|
|
|
Лучше всех о стихах Владимира Строчкова написал сам Владимир Строчков. Читатель, уже знакомый с его предыдущей большой книгой «Наречия и обстоятельства», согласится с такой трактовкой и восхитится ею:
«И картина у меня получалась такая: мир – как внешний, так и внутренний – неограниченно сложен и, главное, принципиально неоднозначен. Материя и Дух в нём не торгуются по поводу чечевичной похлебки, а сосуществуют на равных правах, на правах равноправных гипотез, но гипотез рабочих, работающих. Вещи, явления и смыслы непрерывно взаимодействуют, изменяются и перетекают друг в друга. Чтобы уметь говорить об этом мире, нужен язык эквивалентной сложности и многозначности, то есть и не язык в обычном смысле даже, а сумма произвольного множества языков, знаковых систем и культурных кодов, язык языков, метаязык, как сейчас говорят; абсолютно открытая система без каких-либо внешних табу. Это язык-Вселенная, Вселенная, логика которой не бинарна (вернее, не только бинарна), количество измерений, число степеней свобод которой огромно, если не бесконечно. Движение в ней есть речь, действие – высказывание, поступок – текст, а цена этого поступка измеряется сперва словом «как», а уже потом словом «что». И все прежние каламбуры, двусмысленности и эзопизмы легко и просто легли на эту картину мира и языка, перестав быть самостоятельными, отдельными приёмами, «штуками» и став её естественной, органичной частью. Вопрос «откуда взять стиль» даже не то чтобы был решён – он был снят, он потерял свой прежний смысл, потому что стиль оказался совсем не стилем, а способом видеть мир. Причём видеть его – языком. В обоих смыслах, то есть как язык и с помощью языка.»… «Полисемантика. Это слово как-то само пришло, пришлось да так и осталось. Текст, играющий и переливающийся, мерцающий смыслами, насыщенный перекликающимися контекстами, аукающийся сам с собой, отзывающийся сам себе, по-разному отвечающий на по-разному заданные вопросы. В идеале – текст-«семантическое облако». Для меня Строчков начался с этой книги, подписанной им на концерте в Ростове в 2008 году, зачитанной и любимой у нас дома. А с этим деревом на её обложке я познакомилась позже вживую, случайно выйдя в Уютном (это под Судаком) на ту самую улочку, где металлический забор врезался глубоко в узловатую плоть – и мгновенно узнала. Значит, здесь где-то он и писал всё, под чем помечал «Крым, Уютное…». Забавная нумерология. В той книге и в этой, новой, «Времени больше нет» - равное количество страниц. Их по 496. Хотя автор и сказал где-то недавно, что книга «перезрела» - но, видимо, в его представлении именно такая полновесность позволяет плоду отделиться от ветки и пуститься в самостоятельное плавание… Предельно допустимая концентрация неопубликованного достигнута – и мы держим в руках новый увесистый том, живой, нервный, с прекрасной графикой Анны Аренштейн и предисловием Владимира Гандельсмана. «Эксмо», 2018 год. В новой книге энциклопедист Строчков снисходительнее к своему читателю, нежели в прошлой – обильные глоссарии-примечания здесь расположены не в конце книги, а практически на каждой странице. Можно не гуглить. «Я список кораблей прочёл до Мандельштама» - так начинается книга, так начинается большой греческий цикл, а в нём – девятичастная «Илиада». С триаконторов и пентеконторов с килями-таранами – «Всё это от любви? Всё движется любовью?» - он закольцует позже этот вопрос (к Мандельштаму?) на последней странице книги… Ну что может написать смертный об Элладе в 21 веке, кем он должен быть, чтобы на это решиться? Эллином. Со взглядом не назад, не с восторгом и пафосом – а как в сегодняшний день, с юмором, горечью, сарказмом и отчаянием. Потому что времена сливаются, времени больше нет. Понеслись блестящие фирменные строчковские аллитерации, обладающие самостоятельной энергетикой, помимо сюжета и композиции стиха: Когда внезапно в бою обмякло тело Патрокла, «И покудова я выживал, а жена вышивала» – такую формулу об Одиссее уже не забудешь… Когда второй раз (а затем – и в третий) встречаешь – теперь уже о троянцах – «что Троя им? Предлог. Да что им и