменгофа, основателя общества эсперантистов в Нюрнберге (1888), рядом с именем Ерошенко. На Всемирном конгрессе эсперантистов в Нюрнберге, где были и Ерошенко, чествовали память и присутствовали родные Леопольда Айнштейна. Пока нет четких задокументированных сведений и о встречах Ерошенко с Б.Расселом, но об этом писал и говорил Роман Белоусов. Возможно, такие упоминания великих людей дали ему как первому публикатору дополнительные возможности для издания произведений Ерошенко в СССР в 1962 и 1977 года. О том, что Ерошенко переводил некую «русскую классику» на японский язык, ничего не известно, если не считать воспоминаний о том, что он «переводил труды В.И. Ленина». Зато известно, что в конце 1920-х – начале 1930-х годов Ерошенко активно переводил на эсперанто произведения Ф. Шоева, А. Белорукова, а возможно, и других незрячих писателей. К сожалению, брайлевские издания первых лет своего существования сохранились очень плохо, и дать исчерпывающие сведения сейчас невозможно. «В селе Лаврентия произошла и долгожданная встреча с братом, служившим там ветеринаром. Лингвист собирался разработать брайлевский шрифт чукотского языка, но почему-то не преуспел, зато знаток восточной медицины успешно лечил оленеводов, которые прозвали его Какомэй, что означает «чудо»» (С.55). – По сведениям Александра Джаяни, внука Александра Ерошенко, братья тогда не встретились. Это подтверждают и архивные документы. Нигде и никогда ни сам Ерошенко, ни исследователи его творчества не писали о том, что «лингвист» собирался разработать «брайлевский шрифт чукотского языка». А о чем много и подробно писал сам Ерошенко, так это о том, почему на Чукотке почти нет слепых – новорожденных детей и ослепших взрослых в тундре чаще всего убивали, чтобы они не были в тягость своим семьям. Именно о нарушении этого обычая рассказ Ерошенко «Тот, кому предопределено жить» [21], который, следом за А.С. Харьковским, использовал В.Бухтияров для образного описания страданий слепого ребенка, говоря о детстве Ерошенко. «Сразу после Великой Победы Ерошенко трудился в Загорской музыкальной школе-интернате для военноослепших, помогая искалеченным фронтовикам поверить в себя. Он обучал их сосредоточенности во мраке и независимости движений. Интуитивный кудесник воспитания охотно делился опытом раскрепощения скрытых резервов организма, но почему-то не нашлось прямых продолжателей его бескорыстной миссии облагораживания телесных и духовных сущностей. Так и не удалось восстановить уникальную методику, которую разработал и применял мастер, а ведь, как ни странно, после года усиленных занятий под его руководством заурядные беспризорники начинали свободно говорить по-английски и по-японски. С октября 1946-го по июнь 1948 года Ерошенко преподавал язык Шекспира в Московском институте для слепых детей, в котором когда-то учился сам» (С.57). – Здесь опять все очень лихо перемешано и запутано: военноослепшие в Загорске, некая непонятная «миссия облагораживания телесных и духовных сущностей», «уникальная методика», о которой ничего не известно, «заурядные беспризорники» (!), которые начинали «свободно говорить по-английски и по-японски» (!) и «язык Шекспира» в Московском институте для слепых детей. Опять нужно объяснять. Речь не идет ни о каких вообще беспризорниках. Ерошенко после увольнения из Коммунистического университета трудящихся Востока в 1928 году вряд ли мог преподавать кому-то японский – он знал и понимал, что так рисковать не стоит: клеймо «японского шпиона» было обычным поводом для ареста, пыток и расстрела. Достаточно было уже проблем с запрещенным в 1938 году в СССР эсперанто. Тем более что старший брат Ерошенко Александр бесследно сгинул, вероятно, все же в лагерях, в 1941-1942 году. Его внук Александр Джаяни писал, что «дед умер от сердечного приступа в лагере». Такая или похожая формулировка означала в те годы расстрел. О том, что к Ерошенко в тридцатых – пятидесятых годах могли относиться с подозрением как к «японскому шпиону», много говорили и писали в 1990-е годы, когда Р.С. Белоусов, В.Г. Першин активно помогали создавать Дом-музей писателя. То, что Ерошенко выжил, свидетельствует о его здравомыслии и осторожности. Слово «беспризорники» встретилось нам в статье сотрудников музея В.