Главная
Главная
О журнале
О журнале
Архив
Архив
Авторы
Авторы
Контакты
Контакты
Поиск
Поиск
Обращение к читателям
Обращение главного редактора к читателям журнала Relga.
№05
(407)
21.07.2023
Творчество
Хранитель. Стихи
(№9 [362] 25.07.2019)
Автор: Борис Вольфсон
Борис Вольфсон

Пробуждение 

Жизнь, как связка воздушных шаров,

улетает из здешних миров 

в край, где нет ни земли, ни огня,

где никто не узнает меня. 

Жизнь теряет запас вещества

и за бликами звёздной игры

в ней уже различимы едва,

разноцветные гаснут шары. 

Жизнь меняет обличье, она

проникает в такие слои,

где уже ничего не должна –

даже взяток земному ГАИ. 

Там никто не проверит права, 

но, открыв позабытый резон

и с трудом подбирая слова,

жизнь изменит названье на сон.  

Ни прощенья в нём нет, ни любви −

только старых имён круговерть.

Но хотя бы его назови

без ошибок − чтоб сон, а не смерть. 

Веет холодом с дальних лугов,

и как ветер из чёрной дыры

вновь на фоне бесцветных снегов

пролетают цветные шары. 


* * *

Я барабан, я даже не родня
творцам − лишь инструмент, пустая тара
для звуков, − я не то чтоб жду удара,
но отзываюсь, если бьют в меня!


Левиафан 

Чудовища являются во сне – 

какие-нибудь берии в пенсне,

охранники, совковый общепит,

мы сами, если в нас сознанье спит.

 

Чудовища орудуют в мозгу

и сплёвывают сонную лузгу,

когда, как страхи из кромешной тьмы,

к себе приходим подлинные мы.

 

Чудовища мы сами – нет страшней

в сознании погашенных огней.

Но если вспыхнет беспощадный свет,

мы можем осознать, что нас там нет.

 

«Капричос» Гойи − детская игра,

полураспад гниющего ядра,

в падении достигнутое дно,

хотя последним будет не оно.

 

Но хищником, поверившим блесне,

мы оттолкнёмся и всплывём во сне −

в надежде, что понравимся себе

с крючком стальным в разорванной губе.

 

Сон разума − наш базовый режим,

а просто сон давно недостижим −

лиловый сон, посмертный пьедестал…

Проснуться бы, но караул устал!

 

Мы спим и задыхаемся под звон,

который прерывать нам не резон,

кандальный, колыбельный – спи и спи,

Левиафан острожный на цепи!

 

Хранитель 

Защитник и суровый обвинитель,

коллектор и заботливый Собес,

витает надо мною мой Хранитель,

не знаю только – ангел или бес.

 

Невидимый, парит под облаками,

однако экипирован вполне.

Он – щедрое добро, но с кулаками,

и может врезать, в том числе – и мне.

 

Клубятся облака, как крем из шприца,

но я к земле прикован, как зэка.

Мне с ним бы как-нибудь договориться,

вот только, жаль, не знаю языка.

 

Я не ищу космического гранта.

Очистившись от звёздной шелухи,

надеюсь я, что нашим эсперанто

могли бы стать обычные стихи.

 

Я верю, что Хранитель замечает,

как трудно мне даётся каждый стих.

Но сам он никогда не отвечает,

он просто надиктовывает их.

 

Волчок

                           Памяти Эдуарда Барсукова

Вечно сиднем я сижу,

а устав сидеть, лежу

и на жизнь свою с тоскою

неподвижною гляжу. 

А хочу я быть волчком,

чтоб продуло сквознячком,

и чтоб звук – как будто струны

музыкант задел смычком. 

Заглянуть столетью в пасть,

но в депрессию не впасть,

а кружить, не замечая

стерегущую напасть. 

Игнорируя с трудом

окружающий дурдом,

вспомнить молодость в порыве

перманентно молодом. 

Раскрутить себя – и чтоб 

гул смычковый без синкоп,

если крен, то не фатальный, −

али я не гироскоп? 

Да, хочу я быть волчком,

чтобы ось всегда торчком,

а упасть – так чтобы сразу –

без конвульсий и ничком. 

Сразу в гроб и сразу в печь, –

пусть товарищ скажет речь

и над речкой прах развеет,

чтоб ему с водою течь 

и попасть в водоворот,

и, воды набравши в рот,

с ней до берега другого, 

покружив, добраться вброд. 

И лишь там – мерси боку, – 

разогнать свою тоску, −

тихо лечь и не вертеться,

навсегда примкнув к песку.

