воля – вольному
Расстрельное эхо пустых до поры городов ..
тебя не обманет – какая тут к черту свобода?..
Прицельная перепись павших не стоит трудов:
начни с февраля – и до точки.
С опального года
ни много, ни мало – три моря воды утекло,
солёные брызги осели на встречные пули.
Ты смотришь на город сквозь смерть,
а бетон и стекло
впитали с дождями шальную надежду – не ту ли,
что пятую жизнь тебя мимо прицелов вела,
спасая в глухих переулках от праведной мести
владельца угодий.
И пусть – ни кола, ни двора,
на то ты и волк, чтобы не – в хороводе.
На месте
стоит, весь в победных знамёнах,
чужой монастырь,
мелькают в зашторенных окнах
прожженные лица.
А помнишь, как мы не жалели огня на мосты?..
Уставы – горят, вот он, пепел.
Как прежде, бойницы
скрывают, срываясь на шелест, словес кружева,
стареют без дела окрестных легенд донкихоты,
надежда на выстрел скорее мертва, чем жива.
Здесь стала неволя не пуще, но проще охоты.
И только затеешь взахлёб искупительный вой -
от страсти – беспечен и зол,
от любви – безоружен,
как явится – врёшь, не охотник,
всего лишь конвой,
и выдворит прочь
в колокольную, звонкую стужу.
Куда мне податься с повинной моей головой?..
Да знать бы - кричащий не может быть не обнаружен,
не пойман, не...
воля – длиннее дороги домой.
Живи. Слышишь, выживи только.
Ты нужен мне.
Ну же...
чернил – хватило
Это Питер, mon cher, – здесь снова зима-зима,
но не спится, увы, – сплетая с тенями, стелет
ночь не мягкие знаки... Я верно схожу – с ума
на краю калиюги прицельных твоих мистерий.
Всё белым да бело, да хлёсткий солёный спам
ненадолго накроет проспекты, мосты и скверы,
если завтра проснёмся – отправимся по стопам
дочитавших до первой капели на приступ веры –
затянулся, скажи?.. Но где там – глаза в глаза,
больно вольно с уставшим Богом ведём дебаты
о разменных словах – он в начале одно сказал,
но забыл остальные и стёр нас в конце цитаты.
Мы шагнули на голос – в такую же точно ночь
без просвета, где негры в рифму воруют уголь
с догорающих строчек – не смогут уже помочь
ни чужие подстрочники, ни вездесущий google.
Питер – город пробелов, всюду – мосты, мосты.
И крадётся впотьмах с Литейного до Коломны –
время звёзды считать и кометам рубить хвосты.
Не кричи на атлантов –
пусть держат свои колонны.
Поисковые псы по профилю – плюс анфас –
на фасадах киндерактивных придворных чатов –
без пятнадцати вечность поймают на слове нас,
разберут по слогам, опознают по о(т)печаткам.
И ни скрыться, ни скрыть ни слога нельзя, нельзя
до апрельских проталин таять – дерзай, светило!..
Пусть над стылым заливом бескрылые сны сквозят –
проиграли февраль, не соврали. Чернил – хватило.
Полынья
«...будто призрак из Кариота
в лоб целует тебя, и ты…»
Олег Горшков
Будто сверено – по запястьям,
по пульсирующей строке –
время обморочного счастья
путешествовать налегке,
не сгибаясь под гулкой ношей
отрихтованных жизнью фраз,
время хрупких чудес лотошных
время найденных нами нас.
Колокольные перезвоны
изолгавшийся гонят век,
и курсируют эшелоны
неизвестно куда из грек –
не в варяги, но погорельцы
оседающих пеплом дат
заполошно считают рельсы
на истошном пути назад.
Левой-правой, сквозит удача
между крыльями воронья,
там, за окнами, кто-то плачет –
так смыкается полынья
над осипшими городами,
где стирали цветные сны
тени, выдуманные нами,
до пророческой белизны.
Пробираются, вязнут в тине
междометий чужих, скользя,
наши лучшие дни, пути не
выбирая – ни дать, ни взять –
войско павших за искушенье
не по нотам играть финал,
молча принявшее крещенье
в цепкой пасти второго дна.