Елена» - вдруг остро понимаешь, что речь о нашем времени и нашей стране. «Что пред властью войны человек, как не жалкая тля». Не Эллада вызывает столь живые и горькие эмоции. Отнюдь не Эллада. А в «ЭПИГОНАХ» вместо имён сыновей героев – перечень имён гомероведов… И оказывается – когда задан достаточно высокий пафос и включены в сознании великие аллюзии – связь их с настоящим можно обозначить любым, первым попавшимся символом – «еду в вагоне метро я…» «кассирам билетным…» - повествование уже летит над словами и его не сбить ничем. Монотравелог (создавать необходимые слова автор любит и умеет) Одиссея… Кратко изложена, собственно, «Одиссея». Попутно узнаю много греческих реалий - авлос, лагейоны, скены… Гекзаметром, разумеется. С великолепным юмором, который и не снился древним грекам, который нам подарен Строчковым, как единственное избавление от морока стереотипов. А вскоре следуют раскопанные фрагменты Илиады – пошёл стёб великий строчковский! Так о чём же циничная и до колик смешная «Илиада»? Вернулись времена Эзопова языка, да поэту и неинтересно говорить иначе. «Да разве б эти Коринф спалили – но взяли Трою!» - то есть презрение до боли узнаваемого «лирического героя» к нашей интеллигенции, не готовой пока сжечь свою столицу и уничтожить свою родину – ради взятия другой. Никому не нужной!!! «Зачем нам Троя?» - многократно повторённое! Но те, кто не хочет ввязываться в войну за неё – «интеллигенты, рапсоды, бляди и либерасты, гнилое семя…» - о боги, как это знакомо…. «что, не видали мы ихних сала и круасанов»? И тем не менее «ломясь в атаку всей гопотою». «Что нам Таврида, простым ахейцам…» Крым для Строчкова, его Уютное, где то самое дерево – всегда был родным, независимо от его государственной принадлежности. (Не Крымом ли и навеяна вся эта Греция… ) «Вот стоит пограничник в обычном Состоянье своём пограничном» (ну как его не любить?) Время от времени встречаю исключительно строчковские свёрстанные поперёк страницы. Это удобно в случаях, когда строка разливается, как Волга по весне. Как «FUGA АSSOCIATIVA». В отличие от «FUGA DISSOCIATIVA» с прекрасной концовкой «В светлое завтра гребя бутафорской совковой лопатой». Времени больше нет. Много античности плюс много мата. И хотя я всегда горячо против второго – тут я горячо за, ибо это очень смешно. И безальтернативно в решении ТАКОЙ задачи. Вот ни у кого не слышала столь чистого безгрешного мата. Античного. А строчковский Минотавр – «инотавр» – он поэт-отшельник, страдающий от множества любопытных агрессивных Тесеев… И он прячется в Лабиринте - подалее от кноссов, от каносс, Далее следует цикл «ЛАОКООН» с хтоническим эротизмом, подобающим именно мифам. И вывод из него – и ощущенье смерти как структуры, и места, где над этою тщетой Тысячи строчковских аллюзий требуют ОЧЕНЬ подготовленного читателя (я-то из гугла не вылезаю), но не зря же Бродский сказал, что поэт пишет – для своего двойника. Причём не только академические знания – тут требуется и память на стихи нашего детства, и на дворовый фольклор, и просто знание множества реалий юности нашего поколения… Этого не загуглишь, и я не уверена, что ВСЕ послания восприняла – может, чего-то просто не слышала и не помню. И Эдип здесь, куда ж без него. Времени - нет, и психологические проблемы роста мальчика Эдипа до гомерического хохота узнаваемы в современном подростке. Сизиф и Тантал – сравнительная, так сказать, характеристика. Сизиф – связист, а Тантал – сапёр. Теперь пойми, какая связь Владимир Строчков, кроме всего прочего - талантливый юморист, сатирик. С любовью и иронией сыплет он греческими терминами – окутывающими загадочным флёром наши убогие реалии – а кто вам сказал, что древнегреческие реалии были лучше? Можно провести целое исследование композиции всех этих Минотавромахий и Улиссей – но надо двигаться дальше. Книга состоит, по сути, их нескольких отдельных книг, внутри себя самодостаточных. Греческий цикл сменяет не менее эпическая Дума про партизана Мазая. За сценой слышен хор, и нарастает его крещендо: «как водил Иван трясиной конницу Батыя» губит нынче ли, дознайтесь, Это ведь собирательный