Я. Ерошенко о его переписке с консулом по делам слепых эсперантистов Уильямом Мерриком [22]. Это неправильное истолкование воспоминаний ученика Василия Ерошенко, незрячего Виктора Першина. Речь идет не о «беспризорниках», а о школьниках-переростках военной поры. В младших классах школ слепых иностранные языки тогда не преподавали, поэтому не могло быть и никаких «младшеклассников» (С.58), а вот старшим ученикам было уже около 16-17 лет, когда Ерошенко начал у них преподавать, и около 18-19, когда закончил, потому что некоторые годы из-за войны были упущены. Это уже были взрослые опытные люди, с собственным опытом выживания и самостоятельности в военные годы. Среди этих учеников были Виктор Першин (1930-2002, ослеп в семь лет, окончил школу с золотой медалью в 20 лет в 1950 г.), Виктор Глебов (1930-1988, ослеп в шесть лет, окончил школу с золотой медалью в 21 год в 1951 году), Евгений Агеев (1930 – , незрячий с детства, окончил школу с серебряной медалью в 20 лет 1950 году), Евгений Дрындин и другие их одноклассники. В этом выпуске было много золотых и серебряных медалистов [23]. Все это я уже объясняла лет 10 назад сотрудникам Дома-музея В.Я. Ерошенко в Обуховке, но раз вышедшая публикация продолжает тиражировать ошибки без нашей воли. Удивительно встретить упоминание о «беспризорниках» у москвича и специалиста по проблемам слепых, который не понаслышке знает о высоком уровне и традициях образования в Московской школе. Особенно тяжело и никак невозможно согласиться с тем, что якобы «не нашлось прямых продолжателей его [Ерошенко. – Ю.П.] бескорыстной миссии». Возьмем журналистику, в сфере которой В.Д. Бухтияров и работает. 1. Ученик В.Я. Ерошенко по Московскому институту слепых Виктор Першин окончил философский факультет МГУ, с 1960 по 1968 гг. возглавлял журнал «Жизнь слепых», а затем с 1968 по 1976 год работал в Институте востоковедения научным сотрудником, и защитил кандидатскую диссертацию по экономике Индии. В.Г. Першин написал две книги «Импульс Ерошенко» (1991) и «Белая магия шеститочия» (2008). 2. Ученик В.Я. Ерошенко по Московскому институту слепых Виктор Глебов уже через шесть лет после окончания школы, в 1957 г., стал редактором "Ежемесячного бюллетеня" – органа Московского городского и Московского областного правлений Всероссийского общества слепых, в 1960 г. – литературным редактором журнала "Жизнь слепых". В 1961 г. Виктора Александровича приняли в члены Союза журналистов СССР. В 1966 г. В. А. Глебов возглавил журнал "Советский школьник", которому отдал более двадцати лет жизни. 3. Ученик В.Я. Ерошенко по Московскому институту слепых Евгений Агеев, член Союза журналистов СССР, Заслуженный деятель культуры РСФСР, был главным редактором журнала «Жизнь слепых», с 1969 г. – «Наша жизнь» невообразимый срок с 1967 по 2009 год (!), а в 2010 году на этот же пост был назначен уже В. Бухтияров. В 1985 г. Е.Д. Агеев защитил кандидатскую диссертацию по теме "Организационно-педагогические основы социально-трудовой реабилитации лиц с глубокими нарушениями зрения". По сути, именно те выпускники Московской школы для слепых 1950-1951 годов, те «переростки», которым посчастливилось учиться у Василия Ерошенко, и продолжали деятельно и активно традиции незрячих журналистов 1920-х – 1930-х годов из поколения В.Я. Ерошенко: А.П. Белорукова (инициатор и первый фактический редактор журнала «Жизнь слепых» с 1924 года), Я.М. Лепина (главный редактор журнала «Жизнь слепых» в 1925-1926 и в 1930-1939 гг., главред журналов «Слепые на социалистической стройке», «В ногу со зрячими»), Ф.О. Шоева (редактор журнала в 1926-1927 гг.). А в следующем поколении именно ученики В.Я. Ерошенко развили послевоенные традиции советских и российских изданий для слепых, руководимых самими же незрячими. И уж В.Д. Бухтияров, писавший о слепых в литературе и искусстве, ну никак не может этого не знать. Традиция и практика журналистики незрячих существует в России и по сей день. Книга Виктора Першина «Импульс Ерошенко» [24] именно о том, что этот импульс или пример передается и может быть подхвачен и развит любым незрячим человеком, открытым к окружающим людям. Известно и о том, что Общество слепых и глухих Туркмении много лет возглавлял сын одного из учеников Василия Ерошенко по школе слепых в Кушке. «Не исключено, что именно длительные отлучки в национальные районы как раз и уберегли языковеда от очередных неприятностей на Родине, а наличие «приближённого к властям и почему-то неприкосновенного» учёного мужа, регулярно отправляющего корреспонденции за рубеж, спасло его довольно обеспеченных родственников от жёстких репрессий» (С.58). – Ерошенко не был «языковедом», никогда не был приближенным ни к каким властям, более того – отказался работать на НКВД на прослушке разговоров иностранцев в гостинице «Москва». Более того, его взгляды гуманиста, эсперантста, пацифиста, анархиста, возможно, толстовца, его бескомпромиссность и неуступчивость делали такое приближение к властям и невозможным. Зинаида Шамина вспоминала, что Василий Яковлевич дважды направлял письма в газету «Правда» в защиту деятелей эсперанто-движения, многие из которых были арестованы, а некоторые – расстреляны. Назову здесь только Виктора Жаворонкова, который вел курсы эсперанто для слепых в Московской школе слепых в 1920-х годах, о чем вспоминала Зинаида Шамина, помогал создавать библиотеку для слепых, писал о большой роли эсперанто для них. Виктор Жаворонков был расстрелян 3 октября 1938 года по выдуманному обвинению в шпионской деятельности в рамках мифической шпионской организации [25]. Слепой Ерошенко же рисковал жизнью не меньше, если не больше уже осужденных. Не был он и неприкосновенным, о чем свидетельствуют постоянные увольнения, непонимания, насмешки и преследования, начиная от центрального правления ВОС и заканчивая Кушкой и Москвой. Что касается родственников, якобы «спасенных от жестких репрессий», то достаточно и нежестких: старший брат Василия Александр Ерошенко погиб в лагерях, о чем знали уже исследователи старшего поколения, родительский дом с лавкой в Обуховке был подожжен и сгорел в 1920 году (тогда чуть не погиб отец), в 1928-1929 году у семьи была отобрана земля и заново отстроенный дом из-за нежелания Якова Ерошенко вступать в колхоз, и несколько месяцев семья жила у сына Александра и у других родных [10]. В.Д. Железников писал в 1989 году, повторив публикацию в 2011, о том, что начальник Старооскольского КГБ Шаповалов уже перед смертью В.Я. Ерошенко признал его врагом народа. По одной из версий, популярной в 1990-е годы, когда создавался музей и свидетельствовали односельчане писателя, библиотеку В.Я. Ерошенко вывезли в неизвестном направлении сотрудники КГБ. Ерошенко охранял Бог, друзья и слепота. Если что-то и помогло – то не подхалимство и карьеризм, а широкая известность, благородство, острый ум и мобильность. «…летом 1952 года Ерошенко возвратился в родовое гнездо. В свои последние дни он много работал, приводя в порядок громадные залежи брайлевских драгоценностей, которые вновь скопились назло завистникам. Самый неординарный из плеяды славных сынов Белгородчины и предположить не мог, что тщательно систематизированный и упакованный архив вскоре после его смерти будет торопливо вывезен и безжалостно сожжён! Нерасшифрованные бумаги, скорее всего, исчезли в топке котельной близлежащего учебно-производственного предприятия, а в акте вандализма втёмную были задействованы незрячие» (С. 58-59). – Брайлевская библиотека Ерошенко, с учетом гибели его предыдущих собраний книг и рукописей, вовсе не была беспредельно огромной. В последние годы после возвращения из Кушки он и не смог собрать слишком много: прием и пересылка «писем со шрифтом для слепых» во время Второй мировой войны были запрещены секретным постановлением Государственного комитета обороны СССР от 6 июля 1941 года «О мерах по усилению политического контроля почтово-телеграфной корреспонденции», а «почтово-телеграфный обмен со странами, воюющими с Советским Союзом или порвавшими с ним отношения», прекращен. С 1989 года благодаря расследованию старооскольского журналиста Владимира Железникова и серии его статей каждому, интересующемуся наследием Ерошенко, известна судьба его книг [26, 27, 28]. Библиотека Ерошенко, завещанная им Старооскольскому УПП ВОС была сожжена ослепшим танкистом Владимиром Богдановым, которого после войны консультировал Ерошенко, и который был председателем Старооскольского районного отделения ВОС, из страха хранить непонятные брайлевские издания на нескольких языках. Да и Сталин умер лишь в марте 1953 года, опасность пострадать действительно была велика: «В последний раз Богданов и Ерошенко встретились незадолго до смерти Василия Яковлевича. В тот декабрьский день Богданов повёз в Обуховку уголь для больного писателя. Взамен выгруженного топлива в кузов уложили всю библиотеку Ерошенко – полный грузовик книг, все написаны азбукой Брайля, да вдобавок ещё – на иностранных языках. Василий Яковлевич передал их в дар Старооскольскому обществу слепых. Просил сберечь… «Вот тут-то я и сдрейфил, – вспоминал потом Владимир Богданов. – Куда их девать? Помещения в ВОСе не было, а хранить их дома не было возможности. Последней каплей была речь Жданова о раболепстве перед Западом, о космополитизме. [Скорее, разворачивание «дела врачей» в декабре 1952 года. – Ю.