Светлой  памяти  Владимира  Войновича

    Медведями называла офицеров нашего отдела остальная пехота. На всю мотострелковую дивизию нас всего пять человек – но службу свою несём чётко. Справляемся с заданиями.  Хотя фактически нас уже осталось четверо, так как полковник Хренов со дня на день ждёт приказа в запас. Старый служака, с зачётом суворовских кадетских годов тридцать лет уже Родине служит. Не представляет себе жизни без службы, ветеран. В последнее время, правда,  капризничать взялся: сшил себе на заказ френч времён культа личности, нацепил на френч погоны парадного образца – вылитый генералиссимус  на портрете. Тоже трубку курит. Так и приходит на службы. А кто ему  в том претензию выразит: заслужил уважение. Пускай сидит, читает мемуары полководцев, дожидаясь приказа.

      Только вот пехотные офицеры зубы скалят. Они про всех наших офицеров зубы скалят. При встрече всегда с издёвочкой: «Как служба? Не поймали ещё румынского шпиона?». «Поймали», – отвечаешь им, тоже с насмешечкой: что они, мол, понимают в нашей оперативной работе. Это не сапогами стучать на плацу и не «ура» кричать на полевых учениях.  У нас служба умственная, аналитическая и всегда начеку надо быть. Мы служим не просто «ать-два» – мы задания выполняем и всегда в боевой готовности номер один находимся. Банальная плакатная фраза «враг не дремлет» - и в наши дни злободневность имеет.  Это пехота думает, что мы, как медведи в берлоге лапу сосём и ни к чему не способны. Глубоко ошибочное мнение – но мы его впрямую не опровергаем: такой ход оперативный – пусть думают так. Служба у нас своеобразная,  не видимая.  Из всей мотопехотной дивизии одному комдиву известно, где наш фронт невидимый проходит, ну и, может, два его главных заместителя в курсе. Работы всегда полно, одной только бумажной документации сколько оформлять приходится. 

          Вот майор Чернецов явился на службу опять в женской кофте. В том смысле, что в камуфляжных штанах, берцах, в нижней части туловища всё по форме, а по верхней части туловища – женская кофта на голое тело. Понятно: опять с женой в ссоре. Так-то Чернецов офицер дисциплинированный, службы знает, утром в восемь ноль-ноль всегда на месте. Но дома сложная обстановка, напряжённая. Жена необоснованно ревнивая:  стоит лишь на две минутки, как говорит Чернецов, зайди к соседке по подъезду по какой-нибудь мелкой надобности – жена обратно в квартиру не пускает, форму не отдаёт.  Приходится на службу являться в том, что сердобольная соседка из своей одежды выделит. Зимой как-то пришёл  в женской беличьей шубке на голое тело. Но ровно в восемь ноль-ноль. Службу знает.

         А капитан Свиркин имеет привычку опаздывать. И очень эта привычка раздражает нашего полковника. Он ему всегда внушает тихим голосом, но значительной интонацией: «Капитан, если ты хочешь получить майорскую звезду на погон, надо в первую очередь соблюдать дисциплину. Без дисциплины в армии армия становится лёгкой добычей для врага». Свиркин очень хочет майора. Должность у него майорская, выслуга лет уже подходящая, вот-вот дадут майорскую звёздочку, и Свиркин очень часто мечтательно смотрит на погон Чернецова – когда тот приходит в кителе. 

      Самый неуставной у нас – это подполковник  Калюта. Часто вообще в цивильном является на службу, говорит, что привык маскироваться. Его к нам из службы внешней разведки перевели. Его там, говорит, готовили в резиденты в одной недружественной африканской стране, но очередной, сбежавший за рубеж предатель родины, выдал целый список нелегалов, в том числе и с его всеми координатами.

     Подполковник ждёт, когда освободится место полковника, и он первый кандидат на эту должность, если не случится ещё одна неприятность по служебной линии. Одна неприятность у Калюты в прошлом году уже случилась. Проверял сигналы  по хищениям  в сфере вещевого обеспечения личного состава, на вещевом складе и – чёрт дёрнул – завалил на тюки с солдатским обмундированием ефрейтора: только что призыв был женского контингента. «И из себя-то ничего такого влекущего не было в той ефрейторше,  – оправдывался потом часто Калюта, – так, кругленькая, твёрденькая, как картошка. А для чего, спрашивается, девки в армию идут, родину, что ли, в самом деле защищать… Да и делов-то было – только-то  трусы с неё  и стянул… Если бы эта ефрейторша не заметила, что прапорщик, начальник вещевого склада подсматривает, всё было бы обоюдно и шито-крыто. А то раздули скандал. Не было факта проникновения. Экспертиза показала… А может, и сам бы передумал, возможно. Добровольный отказ – нет изнасилования», – с большой горечью оправдывался подполковник.