образ русского мужика, Ивана-дурака-богатыря, уж простите. «Дума» симфонична. И это не меньше Некрасова, а почему нет? Нашему времени остро необходим свой летописец – и слог его должен времени соответствовать. Строчкову эта задача по плечу. «Но паюс, сожрали паюс!» - эту шутку-перекличку с Высоцким только бывший советский поймёт и оценит! И как много такого в его стихах. Многомерно, рельефно, выпукло глядит на нас эпоха и мы впускаем в себя её охотно – она остроумна и обаятельна. Современная поэзия боится пафоса. Строчковская поэзия боится вообще какой-либо серьёзности, здесь всё идёт через иронию. Но это не ирония постмодерна и пофигизма. Это ирония острой душевной боли умнейшего человека. Доброго и оптимистичного вопреки всему. Из стихотворения «Доктор Хаос» (ни строфы без аллюзий..) и он, как солдат солдату, Для меня в этой книге, словно вехи, расставлены программные стихи, мимо которых не пройдёшь, от которых в горле дерёт. Одно из них – «ПСАЛОМ 136». (Вы правильно поняли, за античным циклом в книге следует библейский) гудит хамсин в этих жилах, как день гнева. Далее следует жуткий стих «Саломея» – «А во дворце – свой праздник. Поднос с полсотней маленьких голов…» А у простого народа, «На его хоругвях, как на подносах…. Всего одна. По бедности, наверно» И всюду драгоценные строчковские россыпи – «На сучьих ветках дуба», «На фоне Кранаха и птичка вылетает» «сладкие чупа-чувства/Родят полезные мюсли», «В Гааге Страшный Суд, а в Риме Крёстный Папа», «Выжитый лимон»…… Зима у него – «с ребром, с угробами и с негами пушистыми». «Вытекает по капле из крана хлорированная прана». «АПОКАТАФАТИКА»- великий, короткий, сквозной, очень серьёзный стих. Один из главных для меня. А следом - юмористическое стихотворение про Апокалипсис – и впрямь очень смешное. А как ещё об этом можно писать? «И вскипят стихи смоляным адом - стоит потянуть за конец света» «Общий отбой» в этом разделе представлен вполне убедительно и с сарказмом. Автор во всех главах безапелляционно вводит десятки слов-мотыльков-однодневок: им не стать неологизмами, они вспыхнули и погасли – заставив читателя восхититься глубинными потенциями русского языка… («полундрожь», «настоящер», «отстойло»...) Филологические, лингвистические забавы и шутки, бездны аллюзий русской речи… Книга состоит из множества книг на разные темы, и каждая решает свою сверхзадачу, доказывает свою теорему. Сделать из поэтического сборника учебник - получилось! Ведь всяко лыко в дело, и теоремы его, исторические, философские, блестяще сформулированы – в главных стихах! Вот как-то так это организовано. Только сложнее и лучше, чем можно рассказать в двух словах. Впрочем, для меня главная функция его строк не познавательная, а – энергетическая. Непосредственно хочется жить после этих стихов. С открытыми глазами, видя всё как есть – и тем не менее. А это даже важнее, чем их гражданственность. Куда важнее, согласитесь. О свойствах времени – «Сжатое в миллисекунды под веками время Никаких жалоб и рефлексий у него и представить невозможно, а вот иронизировать над собой поэт любит – «борьба добра со сном». Он настолько виртуозен, что играет со стилями, забавляется, пародирует эту натужную «работу над текстом»… А когда переходит от сакрального стёба к высокому пафосу – всегда неожиданно и ненадолго – это всегда срабатывает, восхищает и вызывает катарсис – благодаря высокому качеству как первого, так и второго. И – да, основная ткань этой книги – добротный, качественный, но не постмодерновый, а добродушный стёб – который и является проекцией нашего нынешнего бытия, и на зеркало неча пенять… Отражение очень адекватно. Но после виртуозного ёрничанья, самоироничного хаоса вдруг – в каждой теме – рождается краткая формула, прекрасная, музыкальная и закрывающая тему. Например, эта: * * * Проделывая дыры в пустоте и освещая тьму лучами мрака, однажды ты подходишь к той черте, после которой нет пути, однако есть «нет пути», и в это «нет пути», пускаешься, не двигаясь, поскольку в нем некуда и некому идти, там дыры в пустоте и тьме — и только. Там «нет конца» — не полный, но почти.
