Какие образы всплывают при слове «старец»? Седобородый монах в схимническом облачении. Монастырский полумрак и легкое потрескивание свечей. Афонская костница с сотнями черепов почивших святогорцев. А может, иначе? Академическая аудитория «ленинского» пединститута. Подмосковная дача с плетеным креслом. Арбатская квартира и книги... книги... книги...

   Образ Алексея Федоровича Лосева никак не вяжется с привычным символом православного старчества. Почтенный профессор, мудрец со «старого» Арбата, любимый учитель множества творцов современной гуманитарной науки: философов, филологов, богословов.

     Ушедший в жизнь вечную в мае 1988-го, в год 1000-летия Крещения Руси и в день равноапостольных Мефодия и Кирилла, просветителей Словенских, Алексей Федорович так и не раскрыл тайну, которую знали лишь несколько самых близких ему людей, — то, что еще в 1929 году он, молодой советский профессор, принял тайный монашеский постриг.

Русский философ Алексей Лосев, 1923 год. Фотохроника ТАСС

 

  «С 1929 года и до самой смерти он носил на голове черную монашескую скуфейку, которую все считали просто "профессорской шапочкой", не подозревая, что 3 июня 1929 года Алексей Федорович и его супруга Валентина Михайловна приняли тайный постриг от своего духовника, афонского старца архимандрита Давида (Мухранова), с именами Андроник и Афанасия. На следующий год их арестовали по одному из церковных дел, да и до ареста Лосева уже клеймили в печати как "философа Православия, апологета крепостничества и защитника полицейщины". Пришлось пройти тюрьму, лагерь...»

       Последний идеалист

    С юных лет, обратившись к античной философии, творчеству Платона и неоплатоников, к философии имени и богословскому течению имяславия, будущий тайный монах избрал путь, идти по которому в окружении диалектических материалистов было практически невозможно.

   Тем не менее профессор Лосев нашел выход: его призванием стала классическая филология, в русле которой вышли многие десятки философских томов. Но в молодости не помогло и это. За работу «Диалектика мифа» он был арестован вместе с супругой по делу «Церковно-христианской монархической организации "Истинно-Православная Церковь"».

      Нельзя сказать, что обвинение было совсем уж ложным. Конечно, ни в какой тайной политической организации тайные монахи Лосевы не участвовали. Но их причастность к группе православных мирян и клириков, мягко говоря, весьма критически относившихся не только к реальности тех лет, но и к компромиссному пути, ознаменованному деяниями митрополита Сергия (Страгородского), в 1927 году издавшем Декларацию о лояльности к советской власти, была очевидной.

     Но книга «Диалектика мифа», каким-то чудом вышедшая в 1930 году (потом, конечно, конфискованная и уничтоженная), содержит немало весьма смелых и при этом последовательно православно-консервативных утверждений.

       Причем не только для тех страшных лет, но и для сегодняшнего дня:

  Нельзя молиться при электрическом свете, а можно только предъявлять вексель. Едва теплящаяся лампадка вытекает из православной догматики с такой же диалектической необходимостью, как царская власть в государстве или как наличие просвирни в храме и вынимание частиц при литургии. Зажигать перед иконами электрический свет так же нелепо и есть такой же нигилизм для православного, как наливать в лампаду не древесное масло, а керосин. Нелепо профессору танцевать, социалисту бояться вечных мук или любить искусство, семейному человеку обедать в ресторане и еврею — не исполнять обряда обрезания.

   Остро, поэтично, иронично и... совершенно несвоевременно. Собственно, профессор Лосев будто бросал вызов времени. А весь окружающий мир его, как в свое время философа Григория Сковороду, «ловил, но не поймал», хотя пытался многократно. Есть предание, будто на вопрос, остались ли еще в СССР философы-идеалисты, Сталину ответили: «Есть один, Лосев». На что Сталин сказал: «Один пусть останется».