      Ту неприятность, благодаря генералу, быстро замяли, спустили на тормозах. И все были удовлетворены, кроме прапорщика-свидетеля, который подсматривал. Этого прапорщика теперь Калюта оперативно разрабатывает, подозревая его в связях с какой-то разведкой, но пока не определился – какой. Считает, что английской: потому что прапорщик ярко-рыжий и похож на ирландца. «Скорей всего завербован через дальних родственников за границей или  внедрён давно для собирания разведданных в сфере вещевого обеспечения, – считает Калюта. – Опытный контрразведчик должен каждого подозревать, а потом уже искать доказательства обратного».

       Калюта в момент самого разгара скандала ходил к тому прапорщику с бутылкой для разговора и предлагал помочь перевести на такое место, где три оклада платят и выслуга год за два. Прапорщик категорически не согласился, и Калюта с этого момента и заподозрил в нём шпиона. «Не наш, конечно, кадр, – уверенно сделал вывод подполковник.  – Отказаться от трёх окладов. Понятно,  он же на окладе разведчика. Задание выполняет. У них там оклады ого-го-го. Не чета нашим. Оттого наши-то предатели и перекупаются частенько по меркантильным причинам».       

        Мы в своём особом отделе друг от друга ничего не скрываем. Как там говорил Пушкин: кругом враги, отечество нам Царское село. В смысле – особый наш отдел. Чувствуем свою изолированность. Такая служба: нельзя вась-вась с каждым, издалека надо наблюдать. Опять же и сами мы постоянно под угрозой перевербовки. Только друг другу и доверяем, но и следим бдительно, чтобы и твоего сослуживца какая-нибудь моссад  не завербовала тихой сапой. 

      Мой участок контрразведывательного задания – это присмотреться и проанализировать четырёх недавно прибывших в расположение дивизии молоденьких лейтенантиков-двухгодичников. Позаканчивали свои физтехи-политехи и, кто знает, что у них в головах от цивильного образования. А их командирами взводов определят, солдат в подчинение дадут – и, опять же, кто знает, чего они солдатикам своим внушать будут. А вдруг уже лейтенантики – тоже кем-то завербованные. А тут оружие, вплоть до гранатомётов и бронетранспортёров. Был такой в недавней истории капитан-лейтенант Саблин, бунт поднял вооружённый… Ох, тогда особистам хвосты накрутили капитально и категорически.  Особый отдел и должен знать, что в головах у народа творится.

     Поначалу для исполнения данного боевого задания хотели назначить капитана Свиркина. Мол, пора молодому заняться настоящим  делом, а не анонимные заявления по папочкам раскладывать, да инструкции секретные зубрить. Но, проанализировав ситуацию и кандидатуру Свиркина, полковник решил и весь остальной коллектив согласился: молод  капитан ещё и своим возрастом, почти равным подконтрольным объектам, не создаст авторитета и может  сам оказаться объектом наблюдения.  

      Следующей кандидатурой анализировался майор Чернецов. Но приняли во внимание его тяжёлое семейное положение… Вон и сегодня сидит за столом в жёлтой блузке с легкомысленным бантиком сбоку.  И  –  тоже отвергли. Но так тактично, по-дружески, что Чернецов чуть не пустил скупую офицерскую слезу, расчувствовавшись от дружеского сочувствия к его тяжёлому семейному положению.

   Подполковник Калюта, всем было ясно, и так занят с головой окончательной расшифровкой агента английской разведки, и полковник сказал мне: «Давай, Федя, я в тебя верю. Только не так, как в тот раз… ну, когда твоего майора обмывали… Держи норму, когда будешь входить в контакт с объектами. Получишь у меня спецтаблетки… но, тем не менее, держи норму. Всё как следует разузнай об объектах, начиная от бабушек-дедушек. Были ли в оккупации… ну, и там дальше по анкете.  Не хватало мне ещё чёрное пятно на биографию заработать в конце службы. Анализируй дотошно, будто ты уже в тылу врага… Помнишь фильм «Подвиг разведчика»? Как там наш коллега немца перепил  и какую-то военную тайну у него выведал. А Штирлиц, помнишь  – хоть и персонаж,  но очень реалистический. Я таких встречал за свою службу. Герои, что говорить… А сейчас времена. Сейчас такие времена, что среди этих четырёх лейтенантов из гражданских вузов запросто может оказать какой-нибудь лейтенант Шмидт… Ох, упаси господи!.. Плодятся, как грибы после дождя,  сейчас такие лейтенанты Шмидты… Погода, что ли, для них подходящая… И если хотя бы одного из этих двухгодичников вербануть  получится под штатного осведомителя, то тебе, Федя, честь и хвала и медаль к празднику выхлопочем юбилейную «Сто лет ВЧК»… Только не так вербуй, как… А то ж, вон, как Калюта ляпнул тогда генералу, что он ту солдатку обрабатывал на предмет дальнейшего сотрудничества. У комдива аж челюсть звякнула. Что он подумает о наших методах работы?  Это ты учти,  Фёдор!»