Кто-то же должен быть взрослым и говорить о главном… зачем ты всё помнишь все эти слова имена Катынь Биркенау Голгофа Каиафа Иуда Сиди щас отпустит вот на вот прими веронал Запей вот зачем это всё и когда и откуда Рассуждениям о современной литературе посвящена глава «Люди, твари и поэты», в ней 152 страницы. Вполне ожидаемо – о беспомощности поэзии – «вот мы пишем, пишем письмена свои на воде…» С этого начинается раздел «Литература и жизнь». Творец сидит на жердаке * * * Попробуй сам. Подумаешь, пустяк! — заслышав, как по стеблям бродит сок, как шелестит он, словно кровь и лимфа, мыча, ломать в запястьях и локтях суставчатые ветки хрупких строк, чтоб на изломах выступила рифма. * «Пустолетики мои, ах, мелкокалибри, «С ГРУСТЬЮ И ОТВРАЩЕНИЕМ»- так называется один из главных, программный стих о литературе. И далее: – Это труп литературы, И вот он – тот самый посыл, который вынесен в заглавие книги. ВРЕМЕНИ БОЛЬШЕ НЕТ. «Хорош бряцать в кимвалы, лиры, «когда не-время на дворе А ведь это написано было ещё в 2012 году… Это нельзя читать залпом. Надо – по стиху в неделю – вводить в виде инъекции. ВСЕМ. А не только поэтам… На это чтение можно подсесть – он ярок, остроумен, правдив, точен, циничен. Людям сегодня нужна ТАКАЯ поэзия – чтобы видеть, что не сошёл ещё весь мир с ума…
Пусть даже речь о сумеречных состояниях – ничего случайного нет и в этих стихах, каждое слово имеет прочный корешок и оправдание, притянутых за уши образов, свойственных многим нынешним «импрессионистам», у Строчкова не наблюдается. И вот эта логичная упругость сложного и тонкого нанотекста – не отпускает читателя. Тянет читать ещё и ещё. И поделиться, показать ещё кому-то, чтобы не одному радоваться. А подробное, со знанием дела описание деревенской российской жизни – глазами городского жителя и в терминах любимой Древней Греции – раблезианская картинка, ей-богу, уморительно смешная и до боли унылая… А про деревню на реке Унже как написано – с добрым юмором и бесконечной любовью… Он очень узнаваем во всём своём разнообразии – и очень разнообразен при всей узнаваемости, всякие рамки ему были бы тесны, он сам себе стиль и направление. А последняя книга в этой Книге называется «Эрос, или остов любви». Баркарола. Это очень красивые эротические стихи. Весь раздел. Не буду цитировать. Страница 446, например. Или 476. Последнее стихотворение в книге – о любимой в детстве шоколадной лошади. О странностях любви… Как, собственно, и первое – что отмечено и в чудесном предисловии Владимира Гандельсмана. ______________________ © Андреева Ольга Юрьевна |
|