  Алексей Федорович мог погибнуть в лагере, но, немало претерпев и практически потеряв зрение, выжил. А в ночь на 12 августа 1941 года в его дом на Воздвиженке попала огромная фугасная бомба. Погибли близкие, погибла уникальная библиотека, но самому профессору Лосеву Господь даровал еще почти полвека земного бытия. И до самого последнего дня он не переставал писать научные труды и преподавать. Вот как об этом рассказывала автору этих строк Аза Алибековна Тахо-Годи:

    Работал он постоянно, даже ночами обдумывал свои труды, а днем диктовал — в те времена не было диктофонов, и нужны были помощники. И так каждый день. Так написана его монументальная "История античной эстетики". И преподавать не переставал. Занимался практически до последнего дня. Правда, это были уже не студенты, а аспиранты кафедр общего языкознания и русского языка. Они приезжали на Арбат заниматься с Лосевым, сдавали ему экзамены, защищали диссертации. За нашим большим столом нередко сидело человек 12-15 аспирантов.

    Словом, вплоть до 1000-летия Крещения Руси, когда в Советском Союзе уже фактически началось «Второе Крещение Руси», профессор Лосев продолжал традиции дореволюционного университетского образования. И вместе с тем оставался наследником той русской религиозно-философской школы, которая ушла с людьми, чьим учеником и собеседником был Алексей Федорович: Семеном Франком, Николаем Бердяевым, священником Павлом Флоренским...

    А в числе тех, кто общался с профессором Лосевым в 1980-х, был молодой выпускник филологического факультета МГУ Максим Евгеньевич Козлов, ныне — известный московский пастырь и проповедник, профессор Московской духовной академии, председатель Учебного комитета Русской Православной Церкви, протоиерей Максим Козлов.

    Отец Максим поделился с Царьградом своими воспоминаниями о профессоре Лосеве, о том, почему в последние годы его жизни именно вокруг него сложился самый настоящий кружок верующей интеллектуальной молодежи.

Протоиерей Максим Козлов: «Лосев был философом слова и дела»

     Алексей Федорович Лосев соединял в себе качества, которые редко в каком человеке сошлись в XX веке. С одной стороны, как философ он всегда был обращен к глубочайшим темам бытия. Темам, которые по сути своей религиозны: смысл жизни, бессмертие, природа души, историософия как процесс, исполненный внутреннего смысла, конечное предназначение человека и общества. Все это естественно собирало вокруг тех людей, по преимуществу верующих и тяготеющих к религиозной традиции, для которых это было важно.

 Второе. Алексей Федорович Лосев был человеком уникального энциклопедизма, такого уровня образованности, что в философском, филологическом, историческом обществе близко к нему можно поставить лишь единицы. И этот энциклопедизм был не всеядностью, не знанием «чего-то понемножку», но глубочайшей укорененностью в той дорогой всем нам европейской цивилизационной традиции, которая восходит к античной Греции, и к тем темам, которые были поставлены уже изначальной философией. Что также не могло не привлекать к себе людей, для которых философия — не просто игра ума или, упаси Бог, способ заработка, а попытка осмысления мира и себя в этом мире.

   И третье. Алексей Федорович Лосев был человеком, в котором не расходились слово и дело. Вся его жизнь была примером научного аскетизма. Он был аскет в прямом смысле слова, в его жизни труд, труд и труд ради высочайших поставленных целей занимал фактически все. И это не могло не привлекать. Он не был философом, который развлекает публику и срывает аплодисменты, а живет вне зависимости от того, что изучает и чему учит. Это нерасхождение слова и дела в нем, конечно, чрезвычайно привлекательно.

     Думаю, все вышеперечисленное и есть то, что и ныне должно обращать нас к его наследию. Ибо все эти качества редки, и каждый христианин, который хоть как-то пойдет этой дорогой, уверен, и Богу угодит. И, конечно, сможет принести добрый плод для окружающих. 

      ***

    Слова «вечная память» сопровождают каждую православную заупокойную панихиду и литию. Конечно, это не лирический образ: обращаясь ко Господу, мы по-настоящему надеемся, уповаем, что Он сотворит молитвенное поминовение тому или иному человеку в «род и род». И в случае с профессором Лосевым нет никаких сомнений, что эта память будет поистине вечной.