*  *  *  

Не о том говорить, не о том бы

петь тебе, захудалый рапсод…

Облаков исполинские пломбы

опечатали твой небосвод.

Если даже сейчас ты в ударе, 

то ударные дни сочтены,

на твоей дребезжащей гитаре

не хватает высокой струны.

И не то, чтоб давили оковы

или влево тянула узда,

не хватает чего-то такого,

без чего не зажжётся звезда.

И застынешь в тоске, обнаружив

роковое бессилие строк…

Открываются двери наружу,

но за ними всё тот же острог.

Не тебе – безнадежному старцу --

отключать синтезаторы Зла,

осуждая коварное царство

сообразно азам ремесла,

весь твой пафос –  попытка уколов

с лоскутком домотканых мулет

и тебе не очнуться на голой,

навсегда безъязыкой Земле,

где голодные демоны, скалясь,

утвердили единственный путь,

тот, который ведёт в Апокалипс

и уже невозможно свернуть.

*  *  *

… и так понемногу сгущается мрак

на зов колокольного звона,

пока зачарованно сеет дурак

железные зубы дракона.

Толпу зазывает лихой прохиндей,

и ставит коварную визу

в обход мировых проторённых путей

на путь, что намечен Чингизом.

Где должно военным железом трясти,

гордиться победой вчерашней,

кто знает, чему суждено прорасти

на злобой отравленной пашне.

Где будим беду и соседям грозим,

и подлостью грузим модемы…

Одумайся, дурень, последний бензин

сожги на рокаде Эдема.

*  *  *

В человеческой вечной бродильне

наугад выбирают родство –

кто идёт по следам каудильо,

тот наследует дело его.

Что Вселенной людские терзанья

и высокий порог болевой –

не превышен лимит мирозданья

на подвешенных вниз головой.

Чем лихим обернутся мандаты,

озлоблённому мозгу представ...

То, что было токсичным когда-то,

сквозь века сохраняет состав,

Вариации старых мелодий

нам ещё отзовутся стократ –

табакерки сегодня не в моде,

но не счесть черенков для лопат…

*  *  *

То ли брак был в трубе подзорной,

то ли кормчий душой кривил,

брал в раскладку гнилые зёрна

и заваривал на крови.

Эта каша, похоже, скисла,

раздаваема задарма,

в государстве, лишённом смысла,

скрепы слеплены из дерьма.

А в дерьме не отыщешь брода

и бредёт наугад , слепа,

становящаяся народом

человеческая толпа.

Будем, брат, раздвигать пределы

негодующей правоты,

прежде, чем обведут нас мелом

атакующие скоты.

Там безумец развесил флаги,

призывая ползти сквозь ад…

Ветры Нюрнберга и Гааги

из державных щелей сквозят.

*  *  *

                           Унесём зажжённые светы

                             в катакомбы, в пустыни, в пещеры.

                                                                       В. Брюсов 

Посты, турникеты и пломбы,

там прорва, а там карантин,

какие ещё катакомбы

ты нынче намерен найти,

кичащийся удалью некой,

предвидя, что ждут впереди 

пути двадцать первого века,

покрытые пеплом пути,

где только похабные фрески 

видны среди смрадных руин

и вряд ли из праха воскреснет

для встречи с тобой серафим…

И тщетно по старым приметам

искать тот придуманный скит,

где жив зажигающий светы

в обугленных душах людских.

Быть может, там ужас творится

под трели заветных рулад –

такие же бродят мокрицы, 

такие же твари рулят?

Зачем же торопимся с этим

в затянутый дымом проём,

кому там случайно посветим,

кого и куда позовём.

С каким невеликим талантом

ты, жаждущий света, гремишь

пустой керосиновой лампой

по кличке «летучая мышь».

Зачем поднимаешь призывы,

на старом  истёртом древке

на этом безлюдном и зыбком,

идущим в распыл островке.

Никто не вздыхает с печалью,

когда за тобою следит

и метит позорной печатью

взошедший на трон троглодит.

*  *  *

На рынок за провизией отпущен

в наморднике, чтоб не нашла беда,

я видел крыс, по улице бегущих,

перед девятым мая, господа.

Наверное, к спартанцам, к печенегам,

в былинный край, где правят чудь и мерь,

как будто можно с этого ковчега

куда-то эмигрировать теперь.

Здесь фантазёры намечали цели

в пустом коловращении эпох,

но нет износу сталинской шинели

для возлюбивших сталинский сапог.

Я обречён, не сотворив кумира,

держаться до последнего рубля,

хотя, быть может, доживу до мира, 

где крысы – патриоты корабля.

Остры мечи и наготове стрелы

у тысяч несгибаемых солдат,

но крысы размножаются быстрее

и крысы в одночасье победят.

*  *  *

Умой же длани, прокуратор,

ты третий раунд проиграл,

Россия – грозный генератор

альтернативного добра.

Так что наследники Варравы

в завет вписали между строк?

Опоены одной отравой

и прихлебатель, и пророк,

и поражённый паранойей,

игравший спичками злодей…

Торф, подожжённый под страною,

лежит на вечной мерзлоте.

Нет смысла в подвигах, послушай,

прекрасный рыцарь Ланселот,

огонь спалит сердца и души,

но сохранит имперский лёд.

И снова на пустынных вёрстах

настигнет лютый снеговей

мать, обыгравшую в «напёрсток»,

своих бездумных сыновей.

*  *  *

Победа досталась такою ценой, 

что надо скорбеть всенародно...

Куда, реконструктор, ты с харей свиной

в батальные лезешь полотна.

Пока мы бузим у иллюзий в плену,

скулим и вполголоса воем,

земля умирает на всю глубину

под царской державной ногою.

Исправно сыграет живых мертвецов

какой-нибудь новый безруков –

безумие дедов и глупость отцов,

и зуд мракобесия внуков.

Давно бы пора оглядеться кругом

и вслушаться в каждое имя –

не счесть миллионов, убитых врагом,

но больше убитых своими.

Их можно, конечно, зачислить в полки,

и даже построить поротно…

Потомкам настолько снесло потолки,

что впору рыдать всенародно.

*  *  *

Искажая сюжет миражами,

ложь блефует, но ты не забудь –

три попытки давалось державе,

чтоб вернуться на истинный путь.

Навлекает небесные стрелы

обречённый на рифы паром,

то, что родину некогда грело,

оказалось запальным шнуром.

Пребывай в иллюзорной нирване,

шулерок, проигравшийся в дым,

под ногами горящий торфяник

и в гидрантах ни капли воды.

Что в сухом оставалось осадке

догрызает жандармский режим,

ну же, граждане, делаем ставки,

напоследок ещё поблажим.

Мы поставили жизнь на раздоры,

на вселенскую силу бабла...

Лёд и мрак наползают на город,

отключая источник тепла…

_______________________

© Рыльцов Валерий Александрович