 

Гусеница 

Голова и тринадцать сегментов – 

три грудных и десяток брюшных, −

совершенно лишён сантиментов,

я не жду воплощений иных. 

 

Глазки, усики, зубки, щетинки,

сорок маленьких ножек внизу…

Паучок на своей паутинке

пусть летает, а я уползу.

 

Ни стихов не хочу я, ни прозы, −

мне б слегка надкусить алычу…

И зачем эти метаморфозы?

Я ведь бабочкой быть не хочу.

 

Я в питанье ценю дешевизну,

но наевшись и выпустив клей, 

я окуклюсь и тихо повисну

на капроновой нитке своей.

 

Не мечтаю о странах далёких,

в тесном коконе не одинок,

я однажды на крылышках лёгких

воспарю, но всего на денёк.

 

И цветник опыляя окрестный, 

уроню на тычинки слезу,

упаду и уже не воскресну,

и, как в юности, не уползу.

 

Бесполезно молиться, рыдая:

приговор не жесток, а суров…

Где ж ты удаль моя молодая,

перепончатый мягкий покров?

 

По поводу фестиваля «Русский Гофман» 

Кто сочинил такую шутку,

какой из суперзнатоков?

Стал русским Гофман на минутку,

а на вторую – был таков. 

И, удаляясь в ритме вальса,

хотя не изверг, он изверг

слова: − Я лучше б оставался

немецким, как и Кёнигсберг. 

Мы пьём вино, грызем арахис

и просим нас не поучать:

коль есть в России Крошка Цахес −

и Гофман русским может стать! 

Пусть Гофман наш всего на дольку, −

не зная толком языков,

его присвоим мы, поскольку

ничем не хуже пруссаков!

 

Но жду я залпа холостого,

когда пройдёт парад-алле

на фестивале Льва Толстого

в китайском городе Ту-Ле.

 

Рай

 ... лом кубический, металлический!

(Из надписи на плакате с призывом собирать металлолом) 

Я изучаю кубический лом:

каждая грань у него остра,

в каждой вершине три ребра,

сходятся все под прямым углом.

 

Это бесхозные души – они 

были, как радуга, в семь цветов,

но проржавели, ногою пни −

дырки латать не найдёшь бинтов.

 

Звук от них тоже кубичен, внутри

мечется он меж шершавых стен.

Гулкого эха двойной рефрен 

хочет умноженным быть на три.

 

Это ли райские кущи? Назад

мне бы вернуть изобилье форм,

чтобы с Земли залетевший шторм

сделал неправильным местный сад.

 

Ох, как хрустят на зубах хрящи, −

жизни на бис не бывает, в ней

вот икосаэдр* – но сложней

душу, пожалуй, и не ищи!

 

Что ж, примирись: ты пришёл домой. 

Но, осенив сей форматный лом,

Ангел безмерным взмахнёт крылом,

выплеснув в радугу цвет восьмой.

_________________________________________

* Икосаэдр – правильный выпуклый двадцатигранник, 

одно из Платоновых тел. 

 

Поумневший фигурист 

Фигура речи – тучная, с одышкой –

застыла рядом с бледною худышкой,

какой-то инженю и травести −

не полною фигурой, а фигуркой,

не речью, а дешёвою халтуркой,

которая не сможет довести 

до Киева, до смысла, до значенья.

Чужие повторяя изреченья,

фигуры речи не ласкают глаз.

Я их, не дожидаясь окончанья,

меняю на фигуру умолчанья,

ныряя в тишину, как водолаз.

Фигуры речи или пилотажа!

Петлёю мёртвой угрожает стража:

привет, мол, роковому виражу!

Пусть все фигуры скроются в тумане −

я молча фигу унесу в кармане,

но никому её не покажу!

 

Перестановки 

Нам никогда не быть с тобой вдвоём:

пересеклись пути, но лишь на миг, 

в пространстве неевклидовом твоём,

где нет ни параллельных, ни прямых. 

Нам никогда вдвоём с тобой не быть,

совместно не взбираться на Парнас, −

в часах пружины скрученная нить

по-разному раскрутится для нас.

Вдвоём с тобой не быть нам никогда –

не петь, не пить, не слушать соловья.

Сияет одинокая звезда −

она для нас у каждого своя. 

Не быть нам никогда вдвоём с тобой:

ты по волнам плывёшь, в трубу трубя,

а я лишь дым бесцветный над трубой,

всё время отстающий от тебя. 