П.]. Сходил в исполком, там и посоветовали потихонечку избавиться от книг. Короче, сжёг книги. Потихоньку, по одной в печку…» [29]. Часть бумаг Ерошенко, вывезенных из Обуховки после его смерти, размокла при хранении в сарае с дырявой крышей. По информации В.Г. Першина, за ними в свое время ездил Ф.О. Шоев, но брайлевские документы набухли и погибли. «Правда, мощный всплеск интереса к загадочной личности произошёл в июле 1957 года, когда настырные ребята из японской делегации, прибывшие на VI Всемирный фестиваль молодёжи и студентов, безуспешно разыскивали в Москве монумент великому россиянину и его музей. Комсомольские вожаки, служители культуры и писатели оказались не в состоянии помочь гостям, лишь в «компетентных органах» сообщили, что действительно был такой учитель, но пять лет назад тихо скончался. После скандальных розысков Владимиром Роговым наконец-то была подготовлена первая отечественная публикация о Ерошенко» (С.60). – Здесь вновь перепутаны сведения Александра Харьковского из его книги «Человек, увидевший мир», о том, что ему рассказывали о Ерошенко японцы и китайцы, делегаты фестиваля молодежи и студентов, с историей исследователя-ерошенковеда, профессора Такасуги Итиро (настоящее имя Огава Горо, 1908-2008) о том, как ему не позволили посетить могилу Ерошенко в Обуховке, придумав эпидемию скота в тех местах. Определение «настырные ребята из японской делегации» смешно само по себе, потому что молодые японцы, с их традициями и принципами воспитания, вряд ли были теми «настырными» людьми, кому отвечали бы «компетентные органы», тем более в первые годы после Второй мировой войны, в которой Япония потерпела поражение на стороне гитлеровской Германии. Расследование Вл. Рогова также не было «скандальным», потому что он сам был известным советским разведчиком и журналистом ТАСС. Не того уровня была личность Владимира Николаевича, чтобы с ним была связана хоть какая-то «скандальность», а вот в создании музея В.Я. Ерошенко известнейшие москвичи Владимир Рогов, Роман Белоусов, Федор Солдатов (сам родом из Обуховки) много помогли старооскольскому энтузиасту Валерию Шеховцову. Отсылаю интересующихся к своей статье о вкладе Вл. Рогова «О «русском друге Лу Синя» полвека спустя» [30]. Монумента и музея В.Я. Ерошенко в Москве в 1957 году не было и быть не могло, музей только начал формироваться в Обуховке спустя 30 лет, а если японские друзья в 1950-х – 1960-х годах и искали Ерошенко, то его самого, живого и здорового. Кстати говоря, надпись «Жил, путешествовал, писал» выбита у подножия памятника В.Я. Ерошенко, открытого у входа в Дом музей 12 января 2010 года, к 120-летию писателя. Владимир Бухтияров начал свою статью собственным же стихотворением, довольно неплохим и убедительным, а заканчивает ее известнейшими строчками Ерошенко: Мой костер – к людям мира любовь, Пламя – вольного Завтра заря! * * * Работа по подготовке и написанию материала была проведена большая, вот только стоит ли того результат? Если целью автора было самолюбование и вычурность – то результат достигнут. Если же цель – убедительно представить действительно знаменитого слепого, то груз выдумок и выспренности сводит все усилия писавшего к нулю. Если бы у журналиста-профессионала целью было уважение, понимание и любовь к герою его исследования, желание показать его именно как жизненный пример для аудитории журнала «Наша жизнь», то мне не пришлось бы готовить эту рецензию. А достойные исследования того, каким примером может служить Ерошенко, тоже уже есть, например, работа Алии Нуруллиной, представленная в Белгороде на Ерошенковском форуме в апреле 2016 года [31]. И они намного ценнее всяких словесных упражнений. Закончить хочу словами, значительно более известными, чем вся современная поэзия: «1Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. 2Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. 3И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы» (Первое послание к Коринфянам Св. Ап. Павла). Примечание. Ученик В.Я. Ерошенко по Московскому институту слепых, главный редактор журнала "Наша жизнь" в 1967-2009 гг., кандидат педагогических наук, Заслуженный работник культуры РСФСР, почетный член ВОС Евгений Дмитриевич Агеев ушел из жизни 29 января 2018 года на 88 году жизни.
Источники и литература:
________________________ © Патлань Юлия Валериевна |
       
|