     Полковник достал ключ от сейфа из нагрудного кармана своего френча, открыл медленно сейф, вынул две купюрки, протянул мне. «Бери, Фёдор. Можешь не экономить казённые деньги, если для дела нужно».         

    Проанализировав, первую встречу с четырьмя лейтенантами я спланировал в помещении штаба дивизии, в коридоре которого они третий день дожидались своего распределения по подразделениям дивизии. Строго, в мундире, представился официально. Сказал, что как раз из того подразделения дивизии, которое в мирное время воспитывает героев, а в военное время ликвидирует трусов и предателей.

    Лейтенантики в необношенной форме, похожие на воробьёв-жёлторотиков, затрепыхались под моим взглядом, точно, как те воробышки при виде кошки. Первый эффект сработал. Вторым эффектом, я продумал, встречу в неформальной обстановке. Внедрение, так сказать, в личное пространство. Двухгодичники  проживали в местном общежитии для холостых офицеров и все жили в одной комнате. О своём визите, всё предварительно проанализировав, я предупредил комендантшу общежития, чтобы посторонние всякие не мешали  на момент моего внедрению в личное пространство объектов наблюдения.

        При дальнейшем анализе своей операции решил купить на казённые деньги джинсы. Чтобы войти в контакт по всем канонам нашего дела. Согласно воспоминаниям классиков-ветеранов невидимого фронта, требовалось изобразить «единство эстетических пристрастий».  Поэтому выбирал джинсы с фирменной этикеткой – а то примут по своему студенческому эстетическому пристрастию за какого-нибудь колхозника с Урала – и чтобы на животе по-молодёжному сходилось.  На остатки казённых денег купил две бутылки коньяка средней стоимости, но проанализировав дальше, пришёл к выводу, что два коньяка – их четверо, я – пятый: две бутылки будет мало. И уже за свои личные купил ещё две бутылки водки. Такая наша служба, что постоянно нужно всё анализировать: каждый шаг, каждую мысль… и даже всё проанализировав, начинаешь анализировать то, что ты там сам наализировал.  Непрекращающееся  мозговое напряжение, и это только всякая пехота считает, что у нас служба лёгкая.   

       Лейтенантики поначалу не поняли, кто вошёл в их комнату. Не узнали. Грубо так мне заявили: «Дядя, дуй отсюда, видишь мы культурно пиво пьём с раками…». Хотел гаркнуть: «Смирно!». Но, проанализировав ситуацию, широко разулыбался и  выставил на стол среди рачьих объедков свои четыре бутылки. Дружелюбный контакт был установлен мгновенно.  

        Всё шло по моему плану. Ребята оказались контактные, разговорчивые, но до биографии дедушек-бабушек разговор всё как-то не доходил. Ребята всё скатывались на взаимные воспоминания о своей бурной студенческой жизни. Их психологические типажи раскрывались как на ладони. 

       С закуской оказалось бедновато. Закусывали оставшимися на столе рачьими лапками, и я сам незаметно, через каждые двести грамм, по инструкции – спецтаблетками.  По всем классическим канонам внедрение происходило удачно. 

      Самый разговорчивый из четырёх лейтенантов-желторотиков по своему типажу вполне подходил для выполнения того задания, за которое мне обещали юбилейную медаль. Именно он и побежал потом, собрав со всех имеющуюся мелочь. И принёс «на посошок» две бутылки вина «Агдам»…

   Сопровождала меня домой подключенная к операции комендантша общежития. Сочувственно кивала мне головой, понимала сложность нашей службы, страшное постоянное напряжение мозгов, обещала о сломанном столе никому не сообщать и советовала сунуть два пальца в рот. Потом она оставила меня одного, почему-то обидевшись. И домой я добрался вполне самостоятельно.

    Полковник Хренов за столом как обычно читал толстый том какого-то военного мемуара. Посмотрев на меня, когда я тяжело опустился на стул на своём штатном месте, сказал: «Минутку, Фёдор, сейчас последний абзац дочитаю. Тут Жуков Берлин штурмует… Эх, я бы тут по другому манёвр придумал…».

     Потом он посмотрел на меня и как опытный начальник, и как мудрый отец сказал:

  «Понимаю, Фёдор, было не легко… А кто понимает нашу службу… Невидимую простому глазу. Медведями обзывают… А медведь, между прочим – символ России. Такой зверь медведь могучий: спит, спит в берлоге мирно. А если его потревожить – как махнёт лапой – никому мало не покажется…»

________________________

© Жироухов Евгений Владимирович