С тобой вдвоём не быть вовеки нам:

как две подлодки, мы легли на дно,

где спим, не веря сепаратным снам, 

поскольку наяву мы заодно. 

Пространство, время, бурный водоём − 

всё по колено, горе не беда,

коль можем просыпаться мы вдвоём

едиными, как прежде – никогда!


Главное – не перепутать! 

Пророка в горы не заманишь калачом,

хотя Горе к нему ходить не запретишь.

Но даже если у Горы родится мышь,

то Магомет здесь совершенно ни при чём. 

Вот, говоришь, зашибло ногу кирпичом, −

а ты не сбрасывал кирпич долой с души б!

Сам посуди: где та душа, а где ушиб!

Душа, конечно, совершенно ни при чём!

А некто должен быть в гордыне уличён:

он вздумал нынче прогуляться по вода?м!

За жизнь его и три копейки я не дам,

но Иисус тут совершенно ни при чём!

− Не мир, но меч! – сказал владеющий мечом,

в другой же раз пришёл с оливковым прутом.

А кто-то жизнь решил оставить на потом, −

он сам решил, здесь Будда вовсе ни при чём!

Всё просто: нужно научиться различать,

Где Божий дар, а где омлет из трёх яиц.

Ну что с того, что очень много битых лиц,

зато стоит на каждом круглая печать. 

 

* * *

…что там больничный двор

или расстрельный ров

выслушать приговор

судей и докторов 

пересчитать часы

стопкой сложить листы

будто укус осы

жаль что они пусты 

заново разбросать

выказав удальство 

что-нибудь написать

но собственно для чего… 

 

Молитва 

Господи, в свой дом не зови,

ты ведь сам приходишь ко мне.

Знаю я: ты имя любви,

а не эта груда камней. 

Что иконы? Смотрят из рам

в сон, который душен и сер.

Господи, зачем тебе храм?

Может, лучше всё-таки сквер? 

Летний вечер тих и альтов,

вера трав и ветра проста.

Здесь я снова слушать готов,

что ты скажешь мне из куста.

 

Пластилиновые люди 

Нечищено, серовато −

здесь вымыть бы, подмести.

Но в этих краях, ребята,

начищенность не в чести. 

Погрязнуть  ли нам в пыли на

осьмушку или на треть?

Мы просто из пластилина

и плавимся, если греть. 

Не карму свою, а норму

внедрив в житьё-бытиё,

мы примем любую форму,

но не сохраним её. 

Особенность материала – 

нас можно лепить и мять,

но сущность не то что мало −

нисколько не поменять. 

Когда же наш мозг вскипает,

мы прячем в кармане шиш.

А пыль – ну да, налипает, –

куда ж от неё сбежишь?

 

На фоне бессонницы 

Светлолампа, тёмноштора,

тусклоблики на стене.

Жизнь имеет форму тора

с круглой дыркой на спине.

 

Утомительность повтора – 

бег нелепого гонца

по туннелю в форме тора

без начала и конца.

 

Это с видом кредитора

вновь приблизились ко мне

тусклолампа, светлоштора,

тёмноблики на стене.

 

Избежать в мозгу затора

я б сумел, да вот те на – 

тот же бублик в форме тора,

те же лампа и стена,

 

и вот эта – тусклоштора,

тор и дырка на спине – 

на экране монитора

или всё-таки во сне…

 

Пишу о тебе… 

…всё на виду, что было для двоих.

Геннадий Жуков 

Пишу о тебе, даже если пишу о других.

Пишу об одетых, как будто пишу о нагих.

Пишу о любви, даже если про чернь и про власть.

Хочу созерцать, только как остудить мою страсть? 

Пускай созерцают те, кто разлюбил, кто уже

с усмешкой холодной на наше глядит неглиже.

Я рад утаить бы, но нет, ничего не таю

и нас с головою на суд им в стихах выдаю. 

Пусть омут наш тих, он, однако, опасно глубок,

хотя и зацвёл, но совсем не похож на лубок.

Уплыть бы отсюда, да черти украли весло,

завидуя люто, как нам, а не им повезло.

____________________

© Вольфсон Борис Ильич

Белая ворона. Сонеты и октавы
Подборка из девяти сонетов. сочиненных автором с декабря 2022 по январь 2023 г.
Почти невидимый мир природы – 10
Продолжение серии зарисовок автора с наблюдениями из мира природы, предыдущие опубликованы в №№395-403 Relga.r...
Интернет-издание года
© 2004 relga.ru. Все права защищены. Разработка и поддержка сайта: медиа-агентство design maximum