Полководец забот потешных,
не умеющий по воде,
аки посуху, – ты утешь их
пеной сумерек зыбких, где
в ночь заброшенные картечью
перекрёстной попятной лжи,
захлебнувшись прощальной речью,
тонут лучшие миражи.
Хоть налево тут, хоть направо,
всё едино по кругу – в сеть,
на сбежавших идёт облава,
мчатся в чёртовом колесе
зимы, вёсны, стегая судьбы,
и метафор повинных плеть
вьётся исподволь – не убудет,
не посмеете – не успеть.
Попадётся не тот, кто громче
бредит, принятый в хоровод,
и не те, по которым кормчий
правил волны нейтральных вод,
но – в расход отпустивший слово,
отворяющее сезам,
время хрупких чудес сурово
к солнцу, бьющему по глазам.
Будто прожито – по навету,
в беспросветной галиматье –
время лун, присягнувших свету,
по расстрельной чужой статье.
Бесконечная волчья повесть
про бежавшего на ловца…
Сбиты лапы до крови, то есть –
не для красного жил словца?..
Слишком медленный поезд
Элле Крыловой
Слишком медленный поезд
и медленный — снег,
проплывают, блистая в немытом окне,
к полустанкам прибитые звезды.
То ли песни поют, то ли жгут города,
всё едино в такую пустыню, когда —
что Москва, что Афины, что Грозный.
Здесь никто не услышит, зови не зови,
для построивших храмы свои на крови
глух и нем, как ни бейся, Всевышний.
Мы играем которую вечность всерьёз
с ним до первых не в строчку,
всамделишных слёз,
затянулась игра в третий — лишний.
А колеса стучат свою мурку-муру,
гонят смерть, что, по слухам, красна на миру,
остальное с годами — бледнеет.
Мир сжимается в страхе — больной и босой,
под прищуром старухи с прицельной косой,
сирота, не представленный ею.
Не помогут уже ни пожатия рук,
ни рифмованных слов заколдованный круг —
если твой one-way-ticket просрочен.
И ни пулю в висок, ни состав под откос
не пустить, не ответив на глупый вопрос —
кто расставил флажки у обочин?
Заблудились на подступах к ночи огни,
здравствуй, город, сегодня с тобой мы одни
будем с картой сверять кольцевую.
Сколько можно друг другу смолоть чепухи,
но сегодня московское время — стихи,
значит, надо искать мировую.
Если хочешь, пошагово вспять повторим,
трижды проклятый мой белокаменный Рим,
вещих снов безоглядную ересь.
За обратный билет и обратный отсчёт
и за то, что меняется все и течёт —
ты прости меня... Если успеешь.
горим – не горим
Поджигатель мой… Ты мне только не говори,
что не хватит нам для запала на небе звёзд.
Много надо ли?.. Знаешь, ветрены – январи.
Как горит-то!.. да ни согреться, ни прикурить –
этот самый наш распоследний понтонный мост.
Полыхает так, что от дыма – не продохнуть.
Низко стелется, прижимаясь к ногам, рассвет.
На термометрах непокорных зашкалит ртуть,
и замкнется молитвой круг. Но и круг есть путь
к самому себе, только медленно. Веришь, нет?..
На растопку годится всё – новогодний дождь,
страстный бред вестовых и прочая мишура,
серпантины дорог, усыпанных снегом сплошь,
всё, чему цена в день базарный – последний грош,
мандариновый привкус вечности. На «ура».
Только, знаешь, не подпали в суматохе птиц –
нет, не вещих, некстати каркающих, ворон –
белокрылых – тех, что не верят в табу границ
и смертельную бледность наших усталых лиц,
опрокинутых в осень вечную… Сгинь, Харон)
Как горит-то!.. Уже нет места ни для стропил,
ни для лестниц огнеупорных… Давай «виват»,
вездесущий пожарник. Зря ты всю ночь кропил
на ступенях следы теней, не жалея сил.
Их не вспомнит никто. Кто светел – вот тот и свят.
_________________________
© Пузыревская Лада Геннадьевна
